Забытые листаются страницы,
где между ними могут сохраниться
то листик, то троллейбусный билет.
А дерево промокшими костями,
как мальчики продрогшими горстями
снежкается в просторный белый свет.
Страницы пахнут глубже с каждым годом,
как снег все чётче пахнет небосводом,
как прошлое чем дальше, тем сильней,
как дольше жизнь, чем меньше смысла в ней.
И снова Трамп, как будто бы вернуться,
проснуться, оглянуться, обернуться
таким же можно после всяких лет.
Нет-нет,
да и посмотришь в левый верхний
страницы угол,
где должно быть время.
А времени и нет.

Доктор Чехов в дороге увяз,
и лечиться придётся самим,
а пока в цифровой унитаз
цифровой же тошнит гражданин.
 
В перерывах смешные коты
заглушают желание в нём
черепком подростковой мечты
ковырять отведённый объём.
 
В перерывах работа и сон,
в перспективах рыбалка-шашлык.
В глубине гражданиновой стон
не прочитанных вовремя книг.
 
В глубине гражданиновой вой
не добитых рутиной волков,
сладковатый удушливый гной
грузовых грозовых облаков.
 
Только молния жахнет когда
в темноту темноты, что под ней,
на секунду проступит вода
с отпечатками детских ступней.

Термос, похожий на парня в бейсболке,
солнечный росчерк на досточке чайной.
Между собой и собой недомолвки
есть, но пожиже, чем были в начале.
Стропы стакана и хаос чаинок,
мыслей сушёных ошпаренный ворох.
Листья, похожие на чугунину
витиеватой, но правильной формы.
Мышка – норушка, лягушка – царевна,
и ничего от меня им не надо.
Это чудовищно закономерно,
это проклятие, это награда.
Это комкАние солнечной пряжи,
это смыкание прежде и ныне.
Иней октябрьский мысленно глажу –
и расступается мысленный иней.
Знаешь, как связаны мудрость и воля?
А погляди на изюм с виноградом.
Этакой что, ферментацией что ли?
Этакой да, ферментацией взгляда.
Чайная досточка цвета ботинок,
рыжих ботинок английской работы.
И расступается хаос чаинок,
и сквозь него понимается что-то.
Как на картине китайской картине
сосны кривые и странник и ослик
это смыкание прежде и ныне
в точке смыкания ныне и после

Когда громадного не гневал,
когда малейшее простил,
так неуютно там, где не был —
и так уютно там, где был.
 
Уютно, где напропалую
гулять — до одури в ногах,
в давнишних долгих поцелуях,
в кофейных смутных огоньках.
 
В горячей ванне заблуждений,
на лыжах твёрдой правоты,
где сдобный пар приятных мнений,
морозный, мыльный пар мечты.
 
Где смерти нет под небосводом,
но живы все на небесах,
и день рожденья с новым годом
на всех порядочных часах.
 
Понятность днём и ночью ясность,
ведь всё уже произошло.
В блаженных там застыло яслях,
что принести бы вред могло.
 
Висят, космически сияя,
на лапах ёлочных миры,
и обелиска тень косая
не схватит майской детворы.
 
На сцене древнего райклуба
скучает райское село —
и никого из тех, кому бы
проснуться в голову пришло.
 
Дождаться сумрачного часа,
присоски сладкие стряхнуть,
и, обжигая руки в мясо,
вперёд прожектор повернуть.
 
Старушки зрительного зала:
с одной стихи, с другой жених.
И гаснет свет, и всё сначала.
И звёзды падают на них.

У седьмого неба, у седьмого дома,
где сирень врастала в лавочку скрипучую, —
столько здесь бывало дела молодого,
столько ожидания взглядом в окна вкручено.
 
Долго — а какая, и не скажешь с ходу —
в капюшон сочилась музыка с наушников.
У седьмого дома, у седьмого года
столько обещаний — данных и нарушенных.
 
Каждый дождь — как повод всё начать с начала.
Что там с настроением, вечное гадание.
У седьмого круга, помнишь, ты сказала
«Может быть, когда-нибудь…»
Может быть. Когда-нибудь.

Снежинки в пару изо рта, как в шампанском пузырики,
и колокол вылакал полдень до скользкого дна.
Земная зима перевёрнута оптикой лирики —
и в зиму с небесными свойствами превращена.
Скажи мне сейчас, то-что всё повторяется заново,
и то, что ушло — ничего никуда не ушло,
как старорежимная сказка Эльдара Рязанова,
как песня, где девки гуляют — и мне весело́.
Как горькое слово, пропахшее кровью и ладаном.
Какое из них? Да любое из наших поставь —
их смыслу до времени свойственно быть неразгаданным,
порой до него, как Чапай, добираются вплавь.
Скажи мне — сейчас, в перевёрнутом этом мгновении,
в пощучьем велении пустопорожнего дня,
зачем нереальность даётся в таких ощущениях,
что делает больно и с толку сбивает меня?
Опричнина, смута, развёрстка, лихие, блаженные,
объятия, благовест, сброс, куличи, калаши,
возможное преображение после брожения.
Наверное, в этом загадочность русской души.

Делаем с Алексеем Шмелёвым поэтический концерт-диалог. Разговор двух поэтов, как в старые-добрые времена. Буду рад, если заглянете!

Билеты тут:
https://moscow.qtickets.events/148969-shmelevkupreyanov-290125-exlibris

Друзья! К сожалению, в среду концерт отменяется! Переносим на весну!

А вы знаете хоть одну современную песню о поэтах? Такая песня появилась у известной московской музыкальной группы Porto Moris (https://t.iss.one/portomoris). Приятно видеть, когда в наше время в творчестве, музыке поднимается тема поэзии, когда два вечных искусства соединяются в едином творческом порыве. И, как поэту, мне было интересно послушать эту песню, после чего захотелось поделиться своим мнением и рассказать, как происходит творческий процесс, насколько поэт является метафизической фигурой и нужны ли переживания для творчества. Читайте мой комментарий и слушайте песню "Писать стихи легко" от Porto Moris (https://vk.com/music/album/-2000541361_21541361_7b836..). И пусть все в жизни получается легко и без волнений!

Поэзия — форма оптимизации восприятия, сжатия необъятного в некоторую, так сказать, доступную многим формулу. Поэт в первую очередь формулирует то, что другие не могут сформулировать с такой чёткостью, плотностью высказывания. Именно за счет этого в стихах даже неприглядное может стать прекрасным: автор, мастер дает читателю ту концентрацию явления, при которой оно воспринимается лучшим образом.

Поэт - фигура метафизическая, и это универсально во все времена. Ведь так как поэзия позволяет оптимизировать реальность, то это можно сделать только в некотором роде поднявшись над ней, взглянув духовным, если угодно, взглядом — со стороны. Большое видится на расстоянии. Или, наоборот, заглянуть в себя, как бы из желания понять причины происходящего. Как, например, произошло в песне "Писать стихи легко", где в итоге связанное с расставанием эмоциональное потрясение пошло герою на пользу, и он не только осмыслил то, что произошло, но и получил заряд вдохновения.

Дорогая Зверь, я пишу тебе с острова
с оборванными краями,
он дрейфует между сознанием и автопилотом.
Ты и я останемся мишками-моногамми
и в 2030-м, и даже в 2100-м.
Что за остров такой, ты, наверное, спросишь - ну так
здесь довольно тепло, здесь не чувствуешь вес, но сырость
разъедает характер и опыт за пару суток,
а у местных принято покупать алкоголь на вырост.
Дорогая Зверь, ты встречала меня квадратной
и всегда провожала похожей на эллипсоид.
На бесформенном острове время идёт обратно,
и поэтому будущее ничего не стоит.
Мы дрейфуем туда, где под ропот жд-составов
я боялся дантиста, которого звали Фима.
Проплывёт и это, царапины не оставив...
..из обугленной палки торчит сыроежка дыма...
Никакого различия нет между тем и этим,
просто то - абстрактно, а это - слегка конкретней.
Дорогая Зверь, мы однажды друг друга встретим -
там, где все острова собираются в континенты.

Длится июнь сероглазый прекрасным летом
года живых – и нескоро до года мёртвых.
Не угадать, что останется монолитом –
что унесёт постепенно водой и ветром.
Лица смешаются с практикой преддипломной,
а имена и фамилии не поладят.
Можно забыть людей, а погоду помнить,
чтобы потом из неё проступали люди.
Город во мне срастается стоязыкий
из голосов любви, голосов досады.
Шины машин производят такие звуки,
словно в стакане бранятся вода и сода.
Вот бесконечный мост, бестолковый зонтик,
всё расплывается, нужен восстановитель.
Там, где, по сути, точно должна быть кто-то,
только вода и ветер, вода и ветер.
Не исчезай или вместе со мной исчезни.
Я загадал желание на ресничке.
Вечный июнь отражается в круге жизни,
вечно бранится дождь со стоглазой речкой.

Девятнадцатым веком пахнуло
из дубовой утробы стола.
Безупречная дева-акула
от стены до стены проплыла.
Пожелтевшая хрупкая пресса,
самоварный непарный сапог.
Люди склонны не чувствовать веса
наступающих страшных эпох.
Молодое пока молодое,
а уже ведь случился надлом,
замаячила над слободою
безупречная дева с веслом.
Керосиновый пьяница зыркал
сквозь стеклянную жирную муть.
В готоваленке бронзовый циркуль –
чтобы круг бытия отчеркнуть.

2020

Не живи ни в Москве, ни в Белграде -
и, глядишь, доживёшь до седин.
Князь Кропоткин кропает в тетради
сочинение номер один.
Доискался до ультима туле,
но пока ничего не нашёл.
В человеке, сидящем на стуле,
отражается письменный стол.
Представителей каждого класса
ожидает особенный крах.
Дым Отечества, пепел Клааса,
клятва на Воробьёвых Горах.
Ты родился не греко-, не афро-
Всех на свете за это кляня,
не живи ни сегодня, ни завтра -
послезавтра живи за три дня.
Князь намеренно с краю ложится,
выставляет бочок в темноту.
Но приходит не волк, а волчица
в самом трепетном волчьем цвету.

2016

Сегодня, в день 11-летия возвращения Крыма в родную гавань, я вспоминаю, как три года назад ездил читать стихи раненым, проходившим лечение в госпитале под Севастополем. Это огромная честь — выступать перед солдатами, проливавшими кровь за Родину. Один из бойцов 126-й Крымской бригады поделился своими записями, сделанными на передовой, во время коротких отдыхов и привалов.
Вот эти прямые и честные слова:
***
Люди я хочу до Вас докричаться, мы не страшные люди, как когда-то в след я себе услыхал, мы простые ребята, мы пацаны, для которых судьбой уготовлено войнами быть, мы не опасны для Вас, мы за Вас жизни и души свои отдаём, я не прошу от Вас ни чего, только поймите и нас поддержите, поддержка очень сильна для каждого тут важна и нужна, обидно когда нашу работу не понимают, не принимают, поймите не мы хотим убивать, мы хотим жить и не в кого не стрелять, но когда дядя сэм долларом к себе поманил всю страну, а люди, как стадо баранов, пошли на хруст фальшивой купюры, когда память дедов в грязь та страна растоптала и в идолы себе пидоров нацистов взяла, и на праздник 9 МАЯ с плакатами тварей пошла, то мы не должны такого прощать, мы каждый по мере сил должен эту страну наказать, поэтому люди поймите, но знайте, любого кто проявит не уважение, любого кто захочет Россию оскарбить, ждёт расплата, люди не бойтесь, вы мирные люди и Вам не стоит бояться, но если задумали вы что-то плохое, не надо, выкиньте это из своей головы, так что люди поймите, вы для нас, как и мы для Вас, мы друг для друга важны.

***
Мы тут с братвой сидели, вспоминали, кого, когда, где и сколько раз накрыло. Мы понимаем, что выжили не зря, мы ад пройдем все до конца, вернёмся только мы с победой, не можем подвести мы память дедов, всех нациков завалим, а кто не пережил и пережить не сможет, мы с памяти своей до смерти не сотрём. Тут наши братья головы сложили и не известно кто ещё тут сгинет, но отступить не в праве мы, как нашим дедам было сложно, так и нам порой, но мы все стерпим, мы солдаты, мы защитники страны, и это наше дело, мы выбрали его не зря, и нас сюда послали с верой в нас, мы шли сюда не умирать, но не известно кто, где и когда, тут голову положит. У многих, как и у меня, тут много дней рождений, но мы не празднуем их ни когда, не праздновать сюда пришли. Здесь есть одна могила, в которой сколько и кого ни кто не знает, в могиле были те погребены, кто на заходе в феврале, в колонне был убит. Тут кровь и раны не пугают, наоборот все это закаляет, все это силы прибавляет, и понимаю я одно, мы войны от России, здесь настоящие мужчины, за веру каждый жизнь отдаст, тут понимаешь кто есть кто, нет места трусам, тут рядом брат, и за спиною брат, и впереди меня есть тоже брат, мы братья, мы все здесь собрались за Родину, за Веру, за Отчизну!

***
Я хочу рассказать, какой это кайф, с друзьями поесть, две ложки на всех, эти ложки по кругу летают и многое могут сказать, они повидали не мало, так же как мы, каждый кто в руку ложку эту возьмёт, многое возможно поймет, этот стих совсем не о ложках, а дружбе и братстве, о тех пацанах, которые тут, как многим может казаться, лишены всяких благ, но благо не роскошь, это наше понятие как мы живём, как ночью в лесу можно благо познать, когда рядом твой брат, спину тебе он прикроет, когда твой автомат, ведь он тоже по своему брат, тебе помогает, тебя он спасет, тебя он прикроет, а где-то закроет, так вот, что я этим хочу многим сказать, цените не роскошь, а отношение, ну а ложки тут совсем не причем, это так, чтобы понять, любая, как многие могут понять, не ценная вещь, ценой обрастает, а дружба, братство и уважение самое ценное что тут можно найти и познать, ну а ложками и деньгами, этого не приобрести.

Русское зрение делает мир особенным.
Солнце катается по облакам-колдобинам —
в морду дающее, задиристое, священное
и не просящее ни у кого прощения.
Девка идёт, упругая, словно яблоко,
правильных птиц выпускает на волю фабрика,
звон колокольный огромных равняет с малыми,
храбрый мышонок шастает между шпалами.
Русских погостов нехитрая математика:
живые — в числителе, мёртвые — в знаменателе.
Дроби слагаются в целое в дни весенние —
светлое целое, Светлое Воскресение.
Смутное Время срастается с девяностыми,
с текстом Лимонова, с выкриком Жириновского,
небом скреплённые, брус и бетон срастаются
в тысячелетний храм, где сегодня таинство.
Птицы поют, поют провода и певчие.
В общем-то, русские — это и есть прозревшие.

Рождённые для космоса и света
в последнюю имперскую весну
пилоты, архитекторы, поэты
несут в себе погибшую страну.

Касаться лун каких она могла бы
и за какие заступать черты…
Осколки из несозданного сплава
под плотью жизни ощущаешь ты.

С таким вот чувством смотришь, рот разинув, —
к чему ты создан, ощутив на миг, —
как демоны танцуют на руинах
счастливого незнания о них.

Вот банкомат купюрами колотит
на бывшем месте мысли и труда.
Глядишь, глядишь — и видишь бледный оттиск
того, что нет, — но что должно бы да.

Не розововолосые баристы,
колючий блеск торгашеских рядов,
а женщины в скафандрах серебристых
и арки орбитальных городов.

Пост-пост, как говорится, мета-мета —
вам незачем стремиться в вышину,
рождённые для космоса и света
в последнюю имперскую весну…

…коляска, одеялко в медвежатах,
мамаша и мамашин обормот.
Пускай ему, пришедшему в двадцатых,
с его задачей больше повезёт.

Малыш заулыбался, заагукал
и удивился миру после сна,
как тот монах, что заглянул за купол —
и обнаружил наши времена.