Даже в детстве во мне было что-то такое, что притягивало тьму в самых светлых душах, вытаскивало ее на поверхность, пока она не вырывалась из тел и не пропитывала мою кожу, обжигая, как черная смола в солнечный день.
Может быть, именно поэтому мне так нравится Венди. Поэтому в ней так легко затеряться. Потому что она – единственный человек, которого моя болезнь не поглотила целиком.
Во всяком случае, пока что.

– Я пытал людей, – я опускаю голову, прижимая рот к ее шее. – Я убивал.
Свободной рукой я задираю ее футболку и глажу пальцами кожу. Губы переходят на ключицы, потом и на грудь.
– И то, и другое я сделаю снова, не пожалев. Мне это нравится.
Она обвивает мои бедра ногами.
Я отпускаю ее запястья и прижимаю руку к ее лицу, ощущая нежность кожи под подушечками пальцев. Моя грудь вздымается, сердце колотится о ребра.
– Но я сожалею каждой клеточкой своего существа, что заставил страдать тебя.
Ее глаза распахиваются, чаруя своим прекрасным карим оттенком.
– Ты, без сомнения, единственное добро, которое я когда-либо знал, – я прислоняюсь лбом к ее лбу, лаская дрожащим дыханием ее губы и потирая большим пальцем щеку. – Так что… не лги мне, Венди, детка, потому что мое сердце не выдержит.