Очередной горе-блогер Руслан Бобиев сфотографировался на фоне храма Василия Блаженного с девушкой в полицейской форме. Сексуальный подтекст фотокарточки возмутил православных и полицейских. В рамках новой русской традиции Бобиева заставили извиниться на камеру.
Кто оскорблён больше - стражи духовного или мирского порядка? И что делать с правонарушителем-грешником? Обсудим в прямом эфире с полковником в отставке Алексеем Трифоновым и священником в сане Павлом Островским.
RTVI. 22:00. Чертополох. Не пропустите.
https://youtu.be/wa9wD0JpPqQ
Кто оскорблён больше - стражи духовного или мирского порядка? И что делать с правонарушителем-грешником? Обсудим в прямом эфире с полковником в отставке Алексеем Трифоновым и священником в сане Павлом Островским.
RTVI. 22:00. Чертополох. Не пропустите.
https://youtu.be/wa9wD0JpPqQ
⁃ Всё, что ты пишешь - отвратительно. Просто невозможно читать.
⁃ Но почему?
⁃ Потому что я не люблю тебя, понял?
Я понял, что больше не хочу по утрам разглядывать себя в зеркале её глаз, и немедленно проснулся. Проклятое сновидение преследовало уже больше полугода. В тот самый день я разучился спать, любить и писать. Морфей и Купидон похитили Музу, чтобы ежедневно сношать её на моих глазах. Я же дрочил на рассвете и наблюдал.
Очередное «сегодня» не стало исключением. Пытаясь забыть наваждение, я наблюдал за назойливой мухой, сбежавшей от холодного октября. За окном тяжело вздыхала Москва, разгоняя по переулку жёлтые листья. Редкие из них держались за руки родных деревьев, другие смиренно падали в слякоть, чтобы погибнуть. Я смотре сквозь стекло и завидовал падшим. Небо куксилось и по-девчачьи ревело дождём.
Уже сотни дней я не находил покоя в стаканах. Виски, водка и дорогое французское вино превратились в противную касторку, на секунды умаляющую боль. Девицы выступали грелкой, а проститутки - сеткой из йода, так быстро испаряющейся с груди. Друзья являлись и пропадали, как спутники температурного бреда. От любой работы побочно рвало, будто ставили химиотерапию. Часы стали градусником, ночи - лихорадкой, а дни - ещё одним шагом к смерти. Моя душа болела и требовала паллиатив.
Воскресенье совсем не пахло надеждой. Я вышел на бульвар и принялся считать камушки под ногами. Мимо пробежал спортивный старик в самом первом костюме Adidas. На скамейке чванливо дымила бабулька, выпуская маленькие серые кольца из розово-синего рта. У фонаря стоял бомж и деловито смотрел на часы. Мы взглянули друг другу в глаза и решили: никуда не спешим.
Уже на Никитском я придумал, что буду страдать о бездомных псах. За их печальными собачьими глазами скрывалось одиночество, безмолвно воющее в поисках приёмной семьи. Того же искал и я, посему разделил с ними трапезу из трёх порций дорогой шаурмы. Чёрная дворняга лакомилась, рыжая лизнула мне руку. Я зачем-то заплакал.
На прудах злоупотребляли жизнью золотые подростки. В «Маргарите» скалились кокотки и мещане, ощущавшие себя интеллигенцией по справке из ЦУМ. В честь Бог весть какого праздника они ели квадрантное печенье под названием «Счастье». Я битый час давился водкой со льдом, душил себя мискалём, блевал ананасовым ромом. Счастья мне не досталось.
В «Пушкине» пыжились иностранцы. Им не нравились пельмени, они не понимали пирожки а-ля рус, в борще отражались вкусовые гримасы. Гости столицы уплетали чуждое за обе щёки, ровно так и я пожирал свою жизнь. Настойка на мандариновых корках не добавила горечи, но дала блеск глазам. По клавишам рояля топал Вертинский:
Что Вы плачете здесь, одинокая глупая деточка
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы…
Я пригубил и чудом заметил девушку у окна. Её почти крошечное тело пряталось в огромном пуловере с воротом до изящных ушей. Длинные светлые волосы собрались в пучок, будто скошенная пшеница на полях, где я не бывал. Тонкие пальцы стучали по столу в такт вечной музыке, голубые глаза роняли чистые как бриллиант слёзы. На чуть округлённом носу прятались веснушки, рассыпанные нерадивым купидоном.
Ноги пошли вперёд мысли.
⁃ Знаете, я тут совсем один и мне страшно.
Не поднимая головы, она посмотрела на мою тень:
⁃ Правда?
Я пошёл ва-банк и протянул дрожащую руку:
⁃ До ужаса не лгу. Я потерялся. Проводите меня до дома!
Через полчаса мы шли по Никитской, молча смеясь друг на другом. Казалось, тепло двоих тел сложилось воедино, и даже осенний ветер не мог его победить. Ночь разозлилась и забрюзжала моросью ледяной воды. Блондинка нежно прижалась к моему плечу. Домой.
Почти до полуночи её светлое тело рисовало узоры на чёрной шёлковой простыне. Позже мы выпили горячего молока и она уснула на моей груди. Я горел изнутри, сердце рвалось на волю, но боялось нарушить столь сладкий сон. Муха, охранявшая меня сотни дней, пролетела над нами и просочилась в тонкую скважину окна. Прощай.
Я тихо пробрался на кухню, откупорил шотландский и принялся писать рассказ. Где-то далеко в Рязанском уезде русская женщина рожала Сергея Есенина.
⁃ Но почему?
⁃ Потому что я не люблю тебя, понял?
Я понял, что больше не хочу по утрам разглядывать себя в зеркале её глаз, и немедленно проснулся. Проклятое сновидение преследовало уже больше полугода. В тот самый день я разучился спать, любить и писать. Морфей и Купидон похитили Музу, чтобы ежедневно сношать её на моих глазах. Я же дрочил на рассвете и наблюдал.
Очередное «сегодня» не стало исключением. Пытаясь забыть наваждение, я наблюдал за назойливой мухой, сбежавшей от холодного октября. За окном тяжело вздыхала Москва, разгоняя по переулку жёлтые листья. Редкие из них держались за руки родных деревьев, другие смиренно падали в слякоть, чтобы погибнуть. Я смотре сквозь стекло и завидовал падшим. Небо куксилось и по-девчачьи ревело дождём.
Уже сотни дней я не находил покоя в стаканах. Виски, водка и дорогое французское вино превратились в противную касторку, на секунды умаляющую боль. Девицы выступали грелкой, а проститутки - сеткой из йода, так быстро испаряющейся с груди. Друзья являлись и пропадали, как спутники температурного бреда. От любой работы побочно рвало, будто ставили химиотерапию. Часы стали градусником, ночи - лихорадкой, а дни - ещё одним шагом к смерти. Моя душа болела и требовала паллиатив.
Воскресенье совсем не пахло надеждой. Я вышел на бульвар и принялся считать камушки под ногами. Мимо пробежал спортивный старик в самом первом костюме Adidas. На скамейке чванливо дымила бабулька, выпуская маленькие серые кольца из розово-синего рта. У фонаря стоял бомж и деловито смотрел на часы. Мы взглянули друг другу в глаза и решили: никуда не спешим.
Уже на Никитском я придумал, что буду страдать о бездомных псах. За их печальными собачьими глазами скрывалось одиночество, безмолвно воющее в поисках приёмной семьи. Того же искал и я, посему разделил с ними трапезу из трёх порций дорогой шаурмы. Чёрная дворняга лакомилась, рыжая лизнула мне руку. Я зачем-то заплакал.
На прудах злоупотребляли жизнью золотые подростки. В «Маргарите» скалились кокотки и мещане, ощущавшие себя интеллигенцией по справке из ЦУМ. В честь Бог весть какого праздника они ели квадрантное печенье под названием «Счастье». Я битый час давился водкой со льдом, душил себя мискалём, блевал ананасовым ромом. Счастья мне не досталось.
В «Пушкине» пыжились иностранцы. Им не нравились пельмени, они не понимали пирожки а-ля рус, в борще отражались вкусовые гримасы. Гости столицы уплетали чуждое за обе щёки, ровно так и я пожирал свою жизнь. Настойка на мандариновых корках не добавила горечи, но дала блеск глазам. По клавишам рояля топал Вертинский:
Что Вы плачете здесь, одинокая глупая деточка
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы…
Я пригубил и чудом заметил девушку у окна. Её почти крошечное тело пряталось в огромном пуловере с воротом до изящных ушей. Длинные светлые волосы собрались в пучок, будто скошенная пшеница на полях, где я не бывал. Тонкие пальцы стучали по столу в такт вечной музыке, голубые глаза роняли чистые как бриллиант слёзы. На чуть округлённом носу прятались веснушки, рассыпанные нерадивым купидоном.
Ноги пошли вперёд мысли.
⁃ Знаете, я тут совсем один и мне страшно.
Не поднимая головы, она посмотрела на мою тень:
⁃ Правда?
Я пошёл ва-банк и протянул дрожащую руку:
⁃ До ужаса не лгу. Я потерялся. Проводите меня до дома!
Через полчаса мы шли по Никитской, молча смеясь друг на другом. Казалось, тепло двоих тел сложилось воедино, и даже осенний ветер не мог его победить. Ночь разозлилась и забрюзжала моросью ледяной воды. Блондинка нежно прижалась к моему плечу. Домой.
Почти до полуночи её светлое тело рисовало узоры на чёрной шёлковой простыне. Позже мы выпили горячего молока и она уснула на моей груди. Я горел изнутри, сердце рвалось на волю, но боялось нарушить столь сладкий сон. Муха, охранявшая меня сотни дней, пролетела над нами и просочилась в тонкую скважину окна. Прощай.
Я тихо пробрался на кухню, откупорил шотландский и принялся писать рассказ. Где-то далеко в Рязанском уезде русская женщина рожала Сергея Есенина.
Поймал себя на мысли, что Красная книга - далёкое воспоминание из детских учебников по природоведению. Нам говорили: в целом животных убивать можно, но вот этих - нельзя. Потому что их мало.
С тех пор многое изменилось. И книг, и животных стало значительно меньше. Это, пожалуй, что плохо. Но хорошо, что сегодня начинают вновь писать и рисовать хотя бы Красную Книгу. Завтра настанет пора защищать животных.
Чтобы не только на бумаге.
https://www.instagram.com/p/CUl-Oo8sGGe/?utm_medium=copy_link
С тех пор многое изменилось. И книг, и животных стало значительно меньше. Это, пожалуй, что плохо. Но хорошо, что сегодня начинают вновь писать и рисовать хотя бы Красную Книгу. Завтра настанет пора защищать животных.
Чтобы не только на бумаге.
https://www.instagram.com/p/CUl-Oo8sGGe/?utm_medium=copy_link
Что лучше? 🤔
Anonymous Poll
84%
Выпить по утру бокал игристого
16%
Полное прекращение работы Telegram в России
Forwarded from RTVI
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
СК России завел на блогера Руслана Бобиева дело об оскорблении чувств верующих из-за фотографии на фоне храма Василия Блаженного. Священник Павел Островский прокомментировал эту новость в авторской программе Михаила Конева «Чертополох»
Forwarded from Павел Дуров