Что ты там про обжорство-то ляпнул?

Из рубрики «запрещенная соцсеть напомнила». Потому что семь лет назад это было короткое эссе о выцветших страхах, а потом он действительно взял и отменил. Но совсем не так, как я думал. И это оказалось много больнее, чем я когда-то думал.
ЗА НАШЕ СЧАСТЛИВОЕ
Я держался за руку и смотрел на бабушку снизу вверх. Вдоль сквера за сгнившим забором, вдоль домов, перепрыгивая через лужи. Пять минут, ежедневный поход в магазин, ритуальное действо.
Самые страшные минуты в моей жизни. Не знаю, почему, именно тогда меня и накрывал страх. Я понимал вдруг, или чувствовал, или видел, что все это – деревья, дома, даже я, даже бабушка, все, - может взять и просто исчезнуть. Потому что случится ядерная война.
Эти слова в издыхающем Союзе были плотны, как реальность. Телевизор время от времени радовал черно-белыми кадрами с каких-то там полигонов: вот дом разлетается, будто картонный, а вот невидимый кто-то стирает невидимым же ластиком дерево. Было дерево и нет дерева.
И я знал, что бабушка, способная защитить от всего вообще, от этого защитить не сможет. Все просто кончится, - ну, будто в комнате выключат свет. Победителей не будет. Выживших не будет. Тараканов в наших краях отчего-то не водилось, и я не знал, что они могут выжить. Про остальное знал – твердо и наверняка. Не помню теперь, откуда и почему. Но не знать этого в те времена не получалось.
Магазин – лабаз, сводчатый потолок, толстенные стены из кирпича, купец некий построил во время оно – отчего-то успокаивал. Может, оттого, что походил на бункер, а может, это теперь я так думаю. Внутри – холод, сырость, безразмерная тетя Маня за прилавком. Несколько женщин. Клуб. Ежедневный поход в магазин – не так уж и нужен, но обязателен: бабушка должна обменяться новостями со знакомыми. Мне покупают сто граммов карамели – липкие, обвалянные в сахаре конфетки без оберток, похожие на маленькие дирижабли. Я их, кстати сказать, не люблю, но, во-первых, других все равно нет, а во-вторых, это тоже ритуал: подкупить меня, чтобы я не ныл, и не мешал спокойному течению размеренной беседы.
Я грыз конфеты («зубы испортишь, не надо») и забывал свой страх. Потом страх умер, а я вырос.
Воскресить этот страх, или нечто, смутно, мутно на него похожее удалось пухлячку Ким Чен Ыну. Но он, при всей своей кровавости, клоун, хоть и злобный, потешный неудачник, к нему тяжело отнестись всерьез.
Нынче и наш государь встал за Ыном в очередь – воскрешать мой страх. Я, конечно, вспомнил все – магазин, покосившийся забор сквера, липкую карамель. Но.
Когда-то давно мы с моей двоюродной сестрой сидели на диване. За окнами бесновалась гроза. И она вдруг, испугавшись, заплакала, заборотала: - Ты, ты, ты пожил уже, а я!
Мне было девять, она младше на год.
А вот теперь я действительно пожил. Страх мой воскресать не хочет. Вместо страха – брезгливость, липкая, как та карамель. Неприятно, что непонятный человечек из телевизора может взять и обессмыслить, а то и вовсе отменить мою жизнь. Только из-за того, что другие люди из телевизора перестали (предположительно, не без повода) с ним здороваться.
Ну да чего уж теперь.

Провинциальный детектив и русское благородство

Во-первых, действительно в Великий Устюг надо ехать. Этот текст Ивана Давыдова как раз про Великий Устюг. Во-вторых, детективная история, действительно классная и даже с жизнеутверждающим финалом.

https://telegra.ph/Dymkovskie-prazdniki-provincialnyj-detektiv-i-russkoe-blagorodstvo-10-11

Стал забывать, сколько мне лет. Сбиваться в расчетах.
«Так, семь лет назад, это что же, мне ровно сорок было? Нет, не сорок, что-то не сходится. А, понял!»
И дело не в желании казаться (кому? себе?) моложе. Скорее, наоборот. Лет уже так много, что и не важно, сколько.
Слишком даже много.

Ко вчерашней записи о котах и редакторах. Добрый друг, которого жизнь тоже заставила править чужие тексты, рассказывает:
- Представляешь, две сотрудницы молодых уволились за месяц. Из-за меня уволились.
- Ну? - предвкушаю, разумеется, скабрезности, абъюз, харрасмент, прочие модные штуки. Может, даже и про апскертинг речь зайдет, - так думаю.
- Да одна говорит: «Вот вы все время спрашиваете – «А зачем здесь эта цитата? А какая связь между двумя частями статьи? А почему упомянут человек, который никакого отношения к делу не имеет?» Знаете, это создает очень токсичную атмосферу. Я просто не могу работать в таких условиях!» А вторая стоит и головой кивает.
Разочаровал, в общем. Никакого тебе харрасмента, хотя абъюз, если подумать, присутствует. А коты, к сожалению, вовсе не упоминаются. И это рассказ не красит.
(Вообще, это, конечно, тоже про возраст, про стариковское бормотание на лавочке у подъезда. «Наркоманы, проститутки! Обколются своим кокаином и давай гранатами жонглировать!»)

Утром долго не хотелось вставать. Лежал и слушал будильник. Будильник, естественно, в телефоне («Просыпаюсь по телефону, бреюсь», далее по тексту).
Будильник играет какую-то кукольную, ненастоящую музыку. Наша первая московская кошка Киса, умный, в чем-то даже суровый зверь, - очень любила телефонные рингтоны почему-то. Не могла их спокойно слушать.
Мы делали шоу: берешь телефон, начинаешь проигрывать дурацкие эти мелодии. Киса бежит со всех ног, падает на спину, машет лапами, стонет.
«Киса на рейве» это у нас называлось.
Она была маленькая, но при этом имела дар по-особому громко топать. Ночью лежишь без сна и слышишь вдруг: топ-топ-топ. Это Киса движется по направлению к кровати. Сейчас влезет, пристроится как-нибудь рядом или ляжет на грудь…
Я и теперь по ночам слышу иногда, как она идет. Но никто никуда не идет, конечно. Остается помнить.

Написал тут нечто, и хотел бы, чтобы это прочли.
«На самом деле я пытаюсь понять, как относится страна к тому, что с ней происходит. Что она творит, что с ней творят, - выбирайте формулу по вкусу.
Сознаю полнейшую антинаучность этих рассуждений: опираюсь только на собственные наблюдения, на разговоры с людьми, на чужие, подслушанные в Москве и в путешествиях по России разговоры, на интуицию, на чутье, которое – честно – переоценивать не склонен.
Чего все-таки хотят мои сограждане?»
https://polit.ru/article/2023/10/12/gde_davydov/

Стойкий жандарм, или Начальник, которого не узнали в лицо

Полит.ру и телеграм-канал Государственного архива Российской Федерации «Документальное прошлое: ГА РФ» продолжают совместный проект «Документ недели». Сегодня — история о том, как бдительный страж порядка рискнул поспорить с хамоватым заместителем министра ▶️ https://clck.ru/363xVo.

#документ_недели

У нас тут несколько лет уже можно наблюдать чудо урбанистической мысли. Возле магазинов – автобусная остановка. Когда-то это была просто торчащая из земли палка с табличкой. Затем явился миру Собянин, и вместо палки верные его соратники соорудили прозрачный навес по последней московской моде: с электронным табло и гнездами для зарядки мобильных. Но на этом урбанистическая мысль не остановилась. Через некоторое время остановку перенесли, и метрах в пятидесяти от старой поставили новую – просто навес с лавочкой. Модная осталась стоять, но автобусы и маршрутки там больше не останавливаются.
Зато там часто сидят граждане без определенного места жительства. Или просто выпивающие. Раз даже ветераны сидели – в камуфляже и с буквой Z на шевронах.
Вчера шел мимо. Два бомжа, старый и молодой. Одеты, пожалуй, прилично, но пахнут, извините, сильно. Настолько сильно, что я почувствовал запах.
Молодой стоит, жестикулирует, говорит старому:
- Вот, ептыть, размышление. Как мне объяснить-то тебе, что такое размышление? Я тебе как должен объяснять? Вообще про размышление или про какое-то такое размышление, которое о чем-то размышление?
Тут я остановился. Знаете, почему? Потому что кольнуло меня что-то вроде чувства вины. Именно так и должен ведь жить выпускник философского факультета МГУ. А так, как я, - не должен.
Однако ничего узнать про размышление мне не удалось. Старший встал, отодвинул молодого, подошел.
- Я дико извиняюсь и категорически приветствую! У вас не будет хотя бы пятидесяти рублей для странников?
Одолжил, конечно, денег коллеге. Бородачу, кстати, и, предположительно, мудрому.

Путин подарил всем коллегам по СНГ книжки по литературе - трехтомник и двухтомник

Эта вот церковь у меня – в списке личных открытий. Знаете, бывают такие странные открытия, когда ты обнаруживаешь нечто, о чем и без тебя отлично известно, но очень уж сильно тебя это все задевает. Создает любовь.
Открытий тут даже два. Она по соседству, я много раз ее замечал, но ленился подойти ближе, твердо веря, что в наших диких краях ничего особенного быть не может. Однажды все-таки, прогуливаясь вдоль берега Яузы, подошел и ошалел. Шедевр. Настоящая свеча из камня. Оказалось – еще и последний в Москве шатровый храм до никоновского запрета.
Верхняя церковь была закрыта, в нижней – ничего особенного внутри. На праздники мы ходим в другую, которая в усадьбе Свиблово, так ближе.
Но как-то на Рождество пошли в эту, верхний храм был открыт – толпа народу, теснота, мне свечкой пальто подожгли, но это все мелочи. Я стоял в изумлении, глядя на иконостас. Фигуры колючие, до болезненности изысканные, странная попытка свести западную хитрость с нашей традицией. Но совсем не так, как это пробовали делать в конце XVII века мастера Оружейной палаты.
А главное – я уже видел похожее! Где? Где? В Филях, в другой знаменитой покровской церкви.
Вышел на воздух, в мороз, достал телефон. Ну конечно, тот же иконописец, великий Карп Золотарев из Посольского приказа. Почти в первозданном виде сохранилась его работа.
Теперь вожу друзей, показываю им все эти чудеса, как первооткрыватель. Если поныть как следует, сторож пускает в верхний храм и в обычный день, можно посмотреть на золотаревский иконостас.
https://t.iss.one/rs_sever/794

Она же на рисунке Татьяны Мавриной. 1943. Извините за качество фотографии, лучше не смог.

Большой город, большой букинистический магазин, бесконечные завалы старых книг, которые кто-то любил и собирал, и которые потом выгнали из дома.
Внутри – двое пьяных мужичков. Они привезли громадную сумку на колесиках. С книгами. Хотели продать, но ничего у них не взяли. Сумка когда-то была розовой, хотя это малозначительная деталь. Все мы когда-то были розовые, а потом выросли.
Один мужичок – тихий, без речей, зато второй – не розовый, коричневый, шапка петушком, - мечется по залу и разговаривает. Обращаясь к ленивому продавцу и ни к кому конкретно.
- Фантастики нормальной нет у вас! Хотя! О! Беляев! Саша! Саша, привет! Но вообще, я смотрю, западники в основном. Мне западники не нужны! Я вообще разбираюсь. Я книголюб. У меня десять тысяч томов в комнате.
Пауза.
- Зря вы не купили у меня ничего. Хотел сыну подарок сделать. Зря. Но, может, я у вас куплю. Зря.
Пауза. Круг по залу.
- Это все девяностые. Мне девяностые не нужны. Всякое только барахло издавали в девяностые. Я сам книголюб. У вас вообще нормальной фантастики нет. Русской нет фантастики. Где Кобылицкий, где Вайсамн, где Петров?
Никогда о таких не слышал, но я тут не патриот. Я русскую фантастику и в детстве не любил. Однако все равно кажется, что фамилии он называет наугад.
- Где Сементович?
Пауза, круг. Тихий ловит шумного за руку, тянет к выходу, но тихий – еще и маленький (шапка – пирожком). Шумный вырывается. Замечает какую-то книгу на полу, под стопкой других таких же, никому не нужных.
- О! Щепанов! Сколько у вас стоит Щепанов?
- Десять рублей, - не глядя отвечает продавец. Книголюб стоит как раз под табличкой «Все книги по десять рублей».
- Он, между прочим, все мысли Путину придумывает. Да! Я могу доказать! Что ты смотришь?
Никто на него, бедного, не смотрит.
- Мост в Сибирь, демография, это все он. Все он описал. Все, что Путин говорит, он еще в девяностые описал! Куплю Щепанова!
Добывает из-под завалов какой-то аляповатый том в мягкой обложке. Фамилия автора, конечно, другая, зато внутри – все мысли Путина, прошлые и будущие.

Позор на мои седины (оброс, кстати, безобразно, пора бы сбрить седины).
Упустил такое событие!
14 октября одному там исполнительному директору квартиры, довольно-таки, кстати сказать, тучному, исполнилось три года.
Тихон! Этим, в общем, все почти сказано. Кот-мыслитель, кот-интеллектуал, кот, который так и не научился мяукать.
Зверь ласковый и хитрый. Люблю его.

3333333333333333333333333334587///

Вечер воскресенья, электричка, мальчик с девочкой, студенты, делают домашнее задание.
Девочка переводит текст об английском средневековом праве, мальчик помогает, попутно демонстрируя бездны эрудиции. «Кстати, в Рашке при Грозном это было так вот». «А это вот америкосы и сейчас используют».
Справки выдает временами сомнительные, но говорит уверенно. Мальчик горд, девочка… Да кто их поймет, девочек.
- А вот у индусов было…
- А вот Сева про Индию совсем по-другому рассказывал.
- Сева этот вообще не знает ничего.
- Сева очень - (девочка упирает на слово «очень) – увлекается Индией и очень хорошо разбирается в индийской истории.
- Дебильными он странами увлекается с дебильной историей.
- У Индии вовсе не дебильная история.
- Дебильная! И культура дебильная!
Мальчик смешно злится, и понятно ведь, что дело не в Индии. Вряд ли у него особые счеты к Индии. Дело в этом мерзавце Севке.
Всем понятно, и девочке тоже понятно.

Старый (2020 года) текст для "Севера" - о первом русском лирике. Не устарел. И тоска та же, и беды те же. https://t.iss.one/rs_sever/805

Барон Николай Врангель, отец знаменитого Петра, в мемуарах своих рассказывает несколько историй о любви подданных к государю императору Николаю Первому.
Барон государя не любил. «Николаю Павловичу, как и бабке его Екатерине, - пишет Николай Врангель, - удалось приобрести неисчислимое количество почитателей и хвалителей, составить вокруг себя ореол. Удалось это Екатерине подкупом энциклопедистов и разной французской и немецкой алчной братии лестью, подарками и деньгами, а своих приближенных русских – чинами, орденами, наделением крестьянами и землею. Удалось и Николаю, и даже менее убыточным способом, - страхом. Подкупом и страхом всегда и везде все достигается, даже бессмертие. Николая Павловича современники его не «боготворили», как во время его царствования было принято выражаться, а боялись. Необожание, небоготворение было бы, вероятно, призвано государственным преступлением. И постепенно это заказное чувство, необходимая гарантия личной безопасности, вошло в плоть и кровь современников и затем было привито и их детям и внукам».
«Заказное чувство», - неплохо сказано, запишем в блокнотик, может пригодиться.
Или вот еще: «Недоброй памяти время Николая Павловича, время несокрушимого внешнего могущества и внутренней немощи (муштры и шагистики), насилия духа и отрицания души, время розог, палок, кнутов, плетей и шпицрутенов, дикого произвола, беззакония и казнокрадства, исчезло, не оставив за собой ни одного прочного следа, ни одного благого почина. И даже то мишурное внешнее могущество, перед которым трепетала в обман введенная Европа и которым так кичилась недальновидная Россия, на проверку оказалось призраком, блефом и пуфом».
Минимум административка по нашим временам, но это все публицистика. Анекдоты интереснее.
Барон юношей спорил со старшими, пытаясь им доказать, что не было у них никакой любви к императору. Старшие обижались и приводили контраргументы. Один, например, рассказывал, что однажды, когда государь, прогуливаясь, поскользнулся и упал, молниеносно опустела вся улица – так боялись гулявшие попасться ему на глаза после этого неприятного инцидента. Так любили, что разбежались и попрятались. «Но это же доказывает обратное!» - кипятился юный барон. Старшие не соглашались – любовь, любовь.
Еще один человек в высоких чинах признался, что поначалу не любил государя. Четырехлетним ребенком он – круглый сирота – попал в малолетнее сиротское отделение кадетского корпуса. Его спросили при поступлении, любит ли он императора. Он ответил, что нет, потому что любит покойных маменьку и папеньку, а что такое император – не знает. Его высекли.
«- И помогло?
- То есть во как! Прямо стал боготворить».
Рассказывает барон и о своей встрече с Николаем Павловичем. В начале Крымской войны ему (шестилетнему мальчишке) отец заказал настоящую форму ополченца. В этой форме – даже с настоящим маленьким топориком за поясом! – он гулял в Летнем саду, наверняка, счастливый и довольный. И наткнулся на государя. Рапортовал по форме, представился, царь похвалил и велел передавать привет отцу, которого помнил. И добавил:
- Да передай, чтобы сек почаще. Чик, чик, чик – это вашему брату полезно.
«Государь чуть заметно кивнул и величественно удалился. И в шутке с малым ребенком этот воин не мог забыть о своем излюбленном средстве воспитания».
Интересно, конечно, как оно будет в нашем После. Как преломятся «заказные чувства» и во что обратятся.