Как оправдывают себя участники этнических чисток? В книге War and Memory in Lebanon приводятся комментарии бойцов христианского ополчения Ливанские силы, которые в сентябре 1982 года устроили резню в лагерях палестинских беженцев Сабра и Шатила в Западном Бейруте.

«Мой отец бил меня»
«Война сделала нас убийцами»
«В нормальной ситуации я бы не сделал чего-то подобного»
«Мне было не по себе»
«Приказы исходили от наших руководителей»
«Я не мог стрелять, мой друг стрелял за меня»
«Три из четырёх палестинцев были боевиками»
«Тогда я думал, что эти мальчики вырастут в бойцов, а эти матери родят ещё бойцов – они должны были умереть»
«90 процентов наших боялись заходить»

Резня стала реакцией ливанских националистов на убийство Башира Жмайеля – лидера Ливанских сил, который в 1982 году был избран президентом Ливана, но был убит до вступления в должность. 16-17 сентября христианские боевики вошли в лагеря Сабра и Шатила, чтобы найти и убить бойцов палестинских вооружённых формирований (палестинские боевики активно участвовали в гражданской войне 1975-90 гг.), однако операция обернулась массовыми убийствами мирного населения.

В сентября 1982 года Западный Бейрут был занят израильской армией (Израиль финансировал и вооружал христианских боевиков с 1976). Израильская комиссия под руководством председателя Верховного суда Ицхака Кахана (aka Комиссия Каhана, ивр. ועדת כהן) установила, что израильское военное и политическое руководство несёт косвенную моральную ответственность за то, что допустила эти события.

Этнические чистки были распространены с первых лет гражданской войны, в них участвовали боевики [практически] всех основных сторон конфликта.

Жмайеля, к слову, убил не палестинец, а ливанский христианин Хабиб Шартуни, член Сирийской социальной националистической партии (ССНП) и, возможно, агент сирийских спецслужб.

(Sune Haugbolle War and Memory in Lebanon)

Министр иностранных дел Иордании приехал в Рамаллу на переговоры с палестинскими фракциями по поводу грядущей аннексии Израилем части Западного берега.

На переговорах министр заявил, что Израиль, аннексируя палестинские земли, изберёт "конфликт и эскалацию" не только с Иорданией, но в региональном масштабе.

В принципе, ничего нового Айман Сафади не сказал. Его визит должен был убедить палестинцев в том, что Иордания всё ещё на их стороне, хоть и ничего на практике сделать не может из-за зависимости от Вашингтона.

Иордания - первая страна, которая может пострадать, если в результате аннексии на палестинских территориях начнутся некие беспорядки или волнения, способные перерасти в вооружённое столкновение.

Кроме того, официальный Амман в курсе, что в Израиле консенсуса по аннексии пока что нет, а в коалиционном правительстве не достигли соглашения по поводу дальнейших планов. В Евросоюзе - крупнейшем торговом партнёре Израиля - также пошли очень разные реакции на происходящее.

Да и в Штатах ситуация неоднозначная. Часть администрации Трампа уже аккуратно призывают Нетаньяху дать по тормозам, и не спешить с аннексией, пока с этим не будут согласны все политические силы в Израиле и арабские союзники самих США.

В связи с этим, Иордания пытается создать видимость региональной солидарности арабов против аннексии, убеждая Израиль, что она лишь навредит ему, и может вызвать неопределённые последствия, а палестинцев уговаривают всё-таки пойти на прямой контакт с Трампом.

Если это сработает, и Израиль не решится (или хотя бы отложит аннексию), то в Иордании могут представить это как их дипломатическую победу, смелый отпор израильтянам в защиту своих родных палестинцев, или как-то так.

В израильских СМИ уже пишут, что в правительстве обсуждают возможность частичной аннексии. 1 июля могут аннексировать лишь несколько районов, где стоят израильские поселения, а Иорданскую долину заберут где-то ближе к осени.

#Иордания #Израиль #Палестина

Одна из интересных особенностей Ливана – это то, как политические партии борются за публичные пространства. Улицы, перекрёстки, площади, даже автострады – всё покрыто партийными флагами, портретами вождей и политическими граффити. В стране уживается множество религиозных групп, а партии обычно представляют интересы конкретных конфессий, поэтому по партийной символике часто становится ясно, кто проживает в том или ином районе.

Эта символическая борьба перекликается с другим феноменом ливанской общественно-политической жизни – культами мучеников (араб. šahīd). Эти культы выстраиваются вокруг выдающихся лидеров, которые погибли в гражданской войне (1975-1990) или после неё. Самые известные примеры – Камаль Джумблат (основатель Прогрессивно-социалистической партии и один из лидеров ливанских друзов), имам Муса ас-Садр (лидер социального движения шиитов Ливана в 60-х), Башир Жмайель (лидер христианского ополчения Ливанские силы и избранный президент Ливана, убитый до вступления в должность) и другие. Разумеется, помимо их портретов улицы ливанских городов украшают и фотографии рядовых бойцов, также ставших мучениками.

С годовщинами убийств лидеров часто связаны определённые ритуалы и церемонии. Так, каждый год в день убийства Башира Жмайеля телеканал MTV Lebanon транслирует поминальную мессу. А в христианском квартале Ашрафия в Восточном Бейруте появляются плакаты с Баширом и ритуальными формулами: «Башир жив в нас» (بشير حي فينا) и «10452» (площадь Ливана; Башир выступал против раздела страны, и это стало одним из ключевых элементов мифологии Башира – его даже называют «мучеником 10452 километров квадратных»). Плакаты подобной направленности безошибочно выдают в жителях района христиан, преимущественно маронитов, голосующих за партии Кятаеб и Ливанские силы (в последние годы также за Свободное патриотическое движение).

В религиозно неоднородном (в основном мусульманском) Западном Бейруте однозначного лидера нет. Очень много флагов шиитского движения Амаль и, соответственно, нередко встречаются портреты Мусы Садра; периодически попадаются фотографии суннитских экс-премьеров Рафика и Саада Харири (первый был убит в 2005, предположительно сирийской разведкой); но то тут то там встречаются флаги и граффити Сирийской социальной националистической партии (ССНП), друзской Прогрессивно-социалистической партии, и даже эхо прошлого века – серп и молот и лозунги арабских националистов. Всё это придаёт Бейруту особую атмосферу: город буквально пропитан историей последних пяти-шести десятилетий.

Но символическая борьба ведётся не только в Бейруте. Флаги и плакаты помечают территории партий по всей стране. Иногда партиям не удаётся поделить публичные пространства мирно, и тогда проливается кровь. Так, в 2003 году конфликт двух шиитских партий – Хезболлы и Амаль – в деревне Жбаа (Ǧbāʿ) привёл к тому, что ливанская армия открыла огонь по членам Хезболлы, убив одного из них.

(Sune Haugbolle Spatial Representation of Sectarian National Identity in Residential Beirut, in: Visualizing Secularism and Religion)

Непопулярное мнение: египетский президент Гамаль Абдель Насер должен быть внесён в пантеон национальных героев Израиля. Судите сами:

Насер был фактическим лидером «Свободных офицеров», совершивших военный переворот 1952 года. В течение пары лет Насер избавился от конкурентов (старой политической элиты, нелояльных военных, левых, демократов и Братьев-мусульман) и в середине пятидесятых стал практически единоличным правителем страны. Оппозиция была загнана в подполье. Если власти Насера что-то и угрожало, то это были недовольные офицеры. Так что во главе армии Насер поставил своего друга и соратника Абдель-Хакима Амера, который следил за тем, чтобы по службе продвигались только лояльные военные. Эта система закономерно способствовала коррупции, а не боеспособности армии.

Кроме того, при Насере офицерский корпус стал основным источником кадров для администрации. Ведь «партии» и «парламенты» Насера были настолько «не местом для дискуссий», что толком не производили новых функционеров для режима.

Эти две тенденции – привилегии для высокопоставленных офицеров и их широчайшее вмешательство в вопросы гражданского управления – до сих пор определяют внутреннюю политику Египта.

В начале шестидесятых Египет официально объявил курс на социализм. Амбициозная экономическая политика, которую реализовывала раздутая коррумпированная бюрократия, закономерно привела к экономическому кризису 1965-66 гг. Параллельно Египет ввязался в гражданскую войну в Северном Йемене (1962-1967), которую иногда называют «египетским Вьетнамом». В таком состоянии Египет и его армия встретили Шестидневную войну с Израилем (1967). Которая началась во многом из-за египетских провокаций (переброски войск к израильской границе, высылки миротворцев ООН, блокады Тиранского пролива etc.). При этом, по мнению некоторых историков, Насер просто играл мускулами и не собирался нападать на Израиль.

В итоге преемник Насера, Анвар Садат (1970-1981), был вынужден отказаться от внешнеполитических авантюр и сосредоточиться на экономических реформах. Чтобы прекратить дорогостоящий конфликт с Израилем и сблизиться с Западом, Садат – вопреки решению саммита арабских государств в Хартуме (1967) – пошёл на переговоры с Израилем и заключил мир (предварительно укрепив свои переговорные позиции по итогам войны Судного дня 1973 года). За это Египет исключили из Лиги арабских государств, а его региональное влияние – столь большое при Насере – сошло на нет; Египет надолго замкнулся на себе и своих социальных и экономических проблемах. Но это было закономерным итогом эпохи Насера: бедная страна не могла бесконечно жить в условиях повышенной мобилизации.

Наконец, нынешний авторитарный режим в Каире, в котором силовики и особенно военные играют ключевую роль, во многом является наследием Насера. И хотя спустя 40 лет после Кэмп-Дэвида мир между Египтом и Израилем остаётся холодным, сотрудничество в сфере безопасности продолжается. Я не уверен, что оно продолжалось бы, если бы египетское правительство зависело от избирателей; но их, в общем-то, никто и не спрашивает.

(По мотивам P. J. Vatikiotis Nasser and his Generation)

Показательный пассаж из книги War and Memory in Lebanon:

«На первом этапе [гражданской] войны, во время двухлетней войны 1975-76 гг., социальный и политический консенсус, на котором строился Ливан после независимости [1943], фактически развалился. Некоторые общинные вожди, такие как Камиль Шамун, Камаль Джумблат и Сулейман Франжье, стали лидерами ополчений, в то время как другие представители старой системы, включая суннитскую и шиитскую верхушку (notables) Бейрута, Триполи и Сидона, попытались дистанцироваться от конфликта, который приобретал всё более чёткую религиозную окраску. Вскоре стало ясно, что самоустраниться было невозможно.

Темпы, которыми разрасталась война, застали старый аппарат врасплох. Ежедневные операции возмездия, запугивание и просто уличное насилие побудили многих людей сплотиться вокруг партии, доминировавшей в их деревне, квартале или религиозной общине. Лидеры, не понимавшие, как война изменила правила игры, быстро теряли контроль над своими последователями. Годами суннитские городские лидеры отвечали на панарабистский запрос своих избирателей, при этом сохраняя хорошие отношения со своими коллегами в маронитской общине. Во время столкновений 1975-76 гг. суннитская элита растеряла поддержку улицы. Некоторые группы остались верны вождям, но в других случаях их заместители (lieutenants), qabaḍāi, восставали и брали [политическое и военное] представительство районов в свои руки. По мере ослабления старых покровителей, они организовывались в районные банды и самостоятельно патрулировали улицы. При этом они использовали финансирование, поступавшее из-за рубежа*».

Этот отрывок хорошо иллюстрирует, как насилие уничтожило старый порядок и способствовало сплочению вокруг «своих» – во многом на территориальной основе. Поскольку религиозные общины Ливана проживали компактно (образуя местное большинство в отдельных районах, городах и областях), объединение по территориальному признаку во многих случаях было равнозначно объединению с единоверцами. При этом многие ополчения и банды устраивали этнические чистки, направленные против других этно-религиозных групп, для укрепления своего демографического влияния.

Описанные в отрывке процессы привели к тому, что сложный политический конфликт расколол страну по линиям религиозных различий. В начале войны Прогрессивно-социалистическая партия (ПСП) требовала реформ, которые превратили бы страну в светское демократическое государство; к концу конфликта ПСП и её милиция стали просто ополчением друзов, главным образом в исторической области Шуф (aš-Šūf). Подобные процессы происходили повсеместно; идеологические партии и движения, пережившие первые этапы войны (1975-1982), превратились в квази-мафиозные группировки, которые занимались не столько войной, сколько крышеванием бизнеса (и собственным бизнесом).

* Все участники гражданской войны стремились заручиться поддержкой внешних сил.

(Sune Haugbolle War and Memory in Lebanon)

Заместитель главы политбюро ХАМАСа Салах аль-Арури и член Исполкома ФАТХ Джибриль Раджуб опубликовали совместное заявление, направленное против планов Израиля аннексировать часть палестинских территорий.

"Мы начинаем совместную борьбу и призываем другие палестинские фракции воспользоваться этой исторической возможностью и присоединиться к нам и вместе бороться против оккупации, за создание палестинского государства. Израиль – наш единственный враг", - сказал Раджуб.

Вчера, кстати, Раджуб общался по телефону с замминистра иностранных дел РФ Михаилом Богдановым.

Немного красивой народной музыки из восточной Сирии

Via твиттер Omar Abu Layla @OALD24

Фонари на улицах Бейрута больше не горят по ночам; перед пекарнями выстраиваются очереди, а с прилавков магазинов пропадают мясо и товары известных брендов – всё равно их больше никто не покупает. Курс ливанской лиры на чёрном рынке обвалился с 1507 за доллар прошлой осенью до 4000 в начале июня и до 9500 на этой неделе.

Сегодняшний экономический кризис в Ливане – закономерный итог десятилетий коррупции, кумовства и неэффективного управления. В прошлом октябре правительство попыталось заткнуть дыры в бюджете новыми налогами, но граждан это не устроило, и 17 октября по всей стране вспыхнули массовые протесты. Ливанцы требовали отстранить от власти старую политическую элиту, правящую страной с окончания гражданской войны (1975-1990). Эта прослойка ливанского общества состоит из бывших полевых командиров, потомственных политиков (в том числе из феодальных кланов, правивших задолго до ХХ века) и связанных с ними чиновников и бизнесменов. Демонстранты требовали сформировать правительство независимых экспертов, которое вывело бы страну из кризиса.

К концу января правительство сформировалось, но независимым его назвать сложно. По сути, новый кабинет отличается от старого только тем, что раньше в правительстве были представлены интересы олигархов с разными политическими ориентациями, а теперь за кабинетом стоят интересы одного лагеря (Свободное патриотическое движение, Хезболла, Амаль & co).

Новое правительство не смогло остановить экономический коллапс. Потом масла в огонь подлила пандемия коронавируса (хотя как раз с ней Ливан пока справляется более-менее успешно). В последние недели политики и олигархи, оставшиеся за бортом, заговорили об очередной смене кабинета (как будто их работа в предыдущих правительствах не была причиной кризиса). Но пока представители политического класса перекладывают ответственность друг на друга, доходы и накопления ливанцев стремительно обесцениваются. Цены на еду выросли уже в несколько раз.

Ливану срочно нужны доллары. Страна импортирует почти всё, что потребляет: еду (80% продуктов питания ввозятся из-за рубежа), медикаменты, топливо, одежду, машины и т.д. В Ливане заканчивается топливо, а это значит, что перебои с электричеством становятся всё более критичными. В некоторых районах, чтобы постирать одежду, нужно выключить всё, кроме стиральной машины; о холодильниках можно забыть. Люди выменивают одежду и предметы быта на памперсы и еду. Некоторые решают проблему радикальнее: приходят в магазин с пистолетом и забирают памперсы силой.

Пока цены на продукты растут, многие бизнесы закрываются, а люди теряют работу. Некоторые мелкие предприниматели продолжают работать себе в убыток, пока международные бренды (например, Adidas) уходят из Ливана. Рост безработицы, падение доходов, обесценивание сбережений и скачки цен на еду грозят повторением голода 1915-1918 гг., в котором погибло до половины всего населения Горного Ливана.

Правительство начало переговоры с Международным валютным фондом, но пока они ни к чему не ведут. Уже два переговорщика от ливанского минфина подали в отставку. МВФ требует реформ и большей прозрачности, но правящие клики не хотят договариваться и не готовы поступаться доходами.