#новое

Встрчнм втрм вс глсн вдл
е
ы

е
о

е

а
ы
е

ы
у
о,
корпус речи становится идолом,
превращается в мегалит.

Он дописьменный столп. И допиксельный.

Неподъёмный усилием мысли, он
прорастает из недр земли.
Что ему наша гонка за временем,
ПСС, рецензенты и премии?
Колебанья упругих волн.
Масса речи навалится тяжестью,
не вздохнуть. И однажды окажется:
даже сроки выходят вон —
обертонами, тембрами, трепетом.
Быстротечность планиды потребует
улетучиться словно газ.
Уцелеет лишь, в строфы спрессовано,
перекрикиванье голосов. Оно
утомительно. Пыл угас,
и стоишь по колено в забвении,
пары слов не издав — да забей на них:
воздух резок, и чахнет свет,
свист крыла налетающей вечности.
Но мгновение, кажется, есть ещё:
оставляемый в меньшинстве
краткий звук мой, родной и юродивый,
что есть силы и боли, просодией
в перепонке гуди чужой.
И тогда прожила не напрасно я,
изо рта отпуская все гласные,
сколько было их за душой.

#скорость

Пушка ли бухнет полдневная гулко,
вспухнет ли туч грозовых синева,
видится, чудится: бонна, прогулка,
мальчик, едва лепетавший слова.

Пух  тополей пролетит над Басманной,
снег над Михайловским, болдинский лист.
Пара кленовых «лепажей».
Как рано -
двадцать шагов до ствола басурмана,
чорная Лета и стынущий гипс...

Здесь, опьянённый открывшимся видом,
будет навек околдован
Тавридой
и пронесёт эту страсть сквозь года.
Станет ли счастлив, найдёт ли отраду,
если однажды запишет в тетради:
«Чести моей никому не отдам»?

...Лето. За речкой восток золотится.
Ангел махнёт тополиным крылом,
видя склонённые к мальчику лица.
Саша родился. И солнце взошло.

#новое

#танго_смерти
Скрипка ноет, скрипит.
Он плывёт, будто спит
на ходу,

но не смеет упасть.
А проём, точно пасть,
за звездою звезду

поглощает, и звук
пальцы старческих рук
средь зимы

режет визгом стекла:
это танго на лагерный лад.
Семь
восьмых.

Скрипка воет на идиш
под шарканье тысяч подошв.
Неужели не видишь,
посмотри же, куда ты ведёшь?

Хлопья сажи ложатся на снег,
и ничем эту копоть не смыть.
А оркестр, как во сне:
семь
восьмых.

Неотвязный мотив.
Печи, всех поглотив,
ждут ещё эшелон.

Скрипнет кожаный плащ
надзирателя. Плачь,
скрипка! Аккордеон

разевает меха:
это танго слыхать
до весны.

Круг за кругом, и в печь.
Не присесть, не прилечь.
Семь
восьмых.

В Аргентине, за морем,
совсем не такая зима.
В Аргентине зимою
сгустится вечерняя тьма,
не по-здешнему крикнет
сирена в порту, и на миг
уцелевшая скрипка
рванёт:
семь
восьмых.

#новое

Он воспылал ко мне страстью на переправе.
Княже тогда не обидел меня, не ранил,
а что горяч был — так я не держала зла.

И заструилась вода с моего весла,
блики костра отразив на далёком плёсе.
И утекло столько лет, столько зим и вёсен.

Там, где утратила я его, полыхает осень.
Доля вдовья черна: разом вспыхнула — и дотла.

Если ступишь в ладью, перевозчику даришь душу.

Кузнецам передайте: пусть горны пока не тушат,
наготовят углей дубовых к рассвету дня.
Вижу, кто там приехал сватать меня.

Я же отвечу со всем пылом,
со всей искренностью,
если бояр высылает за мной Искоростень.

Почести в Киеве княжеские воздаю:
гости, ложитесь-ка почивать в ладью.
Вас пронесут на руках до вырытой за ночь ямы,
да и бросят в неё, заполненную углями.

Буду стоять над нею, пока не выгорела,
чтобы убийцам смерть была горше Игоревой.

А передам, что не глянулись те. Отряди, мол, новых.
Жарко в натопленной мыльне, крепки засовы,
стены возьмутся — куда там углям дубовым:
пышет из-под венца, разлетаются искры.

Что те сваты? Сама приду. Жди, Искоростень.

Где закрывают небо листвою кроны,
валят древляне ствол для ладьи долблёной —
целой дружине достанет — одним комлем.
Хаживал муж мой на лодьях, несли их реки
прямо до моря, а там повстречали греков.
И корабли их плевались огнём диковинным
так, что горело не дерево, но вода.

Думали, что за мужа вам не воздам?

Вы, привязав его к молодым стволам,
жизнь мою разорвали напополам.

Пусть же не брага, а кровь, закипая, брызнет
возле кургана, где я сотворю тризну
и заберу в отместку тысячи жизней
за одного-единственного.

Вьётся река ужом возле Искоростеня.
Город в осаде. Повытоптаны поля.
Мне ни мехов, ни мёда не надобно от древлян.
Ночью осенней гонец вернулся из-за морей:
вынь из-за пазухи снадобье посмотреть,
да не просыпь ни крошки. Селитра. Сера.

Я соберу с вас дань, но особой мерой.

Лёгкого легче расплата за волю Мала:
с каждого дома дайте по птахе малой,
голубя дайте с зажиточного двора.
Пламя во мне достаточно полыхало,
пусть же на трут перекидывается искра,
брызнувши из-под кресала.
И от горючих моих непролитых слёз
пламя над кронами занялось.

То, что вчера ещё было Искоростенем,
к небу взовьётся и пеплом потом выстынет.
Я ничего не чувствую там, где жгло твоим именем,
Игорь:
искра потухла.
И душу вынула.

#новое

#феолент

Девочка в платье-матроске читает Пушкина.
Не наизусть — на ощупь.За слогом слог.
Великолепие водное и воздушное
служит ей фоном: закат, но ещё светло.
 
Белой ротонды подкова, паря над скалами,
держит в объятиях тёмный гранитный знак.
Водит ребенок пальцем вдоль строк, лаская их.
Сквозь балюстраду хлещет голубизна.
 
Как передать, чтобы вы это тоже видели?
Ожил случайный снимок, заговорил:
лестница мимо Георгиевской обители,
блик по металлу хромированных перил.
 
Словно вне времени платье-матроска детское,
даль неоглядна, выгнут небесный свод.
 
...И на уступе Пушкин стоит с Раевскими —
ровно за два столетия до того.
 
Вечность густая настолько, что можно пить её.
Чайки мелькают, и ветер несёт их стон.
Конь от обрыва попятился, бьёт копытами,
ржёт и храпит. Приседает, крутя хвостом.
 
Юн и порывист, ещё не записан в гении,
Пушкин от груды камней не отводит взгляд,
слыша рассказ: Артемида и Ифигения,
тавры и смерть чужеземцев, Орест, Пилад.
 
Позже возьмётся перечитать Овидия
и с Муравьёвым-Апостолом вступит в спор...
 
Камни стены монастырской, плющом увитые,
дымкой укрытая линия дальних гор.
 
Точка на карте, в которой сошлось столь многое:
греческий парус и тысячелетний крест,
флаг на корме — Андрея или Георгия,
флотских архангелов — символы этих мест.
 
Всё, что ниспослано нам и сполна отпущено,
ждёт лишь касания. Вот же они, азы:
пальцем водить по граниту, читая Пушкина
и от усердия высунув русский родной язык.

#новое

Буква "Эм"

Будете в Адлере ― только не спрашивайте, восклицая:
к пилотируемой космонавтике отношение у макак-
резусов как: положительное? отрицательное?
Тащемта, по большому счёту ― уже никак.

Мы никогда не гордились своим человекоподобием.
Просто макакой дешевле достичь и планет, и звёзд.
А чтобы в капсулу втискивать резусов было удобнее,
нам на этапе отбора под ноль отрезали хвост.

На Байконуре ― “Бураны”, ракеты-коробки с сапиенсами,
и перед телекамерами ― ни-ни, никаких макак.
А в засекреченном Мирном наши на старт карабкаются,
но от вольера до запуска отсев ― один к сорока.

Нам имена придумали в крайний момент в Плесецке, и
по номерам присвоили уже при проверке систем.
Весь алфавит разметили школы и садики детские,
но список, от “А” начавшийся, прервался на букве “М”.

То, что нельзя с человеком, можно проделать с резусом:
датчики в мышцы вживить и в мозг воткнуть электрод.
Но у Абрека в полёте такой интеллект прорежется:
лямку жилета сгрызёт и все провода сорвёт.

Третьему экипажу не повезло ка-та-строооооо-
фи-чес-ки: сели в Якутии. Три дня в сугробах. Зима.
Дрёма, оттаяв, уехал на Кубу, к Фиделю Кастро
― тот ведь когда-то и Юру Гагарина обнимал.

Звёзды давали полковникам, резусам ― сок шиповниковый:
знай на педали и кнопки жми ― и давись слюной.
Забияка с Жако успеют покинуть в Сухуми питомник ― и
на космодром перед самой грузино-абхазской войной.

Нас оказалась дюжина не из-за Дня космонавтики.
Суперсекретный отряд был и дальше летать готов,
но окончательно в ящик сыграла страна ― и нате-ка,
программу “Бион” зарезали. В девяносто шестом.

Пятый полёт ― со сбоями аппаратуры. У Кроши
будет потомство. В Адлере, где он дожил свой век,
вспомнив, сколько макаки сделали людям хорошего,
их чучелами в памятник вмонтировал человек.

Да что хотите делайте, нам-то какая разница?
Вновь изберёте Ельцина ― шта, не до звёзд совсем?
Но лет через пять окажется: людям без нас не справиться,
и на куски разваливается станция с буквой «М».

А где-то в иной реальности, что асинхронна с нашей ― там
союз самых стойких резусов не был сожжён дотла,
и “Мир” на орбите, и в мире покой и стабильность, тащемта,
и в человечьем питомнике ― сапиенсов чучела.

#новое