#осадахинетолько с Варварой Байрамовой

Стоя на берегу холодного Ирландского моря нелегко представить себя рядом с теплым Неаполитанским заливом. Но если ты молод, богат и очень впечатлен недавней поездкой в Италию, то почему бы не пофантазировать. У Бенджамина Ли Гиннесса были все необходимые условия для того, чтобы создать в поместье на севере Дублина мир, похожий на то, что когда-то был погребен под пеплом Везувия.

Как только отец Бенджамина начал возить свой знаменитый черный стаут в Лондон, семья стала стремительно богатеть и уже в начале XIX века приобрела на окраине столицы Ирландии огромное сельскохозяйственное поместье Торнхилл. Очень скоро оно было переименовано в честь небольшого источника с каменным колодцем, который был назван в честь святой Анны. Так поместье, а сегодня и городской парк Дублина, получили имя – парк Святой Анны.

Практически сразу на месте пастбищных полей стали создавать романтический натуралистический парк. Это было удивительное время —не имея настоящих, разрушенных временем древних построек, хозяева строили псевдо руины для создания романтической атмосферы.

Бенджамин строил у себя на земле исключительно древнеримские развалины, которые нередко сам и проектировал. Собственно, в то время в этом и заключалось строительство парков – без всякой системы, вдоль основных троп, проложенных кое-как, архитектуры стремились создать как можно больше follys – глупостей. Колодец св. Анны был единственной постройкой в парке, посвященной христианскому времени.
Основные прогулочные дороги пролегали вдоль бурной реки Нейнкин.

Сначала Бенджамин приказал построить искусственный канал, уводящий воды в искусственное озеро. На берегу из стройматериалов, оставшихся от перестройки главного дома построили фантазийный помпейский храм. От подножия храма и сейчас открываются виды на Дублинский залив и остров Булл, поэтому Бенджамина превратили его в чайную гостиную. Потом на территории появилось несколько гротов, реплика дома из Геркуланума, копии древнеримских императорских гробниц.

Продолжение ⬇️

#осадахинетолько с Варварой Байрамовой

С удовольствие публикуем новый воскресный лонгрид от нашего любимого контрибьютера.

История этого сада началась за десять лет до начала его строительства. И начиналась она как сказка. Три брата из почтенного семейства Кокерелл в молодости так или иначе были связаны с Ост-Индской компанией. Старший, Джон, служил в Бенгалии в королевских войсках, средний, Сэмюэль Пепис, был архитектором, а младший, Чарльз, политиком. По инициативе младшего брата в 1784 году в Индию за счет компании были отправлены два художника – Томас и Уильям Дэниэлл. Именно благодаря этим художникам по всей Британии и за ее пределами интерес к культуре Индии, а главное – к архитектуре моголов, поднялся на необычайный уровень. Именно тогда Хэмфри Рептон напишет: «…благодаря точным наброскам и рисункам, сделанным на месте моим гениальным другом г-ном Томасом Дэниэллом, я был рад обнаружить новые источники красоты и разнообразия, которые могли бы удовлетворить жажду новизны…».

Джон, уйдя в отставку, купил небольшое (4,5 гектара) поместье и задумал построить там дом, который бы напоминал о годах, проведенных в экзотических странах. Проект дома был, разумеется, поручен среднему брату, который постарался простой английский особняк в грегорианском стиле превратить в восточную сказку. Что у него прекрасно вышло. Мода меняется, а это причудливое постройка до сих пор привлекает к себе путешественников и просто ротозеев. Томас Дэниэлл, вернувшись из Индии, также включился в работу и создал проекты всех садовых павильонов, мостов и даже частично садов. Чарльз же, как политик, получал от постройки этого дома исключительно политические дивиденды, чему также был несказанно рад.

А из поместья в итоге получилась причудливая смесь из европейских, мусульманских и индийских представлениях об идеальном саде.

ПРОДОЛЖЕНИЕ⬇️

#осадахинетолько с Варварой Байрамовой

Чарльз Гамильтон был девятым сыном и четырнадцатым ребенком 6-го графа Аберкорна. Семья, хоть и была богата, но состояние, по праву оставленное Чарльзу, было не очень большим. Однако, его хватило на то, чтобы дважды отправиться в Grand tour по ту сторону Ла-Манша. Именно там, в поездке по Италии и Франции молодого графа посетила гениальная идея. В воздухе пахло переменами. Повсюду издавались книги о новом видении устройства садов. В Англии всё больше землевладельцев хотели на своих огромных сельскохозяйственных угодьях видеть не пастбища, а поражающие воображение сады. Чарльз Гамильтон придумал, как сделать так, чтобы теперь в Grand tour отправлялись не по странам континентальной Европы, а на Британские острова.

Вернувшись из последнего путешествия, граф стал планомерно скупать землю возле небольшой деревушки Кобэм в 27 километрах от Лондона. Свое поместье, состоящее сплошь из холмов, поросших диким кустарником и пастбищ, он назвал Пейнсхилл и даже не построив себе дома стал преобразовывать пустыри в «живые картины». В этом и состояла великая идея Чарльза Гамильтона. Создать сады, в качестве вдохновения и основы, используя живописные полотна самых модных в то время художников. «Живыми» же эти ожившие картины должны были делать посетители – с самого начала Гамильтон открыл парк для посещения, за что взимал немалую плату. Денег у Гамильтона не было. Чтобы построить парк он влез в чудовищные долги. Парк должен был содержаться за счет входной платы. И, надо сказать, что поначалу дела Чарльза Гамильтона шли крайне успешно.

Пейнсхилл, волей случая, стал практически первым парком, созданным по новым и пока неписанным канонам. Теоретики, писавшие о новой садовой моде, все свои умозаключения базировали на собственной фантазии. Теперь же, с появлением Пейнсхилл,а у теоретиков от садовой науки появилась возможность воочию увидеть то, что они представляли себе лишь умозрительно.

⬇️ ПРОДОЛЖЕНИЕ

#осадахинетолько с Варварой Байрамовой

Гора Морелло самая высокая во Флоренции – она поднимается на целых 934 метра. Земли у подножия горы хоть и были весьма каменистыми, тем не менее активно застраивались с давних времен. Вилла Петрайя (название виллы отражает характер ее почв) во времена Средневековья стала большим сельскохозяйственным поместьем, где, как и в других ей подобных, растили пшеницу и производили масло и сыр. Принадлежала она тогда богатой семье флорентийцев Брунеллески.

В те далекие времена в Италии шла открытая война между различными городами, пытавшимися получить контроль над всей Тосканой. В ход шли различные способы, не исключая помощи наемных вояк. Одним из таких (иногда его считают первым известным в современности наемником) был англичанин Джон Хогвуд. Его нанимали разные богачи из Пизы, Милана, но главным его заказчиком был Папа Римский Григорий XI. Именно выполняя волю последнего, Джон Хогвуд и оказался в Петрайе. И потерпел неудачу. А причиной всему была, построенная еще в древнеримские времена, смотровая башня, со стен которой были видны все подступы от Флоренции. Поражение Хогвуда стало началом славы виллы. Впоследствии, когда вилла перешла семейству Медичи и там началась грандиозная перестройка, башня стала главным украшением дворца, а сама вилла - украшением региона.

В 1532 году политические неурядицы и интриги привели к конфискации всех этих стратегически важных земель в пользу семьи Медичи. Виллу Петрайя, как и расположенную рядом виллу Кастелло, забрал Алессандро Медичи, первый герцог Флоренции. Однако серьезные работы по обустройству палаццо и садов начались лишь при Фердинанде I.

Что происходило тогда в садах виллы можно увидеть на люнете из серии картин Джусто Утенса, которыми Медичи украшали свои дома. Очень необычный для того времени вид сада был связан с желанием Великого герцога Тосканы использовать эти земли не для сельского хозяйства, а для разведения редких растений.

⬇️ ПРОДОЛЖЕНИЕ

Ни одного выходного без рубрики #осадахинетолько с Варварой Байрамовой

Одно из самых первых благотворительных обществ в США появилось еще тогда, когда город Нью-Йорк еще не был городом. В те далекие времена капитан Роберт Ричард Рэндалл, заработав свое состояние каперством, а по сути, пиратством, решил оставить все свои деньги и большой участок в 34 гектара в районе нынешней Пятой авеню старым морякам. Не каким-то конкретным людям, а всем, у кого нет дома, кто стал немощен, и кто хочет закончить свои дни под крышей в тёплой кровати. Так был образован Sailors' Snug Harbor – Уютная гавань моряков – первый дом престарелых. Позже, когда Нью-Йорк стал развиваться, участок на Манхеттене обменяли на землю на Статен-Айленде. И в 1831 году началась стройка.

Типичный постоялец Уютной гавани имел только то, что мог унести на плечах. Чаще всего всё имущество морского волка ограничивалось курительной трубкой. Тогда дом снабжал каждого нового жителя сундуком и полным комплектом зимней и летней одежды. Бездомные старики получали бесплатное медицинское обслуживание и комнату в общежитие. В период расцвета, в 1900 году, здесь проживало более 1000 жителей. Всего Уютная гавань включала восемь общежитий, часовню и церковь, концертный дом, жилые дома для персонала, а главное ферму, занимавшую половину площади. Собственно, работа на этой ферме и позволяла морякам достойно доживать свой век.
К середине XX века ферма опустела, а сады оказались заброшены.

После Второй мировой войны морякам была выделена другая территория и Снаг-Харбор продолжал деградировать. В 1975 году Смитсоновский Институт совместно с Культурным центром и Ботаническим садом Статен-Айленда стали инициаторами создания крупнейшего в Нью-Йорке образовательно-выставочного пространства. Теперь в зданиях бывших общежитий функционируют несколько музеев, а на территории в пару десятков гектар созданы тематические сады. Так появился китайский сад ученых, розарий, целительный и Белый сады, точная копия итальянской виллы Гамберайя и многие другие.

Продолжение ⬇️

Долгожданная рубрика #осадахинетолько с Варварой Байрамовой

Преобразование Парижа, начатое бароном Османом, затронуло эту территорию в излучине Сены лишь частично. Завод по производству жавелевой воды и рабочие кварталы вокруг него только недавно были включены в XV округ французской столицы, но ни широких проспектов, ни зеленых бульваров здесь не появилось. С началом Первой мировой войны надобность в отбеливающих жидкостях отпала, зато появилась острая необходимость в артиллерийских снарядах. Так в XV округе и появился завод Андре Гюстава Ситроена, а за ним, спустя десятилетие, и набережная, названная в честь фабриканта. Только к концу XX столетия город вырос во всех смыслах этого слова настолько, что на земле крупнейшего автомобильного концерна в Европе было решено создать парк.

В 1985 году был объявлен конкурс на изменение облика земли, превратившейся в гигантский пустырь, и к финалу вышли две команды архитекторов. Оба проекта финалистов были весьма интересны, а самое главное, что они оказались взаимодополняемыми. Поэтому обеим командам и отдали возможность построить здесь, на берегу Сены, современный городской квартал с парком. Это были Жиль Клеман и его партнер Патрик Берже, а также команда Аллена Прово, Жан-Поля Вигье и Жан-Франсуа Жодри. Аллен Прово был назначен руководителем всего строительства. Про него критики в то время писали, что он принадлежит к тому поколению ландшафтных архитекторов, которые точно уловили смену парадигм в XX веке: они отказались от криволинейных планировок, заимствованных из живописных образов предыдущего века, и первыми поняли, что такой крупный индустриальный город требует другого подхода.

⬇️ продолжение

#осадахинетолько с Варварой Байрамовой

Парк Флораль в Париже лучше, чем какой-либо другой может быть иллюстрацией к известной фразе «Цветы лучше пуль».
Венсенский лес, сейчас уже находящийся на территории современного Парижа, когда-то был охотничьими угодьями, где весьма активно проводили время многие французские короли. И даже когда указом очередного короля Венсенский лес был отдан для развлечения публики, в нем продолжали звучать оружейные залпы – в центре леса был устроен военный полигон, где проходили многочисленные военные смотры и учения. Не смогла исправить ситуацию и реконструкция Парижа под руководством барона Османа. Выдающийся инженер, планировщик и организатор Адольф Альфан, благодаря которому Париж стал знаменит своими бульварами и садами тут не помог. В центре преобразованного в пейзажный парк Венсенского леса военные сохраняли свой полигон, который был дополнен фабрикой по изготовлению пороха и боеприпасов. Все попытки остановить опасное производство и переместить его из общественного парка за пределы города претерпевали неудачу. Военные по-прежнему вырубали древний лес, освобождая место для учений. Ситуация изменилась только столетие спустя.

В первое десятилетие после окончания Второй мировой войны производители цветочной продукции инициировали большое цветочное представление. Сначала выставка прошла в Генте, а затем в Брюсселе. Дэниель Коллин, бывший в то время Президентом общества французских ландшафтных архитекторов, убедил администрацию города, что международные выставки цветов необходимо проводить в Париже. Случилось это в 1959 году. В первой выставке участвовали 15 стран и ее успех был очевиден всем. Тогда Коллин писал: «Кажется, что огромное количество бетона вокруг не соответствует масштабам цветка, растения и даже дерева. Нам нужно переосмыслить взаимоотношения архитектуры и природы». Так и родилась идея создать на постоянной основе Парк цветов. Дэниеля Коллина поддержала команда ландшафтных архитекторов, каждый из которой представлял свой сад цветов. В команду Коллина входили Ален Прово, Жак Сегар, Керолайн Молли.

⬇️ Продолжение

#осадахинетолько с Варварой Байрамовой

Очень воскресная история про замок Вайкерсхайм с алхимической лабораторий и коллекцией гномов.

Правящее семейство Хоэнлоэ объединяла несколько небольших княжеских домов в Швабии и Баварии, было довольно тесно связано с Россией, отчего здесь фамилия из «высокопламенной» приобрела более привычное нам русифицированное звучание Гогенлоэ. Благодаря обширной географии княжеских владений в объединенной Германии сохранилось несколько замков, которые вроде бы и похожи друг на друга, как близнецы братья, но каждый из сохранившихся дворцов имеет свою неповторимую изюминку.
Такой отличительной чертой обладает и замок Вайкерсхайм, расположенный в живописной долине реки Таубер у подножья гор Вайнберг. Особенным этот замок и сад при нем делает сохранившаяся алхимическая лаборатория в замке и коллекция каменных гномов.

Алхимией увлекались Вольфганг II и его жена Магдалена, вернее интерес к естественным наукам сблизил их, после чего Вольфганг перестроил старый деревянный замок, доставшийся ему в наследство, а Магдалена приказала устроить возле замка сады. Тогда, в середине XVI века, как и сейчас, сады располагались южнее замка. Сегодня от этого сада ничего не осталось, но росписи стен в рыцарском зале замка дает небольшое представление о том, что здесь было – помимо увеселительных садов большое место было отведено под сад с лечебными травами и растениями необходимыми для алхимических опытов.

Потом началась Тридцатилетняя война, потом князья сменялись один за другим и вновь к строительству сада обратились только 150 лет спустя. В 1708 году к власти пришел очередной Гогенлоэ - Карл Людвиг, после чего преобразование средневекового замка в великолепный барочный дворец началось с новой силой. В эпоху абсолютизма немыслимо было избежать влияния французской моды, а Карл Людвиг и не стремился к этому, поэтому план нового сада он заказал во Франции и с большим трудом добился согласия работать в садах замках Вайкерсхайм у французского садовника Даниэля Маттьё, служащего до этого у могущественных Шёнборнов.

ПРОДОЛЖЕНИЕ⬇️

#осадахинетолько с Варварой Байрамовой

Фонтанов с высотой струй выше пятиэтажного дома в мире не так уж и много. Еще меньше таких фонтанов, созданных в XIX веке. И всего два фонтана, где вода течет самостоятельно, без машин и механизмов, придающих ей ускорение и мощь. И оба посвящены России. И оба являются частью грандиозной и сложнейшей водной системы, работающий по законам физики без перебоев вот уже не первое столетие. Только один в Петергофе, а другой – в Англии, в Чатсуорте.

Водную систему и фонтаны в поместье герцогов Девонширских в Чатсуорте строил французский инженер, ассистент и доверенное лицо самого Ленотра, имя которого французская история не сохранила. В Англии же его называли просто – месье Грийе. Этот самый Грийе создал в поместье, используя воды двух речушек, притекавших поблизости, каскады и фонтаны, струи которых, по словам очевидцев били вверх на высоту 60 футов. Было это в далеком XVII веке и спустя 150 лет фонтаны утихли, каскады обмелели и воды для этих садовых забав катастрофически не хватало. По мнению шестого герцога Девонширского, Уильяма Кавендиша это было совершенно несерьезно и показывать это русскому царю, который вот-вот приедет в Лондон, было решительно нельзя.

А все дело в том, что Уильяма Кавендиша и Николая Павловича связывала нежнейшая дружба. Познакомились они в первый визит Великого князя в Лондон. Тогда мимолетное знакомство вылилось в недельное пребывание Николая Павловича в Чатсуорте. Будущий император был одинаково очарован и красотой садов поместья, и новым знакомством. Впоследствии герцог неоднократно бывал в России и когда в 1843 году Николай I анонсировал свой визит в Англию, то Кавендиш надеялся, что российский император сможет посетить Чатсуорт еще раз. Специально для русского царя герцог решил подготовить подарок – создать фонтан, который по красоте и мощи превосходил бы петергофский «Самсон».

⬇️ продолжение

#осадахинетолько с Варварой Байрамовой

Расселла Пейджа можно с уверенностью назвать крупнейшим европейским ландшафтным архитектором XX века. За свою более чем полувековую карьеру Пейдж построил множество садов – от небольших частных двориков, до парков развлечений и садов-выставок во всех частях земного шара. Но сам о себе он говорил более скромно: «… я самый известный дизайнер, о котором никто никогда не слышал».

В своей единственной, изданной при жизни книге «Воспитание садовника» Рассел Пейдж не дает советов, как построить сад. Книга написана им как бесконечное рассуждение – из чего складывается искусство создания садов. Он не скрывает свое восхищение пышностью французского сада, строгостью английского парка или метафоричностью исламских садов, но переосмыслив историческое наследие для послевоенной Европы через призму нового стиля – модернизма – на протяжении всей книги Пейдж повторяет, все, что использует садовник для работы призвано отображать непредсказуемость природы: «Важна функция, а не изящество».

«Садоводство – очень эфемерное занятие. Никто не помнит, кто делал сад. Но все помнят владельца сада. Поэтому я установил для себя два простых правила. В первую очередь, я пытаюсь поставить себя на место моего клиента и представить, что я должен провести остаток своей жизни в саду, который я пытаюсь создать. Следовательно, я проектирую так, как будто я это делаю для себя».

Среди его клиентов были принц Эдвард и герцог и герцогиня Виндзорские, король Бельгии Леопольд III и сэр Уильям Уолтон, медиамагнат Сидни Бернштейном и итальянский миллионер Джанни Агнелли.

«Ну, и во-вторых, я должен уважать место, в котором я работаю. Если я во Франции, сад должен почувствовать запах французского языка. Если я в Англии, то язык должен быть нежный, наполовину разговорный, примерно, как британский способ добиваться успеха».

Короткий список стран, в которых работал Пейдж, включает Великобританию, Францию, Бельгию, Германию, Италию, Испанию, Португалию, Швейцарию, Египет и США, а также Вест-Индию.
Так как он писал, так он и работал. Все его выдающиеся работы предстают перед потомками как самый современный сад, в котором тесно переплелись традиции и инновации, романтическая живопись и идиллический, нетронутый рай.

#осадахинетолько с Варварой Байрамовой

Во второй половине XX столетия миру предстала новая наука - акустическая экология. Появилась она благодаря Рэймонду Шейферу, композитору и педагогу канадского университета. Шейфер со своими учениками и последователями сформулировали понятия звуковой ландшафт, акустическая среда, звуковые метки. Позже, его последователь Бернард Крауз пошел еще дальше и разделил условно все звуки, влияющие на человека на три большие группы, две из которых геофонические (кроме прочего, это звуки, издаваемые водой) и биофонические (звуки животных) помогают человеку сохранить здоровье.

Полувеком ранее Гарсия Лорка издал сборник своих стихов и новелл, где есть записки о его любимой Гранаде: «Как поет город от ноября до ноября», где очень точно описывает, то что сейчас бы назвали «звуковым ландшафтом» этого старинного города: «Да и с какой стати при встрече с городом полагаться лишь на глаза <…> давайте вслушаемся в Гранаду! ...У Гранады – две реки, восемьдесят колоколен, четыре тысячи водостоков, пятьдесят родников, тысяча один фонтан и сто тысяч жителей. Кроме того, фабрика струнных инструментов и магазин, где торгуют роялями и губными гармошками, но главное – бубнами…. Но [Гранада] – это звук воды. Не шальной воды, бегущей куда вздумается. Не шумливой, но ритмичной воды, мерной, точной, спрямленной геометрическим руслом и сверенной с нуждами полива. Той, что поит и поет в долине, и той, что страдает и стонет, полная крошечных светлых скрипок, там наверху, в садах Хенералифе. В ней нет игры. Игра – для Версаля, где вода – это зрелище, чрезмерное, как море, парадный архитектурный ансамбль, не способный петь. Вода Гранады служит утолению жажды. Она живет и едина с теми, кто пьет ее или слушает ее, или хочет умереть в ней. Она познает агонию фонтана, чтобы упокоиться в водоеме».

⬇️ Продолжение

#осадахинетолько с Варварой Байрамовой

«Мои лучшие вещи никогда не были построены», - сказал однажды скульптор Исаму Ногучи. Так могло произойти и с парком Моэренума. Он мог остаться в виде маленького макета, в масштабе 1:3000, который мастер успел сделать перед своей внезапной гибелью. Но администрация города Саппоро (Хоккайдо) приняла решение все же осуществить последний проект скульптора.

Парк Моэренума оказался грандиозным во всех смыслах этого слова. Он раскинулся на огромной площади – 189 гектар, строился почти 30 лет, на территории парка в увеличенном масштабе были повторены практически все ранние творческие находки художника.

В 1977 году власти японского города решили закрыть крупнейший в городе мусоросжигательный завод. За все время своего существования на заводе было переработано около 3 млн тонн мусора. Но в последней четверти XX века для стремительно развивающегося Саппоро была разработана концепция «зеленого пояса». По проекту предполагалось окружить крупный город парками, и территория мусоропереработки попадала в зону строительства. Одновременно с разработкой глобальной системы озеленения был также разработан план строительства сооружений против наводнений, в котором тоже предполагалось рекультивировать земли мусорной свалки под болото. Когда Исаму Ногучи пригласили в 1987 году построить парк в городе и самостоятельно выбрать место для будущего парка, дизайнер не знал всех этих подробностей. Ему было показано три места, где он мог бы сотворить нечто эдакое. Два он отверг с весьма любопытной формулировкой: «лесные участки не требуют улучшения».

Исаму Ногучи приезжал на место будущего парка трижды – в разное время года. Он неизменно восторгался открывающимися отсюда просторами, много рисовал и размышлял. Всю свою жизнь он работал для общественных пространств, его скульптурные композиции украшают многие города мира. Потом он долго работал с интерьерами. Но никогда не скрывал, что хотел бы построить настоящий парк, с фонтанами, насаждениями, велодорожками. Однако, парк он воображал себе, по своему собственному признанию, таким, чтобы он «представлял собой единую скульптуру».

⬇️ Продолжение

#осадахинетолько c Варварой Байрамовой

В 2002 году британская королевская семья решила увековечить память принцессы Уэльской. Был объявлен конкурс на создание мемориала, который предполагалось разместить в Гайд-парке. Победила в конкурсе Катрин Густафсон. Проект ее мемориала назывался «Reaching Out, Letting In». Это должно было, по замыслу автора, характеризовать очень непростой, но тем не менее очень открытый характер принцессы.

Вот этот вот проект – Мемориал, посвященный принцессе Диане (официальное название - Diana Memorial Fountain), если отбросить всякую идеологическую и смысловую подоплеку, это очень красивая работа с поверхностью воды. По признанию самой Катрин идеи своей концепции она позаимствовала, изучая сады Великих Моголов, ведь только там так умели работать с водой.

На протяжении 260 метров вода представлена в очень разных формах, дарящих очень разные ассоциации. Шесть разных потоков, соединенных в одно целое. Шесть разных эффектов. Начиная с горного потока, заканчивая персидским чаддаром. А есть еще «рок-н-ролл», где поток воды вихляет также, как делает это нижней частью тела в танце партнерша, «swoosh», когда вода начинает с характерным звуком на повороте превращаться в тонкую струю, чтобы потом разделиться на пять разных потоков и превратиться в десятки маленьких водопадов. А ведь для того чтобы достичь подобных эффектов на такой протяженности нужно очень четко рассчитать глубину потока, уклон дна, представить себе поверхности, которые будут создавать подобные эффекты. Все это сложнейшие расчёты. И вот тут начинается самое интересное. Потому что процесс создания всегда интересней.

продолжение ⬇️