​​Партия против штурмовиков: о конфликте Гитлера и Рёма

1 июля 1934 года в мюнхенской тюрьме Штадельхайм, отказавшись от самоубийства, был застрелен глава штурмовиков Эрнст Рём. Так завершилась "Ночь длинных ножей" – ключевой эпизод в борьбе за власть в нацистской Германии, положивший конец мечте Рёма о превосходстве армии над партией.

Разрыв между Гитлером и Рёмом начал назревать с первых дней нацистского движения, выросшего из двух корней: политической Немецкой рабочей партии и военизированных союзов фронтовиков. Рём, один из организаторов движения, верил в превосходство "героического солдата" над политиком. В 1919–1920 годах он содействовал слиянию военных групп с партией Гитлера, но их взгляды на роль армии расходились: Гитлер требовал подчинения политике, Рём – автономии армии.

Поворотным стал Пивной путч ноября 1923 года. Поддавшись давлению радикалов, Гитлер пошёл на вооружённое выступление, окончившееся провалом. Он и Рём оказались в тюрьме. Пока Гитлер использовал суд для саморекламы, Рём дождался досрочного освобождения и получил от фюрера полномочия военного лидера Kampfbund. Но сам Рём стремился к созданию Frontbann – централизованной, "неполитической" военизированной структуры под покровительством генерала Людендорфа.

Гитлер, опасаясь за своё освобождение и контроль над движением, резко отверг эту идею. Это привело к разрыву двух организаций: Рём бросил силы на развитие Frontbann, который к августу 1924 года насчитывал 30 000 бойцов. Но осенью полиция арестовала руководство Frontbann за хранение оружия. Рём, прикрытый депутатским иммунитетом, отбивался: "Если я создаю организацию, то она будет военной, а не хоровой!" Однако власти были непреклонны: частную армию терпеть не собирались. Чтобы спасти Гитлера от подозрений, Рём публично взял всю ответственность на себя. Его заявление и усилия адвокатов сработали: 20 декабря 1924 года Гитлер вышел на свободу.

После снятия запрета с НСДАП в феврале 1925 года Гитлер сразу взял курс на подчинение СА партии: штурмовики должны строго следовать партийной линии и не провоцировать власть. Это встревожило Рёма, чья организация Frontbann всё ещё существовала. Он предложил компромисс – сохранить Frontbann как автономную военную опору НСДАП. В ответ Гитлер предложил ему возглавить СА. Для Рёма, мечтавшего о надпартийной армии, это было унижением, и 1 мая он подал в отставку, заявив о вере в успех Гитлера, но отказавшись руководить подконтрольной партией структурой. Позже он уехал военным советником в Боливию.

Шесть лет СА оставалась покорным инструментом пропаганды. Однако в 1930 году, на фоне кризиса и роста влияния НСДАП, в рядах СА начался бунт. Берлинские штурмовики требовали большего влияния и действий. Гитлеру пришлось лично усмирять мятеж. Понимая, что для захвата власти нужна сильная, но подконтрольная сила, он вернул Рёма из Боливии. 5 января 1931 года тот стал начальником штаба СА и за два года создал 300-тысячную "армию", сыгравшую ключевую роль в приходе нацистов к власти в 1933 году.

Но Рём считал, что легальный путь к власти – предательство революции. "Мир делится на тех, кто делает революции, и тех, кто нет", – говорил он. Презирая политиков, он устраивал масштабные парады СА и призывал к "второй революции". Кульминацией стало его мартовское требование 1934 года: почти 4-миллионная СА должна поглотить 100-тысячный рейхсвер и стать "народной армией" Третьего Рейха. Для Гитлера это было смертельной угрозой: отдать армию Рёму значило лишиться власти.

Выбор Гитлера был очевиден. 30 июня 1934 года началась "Ночь длинных ножей": СС и гестапо по всей Германии арестовывали и расстреливали руководство СА. Рём, доставленный в тюрьму, отказался застрелиться и был казнён.

В речи 13 июля Гитлер объявил рейхсвер единственным "носителем оружия" и подтвердил его неполитический статус. Армия казалась победителем, но ненадолго: уже 2 августа, после смерти Гинденбурга, она присягнула лично Гитлеру.

Устранение Рёма стало не просто борьбой за власть, а актом жертвоприношения ради полной власти фюрера над государством и армией.

Братья Гракхи

Фото: Гитлер и Рём, 1933 год

​​Царь, либералы и революционеры

До лета 1862 года Александр II довольно спокойно относился к деятелям революционного лагеря, рассматривая их как левое крыло единого либерального движения. Само либеральное движение в конце 1850-х – начале 1860-х годов находилось в парадоксальном положении. С одной стороны, царь провёл важные реформы: отменил крепостное право, осуществил судебную реформу, модернизировал армию и преобразовал систему образования. С другой стороны, либералы оказались фактически отстранены от обсуждения планов каких-либо преобразований. Понимая, что единственной реальной политической силой в Российской империи является император, либералы сплачивались вокруг него, видя в монархе единственную возможность добиться изменений.

Передовая часть дворянства в начале 1860-х годов вынуждена была отказаться от требования введения в стране представительного правления и конституции. В одной из статей К. Д. Кавелина и Б. Н. Чичерина писалось:

Мы готовы столпиться около всякого сколь-нибудь либерального правительства и поддержать его, ибо твердо убеждены, что только через правительство у нас должно действовать и достигнуть каких-нибудь результатов

Позиция либералов может показаться неубедительной, однако её можно назвать смелой: они сознательно поступались собственными убеждениями ради прогресса страны.

Отказ от идеи парламента был обусловлен тем, что в условиях Российской империи 1860-х годов он мог быть лишь дворянским, что неизбежно вызвало бы недовольство остального населения. В результате либералы не смогли сыграть главной роли ни в реформах, ни в политической жизни страны 1860–1880-х годов. Их трагедия заключалась в отсутствии широкой поддержки среди населения, которое в тот период не было готово к восприятию либеральных идей.

В начале 1860-х годов социалисты начали завоёвывать позиции в общем оппозиционном движении благодаря своей активности и привлекательности программ.

Как же правительство намеревалось бороться с растущим левым движением, представляющим угрозу из-за своей радикальности? Изначально в правительственных кругах появилась здравая идея – развернуть контрпропаганду среди населения через книги и создание монархических кружков. Однако эти меры были признаны слишком сложными и трудоёмкими. Власти предпочли традиционный путь – репрессии и ограничение свободы слова.

Тем не менее, эти методы оказались неэффективными. Революционное движение продолжало набирать силу, становясь всё более организованным и беспощадным. В период с марта 1878 года по апрель 1879 года последовали: убийства шефа одесских жандармов, агента сыскной полиции, покушение на жизнь киевского прокурора, убийства в центре Петербурга шефа российских жандармов, харьковского генерал-губернатора, удачливого полицейского провокатора.

В 1879 году произошло одно из многочисленных покушений на Александра II: 22 марта А.К. Соловьёв выпустил в императора четыре или пять пуль, но лишь пробил его шинель. После этого Россия была разделена на шесть генерал-губернаторств, главы которых получили широкие полномочия. Несмотря на высылку 575 человек и казнь 16, ситуация не изменилась – покушения на императора продолжались.

Весомую роль в росте революционных настроений и безразличии населения к покушениям на императора, по мнению диктатора Петербурга Лорис-Меликова, сыграло прекращение реформ и отказ от устранения их недостатков, выявившихся при реализации. В результате молодёжь, не заставшая худших времён и не видевшая дореформенных безобразий, обрушила своё недовольство на реформаторов, тем более что социалистические идеи не встретили убедительной критики со стороны правительственных органов.

Усиление репрессий также вызывало раздражение. Полицейские мероприятия приводили лишь к озлоблению (к 1880 году под надзором полиции находилось 31 152 человека). В 1879–1882 годах в Российской империи было казнено 30 революционеров. За это среди радикалов Александр II получил прозвище «Царь-Вешатель».

Братья Гракхи

Рисунок: «Покушение А.К. Соловьева на императора Александра II», Д. Н. Кардовский

В январе 1881 года министр внутренних дел М. Т. Лорис-Меликов представил императору Александру II проект политических реформ, известный как «Конституция Лорис-Меликова».

Историк Л. Ляшенко отмечает, что одной из причин согласия Александра II на эти реформы было его стремление пересматривать устоявшиеся взгляды. За годы царствования император осознал, что даже личность выдающегося масштаба не может в одиночку служить центром общественной жизни.

Однако проект Лорис-Меликова остался нереализованным. После убийства Александра II новый император Александр III отказался от реформ, выбрав курс на усиление автократии.

Именно этому событию посвящена карикатура «A Russian Nocturne» Джозефа Кеплера, опубликованная в 1881 году в американском журнале Puck.

Центральный образ карикатуры – молния, уничтожающая слово «Constitution». Этот символ демонстрирует отказ Александра III от реформ, которые могли ограничить самодержавие и стать шагом к конституционному правлению. Уничтожение надежд на перемены подчёркнуто образом разрушенных домов, символизирующих насильственные обыски и конфискации имущества у подозреваемых в революционных настроениях.

В нижней части работы изображена закованная в цепи женщина, олицетворяющая свободу прессы. Её образ говорит об ужесточении цензуры, одной из первых мер нового правителя. Рядом видны сцены страданий: осуждённые отправляются в Сибирь, а ссыльные погибают на рудниках, что отражает суровость репрессивного аппарата.

Сцена с надписью «Plevna» отсылает к Русско-турецкой войне (1877–1878), успех в которой мог бы служить подтверждением необходимости дальнейших преобразований, но поскольку они были прекращены, жертвы оказались напрасными.

Главный посыл карикатуры – критика отказа Александра III от либерального курса его отца. Вместо модернизации страны новый император выбрал путь изоляции самодержавия от народа. Это вызвало разочарование и недоверие как внутри России, так и за её пределами.

Братья Гракхи

​​Как де Голль проигнорировал запреты союзников и захватил Сен-Пьер и Микелон

В период конференции «Аркадия» произошёл один эпизод, который вряд ли можно отнести к её выдающимся достижениям.

24 декабря, когда Ф. Д. Рузвельт и У. Черчилль зажигали свечи на рождественской ёлке, стоявшей на лужайке Белого дома, адмирал Эмиль Мюзелье повёл военно-морские силы свободных французов (корветы, эскортные суда, помогавшие канадскому военно-морскому флоту на путях следования конвоев) на захват островов Сен-Пьер и Микелон – двух небольших рыбацких островов вблизи Ньюфаундленда. Это были французские владения, находившиеся под управлением адмирала Жоржа Робера, вишистского губернатора острова Мартиника, расположенного в двух тысячах миль отсюда. Острова не имели серьёзного стратегического значения, однако всё же представляли интерес для правительств США, Канады и Англии, поскольку на Сен-Пьере имелась радиостанция, которая могла передавать сводки погоды и другую информацию немецким подводным лодкам и надводным рейдерам.

За несколько недель до Перл-Харбора канадцы предложили англичанам и американцам захватить эти острова. Однако это предложение вызвало гнев лидера свободных французов Шарля де Голля, считавшего, что такое действие станет оскорблением французского суверенитета, если оно будет предпринято нефранцузскими силами. Поэтому он направил Мюзелье в Канаду для ознакомления с обстановкой.

МИД Англии не возражал, если бы французы де Голля захватили острова, но требовал от французского генерала подождать 36 часов, чтобы узнать позицию американцев. США же были против действий свободных французов, поскольку незадолго до этого американцы заключили с адмиралом Робером на Мартинике соглашение, предусматривающее сохранение статус-кво французских владений в Западном полушарии.

Об этом англичане сразу уведомили де Голля. Канадцы также перестали торопиться с захватом островов. Дальнейшие действия должны были обсуждаться на конференции «Аркадия», в которой должен был участвовать и канадский премьер-министр Маккензи Кинг.

Несмотря на заверения де Голля англичанам, что он не станет самовольно атаковать острова, 18 декабря он дал следующее указание Мюзелье: «Нам точно известно, что канадцы намерены уничтожить радиостанцию в Сен-Пьере. Приказываю вам провести операцию по овладению островами Микелон, используя все имеющиеся в нашем распоряжении средства и не говоря ни слова об этом иностранцам. Я беру на себя полную ответственность за эту операцию, которая необходима для сохранения за Францией её владений».

Свободным французам без особых трудностей удалось захватить острова, однако американские, канадское и английское правительства оказались в замешательстве. Вашингтон публично осудил действия де Голля, на что тут же позитивно отреагировало правительство Виши. Посол Виши в США Анри Эй провёл беседу с госсекретарём Хэллом, по итогам которой последний заявил, что суверенитет Виши над островами Сен-Пьер и Микелон будет восстановлен.

Однако на сторону свободных французов встало американское общественное мнение. В его глазах захват островов – хоть какой-то успех на фоне плачевных результатов союзников за последнее время.

Рузвельт был раздражён сложившейся ситуацией, поскольку на конференции «Аркадия» союзники должны были разработать планы дальнейших действий по всему миру, а поступок свободных французов отвлекал делегации на менее важные темы. «Буря в стакане воды» – такую характеристику дал американский президент произошедшему.

В конце концов видимость суверенитета Виши над островами была восстановлена, при этом было условлено, что союзники будут строго следить за деятельностью радиостанции, чтобы она не могла оказывать противнику активную помощь. Правительство США охраняло этот суверенитет во всём Западном полушарии почти два года после падения правительства Петена в связи с германской оккупацией остальной части Франции. Так продолжалось до освобождения Франции силами союзников и создания нового французского правительства во главе с генералом де Голлем.

Братья Гракхи

Карта: Сен-Пьер и Микелон

​​Луиза Савойская: мать короля и хозяйка короны

В эпоху раннего Нового времени при дворах Европы появилось множество влиятельных женщин, но среди них особенно выделялась Луиза Савойская (1476–1531) — женщина невысокого происхождения, добившаяся власти благодаря уму, настойчивости и материнской одержимости.

Дочь безземельного принца Филиппа II Савойского, Луиза не представляла интереса для придворной брачной политики. Уже в двухлетнем возрасте её обручили с Шарлем Орлеанским, графом Ангулемским — двоюродным братом герцога Людовика Орлеанского, одного из возможных наследников французского трона.

Жизнь Луизы в провинциальном Коньяке, со скромным приданым и в тени фаворитки мужа, ничем не выделялась. Но в 1494 году она родила сына — Франциска, и несмотря на униженное положение (вскармливанием младенца занималась фаворитка), уверовала в пророчество отшельника Франсуа де Поля: её сын станет королём.

Вера Луизы казалась безумием: король Карл VIII и его жена Анна Бретонская были молоды, как и герцог Людовик Орлеанский. Однако в 1495 году умер последний ребёнок Карла, и Людовик стал первым в линии наследования, за ним — Шарль Ангулемский, муж Луизы.

В 1496 году Шарль неожиданно скончался от простуды, оставив Луизу вдовой в 19 лет с двумя малолетними детьми — Маргаритой и Франциском. Хотя она получила формальную опеку над сыном, фактический контроль перешёл к совету из восьми человек, включая герцога Орлеанского. Так началась первая политическая борьба Луизы — за право воспитывать сына и защитить его от придворных интриг.

В 1498 году, внезапно ударившись о дверной косяк, умер 27-летний Карл VIII, и Людовик Орлеанский стал королём под именем Людовика XII. За 17 лет правления он не оставил наследника, и значение Франциска как возможного преемника только росло. Мальчика отдали от матери, его воспитанием занялись люди короля, наставником стал Пьер де Роше, а Луизу отстранили от влияния.

Беспокойство Луизы за сына переросло в одержимость: в дневниках она подробно фиксировала даже мелкие происшествия — как боялась, когда Франциска посадили на коня, как он ударился или получил ранение. Особенно тяжело ей далось отдаление сына ко двору, но именно её настойчивая опека помогла сохранить влияние над ним.

В 1515 году после смерти Людовика XII Франциск стал королём Франции — Луиза восприняла это как исполнение пророчества. Она стала одной из самых влиятельных женщин Европы и использовала своё богатство для укрепления власти перед теми, кто всю жизнь ограждал её от сына, которого она называла «мой господин» и «мой Цезарь».

Во время итальянских походов Франциск доверял Луизе регентство над страной. Даже находясь во Франции, он позволял матери принимать ключевые решения. Кардинал Уолси отмечал, что Франциск «слушает только мать», император Карл V утверждал, что страной управляют Луиза и её советники, а маршал Тривульцио говорил, что короля «невозможно вырвать из-под материнского крыла».

Кульминацией влияния Луизы стал 1525 год. После поражения при Павии и пленения Франциска I она проявила бурную политическую активность: созвала Генеральные Штаты, организовала сбор налогов и заключала союзы — всё ради одного: вернуть сына. Она писала ему утешительные письма и просила императора Карла V сообщать о его состоянии.

Вернувшись из плена, оставив в заложниках двух сыновей, Франциска Луиза встретила с радостью и жёстким советом — не соблюдать условия договора с императором об отказе Франции от претензий на Италию. Для неё не было приоритета важнее величия сына. Однако, увидев, что Франция не сможет вернуть Италию, она стала главным инициатором Камбрейского мира 1529 года, по которому Франциск отказался от Италии, выплатил выкуп за сыновей и согласился жениться на сестре Карла V, но получил необходимую передышку.

Луиза Савойская умерла в 1531 году. Франциск использовал её смерть как повод отказаться от встречи с Карлом V — возможно, потому что ещё не представлял, как справиться без той, кто вела Францию эти 16 лет.

Братья Гракхи

Портрет: Луиза Савойская, худ. Жан Клуэ, XVI в.

​​​​Почему преследовали ведьм?

В период с 1590-х по 1650-е годы Европа пережила волну репрессий: десятки тысяч людей были обвинены в колдовстве и казнены, особенно в Германии, где охота на ведьм достигла своего пика. В XVIII веке эти события подверглись жёсткой критике Просвещения, а католики и протестанты перекладывали вину друг на друга. Но каковы были настоящие причины такой жестокости?

В одном из наших ранних постов мы показали, что инквизиция часто служила удобным инструментом подавления, а обвинения в ереси и колдовстве – поводом усмирить народное недовольство. Однако это не объясняет религиозного фанатизма, с которым духовенство настаивало на казнях.

Распространённое среди просветителей мнение, что охота на ведьм – лишь пережиток тёмного Средневековья, слишком упрощённо: пик репрессий пришёлся на эпоху раннего Нового времени. Корень явления был не в суеверии, а в глубокой вере, что нарушен установленный Богом порядок – и восстановить его можно только силой.

Конец XVI века был временем поиска понимания божественного порядка. Так, астроном Йоганн Кеплер в своих открытиях не опровергал, а, наоборот, подтверждал величие божественного замысла. Мир воспринимался как строгая иерархия, в которой каждому явлению отведено своё место по Божьему плану. И католики, и протестанты разделяли это представление, однако новая эпоха требовала чётких причин и объяснений: любое нарушение порядка воспринималось как угроза всему миру.

Однако вера в гармонию столкнулась с тревожной реальностью: череда неурожаев 1570–1580-х годов вызвала голод и рост смертности. Сообщения о бедствиях отражали реальные последствия климатического похолодания – с суровыми зимами и холодными летами. Общество задавалось вопросом: кто нарушил гармонию между трудом и его плодами?

Ответом стала фигура ведьмы – сознательного врага Божьего порядка. Памфлеты и трактаты обвиняли ведьм в порче урожая, болезнях, гибели скота и младенцев.

Но почему именно ведьмы? Христианские богословы предлагали и другие объяснения: ожидание Страшного суда, общее падение морали, неизбежность божественного гнева. Однако эти идеи казались новым теологам абстрактными и устаревшими – отголосками Средневековья. В эпоху зарождающейся научной рациональности требовались конкретные и оперативные причины человеческих бедствий, совместимые с верой в разумность Божьего мироздания.

Охота на ведьм предлагала чёткий ответ: виновны конкретные люди, заключившие союз с дьяволом. Их проще было преследовать, чем ждать всеобщего покаяния. Процессы с допросами, доносами и казнями вызывали сильный эмоциональный отклик, сплачивали общины вокруг образа врага и позволяли направить тревогу в контролируемое русло. Ведьму можно было «обнаружить» где угодно – если только искать достаточно настойчиво и применять пытки.

Пик гонений пришёлся на 1590-1630-е годы. Однако Тридцатилетняя война (1618–1648), наложившаяся на климатический кризис, показала: несмотря на сотни казней, жизнь не стала лучше.

Система репрессий рухнула изнутри. Под пытками обвиняемые называли новых "ведьм", и подозрения всё чаще падали на представителей знати, мужчин и детей. Образ ведьмы как бедной старухи исчез – в опасности оказался каждый.

Критика звучала с самого начала: одни богословы считали идею приобретения сверхчеловеческих сил контрактом с дьяволом – абсурдной, другие – что обвиняемые психически больны или как минимум имеют право на искупление, что сама охота на ведьм – грех. Лишь к середине XVII века их голоса начали воспринимать всерьёз.

Охоту на ведьм сделали возможными перемены эпохи: рост абсолютизма, ужесточение церковной дисциплины, правовая практика, допускавшая пытки, и массовое распространение памфлетов, формировавших образ врага.

В этих условиях охота выглядела не как пережиток прошлого, а как "рациональное" средство восстановления порядка. Результатом стали страдания и смерть более 45 тысяч человек, половина из которых – в немецких землях.

Братья Гракхи

Гравюра: ведьмы на шабаше – полёт на козле, танцы с демонами и поклонение Дьяволу в облике козла

​​​​Как Англия освободилась от монополии Ганзы

Хотя в Новое время Англия стала символом морской мощи и глобальной торговли, её путь к этому статусу начинался с глубокой экономической зависимости. В Средние века английские рынки были тесно связаны с торговой сетью Ганзейского союза — монополиста североевропейской торговли, конкуренция с которым долгое время казалась невозможной.

В XIII–XIV веках, поощряя иностранную торговлю, английские власти предоставляли иностранцам широкие привилегии. Особенно выделялись ганзейцы: они вели торговлю без пошлин, обладали правами подданства, судебной автономией и свободным доступом к рынкам. В Лондоне они жили в собственной фактории — Стальном дворе — и даже участвовали в городском управлении. Союз активно кредитовал корону и купцов, получая доступ к ресурсам страны, включая корнуэльское олово.

С подъёмом английской текстильной промышленности влияние Ганзы стало слабеть, и английские купцы начали осваивать Балтику. Тем временем сам союз переживал кризис: внутренние распри, голландская конкуренция, скандинавский национализм и упадок Фландрии подрывали его единство. Восточные города стремились защитить свои рынки, а западные — зависели от торговли с Англией и выступали за сохранение связей. До потери положения монополиста было далеко, но Ганза уже всячески препятствовала английской торговле.

Английские купцы долгое время безуспешно жаловались на привилегии немцев. Но ослабление центральной власти после восшествия на престол 11-летнего Ричарда II позволило парламенту, под давлением купечества, в 1377 году аннулировать ганзейскую хартию, увязав её восстановление с предоставлением англичанам равных прав в ганзейских землях.

На собрании Ганзы в 1378 году союз потребовал восстановления привилегий и компенсации убытков. В Лондон была направлена дипломатическая нота, но английская сторона вежливо заявила о справедливости парламентского решения и сослалась на злоупотребления ганзейцев.

Внутри союза нарастали разногласия. Никто не собирался давать англичанам равные права, но если восточные города (Данциг) были готовы прекратить всю торговлю с Англией, то западные (Кёльн) от нее критически зависели и были куда осторожней. В 1379 году Ганза направила ультиматум Англии, пригрозив санкциями, но они так и не вступили в силу.

Тем временем парламент осенью 1378 года пошёл на частичные уступки Ганзе и запретил Лондону их оспаривать, но отказался восстанавливать хартию. Главное условие оставалось прежним — восстановление привелегий будет только при предоставлении англичанам равных прав. Парламент демонстрировал зрелость, не подчиняясь ни узким интересам купцов, ни внешнему давлению.

Ганза отклонила предложение, но инициативу перехватил королевский совет, проявивший большую гибкость. В 1379 году архиепископ Кентерберийский, будущий лорд-канцлер, намекнул в письме, что компромисс возможен, если Ганза признает права английских купцов, ущемлённых в её городах. Вскоре в Англию прибыли два ганзейских посла.

Переговоры затягивались из-за требований англичан сначала рассмотреть жалобы своих купцов. Ганзейцы предлагали решить вопрос неофициально на что получали отказ. После долгих обсуждений королевский совет согласился восстановить хартию при включении в неё нового пункта: о дружественном отношении к англичанам и праве торговать по местным обычаям. Это смягчало прежние требования, но позволяло добиваться расширения прав и защищаться от дискриминации.

Послы не имели полномочий утвердить соглашение, но пообещали поддержать его. В декабре 1379 года они покинули Англию, а через год обновленная хартия была восстановлена. Ганза сохраняла привилегии, но впервые официально признавала право англичан на торговлю в её владениях. Поддерживаемые короной, английские торговцы получили доступ к ранее закрытым рынкам и сделали первый шаг к собственному могуществу. Возможным это стало только при сдержанной политике английских властей, не поддавшихся на манипуляции немецких и местных купцов.

Братья Гракхи

Гравюра: Стальной двор на Темз-стрит в Лондоне

​​​​Как Николай вспомнил об Австрии после провала миссии Меншикова

Отъезд Меншикова в мае 1853 г. из Константинополя давал повод Австрии думать, что Россия склоняется к войне против Турции. В том же месяце в Константинополь прибыл австрийский представитель барон фон Брук. Это был дипломат постметтерниховской эпохи. Брук видел в Англии куда большую угрозу для германцев, чем в русских. В возрождение Порты он также не верил и считал, что Австрия должна участвовать в разделе Турции. Однако Австрия должна осуществить экономический, а не территориальный захват Турции. Идеи барона фон Брука в тот момент являлись революционными для австрийского кабинета. Ни Франц-Иосиф, ни фон Буоль не поддерживали идею экономической экспансии. Но, оказавшись перед выбором – какое из двух зол поддерживать, Англию или Россию, – Брук выбрал меньшее, которым на тот момент являлась Англия. Поэтому, находясь в Константинополе, он поддерживал Стратфорда-Рэдклифа.

Тем временем Николай вернулся к своей старой идее, всякий раз приходившей ему в голову после неудачных попыток сговора с Англией: нельзя ли поделить Турцию с Австрией? В мае 1853 года он подключил к затянувшейся дипломатической игре посла в Вене Мейендорфа, который теперь должен был убедить австрийское руководство в искренности намерений Николая разделить Османскую империю. В письме, которое Мейендорф должен был передать австрийскому императору, Николай просил Франца-Иосифа поддержать занятие русскими Дунайских княжеств, а в случае дальнейшего упорства со стороны Турции – признать независимость Сербии. Также предлагалось, чтобы австрийские войска были размещены на границе между Буковиной и Сербией. Взамен Николай обещал информировать Франца-Иосифа о каждом последующем шаге. Русский император подчёркивал, что, поскольку только Австрия и Россия граничат с Турцией, именно они имеют право решать её судьбу.

7 июня (26 мая), после нескольких месяцев пребывания в Петербурге, Мейендорф прибывает в Вену. Тут же он получает аудиенцию у Франца-Иосифа и беседует с Буолем. Вот что писал Е. В. Тарле о первых днях Мейендорфа в Вене:

Впечатление у него не весьма утешительное. В итальянских провинциях Австрии неспокойно, в Пьемонте, который может отнять эти провинции у Австрии, – тоже неспокойно, а хуже всего то, что позиция Наполеона III не внушает Австрии уверенности. Можно ли при этих условиях сделать то, чего желает Николай, т. е. вдруг провозгласить солидарность интересов России и Австрии в турецком вопросе? Конечно, нет, это значило бы возбудить самый сильный гнев Наполеона III

Вскоре Мейендорф узнаёт, что австрийцы вовсе не считают, будто в неудачном посольстве Меншикова виноват только Стратфорд-Рэдклиф, а скорее ультимативные условия, с которыми в Константинополь прибыл наглый русский адмирал. Конечно, Мейендорф пишет обо всём в Петербург, однако, как это было свойственно большинству чиновников эпохи Николая, русский посол старается писать так, чтобы царю понравилось.

Неутешительно на отъезд Меншикова смотрят и в Берлине. Там прекрасно понимают, что Россия требует таких уступок, которые несовместимы с независимостью Турции. В Берлине также были хорошо осведомлены о предложении Николая разделить Турцию, адресованном Англии через посла Гамильтона Сеймура. Соответственно, никакого желания доверять действиям России у Пруссии не было. 2 июля (20 июня) принц Вильгельм принял Бруннова и сообщил русскому послу, что в начинающейся на востоке вооружённой борьбе Пруссия будет сохранять строгий нейтралитет.

Братья Гракхи

Портрет: Франц-Иосиф в 1855 году

​​Румынская катастрофа 1916 года: ставка на победу, обернувшаяся крахом

Брусиловский прорыв оказал серьёзное влияние на Румынию, которая до 1916 года сохраняла нейтралитет. Поскольку главным национальным интересом Румынии было присоединение Трансильвании, где под властью Австро-Венгрии проживало около 3 миллионов этнических румын, успехи русской армии подтолкнули Бухарест к вступлению в войну против Центральных держав.

17 августа 1916 года Румыния подписала соглашение с Россией и Францией, в котором союзники обязывались вознаградить её территориальными приобретениями – передачей Трансильвании, Буковины и Баната. Примечательно, что русские и французы втайне договорились не соблюдать в полной мере достигнутые договорённости.

На бумаге вступление Румынии выглядело как дипломатическая победа Антанты: ещё один союзник в общей коалиции. Однако в реальности участие Румынии в войне принесло больше проблем, чем преимуществ. Географическое положение страны оказалось крайне невыгодным – она была зажата между Австро-Венгрией и Болгарией, которая с 1915 года уже воевала на стороне Центральных держав. На помощь румынам должна была прийти русская армия, однако это означало ещё большее растяжение и без того протяжённого Восточного фронта, что осложняло положение России.

Как бы то ни было, 27 августа 1916 года Румыния объявила войну и начала наступление в Трансильвании, располагая армией из 23 дивизий. В Бухаресте рассчитывали на активную поддержку русской армии, а также на действия французов и британцев на Салоникском фронте, которые должны были отвлечь силы Центральных держав. Однако болгарская армия оказалась быстрее: ещё 17 августа, при поддержке немецких и турецких войск, болгары перешли в наступление против англо-французских позиций. Русская армия фактически отказала румынам в немедленной помощи, и Румыния вскоре осталась одна.

Наступление в Трансильвании было отбито сформированной 1-й австро-венгерской армией под командованием генерала Артура Арца фон Штрауссенбурга. Немцы сформировали две новые армии: 9-ю под командованием Фалькенхайна и 11-ю – под командованием Макензена. Вскоре началось масштабное контрнаступление, болгары вторглись в Добруджу – южную румынскую провинцию у устья Дуная. Румынская армия начала отступление в глубь страны, в Молдову, оставив даже столицу – Бухарест. При поддержке 4-й и 6-й русской армии румыны смогли закрепиться на реке Сирет, чтобы пережить зиму.

Вот как описывал поражение Румынии британский военный историк Джон Киган:

Решение вступить в войну обернулось катастрофой. Румыния потеряла почти всю свою территорию. Человеческие потери составили 310 тысяч солдат и офицеров (почти половина из них попала в плен). Самый ценный материальный ресурс – нефтяные месторождения в Плоешти, в то время единственный крупный источник нефти в Европе к западу от Чёрного моря, – был серьёзно повреждён британскими диверсионными группами. Союзникам решение вовлечь Румынию в войну также не принесло выгоды. Добавление номинальной боевой мощи небольших государств – Португалии (вступившей в войну в марте 1916 года), Румынии и даже Италии – не усилило союзников, а наоборот, ослабило их. Ведь каждое поражение этих стран требовало дополнительных ресурсов для поддержки. Военные неудачи Румынии не только потребовали, как и предвидел генерал Алексеев, вмешательства русской армии, чтобы предотвратить окончательный разгром, но и дали Германии за следующие 18 месяцев 1 миллион тонн нефти и 2 миллиона тонн зерна. Эти ресурсы, по сути, сделали возможным продолжение войны до 1918 года

Киган также отмечал, что вступление в войну Греции после государственного переворота в июне 1917 года, осуществлённого Венизелосом при поддержке союзников, не принесло никакой стратегической выгоды. Напротив, создание в Афинах крайне националистического и антитурецкого правительства лишь укрепило идею «Великой Греции» и потенциально усложнило послевоенное устройство Европы.

Братья Гракхи

Фото: румынские войска переходят Карпаты

​​Нейтралитет или соучастие: как Всемирный банк кредитовал аргентинскую диктатуру

24 марта 1976 года в Аргентине произошёл военный переворот: армия свергла президента Исабель Перон и установила диктатуру. Причиной стал глубокий экономический кризис, вызванный левой перонистской моделью развития. Пришедший к власти Генерал Хорхе Видела провозгласил демонтаж перонизма и восстановление «порядка».

Для стабилизации экономики хунта назначила министром финансов Хосе Альфредо Мартинеса де Оса – выпускника Кембриджа и сторонника свободного рынка с тесными связями в США. Его команда, включавшая неолиберальных «чикагских мальчиков», проводила дерегуляцию, приватизацию, сокращение государственных расходов и привлечение иностранных инвестиций.

Параллельно режим развязал массовые репрессии: тысячи оппозиционеров были арестованы, убиты или пропали без вести. Несмотря на террор, хунта стремилась заручиться поддержкой Всемирного банка (далее – ВБ) для укрепления экономики и придания режиму легитимности.

В августе 1976 года Международный валютный фонд предоставил Аргентине кредит в 300 миллионов долларов. В сентябре Всемирный банк одобрил кредит в 115 миллионов долларов. В октябре 1976-го страна получила у частных банков США и Европы около 800 миллионов. В марте 1977-го, несмотря на растущую обеспокоенность в Белом доме, последовал второй кредит ВБ – 105 миллионов долларов, а в июне – ещё 100 миллионов.

Для получения финансирования военные использовали несколько стратегий. Во-первых, они представляли репрессии как борьбу с «левыми», что вызывало сочувствие у западных элит. Во-вторых, ссылались на уставной «нейтралитет» ВБ, который, должен был учитывать исключительно экономические показатели, игнорируя политику. В-третьих, аргентинские неолиберальные экономисты имели схожие взгляды и образование с сотрудниками ВБ, быстро найдя с ними общий язык.

Тем временем поступали тревожные новости о массовых нарушениях прав человека. Международные правозащитные организации утверждали, что нейтралитет ВБ нельзя считать однозначным: формально, как агентство ООН, банк обязан учитывать права человека. Более того, США – крупнейший донор ВБ – с 1975 года руководствовались поправкой Харкина, запрещавшей поддержку режимов нарушавшими права человека.

Президент Джимми Картер (1977–1981) сделал защиту прав человека ключевым элементом внешней политики США. Тем не менее, в законодательстве оставалась лазейка: помощь допускалась, если она направлена на улучшение положения бедных слоёв населения – чем и пользовался ВБ.

В сентябре 1977 года Картер лично передал Виделе список из 3000 политзаключённых, на что генерал пообещал решить проблему к Рождеству. В ноябре ситуация повторилась: госсекретарь США Сайрус Венс посетил Аргентину и убедил Виделу освободить около 500 заключённых, но передал новый список с 7500 задержанными и пропавшими без вести. Венс надеялся на обещания хунты, особенно учитывая, что в это время ВБ одобрял очередной кредит. Многие в Белом доме считали, что чем больше кредитов получит Аргентина, тем проще будет на неё давить. Однако к Рождеству ситуация не изменилась, число пропавших без вести выросло до 20 тысяч, а обещания Виделы оказались пустыми.

К 1978 году масштабы репрессий стали международно признанным фактом. США начали воздерживаться при голосованиях по новым займам, но под давлением других стран-членов ВБ продолжал финансировать Аргентину. В мае 1978 года был одобрен кредит на 60 миллионов долларов, в марте – 96 миллионов, а в октябре 1979 – 210 миллионов.

Президент Всемирного банка Роберт Макнамара открыто поддерживал аргентинскую хунту, называя её реформы «впечатляющими» и намеренно игнорировал критику США.

Международное кредитование (недоступное Аргентине при Пероне) позволило хунте поддержать иллюзию экономической стабильности: несмотря на приватизацию, отказ от протекционизма и сокращение государственных расходов, что существенно снизило реальные доходы населения. Масштабные репрессии при этом не поколебали образ «эффективной» военной диктатуры.

Братья Гракхи

Фото: Хорхе Видела и Джимми Картер в Белом доме, 1977 г.

​​Партизаны Модены

Освобождение Италии в 1943–1945 годах часто представляется как победное наступление союзников при поддержке восставшего народа над агонизирующим фашистским режимом. Однако истоки итальянского партизанского движения уходят гораздо глубже – в массовое недовольство самим режимом, накопившееся задолго до войны. Особенно это было заметно в Эмилия-Романье, где такие города, как Болонья, Парма и Модена (с их глубокой революционной традицией), ещё в межвоенные годы стали оплотом антифашистских настроений.

Одним из первых значимых актов сопротивления стали Пармские баррикады 1922 года, когда рабочие, профсоюзные активисты и «Пролетарские формирования обороны» совместно защитили город от чернорубашечников – боевиков фашистского движения. Несмотря на кратковременный успех, этот эпизод показал твердую решимость местного населения противостоять новой идеологии. Убеждённые фашисты не могли найти здесь ни работу, ни друзей, ни поддержку в трудную минуту и поэтому часто искали убежище в органах власти или просто уезжали из города.

В годы Второй мировой войны, особенно после 1943-го, Модена оказалась в центре внутреннего конфликта. Город страдал от фашистских репрессий и бомбардировок союзников. После отстранения Муссолини в июле 1943 года и подписания перемирия новым правительством под руководством генерала Бадольо начался новый этап борьбы. Однако 8 сентября Германия оккупировала Италию, создав марионеточную Итальянскую социальную республику (ИСР) с Муссолини во главе, что привело к расколу страны и гражданской войне.

В этих условиях антифашистское движение в Модене приобрело масштабный характер. Группа сопротивления ушла в Апеннинские горы, где обнаружила склад оружия, оставшийся после свержения Бадольо. Осенью 1943 года Италия объявила войну Германии, и теперь в стране одновременно шли две войны – мировая и гражданская.

К началу 1944 года местные крестьяне, организованные Итальянской коммунистической партией, создали первую провинциальную партизанскую группу. Рост мобилизации сопровождался усилением сопротивления призывам в армию ИСР: многие молодые люди уклонялись от службы и присоединялись к партизанам. Немецкие войска пытались подавить восстание, но встречали все более ожесточённое сопротивление.

Особенно упорные бои развернулись у деревни Монтефьорино. В июне 1944 года немцам не удалось её захватить – через несколько дней партизаны контролировали свыше 740 квадратных миль горных территорий, образовав так называемую «Республику Монтефьорино» – символ свободы и силы Сопротивления.

Летом 1944 года на территории Эмилии-Романьи возникли и другие «свободные республики»: в Боббио, а также в долинах Чено, Таро и Треббии. Эти зоны самоуправления стали плацдармом для распространения антифашистских идей и укрепления единства населения.

Численность партизан в Модене к августу выросла с 1,5 тысяч до более 5 тысяч человек. Это были в основном молодые рабочие и крестьяне, для которых борьба стала политическим становлением и заложила основы левых идеалов на многие годы вперёд.

Общая численность партизан в Италии к августу 1944 года превысила 100 тысяч, а к концу войны – более 250 тысяч. В Модене население активно поддерживало движение: крестьяне тайно передавали продукты, саботировали технику, а рабочие устраивали забастовки – весной 1944 года более 5 тысяч человек на равнинах объявили стачку, что привело к временному закрытию завода FIAT.

Весной 1945 года регион был освобождён союзными войсками. Модена провозгласила свободу 22 апреля – за несколько часов до прихода американцев. 28 апреля был казнён Муссолини, пытавшийся бежать. Через три дня около 19 тысяч партизан прошли торжественным шествием по улицам города.

В 1947 году Модена была награждена золотой медалью за воинскую доблесть. Ежегодно город празднует не только освобождение Италии от фашизма, но и своё активное сопротивление. Несмотря на современные политические сдвиги в сторону правых сил, Эмилия-Романья остаётся одним из главных центров антифашистского движения в стране.

Братья Гракхи

Фото: Партизаны Модены погибшие во время Второй Мировой Войны

​​«Почему Германия хочет мира?»

После вступления США в Первую мировую войну, по указу президента Вудро Вильсона был создан Комитет общественной информации — орган, призванный формировать и распространять официальную позицию американского правительства.

В условиях свободы прессы и активных общественных дебатов вокруг участия страны в войне особенно интересно взглянуть на то, как США объясняли свою вовлечённость.

В марте 1918 года комитет опубликовал обширный информационный бюллетень. Уже заголовок на первой странице говорил сам за себя: «Почему Германия хочет мира» — с прозрачным намёком на то, что Антанта должна бороться до окончательной капитуляции врага.

На той же первой странице — два ключевых посыла:

«Каждый американец должен знать, почему мы вступили в войну»
«Каждый американец должен знать, почему эта война должна продолжаться, пока наши цели не будут достигнуты»

В центре внимания — карта, на которой выделены территории, оккупированные Центральными державами: Бельгия, Балканы, Румыния, Прибалтика, Польша, Украина, Кавказ — и рядом даны сухие цифры:

Население Центральных держав: 146,5 млн человек

Население оккупированных территорий: 86,5 млн человек

И вывод:

«Сегодня Германия контролирует 233 миллиона человек — вот почему она хочет мира»

В реальности успехи Германии были относительными — большая часть оккупированных земель ранее принадлежала России, уже вышедшей из войны. Но американские власти прекрасно знали о проблемах, подтачивавших противника изнутри: об истощённых ресурсах, голоде, эпидемиях и нехватке рекрутов. Они знали и о растущих волнениях в многонациональной Австро-Венгрии. Но они также понимали, что Франция и Британия, несмотря на похожие проблемы, удержатся — благодаря американской финансовой, военной и гуманитарной поддержке.

Именно поэтому, с точки зрения официальной пропаганды, каждый американец должен был ясно понимать: почему эта война должна была вестись до самого конца.

​​Подводная война на исходе: как Союзники взяли верх в Атлантике

Первая половина 1943 года (с февраля по март) является определяющим временем в битве за Атлантику. Именно в этот период в Атлантическом океане развернулась самая кровопролитная борьба между подводными лодками и конвоями.

В указанный период немецкие подводные лодки смогли нанести существенный урон сразу нескольким союзническим конвоям. Так, в начале февраля несколько субмарин атаковали конвой HX-224 (два судна были потоплены, в плен взят офицер, сообщивший о передвижении другого крупного конвоя – SC-118, который также был впоследствии атакован). 17 февраля был атакован конвой ONS-165 (два судна потоплены). С 21 по 25 февраля конвой ON-166 потерял 14 судов общим тоннажем 85 000 брт. В конце февраля конвой SC-121 лишился 13 судов (62 000 брт). При этом немецким подлодкам часто удавалось выходить из боя без потерь. С 7 по 14 марта конвой HX-228 потерял 4 судна. Вскоре были атакованы два крупных конвоя – SC-122 и HX-229 (всего 92 торговых судна). С 17 по 20 марта их атаковали 38 подводных лодок. В результате было потоплено 13 судов из конвоя SC-122 (90 000 брт) и 13 судов из HX-229. Всего – 27 судов общим тоннажем 140 000 брт. Немцы при этом потеряли лишь одну подлодку – U-384.

Положение для Союзников складывалось крайне тяжёлое. Англичане даже начали задумываться о целесообразности использования конвоев. Однако вскоре ситуация изменилась. В марте в строй вступили эскортные авианосцы. Они наводнили авиацией пространство в центре Атлантики, которое было недоступно для самолётов с наземных аэродромов. Таким образом, конвои получили непрерывное прикрытие с воздуха. Одновременно были сформированы пять новых групп поддержки, по 4-6 кораблей в каждой.

Однако самым важным фактором, позволившим Союзникам переломить ситуацию, стали новые технические средства. Улучшались радиолокаторы, которые начали устанавливаться на большее количество кораблей и самолётов. Так, в феврале 1943 года на американских самолётах появился радиолокатор, работавший на частоте, которая не фиксировалась немецкими приборами. Дальность, на которой подводные лодки обнаруживались надводными кораблями, увеличилась с 4 000 до 10 000 метров, а зона обнаружения самолётов, летящих на высоте более 150 метров, – с 12 000 до 25 000 метров.

Улучшались и гидролокаторы. В мае англичане и американцы начали испытания прибора, способного измерять глубину погружения подлодок. Совершенствовались глубинные бомбы, которые теперь снаряжались более мощными взрывчатыми веществами и могли разрушать подводные лодки даже при подрыве на значительном расстоянии от цели.

Улучшение положения Союзников подтверждается статистикой. В марте 1943 года они потеряли в Атлантике 82 корабля и подлодки общим водоизмещением 476 049 тонн. В апреле – 39 судов (235 478 тонн), в мае – 34 (163 506 тонн). Немцы же потеряли в марте всего 6 подлодок, в апреле – 8, а в мае уже 27! Кроме того, в мае у немцев появилась ещё одна проблема – радиоразведывательной службе ВМС не удавалось расшифровать новый английский шифр.

Братья Гракхи

Фото: конвой союзников пересекает Атлантику, 1942

​​В начале того 1943 года, когда решалась судьба битвы за Атлантику, в высшем военно-морском руководстве Германии произошли важные перемены: 31 января Карл Дёниц был назначен гросс-адмиралом и принял командование Кригсмарине, сменив на этом посту Эриха Редера.

Формальных причин для отставки Редера не было – он оставался опытным командующим и одним из архитекторов довоенного развития флота. Однако отставка последовала вскоре после неудачного боя в Ледовитом океане 31 декабря 1942 года за арктический конвой JW-51B. Тогда тяжёлый крейсер «Хиппер», флагман адмирала Оскара Куммеца, лёгкий крейсер «Лютцов» и шесть эсминцев атаковали британский конвой. Несмотря на численное преимущество, немецкая эскадра натолкнулась на решительное сопротивление: британский адмирал Роберт Бурнетт повредил артиллерийским огнём «Хиппер» и потопил эсминец «Экхольдт».

Фюрер был в ярости. По воспоминаниям очевидцев, он называл это сражение «унижением перед лицом английских конвоев» и обрушил всю свою злость на командование ВМС. Несмотря на репутацию Редера, Гитлер в своём типичном стиле принял импульсивное решение об отставке, надеясь на более энергичное руководство.

К этому времени его отношение к подводным лодкам заметно изменилось. В глазах Гитлера они становились «секретным оружием», способным сломить Британию и блокировать помощь Советскому Союзу. На фоне этого растущего интереса Дёниц, опытнейший командующий подводным флотом, казался естественным выбором. Он уже давно зарекомендовал себя как страстный сторонник «тоннажной войны» – стратегии, предполагающей уничтожение торгового флота союзников быстрее, чем они способны его восстанавливать.

Однако одной лишь замены командующего было недостаточно. Уже после вступления в должность Дёниц ознакомился с материалами, подготовленными его предшественником, и с удивлением пришёл к аналогичным выводам: политика массового разоружения надводного флота ради поддержки сухопутной армии ведёт к непоправимым политическим и стратегическим потерям. Он стал открыто докладывать об этом Гитлеру, однако тот больше не желал слышать ничего, кроме рассказов об успехах подводного флота.

В воспоминаниях самого Дёница содержится показательный эпизод: «Я подчёркивал, что разоружение крупных кораблей без разумного плана их использования ведёт к снижению морального духа, утрате авторитета флота и стратегических возможностей». Но после недавней отставки Редера фюрер понимал, что не может позволить себе менять гросс-адмиралов каждые два месяца, и потому оставил Дёница на посту, надеясь, что тот оправдает ожидания.

Так началась новая глава в истории Кригсмарине – эпоха абсолютного приоритета подводной войны. Именно в этот момент командование германского флота окончательно сосредоточилось на U-Boot как на последнем шансе изменить ход войны в Атлантике.

Братья Гракхи

Фото: гросс-адмирал Эрих Редер (1876–1960), гросс-адмирал Карл Дёниц (1891–1980) и Адольф Гитлер

​​Пролог к мятежу: Россия накануне Пугачёвского восстания

В конце 1760-х – начале 1770-х годов в Олонецком крае началось масштабное движение приписных крестьян. Весной 1771 года локальные волнения переросли в открытое вооружённое восстание. К лету к нему примкнули уже около 7 тысяч человек. После его подавления вожди восстания – Климент Соболев, Андрей Сальников и Семён Костин – подверглись жестокой каре: им вырвали ноздри, избили кнутом и сослали на каторгу в Нерчинск.

В том же 1771 году в Москве, охваченной чумной эпидемией, начались массовые беспорядки. В условиях антисанитарии и перенаселённости чума косила горожан тысячами: люди умирали повсюду: дома, на улицах, рынках и мануфактурах. Обезумевшее от страха население хлынуло к «чудотворной» иконе Богородицы у Варварских ворот, и когда архиепископ Амвросий велел убрать икону, опасаясь усиления заражения, москвичи восприняли это как святотатство. Разъярённые горожане разгромили солдат у ворот и отправились по городу в поисках Амвросия. Бунт быстро принял антифеодальный характер и продолжался три дня, пока не был подавлен прибывшими гвардейцами во главе с фаворитом Екатерины II – Григорием Орловым.

Тем временем на Яике (современная река Урал) росло напряжение в казачьей среде. Некогда свободное и самоуправляемое яицкое казачье войско всё больше ощущало давление со стороны имперской власти. Строительство укреплённых пограничных линий, превращение Оренбурга в административный центр и расширение полномочий губернатора вели к ликвидации казачьих вольностей. Казаки лишались права избирать атаманов, были обязаны нести тяжёлую службу, а традиционные промыслы – добыча соли и рыболовство – подвергались строгому контролю.

В 1771 году ситуация обострилась в связи с принудительным набором казаков в Московский легион для войны с Османской империей. Отказ от подчинения вызвал жёсткую реакцию властей. В регион были направлены войска, начались следствие и репрессии. Последний орган самоуправления – казачий круг – был ликвидирован, его канцелярия распущена. Протестующих жестоко наказали: им вырезали ноздри, били кнутами и ссылали в Сибирь. Кроме того, на всё яицкое войско наложили тяжёлый денежный штраф. Протест ушёл в подполье.

Наряду с нарастающими волнениями, Россию охватила новая волна самозванчества. В 1765 году однодворец Гаврила Кремнёв объявил себя императором Петром III, ездил по сёлам Воронежской губернии, устраивал богослужения, заставлял народ приносить присягу, обещал освобождение от подушной подати и рекрутчины. После ареста его публично наказывали в селах, где он появлялся, затем клеймили и сослали на вечную каторгу в Нерчинск.

После Кремнёва появился армянин Асланбеков, также объявивший себя Петром III. Вслед за ним – Лев Евдокимов, беглый солдат, назвавшийся Петром II. Почти одновременно Пётр Фёдорович Чернышев, ещё один беглый солдат из Брянского полка, также провозгласил себя Петром III. Всех постигла одна участь: розги, клеймение, каторга.

Незадолго до появления Пугачёва, в 1772 году, на Дону объявился ещё один самозванец – Федот Богомолов, беглый крестьянин, выдавший себя за Петра Фёдоровича. Его признали казаки станицы Дубовка, одного из центров Волжского казачьего войска. Однако Богомолов был внезапно арестован и вскоре умер во время следствия. Тем не менее слухи о нём, его «царском» происхождении и таинственной судьбе не угасали – особенно в Заволжье.

Именно на этом фоне – повсеместных волнений, репрессий и веры в «спасителя-царя» – вскоре появляется новый самозванец, которому суждено будет возглавить крупнейшее народное восстание XVIII века: Емельян Пугачёв.

Братья Гракхи

Изображение: Емельян Пугачёв. Портрет, приложенный к изданию «Истории пугачёвского бунта» А. С. Пушкина, 1834

​​Бельгия перед Первой мировой войной

История Бельгии в годы Первой мировой войны – это не просто поражение слабого перед сильным. Это трагедия государства, задуманного как нейтральное, но так и не сумевшего защитить свой нейтралитет.

Независимость Бельгии была признана в 1839 году, а её нейтралитет – гарантирован Великобританией, Францией, Пруссией, Австрией и Россией. Предполагалось, что Бельгия станет буфером между Францией и Пруссией, сокращая потенциальную линию фронта между ними. Однако уже во время Франко-прусской войны 1870–1871 годов стало ясно: стратегически важная долина Мааса – слишком лакомый трофей, чтобы нейтралитет служил надёжной защитой. Лишь отказ Британии вмешиваться в конфликт помешал армиям обеих сторон использовать бельгийскую территорию.

Этот тревожный прецедент показал: нейтралитет требует не только международного признания, но и практического подкрепления – сильной армии и активной дипломатии.

Однако вплоть до начала XX века Бельгия предпринимала слишком мало усилий в этом направлении. Правящая католическая партия предпочитала урезать военный бюджет, а французские и немецкие инвестиции в экономику создавали иллюзию стабильности. На фоне промышленного подъёма и культурного расцвета страна постепенно уверилась, что ей ничто не угрожает.

Однако военное руководство предупреждало: Франция и Германия уже давно перешли к всеобщей воинской обязанности. В Бельгии же долго сохранялся набор по жребию, затем – добровольная служба, а позже – система «один человек от семьи». Лишь в 1913 году, была введена всеобщая воинская повинность – слишком поздно, чтобы сформировать боеспособную армию. Фортификационная стратегия также устарела. Основные укрепления вдоль Мааса были возведены ещё в 1887–1891 годах, а реконструкция Антверпена – последнего опорного пункта – завершилась лишь в 1906-м.

Между тем угроза масштабного конфликта становилась всё более очевидной на фоне двух марокканских кризисов (1905 и 1911) отражавших нарастающее колониальное соперничество Франции и Германии.

Само международное положение Бельгии также было незавидным.

В 1904-м году Великобритания, долго считавшаяся главным гарантом бельгийского нейтралитета, заключила союз с Францией – Антанту. Теперь, в случае войны с Германией, британские интересы могли перевесить её обязательства перед Бельгией.

В том же году ухудшились и отношения между кайзером Вильгельмом II и королём Леопольдом II: последний воспринял как личное оскорбление предложение поддержать Германию в случае войны в обмен на расширение территорий.

Нарастало и напряжение в отношениях с Антантой. Международный скандал, вызванный жестокостями в частной колонии Леопольда II – Свободном государстве Конго, серьёзно осложнил дипломатические связи. Великобритания и Франция требовали аннексии Конго Бельгией и распространения на него законов метрополии и не спешили признавать кризис урегулированным, пока не получили доказательства прекращения преступлений.

В 1911 году бывший начальник Генерального штаба, генерал-лейтенант Жорж Дюкарн, опубликовал серию статей под заголовком «Готовы ли мы?», где открыто предупреждал о надвигающейся катастрофе и призывал к срочным реформам.

Тем временем военные планы великих держав уже включали Бельгию в зону боевых действий. И План Шлиффена, и французский План XVII предусматривали вторжение через её территорию как кратчайший путь к победе.

В августе 1914 года бельгийская армия заняла оборонительные позиции вдоль границы, строго следуя международным соглашениям, гарантировавшим нейтралитет страны. Не зная, кто первым нарушит её территориальную целостность, Бельгия ясно дала понять: она готова защищаться.

Но подготовка бельгийской армии к войне была неполной и хаотичной. Из 117 000 солдат регулярных войск и 73 000 резервистов лишь около 14 000 имели полноценную боевую подготовку.

Уже 4 августа немецкие войска вторглись в Льеж. Бельгийская армия оказалась не готова к длительному сопротивлению, и к концу месяца страна была почти полностью оккупирована.
Братья Гракхи

Фото: Отступление бельгийской армии из Брюсселя в Гент, 1914 г.

​​Как защитить независимость: англо-бельгийские переговоры 1906 года

Несмотря на недостаточную подготовку Бельгии к Первой мировой войне, нельзя не отметить её дипломатические усилия – попытку согласовать с гарантами нейтралитета возможную помощь в случае вторжения. Переговоры с Великобританией в 1906 году стали, пожалуй, главным шансом предотвратить оккупацию.

Позже германская пропаганда представит эти консультации как доказательство тайного союза с Лондоном и нарушение нейтралитета. И действительно, британские офицеры чаще других посещали бельгийские укрепления. Поэтому, когда в 1914 году немцы захватили архивы бельгийского МИДа, найденные документы легли в основу пропагандистского оправдания агрессии.

Хотя сами переговоры не означали утраты нейтралитета (Бельгия имела право делиться информацией о своей обороноспособности, а сотрудничество не носило официального характера), Великобритания, не имея общей границы с Бельгией, выглядела её наиболее надёжным защитником. Но для этого следовало заранее согласовать формат поддержки.

Создание Имперского Генерального штаба в 1904 году и формирование концепции Британских экспедиционных сил (BEF) позволили Лондону всерьёз рассматривать вмешательство в будущий континентальный конфликт. Уже в 1905 году обсуждался возможный сценарий высадки BEF в Бельгии.

18 января 1906 года в Брюсселе состоялась встреча между британским военным атташе, подполковником Барнардистоном, и бельгийским генералом Дюкарном. Обсуждались сроки, формат и объёмы возможной помощи. Обе стороны подчёркивали конфиденциальный характер консультаций. Получив одобрение военного министра, Дюкарн продолжил неформальные переговоры, отражавшие обоюдный интерес.

Были подготовлены планы переброски BEF через французские порты с последующей доставкой по железной дороге в Антверпен. Это позволяло британским силам соединиться с бельгийской армией и нанести удар по правому флангу германского наступления. Однако всё это оставалось теорией: численность британских войск была неопределённой, финансирование ограниченным, а стратегические цели Лондона – не до конца прояснёнными.

На последующих встречах в феврале 1906 года рассматривались два возможных маршрута германского вторжения – через Арденны и в направлении Антверпена. Весной переговоры продолжились. Дюкарн, обеспокоенный состоянием бельгийской армии, подчёркивал необходимость координации с потенциальными союзниками. В одном из писем министру он писал: «Лучшие результаты могут быть достигнуты только в случае согласованных и одновременных действий союзных войск. Напротив, их отсутствие было бы серьёзной ошибкой».

Параллельно Бельгия поддерживала ограниченные контакты с Францией, но те оказались куда менее продуктивными. Генштаб французской армии формально выражал готовность соединить BEF со своим левым флангом. Однако в Лондоне избегали слишком тесной координации с Парижем: британское командование опасалось, что в случае высадки на французской территории экспедиционный корпус окажется полностью подчинён французскому штабу.

Несмотря на надежды Бельгии, эти переговоры практически не повлияли на долгосрочные планы великих держав. И Германия, и Франция, и сама Британия продолжали рассматривать Бельгию скорее как стратегическую территорию, чем как полноправного игрока.

После урегулирования первого Марокканского кризиса в 1906 году международная обстановка стабилизировалась, и необходимость срочного планирования отпала. В британском руководстве также не было единства: армия выступала за участие в континентальной войне, включая высадку в Бельгии, тогда как флот настаивал на ограниченных действиях за пределами Европы. Кроме того, Лондон не стремился брать на себя юридические обязательства. В результате Барнардистон был отозван, а переговоры прекратились – в глазах британской стороны они так и остались неформальными консультациями.

Отношения с Лондоном заметно охладели, и в ответ Бельгия начала осторожно сближаться с Берлином.

Братья Гракхи

Фото: Переброска британский войск, Бельгия, 1914 г.

​​Карта, определившая современный Ближний Восток

Сто лет назад, 16 мая 1916 года, сэр Таттон Сайкс и Франсуа Пико закончили рисовать карту Ближнего Востока, определившую политическую реальность региона на столетие.

Они определяли британские и французские притязания на остатки Османской империи в преддверии окончания Первой мировой войны, исходя из уверенности в победе и праве делить трофеи. Получившееся Соглашение Сайкса – Пико, в котором также участвовала царская Россия, оставалось в секрете – пока не было обнародовано большевиками в 1917 году.

Сайкс и Пико разделили Ближний Восток – на британскую и французскую сферы влияния, выделив при этом достаточно интересов и для России. Это сделало их сделку одним из последних европейских колониальных проектов века. Из Соглашения Сайкса – Пико возникли очертания – а порой и реальные границы – Палестины (позже Израиля), Сирии, Ливана, Ирака, Иордании и Саудовской Аравии.

Ещё до войны арабские провинции Османской империи уже находились под экономическим контролем европейцев. С середины XIX века её называли «больным человеком Европы», и к началу Первой мировой она держалась на плаву лишь за счёт иностранных инвестиций. Союз с Центральными державами стал её последним шагом – после войны империя распалась. Соглашение Сайкса – Пико лишь закрепило этот контроль, положив начало эпохе прямого политического господства.

Хотя Британия и Франция были союзниками, между ними шла острая борьба за влияние в регионе. Изначально Франция претендовала на богатый нефтью Мосул (тогда запасы ещё только ожидались), но после войны уступила его Британии, переключив внимание на традиционные интересы в Ливане и Сирии.

Разумеется, мнение местных жителей – или хотя бы этнографические особенности региона – были в основном проигнорированы. Сегодня Соглашение Сайкса – Пико не вызывает гордости ни в Британии, ни во Франции, а в США о нём зачастую вообще не знают. Для арабских националистов же оно давно стало символом колониального произвола. (Даже так называемое Исламское государство и вовсе провозглашало своей целью устранение его последствий).

Вудро Вильсон называл Первую мировую войну «войной, которая положит конец всем войнам». Но, как оказалось, решения, принятые во время конфликта и последующих мирных переговоров, заложили почву не только для Второй мировой, но и для века хаоса и конфликтов на Ближнем Востоке.