Александр Сергеевич Пушкин обожал «розовые» блины, приготовленные по рецепту его няни Арины Родионовны.
«Представьте себе… блины бывают гречневые, потом с начинкой из рубленых яиц, потом крупичатые розовые. Со свеклой… Пушкин съедал их 30 штук, после каждого блина выпивал глоток воды и не испытывал ни малейшей тяжести в желудке», - упоминает в своих «Записках» друг поэта Александра Осиповна Смирнова-Россет.
Как интересно, что про 30 штук приписывали и Льву Толстому! Возможно где-то миф… а может и правда.
«Розовые» блины от Арины Родионовны
Пшеничная мука — 2 фунта (почти 1 кг)
Яичные желтки — 8 шт.
Кусок деревенского масла
Кислое молоко
Взбитые яичные белки — 8 шт.
Сок 1 свеклы
Муку просеять и смешать с хорошо перетертыми яичными желтками, добавить масло, замесить тесто с кислым молоком. В самом конце добавить взбитые яичные белки и заправить свекольным соком. Жарить на хорошо разогретой сковороде с каждой стороны до появления блинной корочки. Такие блины подавались с вареньем из белого крыжовника.
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины…
из «Евгения Онегина».
«Представьте себе… блины бывают гречневые, потом с начинкой из рубленых яиц, потом крупичатые розовые. Со свеклой… Пушкин съедал их 30 штук, после каждого блина выпивал глоток воды и не испытывал ни малейшей тяжести в желудке», - упоминает в своих «Записках» друг поэта Александра Осиповна Смирнова-Россет.
Как интересно, что про 30 штук приписывали и Льву Толстому! Возможно где-то миф… а может и правда.
«Розовые» блины от Арины Родионовны
Пшеничная мука — 2 фунта (почти 1 кг)
Яичные желтки — 8 шт.
Кусок деревенского масла
Кислое молоко
Взбитые яичные белки — 8 шт.
Сок 1 свеклы
Муку просеять и смешать с хорошо перетертыми яичными желтками, добавить масло, замесить тесто с кислым молоком. В самом конце добавить взбитые яичные белки и заправить свекольным соком. Жарить на хорошо разогретой сковороде с каждой стороны до появления блинной корочки. Такие блины подавались с вареньем из белого крыжовника.
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины…
из «Евгения Онегина».
«То, о чем я собираюсь рассказать, — невероятно. И произошло это на конференции в Лос-Анджелесе.
Еще в самолете меня представили знаменитому ученому Джорджу Гибиану из Корнуэлла. Мы разговорились (Джордж превосходно владеет русским языком).
Но поразило меня другое. Меня поразил его галстук. На вишневом фоне, пониже безукоризненного узла, золотилась отчетливая монограмма — «С. Д.».
Это были мои инициалы. Я порозовел от гордости. Я и не думал, что моя популярность так велика.
Всю дорогу я ласково подмигивал Гибиану…
Началась конференция. Нас познакомили с ее организатором — госпожой Матич. Это была красивая молодая женщина с чудесной улыбкой.
Но поразило меня другое. Ее элегантные кожаные туфли были украшены моими инициалами — «С. Д.».
Я был крайне взволнован. Моя популярность достигла небывалых размеров. Я даже чуть изменил походку.
Далее в ходе конференции меня подстерегали бесчисленные сюрпризы.
Свои инициалы я обнаружил на портфеле выдающегося журналиста Роберта Кайзера. На авторучке, принадлежащей драматургу Эдварду Олби. На золоченой пудренице Веры Данхэм. На зажигалке Эллендеи Проффер…
Мое сердце бешено колотилось. Глаза сверкали. Щеки покрылись малиновым румянцем.
Я говорил себе: «Не возбуждайся! Все идет нормально. Семинары, заседания, художественные чтения, банкеты, разговоры в кулуарах… Литература третьей волны заявила о себе громогласно и убедительно».
Окончился последний, заключительный семинар. Нас повезли в Беверли Хиллс. Там в особняке Дохини Грейстоун состоялся прощальный банкет. На одной из веранд под звуки флейты я разговаривал с Аксеновым.
Кумир моей юности был, как обычно, сдержан и приветлив. Слава не превратила его в оракула и монстра.
«Я буду таким же, — мелькнуло в сознании, — простым и доступным»…
Но поразило меня другое. Голубые носки Василия Аксенова были украшены моими инициалами — «С.Д.»…
И тогда я не выдержал.
— Вася, — сказал я притворно, — что означают эти буквы? Что означают эти непонятные буквы — «С. Д.»?
— Кристиан Диор, — ответил Вася, — CHRISTIAN DIOR. Самая модная парижская фирма. Производит одежду, духи, украшения…
Наступила мучительная пауза. Голос флейты звучал уныло и равнодушно.
Я вздохнул и подумал: «Триумф откладывается!»…
Сергей Довлатов
«Новый американец»
№ 68, 31 мая — 6 июня 1981 г.
Еще в самолете меня представили знаменитому ученому Джорджу Гибиану из Корнуэлла. Мы разговорились (Джордж превосходно владеет русским языком).
Но поразило меня другое. Меня поразил его галстук. На вишневом фоне, пониже безукоризненного узла, золотилась отчетливая монограмма — «С. Д.».
Это были мои инициалы. Я порозовел от гордости. Я и не думал, что моя популярность так велика.
Всю дорогу я ласково подмигивал Гибиану…
Началась конференция. Нас познакомили с ее организатором — госпожой Матич. Это была красивая молодая женщина с чудесной улыбкой.
Но поразило меня другое. Ее элегантные кожаные туфли были украшены моими инициалами — «С. Д.».
Я был крайне взволнован. Моя популярность достигла небывалых размеров. Я даже чуть изменил походку.
Далее в ходе конференции меня подстерегали бесчисленные сюрпризы.
Свои инициалы я обнаружил на портфеле выдающегося журналиста Роберта Кайзера. На авторучке, принадлежащей драматургу Эдварду Олби. На золоченой пудренице Веры Данхэм. На зажигалке Эллендеи Проффер…
Мое сердце бешено колотилось. Глаза сверкали. Щеки покрылись малиновым румянцем.
Я говорил себе: «Не возбуждайся! Все идет нормально. Семинары, заседания, художественные чтения, банкеты, разговоры в кулуарах… Литература третьей волны заявила о себе громогласно и убедительно».
Окончился последний, заключительный семинар. Нас повезли в Беверли Хиллс. Там в особняке Дохини Грейстоун состоялся прощальный банкет. На одной из веранд под звуки флейты я разговаривал с Аксеновым.
Кумир моей юности был, как обычно, сдержан и приветлив. Слава не превратила его в оракула и монстра.
«Я буду таким же, — мелькнуло в сознании, — простым и доступным»…
Но поразило меня другое. Голубые носки Василия Аксенова были украшены моими инициалами — «С.Д.»…
И тогда я не выдержал.
— Вася, — сказал я притворно, — что означают эти буквы? Что означают эти непонятные буквы — «С. Д.»?
— Кристиан Диор, — ответил Вася, — CHRISTIAN DIOR. Самая модная парижская фирма. Производит одежду, духи, украшения…
Наступила мучительная пауза. Голос флейты звучал уныло и равнодушно.
Я вздохнул и подумал: «Триумф откладывается!»…
Сергей Довлатов
«Новый американец»
№ 68, 31 мая — 6 июня 1981 г.
Анна Андреевна и Булгаков познакомились в 1933 году в Ленинграде на обеде у художника Н. Э. Радлова, и между ними скоро возникла дружба.
Ахматова стала читать все вещи Михаила Афанасьевича. Фаина Раневская, близкий друг Ахматовой, в одном из своих писем Маргарите Алигер пишет:
«В Ташкенте я часто у нее ночевала (у Анны Андреевны) — лежала на полу (комната была так мала, что для второго ложа не было места) и слушала «Мастера и Маргариту» Булгакова. Анна Андреевна читала мне вслух, повторяя: «Фаина, ведь это гениально, он гений!»
Анна Андреевна любила Булгакова не только как писателя, но и как верного друга, на которого она всегда могла рассчитывать. В 1935 году, когда ее постигла беда — в первый раз арестовали ее сына, Льва Николаевича Гумилева, и ее мужа, искусствоведа Николая Николаевича Пунина, — поэтесса пришла к Булгакову просить совета: как быть?
Михаил Афанасьевич посоветовал обратиться к правительству, но не с официальным, напечатанным на машинке заявлением, а с коротким собственноручным письмом. Анна Андреевна так и сделала. Через два дня из Ленинграда пришла телеграмма, что оба близких ей человека уже на свободе.
Булгаков не скрывал того, что равнодушен к стихам, и Анна Андреевна, знавшая об этом, никогда не читала своих стихов при нем. Но Михаил Афанасьевич необычайно высоко ценил в Анне Андреевне ее неоспоримый талант, ее блестящую эрудицию, ее высокое человеческое достоинство.
И Ахматова на всю жизнь сохранила свое восхищение Булгаковым — писателем и человеком.
Виктор Ардов
Ахматова стала читать все вещи Михаила Афанасьевича. Фаина Раневская, близкий друг Ахматовой, в одном из своих писем Маргарите Алигер пишет:
«В Ташкенте я часто у нее ночевала (у Анны Андреевны) — лежала на полу (комната была так мала, что для второго ложа не было места) и слушала «Мастера и Маргариту» Булгакова. Анна Андреевна читала мне вслух, повторяя: «Фаина, ведь это гениально, он гений!»
Анна Андреевна любила Булгакова не только как писателя, но и как верного друга, на которого она всегда могла рассчитывать. В 1935 году, когда ее постигла беда — в первый раз арестовали ее сына, Льва Николаевича Гумилева, и ее мужа, искусствоведа Николая Николаевича Пунина, — поэтесса пришла к Булгакову просить совета: как быть?
Михаил Афанасьевич посоветовал обратиться к правительству, но не с официальным, напечатанным на машинке заявлением, а с коротким собственноручным письмом. Анна Андреевна так и сделала. Через два дня из Ленинграда пришла телеграмма, что оба близких ей человека уже на свободе.
Булгаков не скрывал того, что равнодушен к стихам, и Анна Андреевна, знавшая об этом, никогда не читала своих стихов при нем. Но Михаил Афанасьевич необычайно высоко ценил в Анне Андреевне ее неоспоримый талант, ее блестящую эрудицию, ее высокое человеческое достоинство.
И Ахматова на всю жизнь сохранила свое восхищение Булгаковым — писателем и человеком.
Виктор Ардов
Я иногда задумываюсь, по каким признакам я определяю "своих".
Кого я склонен определять как "социально близких"? В результате вся сумма перебираемых мною признаков сводится к простой формуле: наиболее "своими" я считаю тех, кому смешно или не смешно то же самое, что и мне.
"Свои" – это те, с кем мне не надо всякий раз заново заключать культурные конвенции. Это те, для кого представления о стиле и пошлости если не одинаковы, то взаимопонятны. Это те, кому не надо ничего объяснять, с ними достаточно переглянуться. Это скорее всего не универсально. Но это надёжно.
Лев Рубинштейн
Кого я склонен определять как "социально близких"? В результате вся сумма перебираемых мною признаков сводится к простой формуле: наиболее "своими" я считаю тех, кому смешно или не смешно то же самое, что и мне.
"Свои" – это те, с кем мне не надо всякий раз заново заключать культурные конвенции. Это те, для кого представления о стиле и пошлости если не одинаковы, то взаимопонятны. Это те, кому не надо ничего объяснять, с ними достаточно переглянуться. Это скорее всего не универсально. Но это надёжно.
Лев Рубинштейн
45 лет назад, 11 марта 1980 «Аквариум» выступает на всесоюзном фестивале «Весенние ритмы» в Тбилиси.
Легендарные рок-концерты 1960–1970-х заканчивались безумными погромами: разгоряченные музыканты крушили усилители и разбивали инструменты, допевая последнюю песню.
На первом легальном советском рок-фестивале «Весенние ритмы» Борис Гребенщиков остался с разбитой электрогитарой еще до выхода на сцену.
Инструмент случайно сломал Артемий Троицкий, серый кардинал советского рок-андеграунда и арт-директор «Весенних ритмов».
Гитара у БГ была самодельная, за два года она пережила многое, но до сих пор всё обходилось. Чинить ее было некогда: «Аквариум» уже ждала публика и жюри. Гребенщикову срочно требовалась другая гитара, и крепко выпивший Троицкий ушел ее искать.
…
Гаккель вышел первым, уселся на стул и принялся за интро «Микроб» (композиция не раз упоминалась музыкантами в интервью, но ее записей в открытом доступе нет). К нему присоединился флейтист Андрей «Дюша» Романов и фаготист Александр «Фагот» Александров. Авангардный инструментальный номер обрастал бессвязными сольными партиями; публика не понимала, чего ждать. Затем на сцену вышли басист Михаил Файнштейн и барабанщик Евгений Губерман. Группа, о которой мало кто слышал за пределами родного Ленинграда, была готова дать свой главный концерт и заявить о себе на всю страну — но шоу всё не начиналось. В последний момент из ниоткуда появилась новая фирменная гитара.
«Кто-то милостиво одолжил мне настоящий Telecaster», — говорит БГ сорок лет спустя. Кто был владельцем гитары, он не помнит, но удалось установить, что она принадлежала Ильясу Реджепову из туркменской группы «Гунеш», выступавшей на фестивале перед «Аквариумом». Отыграв программу, группа также оставила на сцене огромную ударную установку, которая подошла бы и Pink Floyd.
«У меня никогда не было таких барабанов, — рассказывал Губерман в программе „Еловая субмарина“. — Понимаешь, как я должен был мочить ее? Со страшной силой!»
«Я был непривычен к Telecaster, про хорошее звучание пришлось сразу забыть, но ничего исправить было нельзя, — продолжает БГ. — Можно было только рвануть руль на себя, что мы и сделали, сыграв на чистом адреналине».
Через полчаса всё было кончено. На последних минутах Гребенщиков упал на колени, опрокинулся на спину и взвыл, Гаккель обхватил виолончель ногами, «Фагот» направил на слушателей свой инструмент как ружье и как будто расстрелял их очередью из нот.
«Мы знали, что шокируем слушателей, привыкших к советской эстраде, и шли на это сознательно», — подытожил историческое выступление «Аквариума» БГ.
Легендарные рок-концерты 1960–1970-х заканчивались безумными погромами: разгоряченные музыканты крушили усилители и разбивали инструменты, допевая последнюю песню.
На первом легальном советском рок-фестивале «Весенние ритмы» Борис Гребенщиков остался с разбитой электрогитарой еще до выхода на сцену.
Инструмент случайно сломал Артемий Троицкий, серый кардинал советского рок-андеграунда и арт-директор «Весенних ритмов».
Гитара у БГ была самодельная, за два года она пережила многое, но до сих пор всё обходилось. Чинить ее было некогда: «Аквариум» уже ждала публика и жюри. Гребенщикову срочно требовалась другая гитара, и крепко выпивший Троицкий ушел ее искать.
…
Гаккель вышел первым, уселся на стул и принялся за интро «Микроб» (композиция не раз упоминалась музыкантами в интервью, но ее записей в открытом доступе нет). К нему присоединился флейтист Андрей «Дюша» Романов и фаготист Александр «Фагот» Александров. Авангардный инструментальный номер обрастал бессвязными сольными партиями; публика не понимала, чего ждать. Затем на сцену вышли басист Михаил Файнштейн и барабанщик Евгений Губерман. Группа, о которой мало кто слышал за пределами родного Ленинграда, была готова дать свой главный концерт и заявить о себе на всю страну — но шоу всё не начиналось. В последний момент из ниоткуда появилась новая фирменная гитара.
«Кто-то милостиво одолжил мне настоящий Telecaster», — говорит БГ сорок лет спустя. Кто был владельцем гитары, он не помнит, но удалось установить, что она принадлежала Ильясу Реджепову из туркменской группы «Гунеш», выступавшей на фестивале перед «Аквариумом». Отыграв программу, группа также оставила на сцене огромную ударную установку, которая подошла бы и Pink Floyd.
«У меня никогда не было таких барабанов, — рассказывал Губерман в программе „Еловая субмарина“. — Понимаешь, как я должен был мочить ее? Со страшной силой!»
«Я был непривычен к Telecaster, про хорошее звучание пришлось сразу забыть, но ничего исправить было нельзя, — продолжает БГ. — Можно было только рвануть руль на себя, что мы и сделали, сыграв на чистом адреналине».
Через полчаса всё было кончено. На последних минутах Гребенщиков упал на колени, опрокинулся на спину и взвыл, Гаккель обхватил виолончель ногами, «Фагот» направил на слушателей свой инструмент как ружье и как будто расстрелял их очередью из нот.
«Мы знали, что шокируем слушателей, привыкших к советской эстраде, и шли на это сознательно», — подытожил историческое выступление «Аквариума» БГ.
История моих отношений к Европе:
1) радость, что меня, ничтожного, знают такие великие люди;
2) радость, что они меня ценят наравне со своими;
3) что ценят выше своих;
4) начинаешь понимать, кто те, которые ценят;
5) что они едва ли понимают;
6) что они не понимают;
7) что те, оценкой которых я дорожил, глупые и дикие.
Лев Толстой
1905 г.
1) радость, что меня, ничтожного, знают такие великие люди;
2) радость, что они меня ценят наравне со своими;
3) что ценят выше своих;
4) начинаешь понимать, кто те, которые ценят;
5) что они едва ли понимают;
6) что они не понимают;
7) что те, оценкой которых я дорожил, глупые и дикие.
Лев Толстой
1905 г.
«Тени забытых предков» Сергея Параджанова: признание во Франции и восторги Кустурицы.
В 1964 году на киностудии имени Александра Довженко Сергей Параджанов снял фильм «Тени забытых предков» по одноимённой повести Михаила Коцюбинского. Картина была посвящена столетнему юбилею писателя и со временем получила признание не только на Украине (в 2021 году она заняла первое место в списке 100 лучших украинских фильмов), но и далеко за её пределами.
5 марта 2010 года в Ереване всемирно известный сербский режиссёр Эмир Кустурица назвал Параджанова гениальным постановщиком, а «Тени забытых предков» — лучшим фильмом в мировой кинематографии. Кустурица неоднократно отсылался к нему в своих работах: финал «Андерграунда» цитирует кульминационную сцену «Теней…» (смерть в колодце), а анимационная белая птичка в «Время цыган» перекликается с красными конями из параджановского шедевра.
Однако мало кто знает, что ещё в далёком 1966 году во французском городе Руан в одном крохотном местном журнале «Tout-Rouen (29 octobre — 11 novembre 1966, p. 50.)» появилась восторженная рецензия на советский фильм «Огненные кони». Так, по ошибке журналисты назвали «Тени забытых предков», переведя его название искажённо как «Tent zabipih predkov». Определить, что речь идёт именно о картине Параджанова, помогла лишь пометка «по роману Коцюбинского».
Вот как описывает этот удивительный эпизод Мариэтта Шагинян:
"И вдруг в этом маленьком местном журнальчике, вряд ли когда-нибудь проникающем за пределы Франции, необычайная хвалебная речь по адресу „изумительного советского фильма ‘Огненные кони’“. Тщетно стараемся мы припомнить, какой же это фильм у нас об огненных конях. И наконец находим подлинное его название, звучащее в латинской транскрипции так: „Тент забипих предков“. И только ремарка „по роману Коцюбинского“ объясняет нам, наконец, что речь идёт о советском фильме „Тени забытых предков“.
Вряд ли подозревают скромные украинские постановщики, каких эклог удостоился в Руане их фильм, высоко поднятый даже над „Горящим Парижем“, шедшим одновременно с ним. Над рецензией об „Огненных конях“ стоят три звёздочки и большая буква А (высшая оценка фильма), а в самой рецензии фильм аттестован как „не имеющий себе подобного, не похожий ни на какой другой, — всё в нём свет, жизнь, краска — классические данные советской кинематографии, — праздник для глаз и для сердца“. Позднее в Руане я увидела очередь на него перед кассой кино..."
В 1964 году на киностудии имени Александра Довженко Сергей Параджанов снял фильм «Тени забытых предков» по одноимённой повести Михаила Коцюбинского. Картина была посвящена столетнему юбилею писателя и со временем получила признание не только на Украине (в 2021 году она заняла первое место в списке 100 лучших украинских фильмов), но и далеко за её пределами.
5 марта 2010 года в Ереване всемирно известный сербский режиссёр Эмир Кустурица назвал Параджанова гениальным постановщиком, а «Тени забытых предков» — лучшим фильмом в мировой кинематографии. Кустурица неоднократно отсылался к нему в своих работах: финал «Андерграунда» цитирует кульминационную сцену «Теней…» (смерть в колодце), а анимационная белая птичка в «Время цыган» перекликается с красными конями из параджановского шедевра.
Однако мало кто знает, что ещё в далёком 1966 году во французском городе Руан в одном крохотном местном журнале «Tout-Rouen (29 octobre — 11 novembre 1966, p. 50.)» появилась восторженная рецензия на советский фильм «Огненные кони». Так, по ошибке журналисты назвали «Тени забытых предков», переведя его название искажённо как «Tent zabipih predkov». Определить, что речь идёт именно о картине Параджанова, помогла лишь пометка «по роману Коцюбинского».
Вот как описывает этот удивительный эпизод Мариэтта Шагинян:
"И вдруг в этом маленьком местном журнальчике, вряд ли когда-нибудь проникающем за пределы Франции, необычайная хвалебная речь по адресу „изумительного советского фильма ‘Огненные кони’“. Тщетно стараемся мы припомнить, какой же это фильм у нас об огненных конях. И наконец находим подлинное его название, звучащее в латинской транскрипции так: „Тент забипих предков“. И только ремарка „по роману Коцюбинского“ объясняет нам, наконец, что речь идёт о советском фильме „Тени забытых предков“.
Вряд ли подозревают скромные украинские постановщики, каких эклог удостоился в Руане их фильм, высоко поднятый даже над „Горящим Парижем“, шедшим одновременно с ним. Над рецензией об „Огненных конях“ стоят три звёздочки и большая буква А (высшая оценка фильма), а в самой рецензии фильм аттестован как „не имеющий себе подобного, не похожий ни на какой другой, — всё в нём свет, жизнь, краска — классические данные советской кинематографии, — праздник для глаз и для сердца“. Позднее в Руане я увидела очередь на него перед кассой кино..."
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
ИИ, спасибо, что живой!
Трогательные письма маленького Александра Блока к своей маме, Александре Андреевне. В них мальчик рассказывал обо всех волнующих его детскую душу событиях:
«Перед моим окном распускаются розы. Я ел котлету все эти дни, которая мне очень не нравится».
«Елка все время стоит и я ем с нее шеколад и мармелад».
«Живот мой не болит нисколько и действует очень хорошо каждый день. Только сегодня утром он подействовал не так, как в другие дни, но все-таки очень хорошо. Вчера уехал дядя Адысь и мы провожали его до самой колдобины».
«У меня болел живот и меня обманули, дав мне касторки в виде эмульсии. Я уж два дня не ходил в гимназию, – завтра пойду. Мне очень хочется спать, – теперь это бывает всегда очень рано».
«Перед моим окном распускаются розы. Я ел котлету все эти дни, которая мне очень не нравится».
«Елка все время стоит и я ем с нее шеколад и мармелад».
«Живот мой не болит нисколько и действует очень хорошо каждый день. Только сегодня утром он подействовал не так, как в другие дни, но все-таки очень хорошо. Вчера уехал дядя Адысь и мы провожали его до самой колдобины».
«У меня болел живот и меня обманули, дав мне касторки в виде эмульсии. Я уж два дня не ходил в гимназию, – завтра пойду. Мне очень хочется спать, – теперь это бывает всегда очень рано».
Фаина Георгиевна Раневская однажды сказала Вано Ильичу Мурадели:
– А ведь вы, Вано, не композитор!
Мурадели обиделся:
– Это почему же я не композитор?
– Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо «ми» у вас «му», вместо «ре» – «ра», вместо «до» – «де», а вместо «ля» – «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете.
– А ведь вы, Вано, не композитор!
Мурадели обиделся:
– Это почему же я не композитор?
– Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо «ми» у вас «му», вместо «ре» – «ра», вместо «до» – «де», а вместо «ля» – «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете.