45 лет назад, 11 марта 1980 «Аквариум» выступает на всесоюзном фестивале «Весенние ритмы» в Тбилиси.
Легендарные рок-концерты 1960–1970-х заканчивались безумными погромами: разгоряченные музыканты крушили усилители и разбивали инструменты, допевая последнюю песню.
На первом легальном советском рок-фестивале «Весенние ритмы» Борис Гребенщиков остался с разбитой электрогитарой еще до выхода на сцену.
Инструмент случайно сломал Артемий Троицкий, серый кардинал советского рок-андеграунда и арт-директор «Весенних ритмов».
Гитара у БГ была самодельная, за два года она пережила многое, но до сих пор всё обходилось. Чинить ее было некогда: «Аквариум» уже ждала публика и жюри. Гребенщикову срочно требовалась другая гитара, и крепко выпивший Троицкий ушел ее искать.
…
Гаккель вышел первым, уселся на стул и принялся за интро «Микроб» (композиция не раз упоминалась музыкантами в интервью, но ее записей в открытом доступе нет). К нему присоединился флейтист Андрей «Дюша» Романов и фаготист Александр «Фагот» Александров. Авангардный инструментальный номер обрастал бессвязными сольными партиями; публика не понимала, чего ждать. Затем на сцену вышли басист Михаил Файнштейн и барабанщик Евгений Губерман. Группа, о которой мало кто слышал за пределами родного Ленинграда, была готова дать свой главный концерт и заявить о себе на всю страну — но шоу всё не начиналось. В последний момент из ниоткуда появилась новая фирменная гитара.
«Кто-то милостиво одолжил мне настоящий Telecaster», — говорит БГ сорок лет спустя. Кто был владельцем гитары, он не помнит, но удалось установить, что она принадлежала Ильясу Реджепову из туркменской группы «Гунеш», выступавшей на фестивале перед «Аквариумом». Отыграв программу, группа также оставила на сцене огромную ударную установку, которая подошла бы и Pink Floyd.
«У меня никогда не было таких барабанов, — рассказывал Губерман в программе „Еловая субмарина“. — Понимаешь, как я должен был мочить ее? Со страшной силой!»
«Я был непривычен к Telecaster, про хорошее звучание пришлось сразу забыть, но ничего исправить было нельзя, — продолжает БГ. — Можно было только рвануть руль на себя, что мы и сделали, сыграв на чистом адреналине».
Через полчаса всё было кончено. На последних минутах Гребенщиков упал на колени, опрокинулся на спину и взвыл, Гаккель обхватил виолончель ногами, «Фагот» направил на слушателей свой инструмент как ружье и как будто расстрелял их очередью из нот.
«Мы знали, что шокируем слушателей, привыкших к советской эстраде, и шли на это сознательно», — подытожил историческое выступление «Аквариума» БГ.
Легендарные рок-концерты 1960–1970-х заканчивались безумными погромами: разгоряченные музыканты крушили усилители и разбивали инструменты, допевая последнюю песню.
На первом легальном советском рок-фестивале «Весенние ритмы» Борис Гребенщиков остался с разбитой электрогитарой еще до выхода на сцену.
Инструмент случайно сломал Артемий Троицкий, серый кардинал советского рок-андеграунда и арт-директор «Весенних ритмов».
Гитара у БГ была самодельная, за два года она пережила многое, но до сих пор всё обходилось. Чинить ее было некогда: «Аквариум» уже ждала публика и жюри. Гребенщикову срочно требовалась другая гитара, и крепко выпивший Троицкий ушел ее искать.
…
Гаккель вышел первым, уселся на стул и принялся за интро «Микроб» (композиция не раз упоминалась музыкантами в интервью, но ее записей в открытом доступе нет). К нему присоединился флейтист Андрей «Дюша» Романов и фаготист Александр «Фагот» Александров. Авангардный инструментальный номер обрастал бессвязными сольными партиями; публика не понимала, чего ждать. Затем на сцену вышли басист Михаил Файнштейн и барабанщик Евгений Губерман. Группа, о которой мало кто слышал за пределами родного Ленинграда, была готова дать свой главный концерт и заявить о себе на всю страну — но шоу всё не начиналось. В последний момент из ниоткуда появилась новая фирменная гитара.
«Кто-то милостиво одолжил мне настоящий Telecaster», — говорит БГ сорок лет спустя. Кто был владельцем гитары, он не помнит, но удалось установить, что она принадлежала Ильясу Реджепову из туркменской группы «Гунеш», выступавшей на фестивале перед «Аквариумом». Отыграв программу, группа также оставила на сцене огромную ударную установку, которая подошла бы и Pink Floyd.
«У меня никогда не было таких барабанов, — рассказывал Губерман в программе „Еловая субмарина“. — Понимаешь, как я должен был мочить ее? Со страшной силой!»
«Я был непривычен к Telecaster, про хорошее звучание пришлось сразу забыть, но ничего исправить было нельзя, — продолжает БГ. — Можно было только рвануть руль на себя, что мы и сделали, сыграв на чистом адреналине».
Через полчаса всё было кончено. На последних минутах Гребенщиков упал на колени, опрокинулся на спину и взвыл, Гаккель обхватил виолончель ногами, «Фагот» направил на слушателей свой инструмент как ружье и как будто расстрелял их очередью из нот.
«Мы знали, что шокируем слушателей, привыкших к советской эстраде, и шли на это сознательно», — подытожил историческое выступление «Аквариума» БГ.
История моих отношений к Европе:
1) радость, что меня, ничтожного, знают такие великие люди;
2) радость, что они меня ценят наравне со своими;
3) что ценят выше своих;
4) начинаешь понимать, кто те, которые ценят;
5) что они едва ли понимают;
6) что они не понимают;
7) что те, оценкой которых я дорожил, глупые и дикие.
Лев Толстой
1905 г.
1) радость, что меня, ничтожного, знают такие великие люди;
2) радость, что они меня ценят наравне со своими;
3) что ценят выше своих;
4) начинаешь понимать, кто те, которые ценят;
5) что они едва ли понимают;
6) что они не понимают;
7) что те, оценкой которых я дорожил, глупые и дикие.
Лев Толстой
1905 г.
«Тени забытых предков» Сергея Параджанова: признание во Франции и восторги Кустурицы.
В 1964 году на киностудии имени Александра Довженко Сергей Параджанов снял фильм «Тени забытых предков» по одноимённой повести Михаила Коцюбинского. Картина была посвящена столетнему юбилею писателя и со временем получила признание не только на Украине (в 2021 году она заняла первое место в списке 100 лучших украинских фильмов), но и далеко за её пределами.
5 марта 2010 года в Ереване всемирно известный сербский режиссёр Эмир Кустурица назвал Параджанова гениальным постановщиком, а «Тени забытых предков» — лучшим фильмом в мировой кинематографии. Кустурица неоднократно отсылался к нему в своих работах: финал «Андерграунда» цитирует кульминационную сцену «Теней…» (смерть в колодце), а анимационная белая птичка в «Время цыган» перекликается с красными конями из параджановского шедевра.
Однако мало кто знает, что ещё в далёком 1966 году во французском городе Руан в одном крохотном местном журнале «Tout-Rouen (29 octobre — 11 novembre 1966, p. 50.)» появилась восторженная рецензия на советский фильм «Огненные кони». Так, по ошибке журналисты назвали «Тени забытых предков», переведя его название искажённо как «Tent zabipih predkov». Определить, что речь идёт именно о картине Параджанова, помогла лишь пометка «по роману Коцюбинского».
Вот как описывает этот удивительный эпизод Мариэтта Шагинян:
"И вдруг в этом маленьком местном журнальчике, вряд ли когда-нибудь проникающем за пределы Франции, необычайная хвалебная речь по адресу „изумительного советского фильма ‘Огненные кони’“. Тщетно стараемся мы припомнить, какой же это фильм у нас об огненных конях. И наконец находим подлинное его название, звучащее в латинской транскрипции так: „Тент забипих предков“. И только ремарка „по роману Коцюбинского“ объясняет нам, наконец, что речь идёт о советском фильме „Тени забытых предков“.
Вряд ли подозревают скромные украинские постановщики, каких эклог удостоился в Руане их фильм, высоко поднятый даже над „Горящим Парижем“, шедшим одновременно с ним. Над рецензией об „Огненных конях“ стоят три звёздочки и большая буква А (высшая оценка фильма), а в самой рецензии фильм аттестован как „не имеющий себе подобного, не похожий ни на какой другой, — всё в нём свет, жизнь, краска — классические данные советской кинематографии, — праздник для глаз и для сердца“. Позднее в Руане я увидела очередь на него перед кассой кино..."
В 1964 году на киностудии имени Александра Довженко Сергей Параджанов снял фильм «Тени забытых предков» по одноимённой повести Михаила Коцюбинского. Картина была посвящена столетнему юбилею писателя и со временем получила признание не только на Украине (в 2021 году она заняла первое место в списке 100 лучших украинских фильмов), но и далеко за её пределами.
5 марта 2010 года в Ереване всемирно известный сербский режиссёр Эмир Кустурица назвал Параджанова гениальным постановщиком, а «Тени забытых предков» — лучшим фильмом в мировой кинематографии. Кустурица неоднократно отсылался к нему в своих работах: финал «Андерграунда» цитирует кульминационную сцену «Теней…» (смерть в колодце), а анимационная белая птичка в «Время цыган» перекликается с красными конями из параджановского шедевра.
Однако мало кто знает, что ещё в далёком 1966 году во французском городе Руан в одном крохотном местном журнале «Tout-Rouen (29 octobre — 11 novembre 1966, p. 50.)» появилась восторженная рецензия на советский фильм «Огненные кони». Так, по ошибке журналисты назвали «Тени забытых предков», переведя его название искажённо как «Tent zabipih predkov». Определить, что речь идёт именно о картине Параджанова, помогла лишь пометка «по роману Коцюбинского».
Вот как описывает этот удивительный эпизод Мариэтта Шагинян:
"И вдруг в этом маленьком местном журнальчике, вряд ли когда-нибудь проникающем за пределы Франции, необычайная хвалебная речь по адресу „изумительного советского фильма ‘Огненные кони’“. Тщетно стараемся мы припомнить, какой же это фильм у нас об огненных конях. И наконец находим подлинное его название, звучащее в латинской транскрипции так: „Тент забипих предков“. И только ремарка „по роману Коцюбинского“ объясняет нам, наконец, что речь идёт о советском фильме „Тени забытых предков“.
Вряд ли подозревают скромные украинские постановщики, каких эклог удостоился в Руане их фильм, высоко поднятый даже над „Горящим Парижем“, шедшим одновременно с ним. Над рецензией об „Огненных конях“ стоят три звёздочки и большая буква А (высшая оценка фильма), а в самой рецензии фильм аттестован как „не имеющий себе подобного, не похожий ни на какой другой, — всё в нём свет, жизнь, краска — классические данные советской кинематографии, — праздник для глаз и для сердца“. Позднее в Руане я увидела очередь на него перед кассой кино..."
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
ИИ, спасибо, что живой!
Трогательные письма маленького Александра Блока к своей маме, Александре Андреевне. В них мальчик рассказывал обо всех волнующих его детскую душу событиях:
«Перед моим окном распускаются розы. Я ел котлету все эти дни, которая мне очень не нравится».
«Елка все время стоит и я ем с нее шеколад и мармелад».
«Живот мой не болит нисколько и действует очень хорошо каждый день. Только сегодня утром он подействовал не так, как в другие дни, но все-таки очень хорошо. Вчера уехал дядя Адысь и мы провожали его до самой колдобины».
«У меня болел живот и меня обманули, дав мне касторки в виде эмульсии. Я уж два дня не ходил в гимназию, – завтра пойду. Мне очень хочется спать, – теперь это бывает всегда очень рано».
«Перед моим окном распускаются розы. Я ел котлету все эти дни, которая мне очень не нравится».
«Елка все время стоит и я ем с нее шеколад и мармелад».
«Живот мой не болит нисколько и действует очень хорошо каждый день. Только сегодня утром он подействовал не так, как в другие дни, но все-таки очень хорошо. Вчера уехал дядя Адысь и мы провожали его до самой колдобины».
«У меня болел живот и меня обманули, дав мне касторки в виде эмульсии. Я уж два дня не ходил в гимназию, – завтра пойду. Мне очень хочется спать, – теперь это бывает всегда очень рано».
Фаина Георгиевна Раневская однажды сказала Вано Ильичу Мурадели:
– А ведь вы, Вано, не композитор!
Мурадели обиделся:
– Это почему же я не композитор?
– Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо «ми» у вас «му», вместо «ре» – «ра», вместо «до» – «де», а вместо «ля» – «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете.
– А ведь вы, Вано, не композитор!
Мурадели обиделся:
– Это почему же я не композитор?
– Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо «ми» у вас «му», вместо «ре» – «ра», вместо «до» – «де», а вместо «ля» – «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете.
Кончив разносить булки, я ложился спать, вечером работал в пекарне, чтоб к полуночи выпустить в магазин сдобное, — булочная помещалась около городского театра, и после спектакля публика заходила к нам истреблять горячие слойки. Затем шел месить тесто для весового хлеба и французских булок, а замесить руками пятнадцать-двадцать пудов — это не игрушка.
М. Горький "Мои университеты"
М. Горький "Мои университеты"
Известно, что Толстой боготворил Руссо, подчеркивал влияние на себя Стендаля, восхищался Гюго и преклонялся перед Паскалем. Но вот о Флобере отзывался хотя и высоко, признавая его мастерство, но как-то холодно, без энтузиазма.
Зато Флобер пришел в бурный восторг, прочитав “Войну и мир” во французском переводе в 1880 году. Он писал Тургеневу:
“Спасибо, что заставили меня прочитать роман Толстого. Какой живописец и какой психолог! Мне кажется, порой в нем есть нечто шекспировское. Читая, я временами вскрикивал от восторга, а ведь читать пришлось долго. Расскажите мне об авторе. Это первая его книга? Во всяком случае,
карты у него козырные. Да, это очень сильно, очень”.
В 1904 году Толстой сказал в беседе с журналистом “Фигаро” Жоржем Бурдоном: “Один из любимых моих писателей — ваш несравненный Флобер. Вот поистине великолепный художник, сильный, точный, гармоничный, полнокровный, совершенный. Его стиль исполнен чистейшей красоты”.
Но эпитеты “великолепный”, “совершенный” не из лексикона Толстого. В его устах это звучит слишком выспренно. Скорее всего, здесь надо делать поправку на то, что эти слова приводит французский журналист.
В 1901 году в беседе с другим французом, славистом Полем Буайе, Толстой назвал Флобера вместе со Стендалем и Бальзаком “настоящим мастером”. Но при этом произнес куда более важные слова:
“Но пусть мне не говорят об эволюции романа, о том, что Стендаль объясняет Бальзака, а Бальзак, в свою очередь, объясняет Флобера... Я не разделяю мыслей о преемственности Стендаль — Бальзак — Флобер. Гении не происходят один от другого: гений всегда
рождается независимым”.
Зато Флобер пришел в бурный восторг, прочитав “Войну и мир” во французском переводе в 1880 году. Он писал Тургеневу:
“Спасибо, что заставили меня прочитать роман Толстого. Какой живописец и какой психолог! Мне кажется, порой в нем есть нечто шекспировское. Читая, я временами вскрикивал от восторга, а ведь читать пришлось долго. Расскажите мне об авторе. Это первая его книга? Во всяком случае,
карты у него козырные. Да, это очень сильно, очень”.
В 1904 году Толстой сказал в беседе с журналистом “Фигаро” Жоржем Бурдоном: “Один из любимых моих писателей — ваш несравненный Флобер. Вот поистине великолепный художник, сильный, точный, гармоничный, полнокровный, совершенный. Его стиль исполнен чистейшей красоты”.
Но эпитеты “великолепный”, “совершенный” не из лексикона Толстого. В его устах это звучит слишком выспренно. Скорее всего, здесь надо делать поправку на то, что эти слова приводит французский журналист.
В 1901 году в беседе с другим французом, славистом Полем Буайе, Толстой назвал Флобера вместе со Стендалем и Бальзаком “настоящим мастером”. Но при этом произнес куда более важные слова:
“Но пусть мне не говорят об эволюции романа, о том, что Стендаль объясняет Бальзака, а Бальзак, в свою очередь, объясняет Флобера... Я не разделяю мыслей о преемственности Стендаль — Бальзак — Флобер. Гении не происходят один от другого: гений всегда
рождается независимым”.
Я шёл по опустошённому осеннему лесу.
Свежий сухой воздух покалывал щёки, бодрил, походка была упругой, а душу наполняло беспричинное ощущение счастья.
И вдруг сама собой в голове возникла первая строчка:
«У природы нет плохой погоды...» Не успел я изумиться этому явлению, как следом родилась вторая: «Каждая погода — благодать...»
Если учесть, я не занимался стихосложением со времён давней юности, — это было странно. Я подумал, что сейчас это наваждение пройдёт, но получилось иначе. Неудержимо поползли следующие строки: «Дождь ли, снег... Любое время года надо благодарно принимать».
Я удивился. Честно говоря, мне показалось, что строфа недурна. И вдруг случилось необъяснимое: строчки полезли одна за другой. Не прошло и двадцати минут, как стихотворение сочинилось само, не обращая на меня никакого внимания, как бы помимо моей воли.
Смерть желаний, годы и невзгоды,
С каждым днём всё непосильней кладь.
Что тебе назначено природой,
Надо благодарно принимать.
Я быстро повернул домой, бормоча строчки, повторяя их, так как боялся, что стихотворение забудется. Войдя в дом, я немедленно перенёс всё на бумагу.
Эльдар Рязанов
Свежий сухой воздух покалывал щёки, бодрил, походка была упругой, а душу наполняло беспричинное ощущение счастья.
И вдруг сама собой в голове возникла первая строчка:
«У природы нет плохой погоды...» Не успел я изумиться этому явлению, как следом родилась вторая: «Каждая погода — благодать...»
Если учесть, я не занимался стихосложением со времён давней юности, — это было странно. Я подумал, что сейчас это наваждение пройдёт, но получилось иначе. Неудержимо поползли следующие строки: «Дождь ли, снег... Любое время года надо благодарно принимать».
Я удивился. Честно говоря, мне показалось, что строфа недурна. И вдруг случилось необъяснимое: строчки полезли одна за другой. Не прошло и двадцати минут, как стихотворение сочинилось само, не обращая на меня никакого внимания, как бы помимо моей воли.
Смерть желаний, годы и невзгоды,
С каждым днём всё непосильней кладь.
Что тебе назначено природой,
Надо благодарно принимать.
Я быстро повернул домой, бормоча строчки, повторяя их, так как боялся, что стихотворение забудется. Войдя в дом, я немедленно перенёс всё на бумагу.
Эльдар Рязанов
Поэт Павел Катенин о встрече с 19-летним Александром Пушкиным в 1817 году
Гость [Пушкин] встретил меня в дверях, подавая в руки толстым концом свою палку и говоря: «Я пришел к вам, как Диоген к Антисфену: побей, но выучи».
«Ученого учить — портить», — отвечал я, взял его за руку и повел в комнаты; через четверть часа все церемонии кончились, разговор оживился, время неприметно прошло, я пригласил остаться отобедать; пришли еще кой-кто, так что новый знакомец ушел уже поздним вечером. Желая быть учтивым и расплатиться визитом, я спросил: где он живет? но ни в первый день, ни после, никогда не мог от него узнать; он упорно избегал посещений.
Сам, напротив, полюбив меня с первого раза, очень часто запросто посещал, и едва ли эта первая эпоха нашего знакомства была не самая лучшая и для обоих приятная.
Гость [Пушкин] встретил меня в дверях, подавая в руки толстым концом свою палку и говоря: «Я пришел к вам, как Диоген к Антисфену: побей, но выучи».
«Ученого учить — портить», — отвечал я, взял его за руку и повел в комнаты; через четверть часа все церемонии кончились, разговор оживился, время неприметно прошло, я пригласил остаться отобедать; пришли еще кой-кто, так что новый знакомец ушел уже поздним вечером. Желая быть учтивым и расплатиться визитом, я спросил: где он живет? но ни в первый день, ни после, никогда не мог от него узнать; он упорно избегал посещений.
Сам, напротив, полюбив меня с первого раза, очень часто запросто посещал, и едва ли эта первая эпоха нашего знакомства была не самая лучшая и для обоих приятная.
По воспоминаниям сценариста В. Фрида, Высоцкий был очень рад возможности сыграть роль «интеллигентного человека в неинтеллигентном мире». Он страстно включился в работу и не только как актёр. Прошло всего несколько дней, и Владимир Семёнович принёс две песни для фильма: «Разбойничья» и «Купола».
Но когда фильм монтировали, стало ясно, что эти песни «задают высоту, до которой картина уже не могла дотянуться». И поэтому, хотя уже было определено, в каких эпизодах будут звучать эти песни, Александр Митта решил от них отказаться.
Во время съемок Высоцкий жил в гостинице «Юрмала» на центральной улице Йомас, где кипела курортная жизнь. Номера для съемочной группы из фонда Юрмальского горкома Компартии Латвии предоставил его первый секретарь Карлис Лицис. Добился этого администратор картины Юлий Круминьш, он же отвечал за производственный процесс и, чтобы артист не мучился от похмелья, выдавал ему кефир, в который предварительно добавляли немного водки.
Но когда фильм монтировали, стало ясно, что эти песни «задают высоту, до которой картина уже не могла дотянуться». И поэтому, хотя уже было определено, в каких эпизодах будут звучать эти песни, Александр Митта решил от них отказаться.
Во время съемок Высоцкий жил в гостинице «Юрмала» на центральной улице Йомас, где кипела курортная жизнь. Номера для съемочной группы из фонда Юрмальского горкома Компартии Латвии предоставил его первый секретарь Карлис Лицис. Добился этого администратор картины Юлий Круминьш, он же отвечал за производственный процесс и, чтобы артист не мучился от похмелья, выдавал ему кефир, в который предварительно добавляли немного водки.