Пластинки без цензуры. Мнение Минюста Российской империи
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 59. Д. 83. Л.125, 125об.

Внутренняя переписка МВД Российской империи от 1911 года о регулировании производства и продажи граммофонных пластинок. Департамент полиции МВД испытывал беспокойство от появления нового источника распространения информации и желал, чтобы на пластинки распространялись требования цензурного законадетельства.
Из переписки следует, что Министерство Юстиции не желало расширения цензуры. И сновывалось на том, что печать доступна «для непосредственного восприятия», а типографии «могут дать в очень короткий срок произведению человеческого ума объективное существование в громадном количестве экземпляров». Пластики же требуют для прослушивания специальный аппарат, а значит, не так опасны
Кто-то из сотрудников Департамента полиции оставил на полях документа собственное замечание: «На зато с помощью граммофонной пластики можно воспроизвести революционную речь перед громадным количеством слушающих».

Читайте железные книги! Градоначальник об «инородческих» вывесках.
ГА РФ. Ф.102. Оп. 67. Д. 109. Л. 1,9,10.

Обращение петербургского градоначальника в Департамент полиции с вопросом, на каком языке разрешается писать вывески в российской столице. Градоначальник ссылается на полицейский циркуляр от 1897 года, которым запрещались вывески на инородческих языках («как то: малороссийском, польском, финском, латышском, эстонском и проч.») при общем разрешении иностранных вывесок. Чиновник не смог найти законных оснований для запрета вывесок на языках нерусских народов и просил разъяснений.
Департамент полиции в своем ответе подтвердил, что прямого запрета таких вывесок действительно нет. Однако полиция должна не допускать «неприличные» и «противные общественному порядку» вывески. «Неприличие» же вывесок на «инородческих» языках русскоязычным полицейским установить сложно.
Впрочем, по мнению, Департамента, к Петербургу эти ограничения не относятся. Главное – чтобы «инородческий» текст располагался ниже русского.

«Все же гладко мобилизация здесь не прошла». Письмо 1914 года
ГА РФ. Ф.826. Оп.1. Д.343. Л.4, 4об.

Сообщение неизвестного офицера о ходе мобилизации в Сибири в начале Первой мировой войны 1914 году. Автор письма (выдержку из которого подготовили сотрудники Жандармского корпуса) критикует крайне неразумную организацию процесса. Он же сообщает о серьезных конфликтах между мобилизованными и чиновниками, руководящими процессом. Поводом для одного из выступлений послужил грубый отказ должного лица только что вызванному из запаса нижнему чину в неотложной отлучке. В письме говориться о том, что для подавления выступления пришлось вызывать войска и стрелять в возмутившихся мобилизованных (причем, первая усмирительная команда отказалась выполнять приказ), а также о том, что столкновения закончились грабежами и поджогами в городе (которые произвела «береговая публика»). Судя по этому же письму конфликты, закончившиеся расстрелом мобилизованных, были не единичны.

Навет на Гетмана. Протест из Киева в 1918 г.
ГА РФ. Ф.130. Оп.3. Д.174. Л. 3-5.

Русскоязычная копия протеста (оригинал составлен на украинском языке) в адрес властей Советской России со стороны правительства Украинской державы, направленный в Москву в 1918 г. Украинское правительство обвинило советские власти в «инкриминациях, направленных против Ясновельможнаго Пана Гетьмана Всея Украины Скоропадского».
К протесту прилагался текст объявления, вывешенного в Москве большевиками в день восстания левых эсеров 6 июля, где мятежники почему-то обвинялись в желании учредить в России «скоропадчину». В Киеве текст расценили как косвенное обвинение Скоропадского в убийстве германского посла Мирбаха.
Одновременно в Киеве выражали надежду, что урегулирование инцидента даст возможность продолжать достигнутые добрые отношения (…) и лояльно привести начатое дело восстановления окончательного и вечного мира между Украинскою Державою и Россиею к счастливому и успешному завершению».

«Со слезами обращаемся к московскому трибуналу»
ГА РФ. Ф.Р-1005. Оп.2. Д.11. Л.43а-43а об.

Заявление в Революционный трибунал от жителя деревни Елизарово Северо-Двинской губернии Александра Пысина.
67-летний крестьянин (возраст, в котором в начале XX века крестьянина давно считали стариком), по его словам, тяжело больной грыжей, просит пощадить единственного сына Степана. Сын Пысина, как следует из заявления, был призван в Красную армию и, вернувшись в деревню в отпуск на время сенокоса, задержался дома, чтобы как-то поправить хозяйство тяжело больного старика-отца. Степан Пысин был арестован за дезертирство, доставлен в Великий Устюг и приговорен к расстрелу местным Военно-революционным трибуналом.
Вместе со своей супругой, матерью Степана, Пысин умоляет вышестоящий трибунал отменить расстрел сына «чтобы он мог умереть на фронте в первых рядах за освобождение трудящихся». В надежде, что это поможет, Пысин попросил подписаться односельчан, удостоверяющих, что Степан не скрывался от властей.

«Об условиях применения в Империи труда рабочих желтой расы»
Ф.102. Оп.75. Д.29. Л.35-37

Правила о найме и пребывании в пределах Российской империи иностранных рабочих из Китая и Кореи, рассмотренные Советом министром в марте 1916 года и переданные Императору Николаю II.
Привлечение азиатских рабочих в Россию было вызвано острой нехваткой рабочих рук после мобилизации в условиях Первой мировой войны. Тон рассматриваемого документа показывает, скорее, пренебрежительное отношение к новой рабочей силе, которую характеризуют по расовым признакам и называют «желтыми» или «желотолицыми».
Правительство выступало за крайне жесткие правила использования «желтых». Китайцев и корейцев принимали только группами с выделением старшего. При пересечении границы у них отнимали национальные паспорта (которые пересылались их нанимателям) и организованно отправляли по железной дороге к месту работ. Наниматель вел ежедневный учет азиатских рабочих. Самостоятельный переход на новое рабочее место фактически запрещался.