После 24 февраля я стала видеть смысл только в протесте и активизме

Продолжаем публиковать реплики россиянок, работающих или до недавнего времени работавших в госучреждениях. Сегодня история о том, как изменилась работа в госучреждениях культуры после начала войны, и как люди сопротивляются этим изменениям.

«Я работала в двух госучреждениях культуры. Конечно же, я подписывала письма против войны, даже несколько. Списки подписавших тут же были пущены в ход в профильном департаменте как списки на увольнение.

Было и давление на организацию, чтобы публично проявили поддержку войне, чтобы в официальных соцсетях институции проявили солидарность с выступлением Машкова, репостили его. Это тоже удалось как-то отбить, заменив на более щадящий вариант – публично объявленный сбор для пострадавших в т.н. ЛНР и ДНР. Однако для части сотрудников этот компромисс оказался тоже неприемлем и несколько людей ушли.

Теперь все привлекаемые для сотрудничества с моей организацией люди, должны утверждаться в профильном департаменте. И вычёркиваются из планов, если не проходят сверку. Утверждена официально (устно) эта практика была только в августе.

Во втором месте ситуация была чуть иная. Организация усилила контроль за всеми публичными событиями. И недавно обнародовала всем руководителям подразделений новые условия работы в условиях цензуры, с постоянной проверкой всех партнеров и контрагентов на лояльность, ведение соцсетей и т.д. То есть сотрудникам моей организации и тут тоже надо готовить досье на всех, с кем планируется работа. Исключено сотрудничество с посольствами, со всеми «недружественными» странами; само собой со всеми, кто оказался «в списках». Но списки никто не видел, и сотрудникам надо проявить таланты следователей, чтобы каждого «проверить».

Затем планы на сотрудничество должны проходить двойную проверку: у руководства организации и затем в профильном департаменте, где списки запрещённых есть. О причинах отказа партнерам говорить нельзя; нужно находить какие-то обтекаемые формулировки. Сейчас уже многие мои коллеги столкнулись с полным перекраиванием планов и запретами на реализацию проектов из-за того, что участники оказываются в этих списках. Каким образом составлены списки, понять невозможно: там оказалось много людей, никак не заявляющих о своей гражданской позиции и ничего не подписывающих. Все это уже сильно напоминает 30-е годы.

В своих учреждениях [после начала войны] я отказывалась проводить развлекательные мероприятия, хотя это было непросто. Саботировала, в частности, проведение общегородского фестиваля, он так и не состоится. Все остальные запланированные проекты, связанные с наукой, я выполнила, и после обнародования цензурных правил на второй работе уволилась.

Сопротивляться на местах можно, но всё труднее. Не очень понимаю, как мои оставшиеся коллеги будут выкручиваться дальше, чтобы не делать этих унизительных «справок», не опускаться до всего этого.

Я думаю, главное – быть максимально честной и не терпеть. Я видела, что становится с коллегами, которые все время вынуждены идти на компромиссы («мы все в одной лодке, нам всем тяжело, но что делать, такое время»). Все принесённые такой ценой жертвы теряют смысл: рушится здоровье, да и от себя ничего не остаётся. Мне кажется, ни на сантиметр не стоит сдвигаться.

После 24 февраля я стала видеть смысл только в протесте, активизме. Было очень страшно, и я решила, что тогда буду действовать одна, клеила, писала, трафаретила, делала какие-то микроакции. В итоге присоединились к антивоенному движению (к ФАС) и мне стало гораздо легче, появилась осмысленность. Потом ещё стала помогать волонтёрам, которые везут вещи в ПВРы, где содержатся вывезенные украинцы. Это все очень поддерживает меня и даёт мне опору в эти месяцы войны».

#голоса_россиян_ок

Не будем делать концерт тех, кто «за», даже ценой работы

Продолжаем публиковать реплики россиянок, работающих или до недавнего времени работавших в госучреждениях. Сегодняшняя история о музыкальном коллективе, участни_цы которого успешно саботируют все попытки властей заставить их выразить поддержку войне.

«Я работаю в государственном музыкальном учреждении. Наш коллектив на удивление мал и дружен. Руководство сразу обозначило свою позицию: сторонимся как можно сильнее всех этих z-историй, но и не разбрасываемся членами коллектива, каждый участник команды нам дорог и необходим. В этом плане мы отличаемся от других культурных учреждений города: в одних руководство людей сократило (нашли за что), в других давление было так сильно, что они ушли сами. 

Были и такие случаи, когда мы буквально хитрили: например, требуется пост в соцсетях учреждения в поддержку государства (нужно было скинуть отчёт со ссылкой), а руководитель не хочет соцсети рабочие этим марать и размещает пост в какой-то закрытой страничке. Или бывало, что коллеги в отпуск все дружно уходили (в совершенно законный, ха) когда над нами нависало правительственное мероприятие. А что, мы все в отпуске, мы не можем ничего сделать.

Но я почти перестала приходить в офис и боюсь каждого мероприятия, со страхом заглядываю в зал: не появилось ли там баннера с буковками. Работа из дома позволяет мне не встречаться лицом к лицу с поручениями «сверху»: я буквально на каждой неделе превращаюсь в дурочку «ой, я забыла, а сейчас уже поздно, да, жаль но что поделать». Там, где это возможно, я упоминаю мир и свободу. Пока всё проходило гладко.

Я никогда так не любила работу, как люблю текущую. Мы делаем потрясающие проекты. Я буквально готова делать это бесплатно. Внутреннего конфликта по поводу работы на государство у меня нет, сейчас уже нет. Хотя сначала я сама себя гнобила: ты пацифист, и остаешься работать на этих. Но я одна содержу и воспитываю сына. Ему нужно есть. Но это не единственная причина. Однажды моя руководительница чётко сказала: «этого [поддерживать войну] я делать не буду. Если будут вынуждать, уволюсь». И я очень уважаю и люблю эту женщину. Впереди у нас масса проектов, фестивалей и тд. И мы обязательно переживём. Потому что транслируем и воплощаем мир, любовь и правду. Не будем делать концерт тех, кто «за», даже ценой работы.

Если нет возможности (или как у меня – желания) уволиться, не третируйте себя, не думайте, что вы предаёте свои идеалы. Для меня каждый, кто внутри себя решил, что он против войны, уже маленький герой. Там, где это возможно, обходите и хитрите, если вы любите свою работу. Несите свет внутри себя и заботьтесь о своей безопасности. Но знайте, что большинство творческих людей с вами. Я тоже».

#голоса_россиян_ок

«Мрак приходит и уходит, прогресс остается!»

Продолжаем публиковать истории людей, работающих в государственных учреждениях. Сегодня в рубрике #голоса_россиян_ок письмо преподавательницы ВУЗа. Если вы тоже работаете в государственном учреждении и хотите поделиться своим рассказом о том, что изменилось в вашей работе после начала войны, напишите нам в бот.

«Я работаю преподавателем в государственном вузе довольно много лет. За годы работы привыкла, что, невзирая на политическую обстановку, доля академических свобод сохраняется: публиковаться можно где угодно и писать что угодно, говорить студентам, что считаешь нужным, освещать разные точки зрения, дискутировать… стоп. Так было. Но потом все поменялось.

Наш вуз из обители разума в инструмент пропаганды превратился совсем недавно. Как-то раз впервые представитель администрации, стыдливо отводя глаза, сообщил о том, что вуз не одобряет, что некоторые студенты посещают протестные митинги, и нам стоит быть осторожными в высказываниях в связи с этим.

На тот момент на встречах трудового коллектива мы еще обсуждали вопросы, связанные с наукой, образованием, или неформально беседовали на отвлеченные темы. После 24 февраля на таких встречах не услышишь ничего, кроме хейта. Хейт-спич в адрес студентов, которые высказывают оппозиционные взгляды, в адрес коллег, отказавшихся участвовать в пропаганде Z-войны, оппозиционных политиков, лидеров других государств и т.д. и т.п. Смотрю на всех этих людей и не понимаю, когда с ними это случилось?

Первым моим минутным порывом февральским, конечно, было уйти… не просто из вуза, из страны, которая ведет войну, потому что очень стыдно быть частью этого. Но потом я подумала – а кто будет вести мои занятия вместо меня? Агрессивный пропагандист? Что от него услышат студенты? Кто им объяснит, что происходит, если не я? После слов Володина о том, что преподаватели, которые против войны, должны уйти, я окончательно решила: нет уж, дудки! Я остаюсь. Не дождетесь. Я не собираюсь облегчать вам задачу по превращению студентов в послушное стадо с помощью пропаганды.

Я верю, что сопротивляться можно и должно везде и всегда. Люди выжили и остались людьми в нацистской Германии, в Греции при «черных полковниках», в Чили при Пиночете… не мы первые, не мы последние. История также учит нас, что война часто приводит к крушению авторитарных режимов, помните об этом.

Что каждый из нас может сделать? Полагаю, это зависит от специфики работы… не обязательно спускать с рельс поезда. Можно ограничиться мелким саботажем – выполнять поручения начальства так, чтобы формально оно выглядело выполненным, наполняя его иным содержанием… работа в госучреждении дает много возможностей мелких пакостей режиму. Можно взяться за какую-то работу, но в последний момент заболеть. Не всегда вам успеют найти замену. Если есть возможность, сорвать z-агитацию или добиться ее снятия под предлогом градозащиты… главное, все свои действия начальству объяснять не политическими, а иными мотивами. А если начнут задавать вопросы в лоб, прикидываться дураком.

Дорогие мои коллеги, товарищи по несчастью. Иногда опускаются руки, хочется спрятаться под стол и зажмурить глаза, но не сдавайтесь! Мрак приходит и уходит, прогресс остается!

На работе я распространяю антивоенные листовки, в том числе, Феминистского антивоенного сопротивления. Делаю антивоенные надписи на стенах в тех местах, где их можно оставить без риска. Я долго не могла решится писать на стенах, понимая, что уборщиц могут заставить стирать надписи, а мне не хочется, чтобы от моей деятельности пострадали другие женщины… но все-таки желание высказаться победило. И мне было приятно, когда к моим надписям присоединились новые. Найти единомышленников в условиях, когда все мы – заложники режима – бесценно!»

«Если когда-нибудь будет создан международный трибунал по войне в Украине, я с удовольствием пойду туда секретарем»

Продолжаем публиковать истории людей, работающих в государственных учреждениях. Сегодня в рубрике #голоса_россиян_ок письмо служащей Минэкономразвития России. Если вы тоже работаете в государственном учреждении и хотите поделиться своим рассказом о том, что изменилось в вашей работе после начала войны, напишите нам в бот.

«Я госслужащая, консультант Минэкономразвития России. Кардинально ситуация с началом войны, на первый взгляд, у нас на работе не изменилась. Возможно, это связано с тем, что наш департамент занимается цифровизацией и инновациями, а эта сфера от войны достаточно далека. Но это только на первый взгляд. По большей части работа встала. Один проект фактически сейчас не может быть реализован, потому что необходимое оборудование застряло за границей, а отечественного такого просто не бывает. Новые инновационные проекты теперь появляются исключительно от «прикормленных» инициаторов, качество таких проектов нередко оставляет желать лучшего.

Пустой бумажной работы стало больше: бесконечные письма, справки, таблицы. Молчаливо поощряется оправдывать недостижения санкциями. Из централизованного была только рассылка профсоюза о предложении скинуться на помощь ДНР и ЛНР, которую, как мне кажется, большинство проигнорировало. Да, периодически приходят какие-то нормативные акты и письма с разъяснением поведения в текущей ситуации. Зато коллеги очень часто в открытую обсуждают ситуацию и, к сожалению, большая часть высказывается за войну.

Сопротивляться на местах можно. Трудно, но можно. Самое сложное – это не поддаваться эмоциям. Даже когда хочется прибить самого твердолобого «зиганутого», надо держать себя в руках, мило улыбаться и ждать удобный момент, чтобы задать вопрос, который посеет в поехавших мозгах разумное сомнение.

На работе я продолжаю быть антивоенным пропагандистом и действую как адвокат-защитник в суде по принципу: не обязательно опровергать все, достаточно посеять разумные сомнения. Хотя иногда очень хочется большего… Ещё использую казенные принтеры для печати антивоенных материалов – газет, листовок. Пусть послужат благому делу, тем более что домашний принтер из-за санкций остался без картриджей.

Я мыслю как юрист: в каждом преступлении есть конкретный виновный, который должен получить справедливый и законный суд. Если когда-нибудь будет создан международный трибунал по войне в Украине, я с удовольствием пойду туда секретарем. А как госслужащая я служу не Путину, а своей стране. Путин, его окружение и их последователи – преступники. Моя задача – не попасть в их число. В «букве зю» я участвовать не буду. А будут гнуть через колено – уйду.

Сопротивляющимся на местах хочу передать: продолжайте бороться. Вы не одиноки».

Общественные науки сейчас испытывают и давление, и искажения, и умалчивания

Опыт работы преподавательницы государственного университета после начала полномасштабной войны:

«Добрый день. В копилку историй о госслужащих. Я преподавательница в государственном университете. Общественные науки сейчас испытывают и давление, и искажения, и умалчивания. Подпись нашего ректора стоит в письме в поддержку «спецоперации». Периодически на корпоративную почту приходят письма о мошенниках из Украины и отражении кибератак. В самом начале событий от одного профессора прозвучала настоятельная рекомендация, не обсуждать происходящее со студентами. Напрямую я не обсуждаю. Но кто запретит мне упоминать про Гоббсову ловушку (надо напасть первым, чтобы не напали на тебя)? Я рассказываю про учение Н. К. Михайловского, который писал о герое и толпе. Толпа духовно бедна и ждет яркой эмоции, которой её может заразить герой. Герой распространяет идеи, ведёт толпу на свершения. Сильное впечатление, эмоциональный толчок, яркий пример вполне достаточен, чтобы поднять массу на любое дело, как высокое, так и самое низкое. При этом герой может быть как хорошим, так и плохим, как благородным, так и подлым. Противоположностью толпе выступает народ, именно такая общность имеет субъектность. Народ будет до тех пор являться толпой, готовой легко впасть в гипнотическое состояние, пока каждый отдельный человек не превратится в развитую индивидуальность. На лекциях по методам мы разбираем F-scale Т. Адорно. Это набор утверждений, который позволяет измерить степень авторитарности.
Я рекомендую книги, старые и новые, рассказываю про насилие, его распространенность и последствия, про ценности гуманизации. Да, это все происходит в стенах госуниверситета. Но просвещение – лучшая прививка от мракобесия. Знания – это то, что остается с нами всегда».

Если вы работаете на госслужбе, то можете присылать свою историю в наш бот @femagainstwar_bot.

#голоса_россиян_ок

«Вечером до переезда мама на меня кричала, била полотенцем, пыталась отобрать у меня документы, проклинала меня и желала мне смерти»

Сибирь.Реалии опубликовали интервью с Марией Коркиной, девушкой из Сибирии, которая помогает восстанавливать украинские сёла после того, как их разрушила российская армия. Мы публикуем отрывки из её интервью:

«Впервые я приехала в Украину в феврале 2018-го на месяц, как туристка. За год до этого, после выхода фильма Навального "Он вам не Димон", начала интересоваться тем, что происходит на востоке Украины. Я понимала, что там нет никаких фашистов или нацистов, но думала, что, приехав сама, смогу убедить в этом своих родственников и окружение, которое верило телевизору или не знало, что происходит. Я привезла из поездки нашивку с флагом Украины и прицепила на рюкзак. Мне уже тогда говорили: "Ты не боишься с этим ходить?".

В 2017 году году я начала ходить на митинги и записалась волонтером в штаб Навального в Иркутске. Тогда уже начались аресты и задержания, обыски у волонтеров. В январе 2018-го я вышла на митинг с плакатом "Путин вор и убийца". Ко мне подошли полицейские и пригрозили уголовкой. Слежка была за всеми волонтерами штаба. И я вообще не понимала, как выстраивать будущее в стране, где такое происходит.

Это чувство усиливалось и угнетало меня. Я знала, что оно будет преследовать меня в любом городе России, и решила уехать из страны. Через три месяца после первой поездки я уехала в Украину насовсем.

Вечером до переезда мама на меня кричала, била полотенцем, пыталась отобрать у меня документы, проклинала меня и желала мне смерти. В итоге она сказала, что я ей не дочь и предатель родины. И даже после этого я смогла её простить.

Точку невозврата мы прошли в течение первой недели полномасштабного вторжения. Мама верила телевизору, говорила, что сейчас у нас "нациков зачистят, и все будет хорошо". Друзья говорили, что плачут "почти весь день", но выходить на митинги – это радикально. Я злилась, что меня никто не поддержал, а плач по поводу событий мне помогал мало. Продолжать с ними общаться я тоже не могла.

В конце июня узнала про организацию Repair Together ("Отстроим вместе"), написала организаторам, что у меня российский паспорт. Мне сказали, что это не проблема, если я хочу помогать. Когда летят ракеты, неважно, какой у тебя паспорт.

Поездки у нас обычно на два дня – это разбор завалов с перерывами на обед и ужин и ночевками в палаточных лагерях. Когда я в первый раз приехала разбирать завалы, я довольно сдержанно реагировала на разрушения. Сейчас, мне кажется, сама психика ограждает: мы ещё не осознаем масштаба ужасов, которые совершили российские войска.

Физическая работа этому помогает – сосредотачиваешься на одной задаче. Например, нужно убрать кирпичи с этого клочка земли. Через час – еще один клочок.

В Ягодном я провожу больше всего времени. Жителей этого села держали в подвале школы и не выпускали, там умирали люди. Сложно представить, как они это пережили. По словам местных, российские военные не верили, что это села, и пытались добиться от местных названия "города". Они говорили: "Вы нас обманываете, у вас тут есть школа, есть газ, водопровод, электричество, туалеты с унитазами, дом культуры и даже асфальт. Это не может быть село".

В первую поездку я перешла на украинский язык полностью в разговорах – подумала, что пережившим оккупацию будет не очень комфортно слушать русскую речь. Сейчас мне самой не очень комфортно говорить на русском, потому что думаю я тоже на украинском.

При этом я не могу отказаться от своего происхождения. Я родилась в Сибири. Я уже пятый год я живу в Украине и стала частью этого общества, но я не украинка. Так что я сибирячка, и я часть украинского общества».

Полное интервью читайте здесь.

#голоса_россиян_ок

«Мне жаль, что от нашего имени творят кровавое безумие»

Продолжаем публиковать истории людей, работающих в государственных учреждениях. Сегодня в рубрике #голоса_россиян_ок письмо сотрудницы Пенсионного Фонда. Если вы тоже работаете в государственном учреждении и хотите поделиться своим рассказом о том, что изменилось в вашей работе после начала войны, напишите нам в бот.

«Я работаю в Пенсионном Фонде. Некоторое время назад нас принуждали сдавать деньги в пользу минобороны, и получилось так, что из всего отдела я была единственная, кто отказалась это сделать. Больше всего меня поразила реакция собственных коллег, которые искренне не понимали, почему я не хочу поддержать «наших мальчиков». Было очень сложно подобрать слова, чтобы не испортить отношения в коллективе и заставить их задуматься о том, на что они на самом деле жертвуют, когда есть, например, люди, которые вывозят людей из-под обстрелов. До недавних пор я считала, что справилась только с первой частью, потому что столкнулась с тотальным осуждением своей позиции, но недавно подслушала разговор между своими начальницами, в котором выяснилось, что минимум одна из них не стала сдавать тогда деньги, потому что оказалась согласна с моей позицией.

Моё непосредственное начальство меня, кроме случая с деньгами для минобороны, пока не привлекало ни к чему. Начальство отделения (выдвигаются в кандидаты от ЕдРа на осенних выборах) же поставило перед фактом, что я, как и все лица до 30 лет, записана в патриотический молодёжный совет отделения.

В целом, рабочая ситуация не сильно поменялась, кроме одного факта: мои коллеги, особенно те, кому за 40 лет, поддерживают войну и очень радуются «успехам» российской армии. Лично на меня это очень сильно давит, и я в целом стала ещё меньше с ними взаимодействовать. Обычно, когда они заводят разговор на тему войны, каждый раз имея цель наконец-то меня переубедить, приходится её менять, потому что разговор с ними начинает топтаться на одном месте. Они убеждённые приверженцы политики, что своих нужно только поддерживать и считают мои доводы доводами инфантильного человека. Однако то, что меня считают "недоросшей" до звания взрослой, судя по всему, спасает меня от доноса, потому что на других людей они уже их писали и хвастались этим.

Я верю, что можно сопротивляться на местах, однако не считаю, что в данный момент это осуществимо. Чтобы поменялись взгляды таких людей, как мои коллеги, нужно, чтобы армия начала отступать, а государство начало выпускать облигации с целью занимать деньги у населения, а потом бы их кинуло.

У меня очень сильный внутренний конфликт на этой теме. Я соцработник, я помогаю зачастую очень своеобразным людям избежать больших проблем, но такие же люди сейчас буквально убивают других людей из-за того, что те хотят жить в своей отдельной стране, или грабят собственное население потому что впали в зависимость от денежных потоков и власти.

Читая наши интервью, помните, что мы есть. За каждым действием стоит живой человек, вы не одиноки. Мне очень жаль, что война застала нас именно там, где она нас застала, мне жаль, что от нашего имени творят кровавое безумие. Пожалуйста, если вы можете, помогайте беженцам/депортированным, помогайте волонтёрам, потому что сейчас и первые, и вторые — наиболее незащищённые люди в нашей с вами стране. Не рвите окончательно связей с зомбированными родными, потому что в их поведении заключена великая ирония того, что в отличие от вас, они не думают о будущем, в котором придётся дальше жить, а чтобы суметь разорвать этот порочный круг насилия и что-то реально изменить, придётся искать в себе силы помочь даже тому, кто причинил тебе обиду».

Не только мужчины: женщины и мобилизация. Часть 2

Публикуем реплику девушки, работающей врачом. Женщины-медики – категория граждан, которые могут попасть под мобилизацию. Если вам тоже вручили повестку, если ваших женщин-коллег мобилизовали, пожалуйста, напишите нам в бот @femagainstwar_bot!

«Я работаю врачом-патологоанатомом, военной кафедры у меня не было, имею звание рядовой (воинская должность – медсестра, категория запаса 2).

В случае мобилизации я как военнообязанная должна явиться по вызову (вероятно, по повестке) в военный комиссариат, чтобы они решили, зачем я им нужна. Также в период мобилизации я имею право сменить место пребывания только с разрешения ВК. Как на данный момент обстоят дела с «частичной мобилизацией» и какие у нее особенные «фишки» я узнаю из пабликов в телеграме, каждый день че-то новое, чёткой информации у нас нет.

На работе сотрудникам моего отделения старше 30 лет дали бронь. Бронь – это освобождение работника от призыва (отсрочка) по просьбе работодателя. Она временная.

В день «частичной» мобилизации через 2-3 часа от объявления они получили на руки бумажку об отсрочке на год (от мобилизации и от призыва в военное время), причем бумажки с печатью их военкомата. То есть данные отсрочки делались заранее и видимо списки «бронируемых» подавались задолго до объявления частичной мобилизации. Лаборанты (средний медицинский персонал) нашего отделения получили отсрочки на полгода. Еще эти отсрочки в отделе кадров сказали ПОСТОЯННО носить с собой (вместе с военником), не мять, не сгибать, не ламинировать ничего.

Молодым сотрудникам и совместителям в нашем отделении бронь не дали (мотивировав все возрастом). Насчет других отделений знаю только со слов заведующей (у меня есть все основания ей верить), что в больнице уже «мобилизировали» 1 хирурга и 3 медсестер.

Наше начальство вообще не парится о мобилизации, у них там деловые поездки и всякое такое. Только сегодня заведующая узнала, что кому-то не дали бронь, так что 🤡.

Повесток к нам пока не приходило (у нас никто не служил почти), хотя есть человек, проходивший армию, сейчас белее белого снега ходит.

Чтобы откосить от армии, я рекомендую проходить обследования в поликлинике, тем более вроде сейчас еще действуют программы чекапов после ковида. Пытаться искать что-то, что поможет откосить, и пытаться педалировать ситуацию. Что-то симулировать – не знаю, получится ли. Только если психиатрию. Как мы, врачи, можем с этим помочь – тоже не знаю, сейчас врачи по большей части старые ватники.

Я чувствую тревогу и панику. Все эти дни меня физически трясет, пока я не начну что-то активно делать. План только либо бежать, либо ждать, что авось пронесет, потому что я сейчас на диспансерном учете по заболеванию (но это на пару месяцев). Другие женщины тоже в шоке, кто-то думает свалить в другую страну, кто-то не может (из-за мужей, детей). Все пока в полной прострации. Есть коллеги с малолетними детьми, им в принципе все равно, опасности они не ощущают. Радует только одно: из-за того, что я женщина, на моем лице не написано «медик» (военнообязанная), а значит хотя бы на улице не схватят».

Прочитать 1-ую часть.

#голоса_россиян_ок

«Я как будто своими руками должна отдавать ребят в пасть Молоху»

Продолжаем публиковать истории людей, работающих в государственных учреждениях. Сегодня в рубрике #голоса_россиян_ок письмо сотрудницы ВУЗа. Если вы тоже работаете в государственном учреждении и хотите поделиться своим рассказом о том, что изменилось в вашей работе после начала войны, напишите нам в бот @femagainstwar_bot.

«Я работаю в государственном вузе, моë подразделение занимается трудоустройством и практиками студентов. Первые месяцы после начала войны ощущала себя почти преступницей из-за принадлежности к структуре государства-агрессора. При том, что вуз подчëркнуто аполитично и корректно себя ведëт и не является площадкой пропаганды.

Больше всего бомбит от того, что разные госкорпорации и оборонные предприятия обращаются к нам за студентами. У меня было ощущение, что я как будто своими руками должна отдавать ребят в пасть Молоху.

Потом придумала, что и на своëм рабочем месте я могу заниматься саботажем, при этом оставаясь в рамках закона. В моих силах подсвечивать студентам карьерные возможности в других, нормальных компаниях, рассказывать про выбор, содействовать хорошим фирмам, чтобы именно их вакансии дошли до студентов. Вместе с этими компаниями продумывать стратегию привлечения ребят. Рассказывать ребятам, как и что делать, чтобы получить достойную работу, прививать ценности свободы самоопределения и выбора. Никаких „умереть за родину“, а быть субъектом.

Когда нужно взаимодействовать с госкорпом или оборонными предприятиями, у меня другая стратегия. „Замотать“ договорами, процедурами, протокольными формальными встречами и мероприятиями. Не давать информацию о том, как действительно нужно привлекать студентов — пусть публикуют свои непривлекательные вакансии с копеечными зарплатами.

Конечно, некоторые ребята всë равно пойдут туда работать. Но другим, которые чего-то хотят для себя и развития, я помогаю и стараюсь делать всë, чтобы они не попали в машину смерти по неопытности или незнанию».

🔴 TW: пытки, психологическое насилие

«Когда мы просили воду, говорили пить из унитаза»

Художница Екатерина Старкова была задержана в субботу 24 сентября в Москве во время акции протеста. Её вместе с другими женщинами доставили в ОВД Братеево. Вот её рассказ.

«В субботу вечером я была задержана на выходе из Знаменского собора. В набитом автозаке мы провели больше 2 часов, нас зачем-то возили от одного ОВД к другому, остановив выбор на ОВД Братеево.

Нас очень долго не пускали в туалет, говоря „ходите под себя“, пока неравнодушные люди не стали звонить в наш ОВД. Когда мы просили воду, говорили пить из унитаза. Собственно, нам воды так и не дали. Если мы задавали вопросы, нам угрожали что напишут о неповиновении сотрудникам полиции. Девушек выводили по одной, изымали силой телефоны, у кого-то забрали все вещи. Одна девушка пыталась заснять угрозы сотрудника после чего её телефон вернули в нерабочем состоянии, полностью залитый водой изнутри. После протокола о доставлении и принудительном изъятии вещей нас держали в спортзале несколько часов, опять же без еды и воды.

Одной девушке стало плохо, мы требуем вызвать врача. Один из сотрудников через какое-то время неохотно звонит в скорую, но там не берут трубку!

После ОВД Братеево нас делят и увозят по разным ОВД. Отдельная история как происходит вся эта работа у полицейских, что они часами пересчитывают 16 человек, а у них все не сходится.

Я попала в Орехово-Борисово Северное. Там нас поместили в актовом зале, где мы и провели большую часть ночи. Благодаря волонтёрам и близким девушек, у нас появилась еда и вода (на тот момент с фактического времени задержания прошло уже больше шести часов). Но так как изъяли вещи, многие лишились своих нужных лекарств. Где-то под утро нам все-таки дали протокол об административном правонарушении.

После протокола нас снова делят и снова увозят. Остается два часа до отправления в суд. Я с другой девушкой попадаю в камеру за решеткой и деревянными нарами. Матрасы нам не выдали, потому что „они в грязи и с клопами“. Двум другим девушкам в соседней камере выдали один матрас с кровавыми пятнами.

В 10 утра нас увозят в суд, выдают телефоны, и только перед судом у нас появилась возможность связаться с адвокатом. В этот момент все благодарили ОВД-Инфо и себя, что „сделали для себя инвестицию в будущее, подписавшись на ежемесячное пожертвование“.

Сам суд проходил очень формально, всем было ясно что обвинительные приговоры заранее подготовлены. Видимо с наличием свидетелей (меня не одну задержали на выходе после вечерней службы), или сам факт того, что нас задержали у церкви, снизил мой штраф на 5000 (относительно приговоров остальных задержанных, у них штраф 20000)».

#голоса_россиян_ок