🔦 Наш коллега, отвечая на пост о книге В. Зубока «Коллапс», задал резонный вопрос о том, какие именно нетривиальные подходы применимы к перестроечной истории и распаду СССР. А также, какие из них не ограничиваются метафорой «пазла» причин / «головоломки», которой пользуется Зубок.

📖 Одним из примеров альтернативного прочтения «транзита» / «коллапса» стала работа антрополога С. Колльера «Post-Soviet Social. Neoliberalism, Social Modernity, Biopolitics» [Princeton–Oxford, 2011].

Рассуждения автора основаны на принципиальном несогласии с традиционной «транзитной» интерпретацией, согласно которой Вашингтонский консенсус и шоковая терапия начала 1990-х стали проводниками неолиберальных реформ. Изучая градостроительную политику небольшого промышленного городка в Ростовской области (Белая Калитва) на протяжении 1950–1990-х, Колльер приходит к выводу что, кажущийся крах систем удовлетворения городских потребностей (водопровод, тепло и газоснабжение, электричество, и пр.) – не более чем мнимая конструкция. С распадом Союза эти структуры не были полностью маркетизированы. Более того, поскольку экономика страны не была способна воспроизводить «платежеспособный спрос», обеспечение основных потребностей в 1990-е представляло собой сложно разветвленную систему поиска баланса интересов между бюрократами, предпринимателями и гражданами. Её структуры и способы поиска консенсуса между акторами многое переняли от позднесоветской плановой модели устройства городов, связанной с конструированием типов коллективного пользования благами. В этом смысле, попытки поиска преемственности имеют больший эвристический потенциал чем простая констатация распада советского социального проекта.

📖Продолжение «Хранителя древностей» получило название «Факультет ненужных вещей». Но в СССР роман не вышел по цензурным соображениям, поэтому впервые увидел свет в Париже в 1978. Первая публикация в Союзе состоялась только в 1988. В предисловии к изданию в «Новом мире» Ф.Искандер так отмечал причины "долгого ожидания":

💬«”Хранитель” успел появиться, получил международное признание, но, увы, время остановилось и стало медленно оползать в мертвую зону сталинской эры. Радостная, сумбурноватая, короткая, как полярное лето, эпоха Хрущева кончилась; может быть, надорвалась на выносе тела генсека из Мавзолея» [Новый мир,№8,1988].

В перестроечной критике линия о главном герое (Г. Зыбине), как о бескомпромиссном борце с «окружающим мороком», обретала новые коннотации. Произведение интерпретировалось как философская модель, в которую можно вписать всё советское прошлое. Например, «Факультет» ставился в один ряд с публикуемым примерно в то же время «1984» Дж. Оруэлла:

💬«Отправная точка мира Оруэлла – убеждение, что объективной истины не существует. … То же происходит и в советской действительности романа. [Это] – художественно-философский анализ: как жить человеку в обществе, из которого на всех уровнях удалено правовое начало, отсутствует регулирование отношений между людьми по объективной истине» [МК, №295, 1988].

Домбровский, используя собственный лагерный опыт, воссоздавал подробные описания следственных мероприятий и путь человека, попавшего в «обработку». Приведенные им детали позволяли заключать, что «Факультет…» – это не только философский анализ, но и скрупулезное описание механики репрессивной машины и «отмирания» в её работе основ легитимности действий:

💬«Домбровский, совершая экскурсию, проводит нас по этажам системы, которая достигла вершин саморегулирования… Это не просто внутренняя тюрьма и камеры, коридоры с боксами, кабинеты и предбанники с секретаршами – это институт бесправия, академия палачества и издевательств над правосудием, истиной и человечностью» [Литературная Россия, №46, 1988].

🎞 Сценарий художественного фильма «Сукины дети», написанный Л. Филатовым и И. Шевцовым, основывался на реальных событиях из жизни Театра на Таганке. История, которой посвящен фильм, была связана с эмиграцией в 1983 г. художественного руководителя театра Ю. П. Любимова.

🔦 Проблемы во взаимоотношениях Любимова с партийными лидерами начались в 1980 г. После смерти В. Высоцкого режиссер дал интервью радио «Свобода», в котором раскритиковал желание государственных функционеров провести похороны «тихо и быстро». Впоследствии он неоднократно подчеркивал свою жесткую позицию в беседах с иностранным изданиями по политическим вопросам и проблемам свободы творчества в СССР.

В 1983, находясь в Англии, Любимов дал комментарий о трагедии, случившейся над Сахалином с южнокорейским пассажирским самолётом. Высказанное мнение не устроило руководство СССР, в результате чего на худрука театра была организована кампания обличения, которая в итоге привела к лишению его советского гражданства. В картине «Сукины дети» повествуется о том, как сотрудники театра устроили бунт против, фактически, изгнания Любимова из страны. В результате критических кампаний в Театре на Таганке были запрещены постановки «Владимир Высоцкий», пушкинский «Борис Годунов» и можаевский «Живой». [См. подробнее: Немного о жизни Ю. П. Любимова].

💬 Театральный критик Н. Казьмина так подводила итог в попытке ответить на вопрос, о чём этот фильм и для чего он снят:

«Странная вещь: в этом фильме не веришь вполне ни одной ситуации. Филатов как бы намерено отстраняет боль диким и аляповатым розыгрышем. Однако вся история в целом, столь условная, фарсовая, «ненастоящая», занозой влезает в душу и просто требует истинного сочувствия и сострадания. … При всей грубости и лапидарности филатовского сюжета он чище реальности и выше текущей минуты. Он не о тех, кто героически штурмует бастионы, а о тех, кто не теряет надежды себя осознать человеком. Когда ироничный Борис спрашивает Нанайцевых, почему они принимают участие в этом бессмысленном бунте, ему объясняют – чтобы не оскотиниться, чтобы себя начать уважать» [Театр, №9, 1991].

📖 Продолжая разговор о Юрии Домбровском.
После смерти писателя (в мае 1978) в журнале «Время и мы», издававшемся в Нью-Йорке, вышла статья Е. Цветкова «Хранитель древностей. Памяти Ю. И. Домбровского». В ней рассказывалась полумифическая история встречи писателя в 1970-х с В. Молотовым в подземном переходе возле книжного киоска в Охотном ряду:

💬 «"Напрасно вас всех там не кончили", – заявил ему восьми­десятилетний маразматик, в котором сегодня вряд ли кто-ни­будь признал бы "дедушку" Молотова. Было это в подзем­ном переходе, возле киоска в Охотном ряду, где он, так же, как и Домбровский, покупал книгу воспоминаний маршала Жукова. Сказал это громко, чтобы восстановить свою справе­дливость в ответ на реплику Домбровского о том, что в лаге­рях сгубили людей больше, чем на войне. Кончилось тем, что старик-лагерник дал в морду другому старику – бывшему советскому властителю, сажавшему в эти лагеря. Потом сожа­лел и смеялся: "Ах, как глупо вышло!". Молоденький лейте­нант милиции был в замешательстве и как поступить – не знал. Однако рассудил справедливо и Домбровского отпус­тил» [Время и мы, №30, 1978, С. 118].

🎥 Трансляцию этого сюжета в перестроечной печати нам не удалось обнаружить, но он стал основой для эпизода документального фильма телеканала «Культура» под названием «"Роман с госужасом". Больше, чем любовь» [2010].

🎧 Мы вспоминали, что 1987 год стал знаковым для группы «Автоматические удовлетворители». Тогда «отцы советского панка» стали членами Ленинградского рок-клуба и выступили в рамках официального фестиваля.

🎥 Через 5 лет, в 1992 году, группа впервые появляется в прямом эфире федерального ТВ и выдаёт один из самых запоминающихся живых концертов в его истории.

Сегодня кажется, что перформанс пьяного Андрея «Свина» Панова, не выговаривающего текст ни одной из своих песен, должен был обернуться скандалом. Однако выступление не вызвало резонанса, о чём вспоминал редактор «Программы А» Григорий Шестаков:

💬 «В 1992 году группа скандально появляется в телевизионном эфире в рамках Программы А». Это русская Википедия.  Слово «скандальное» – лишнее. Концерт «АУ» на «федеральном канале» осенью 1992 года прошел в эфире вполне спокойно. Такое было время. Но запомнился всем. Концерт понравился Петру Мамонову, особенно момент, когда в полупустой студии Свин спускается со сцены и идет к немногочисленным зрителям. <…>
Начало съемки. Спящий на сцене Свин, рядом бутылка молдавского портвейна. И – симпатичная девчонка, такая groupie, с нервно влюбленным взглядом: «встанет, не встанет?» Вот интересно – где она сейчас? Свин лежит несколько минут. А мы не понимаем – в каком он состоянии. И начнется ли съемка. Но встает. Первые аккорды, «Дельтаплан». Добрый, пьяный, беззащитный, забывает слова, но все-таки пробивается от пролога к эпилогу. Кто рядом? Из наших – Венедикт Ерофеев. А еще – Шейн Макгоуэн. Да и все, пожалуй...».