В 1989 году была опубликована повесть Александра Кабакова «Невозвращенец» – сначала в «Искусстве кино», а после в отдельном сборнике под названием «Заведомо ложные измышления». Это произведение было написано на волне ожидания «отката назад» – к временам застоя или даже сталинизма.

Позднее на «Ленфильме» Сергей Снежкин по мотивам повести снял одноименный фильм. В киноверсии «Невозвращенца» идет борьба вокруг готовящегося госпереворота; в повести – бунт уже случился и действие разворачивается в постсоветском мире, точнее – в 1993 году, где царит тотальный хаос и борьба всех против всех, а пространство повседневности и власти заполнено жестокостью и диктатурой.

Неудивительно, что сначала повесть и фильм характеризовались как «трезвые предупреждения», а после августа 1991-го – «пророчествами».

Публикуем фрагмент повести, в котором передается общая атмосфера эпохи после распада страны:

– Вот, радуйтесь, дождались! То, что вы все, вся наша паршивая интеллигенция, так ненавидели, рухнула. Бесповоротно рухнула, навсегда. Аномалия, умертвлявшая эту страну почти век, излечена, лечение было единственно возможным – хирургическое... Ну, и вы полагаете выжить после операции? Да и сама операция хороша, а? Госпитальная хирургия: кровь, ошметки мяса, страх и никакого наркоза, заметьте...

– Если вам так уж полюбился ваш убогий образ, то отвечу. Извольте: мы начали лечение. Длительный, сложный курс терапии. Но последовательности не хватило. А в девяносто втором – метастаз: его превосходительство генерал Панаев. Это – верная смерть. Что же – прикажете ждать, пока этот рак страну сожрет? Или все же хирургия?

– Варварство и идиотизм... Варварство и идиотизм. Как и собственно и отечественная медицина. Все на уровне каменного века. А разве лучше умереть зарезанными, чем естественно?

🎥 Фрагмент к/ф «Невозвращенец» [«Ленфильм», реж. С. Снежкин, 1991]

Стихотворение петербургского общественного деятеля Саши Богданова, написанное в дни августовского путча.

Горбачёв сидит в Крыму
Скучновато одному:
Все товарищи по хунте
Ездят в танках по Кремлю.

А ведь он их обожал!
Он за пугало держал
Пузо, Язова, Крючкова
И тепло им руку жал

А ведь этот подлый Пуго
Напугал нас, как пьянчуга!

За два дня до Договора,
Сбора подписей к нему,
Налетела волчья свора
На пустынный пляж в Крыму

– Где тут бывший Президент,
Пустозвон и диссидент?!

Захватили в плен Раису.
Отобрали телефон.
Не дают звонить Борису
И следят со всех сторон.

Дачу заняли друзья –
В туалет сходить нельзя!

Тут-то вспомнил Михаил
Как он митинги давил!
Как охранкой и спецназом
Из Кремля руководил!

Он за действия спецназа
Не покаялся ни разу.

А теперь Генсека с Раей
Оппозиция спасает!

Анархисты и «ДС»
Под портретами МС
Всюду строят баррикады
Против войск КПСС!

📷 На фото: ленинградцы с транспарантом во время митинга 20 августа 1991 года.

Киргизская версия «Покаяния»

В 1988 году на студии «Киргизфильм» был снят фильм «Восхождение на Фудзияму», основой которого стала одноименная пьеса Ч. Айтматова и К. Мухамеджанова, написаннаяя ещё в 1973 году.

В центре картины дискуссия друзей, прошедших плечом к плечу всю жизнь. После школы они вместе оказались на войне, изменившей всё. Один из друзей был арестован по доносу об антисоветской агитации в стихотворении, написанном на киргизском языке. В подразделении его знали только давние друзья. Этот случай породил призрак внутреннего предательства, преследовавший компанию долгие годы. Разбор полетов спустя десятилетия вскрывает природу людей-теней; а зло, совершенное в далеком прошлом, приводит к трагедии в настоящем.

Режиссер «Восхождения» Б. Шамшиев, провоцируя зрителей и критиков, называл ленту «киргизской версией "Покаяния"» . В критике этот момент неоднократно становился предметом обсуждения. Например:

Когда [говорят о «Восхождении» в контексте] «Покаяния», это совершенно не означает ни подражания, ни эпигонства, да и сама пьеса была написана задолго до фильма Т. Абуладзе. Здесь нет ни сложной символики грузин­ского кадра, ни его прихотливой киноживописи – все пре­дельно просто и лаконично. И действие, начавшись празднич­ным днем на демонстрации, на шумной площади большого южного города, этим же днем и завершается. На горе юности, которую когда-то прозва­ли Фудзиямой. Так что здесь перед нами пример классиче­ского триединства – времени, места и действия. Только не замкнутого пространства, а высокого неба, безграничных горных высот и вольного поле­та птиц. Здесь природа выступает не просто фоном, а ак­тивным действующим лицом, свидетелем и судьей всего происходящего... [Иванова В. «Восхождение на Фудзияму» // Советская культура. 1988. №149 (13 дек.)].

🔗 Youtube
🔗 VKВидео

Помните недавно мы публиковали фрагмент письма, автор которого предложил организовать перестройку кинопроцесса вокруг него?

Теперь это письмо в полнотекстовом формате доступно на сайте дружественного нам проекта «Кинофикация».

«Кинофикация» – это проект исследователей советского кинематографа, которые методологически ориентированы на new cinema history. То есть, акцент делается не на фильме как наборе текстов, стилей и форм, а на организации самого кинопроцесса – истории институтов, инфраструктуры (в частности, тех же кинотеатров) и зрительских практиках.

Подписывайтесь на тг-канал коллег, читайте на их сайте уникальные источники и делитесь своими материалами о советском кино.

🔗 тг-канал «Кинофикации»

🔗 письмо на сайте проекта

Совсем забыл – недавно в блоге Европейского университета на портале «Спортс.ру» была опубликована заметка о первых титульных спонсорах советских футбольных клубов. Его основой стал наш давний пост с документами из ГАРФа.
Спасибо Андрею Садовникову из ЕУ, который довел этот материал до ума.

🔗 Ознакомиться с заметкой можно по ссылке

‼️ Также можно подписаться на тг-канал Европейского

«В самых известных толковых словарях нет слова "прохиндей". Между тем, смысл его понятен каждому»

Герой фильма Виктора Трегубовича и Анатолия Гребнева «Прохиндиада, или Бег на месте» Александр Любомудров – скромный и образованный научный сотрудник. Он не гениальный учёный, и сфера его профессиональных интересов не так важна, поскольку он в совершенстве владеет другой наукой – «наукой дружбы». Именно она и становится его основной работой. Где бы он ни находился – в ресторане, бане или дома – всегда находятся «друзья» с просьбами, которые Сан Саныч стремится выполнить во что бы то ни стало.

Однако он не бескорыстен. У Любомудрова есть собственная система извлечения выгоды. Он не вор и формально чист перед законом. Ему важнее прикарманить чужое расположение и присвоить себе чужие функции. Всё это конвертируется в «левую» дачку или место в аспирантуре (куда набор уже был закрыт), которое, в свою очередь, можно обменять, например, на место для арфистки в консерватории. Так и выстраивается своеобразный «безналичный расчёт».

Любопытна финальная сцена, в которой следователь, оказавшийся в квартире человека «живущего не на свою зарплату», заключает:

Нет. Ничего за ним не числится по нашей линии. Да, что любопытно.

В критике начала перестройки звучали морально-нравственные мотивы, а подобные герои воспринимались как признак ещё не оконченной борьбы с этим социальным явлением.

Авторы фильма развенчивают героя «Прохиндиады...», не оставляя сомнений в нравственной неприглядности его существования. Но означает ли это, что прохиндеи исчезнут, «отомрут» сами по себе? Нет. Бой еще впереди. Сан Саныч потерпел крушение, но отнюдь не сдался, не перестроился. Он ещё вынырнет. И не раз [цит. по: Зоркий А. Бой впереди! // СЭ. 1985. №12].

В 1987 году в журнале «Новый мир» (№10–12) впервые в СССР был опубликован роман Андрея Битова «Пушкинский дом», созданный ещё в 1971 году. Как отмечал один из критиков, автор буквально на год опоздал с завершением работы: если бы он был готов раньше, «ещё проскочил» бы в «Новый мир» при Твардовском. Однако, как нередко случалось в годы «развитого социализма», первая публикация произведения состоялась за рубежом – в американском издательстве «Ардис» в 1978 году.

Перестроечная критика вписала «Пушкинский дом» в контекст общественно-политических дискуссий времени. В романе видели диагноз эпохи, отмечая масштабы нравственной деградации, трусость главного героя Левы Одоевцева, утрату эстетических идеалов, уничтоженных наступлением советской цивилизации. Особое значение имел предпринятый Битовым эксперимент по столкновению классической культурной традиции с советской современностью, устроив актуальной действительности проверку на прочность.

Это не роман-музей, как коварно настаивает автор, а роман-пародия (я пользуюсь термином в тыняновском смысле). Пародийное осмысление русской классики, конечно, не инструмент ее осмеяния, но попытка осмыслить современность в соотнесении с формами культуры прошлого. <...> Формы классического романа не годятся для воплощения зыбкой действительности, хотя происходящее в ней пародирует литературу – так пародирует лермонтовский лермонтовский «Маскарад" массовое гулянье трудящихся, а все бывшие в литературе дуэли – дуэль двух перепившихся сотрудников научного учреждения на музейных, пушкинской поры, пистолетах (цит. по: Латынина А. Дуэль на музейных пистолетах // ЛГ. 1988. №4).

Позднее Марк Липовецкий в книге «Русский постмодернизм» (1997) указал на то, что Битов создал произведение, наследующее традиции русской метапрозы. Ключевая проблема «Пушкинского дома» – симулятивный характер советской действительности, в которой подлинная реальность оказалась подменённой её репрезентациями – образами, не имеющими онтологических оригиналов:

Симуляция реальности в «Пушкинском доме» понимается как духовный механизм всей советской эпохи <...> Символическую роль приобретает эпизод смерти Сталина, вообще знаковый для многих, если не всех «шестидесятников». <...> Однако специфика битовского восприятия состоит в том, что смерть Сталина написана им не как момент освобождения от гнета тирана или, наоборот, тревожных ожиданий новых, непредсказуемых, поворотов колеса истории – но как апофеоз симуляции. В данном случае – симуляции всеобщей скорби. <...>
Послесталинская, оттепельная эпоха, по убеждению автора романа, не только не устранила симуляцию как основополагающее свойство советской реальности, но и усовершенствовало ее – симуляция приобрела более органический и потому более латентный характер.

Чтение «Пушкинского дома» – нелегкий труд. Эта книга, очевидно, не подходит, например, для общественного транспорта. Роман постоянно вовлекает читателя в игру отсылок к русской классике, требующих расшифровки – как с помощью автора, так и путем обращения к справочным материалам.

Комикс студента журфака Томского госуниверситета о походе в столовую Академгородка [газета «Наука», 1990, №9–10]