(назад)
Г. Федотов, «Три столицы». Париж, 1926:
…на земле же идет и поныне борьба двух культур: византийско–русской и польско–украинской. — На фасадах древних церквей археолог читает летопись этой борьбы, но отчетливы и центры культур. Киев с чрезвычайной легкостью срывался со старых насиженных мест, с каждым переломом своей бурной истории. Русский княжеский город на старейшем холме (Кия), украинский Подол с польской крепостью (разрушенной) на Киселевке, русский правительственный центр на Печерске, и современный, всего более еврейский город — Киев, с упадком Одессы, столицы русского еврейства, сливший старые островки и раздававшийся по плоскогорью.
Живописен украинский Киев, нарядно и мило его провинциальное барокко, на Мазепинском Никольском соборе, — увы, безжалостно изрешечённом ядрами гражданской войны — это барокко не лишено и благородства. На Подоле обступает рой почтенных воспоминаний: магистрат с магдебургскими вольностями, Академия Петра Могилы — бурсаками со своими виршами, латынью и сомнительной «философией». Но тут же упраздненный доминиканский монастырь напоминает, что мы в польской провинции: словно в захолустном углу Галиции, куда, сквозь толщу Восточной Европы, доносятся отголоски итальянского и немецкого возрождения. Стойко борются с ополчением, но не могут спастись от полонизмов: в архитектуре, в языке, в богословии. Весь излом современного украинского возрождения уже дан в этом Возрождении XVII века: Малороссия сознает себя, как мятежная Украина, окраина Польши.
Любуясь широкими выкрутасами киевского барокко, как не подосадовать, когда оно облепило, точно слоем жира, стройные, скромные стены княжеских храмов? Как ни дороги воспоминания о национальном пробуждении Украины–Малороссии, они исчезают перед памятью о единственной, великой эпохе Киевской славы. В этой славе все исчезает. Бесчисленные народы, проходившие по этим горам, культуры, сменявшие друг друга, имели один смысл и цель: здесь воссиял крест Первозванного, здесь упало на славяно–варяжские терема золотое небо св. Софии. И этого нам не забыть, пока стоит Русь. Впрочем, в Киеве об этом забыть невозможно. Северянин–великоросс, привыкший к более скромным историческим глубинам, не верит глазам своим, видя в какой сохранности и блеске встречает его византийский и княжеский Киев. Спас на Берестове, Кириллов, Выдубицкий, Михайлов–Златоверхий монастыри стоят — вплоть до самых куполов своих — с XI или XII века, лишь снаружи приукрашенные не в меру ревностной рукой современников Могилы и Мазепы. И венец всему — неповрежденная внутри, девственно чистая св. София.
Не догадывался Федотов, что в борьбе русско-византийского и польско-украинского победит украинско-советское, чему бело-золотая колонна с трезубцем на фоне сталинского Крещатика служит немым свидетелем.
Фото 2004 года.
(вперед)
#exomnipolska
Г. Федотов, «Три столицы». Париж, 1926:
…на земле же идет и поныне борьба двух культур: византийско–русской и польско–украинской. — На фасадах древних церквей археолог читает летопись этой борьбы, но отчетливы и центры культур. Киев с чрезвычайной легкостью срывался со старых насиженных мест, с каждым переломом своей бурной истории. Русский княжеский город на старейшем холме (Кия), украинский Подол с польской крепостью (разрушенной) на Киселевке, русский правительственный центр на Печерске, и современный, всего более еврейский город — Киев, с упадком Одессы, столицы русского еврейства, сливший старые островки и раздававшийся по плоскогорью.
Живописен украинский Киев, нарядно и мило его провинциальное барокко, на Мазепинском Никольском соборе, — увы, безжалостно изрешечённом ядрами гражданской войны — это барокко не лишено и благородства. На Подоле обступает рой почтенных воспоминаний: магистрат с магдебургскими вольностями, Академия Петра Могилы — бурсаками со своими виршами, латынью и сомнительной «философией». Но тут же упраздненный доминиканский монастырь напоминает, что мы в польской провинции: словно в захолустном углу Галиции, куда, сквозь толщу Восточной Европы, доносятся отголоски итальянского и немецкого возрождения. Стойко борются с ополчением, но не могут спастись от полонизмов: в архитектуре, в языке, в богословии. Весь излом современного украинского возрождения уже дан в этом Возрождении XVII века: Малороссия сознает себя, как мятежная Украина, окраина Польши.
Любуясь широкими выкрутасами киевского барокко, как не подосадовать, когда оно облепило, точно слоем жира, стройные, скромные стены княжеских храмов? Как ни дороги воспоминания о национальном пробуждении Украины–Малороссии, они исчезают перед памятью о единственной, великой эпохе Киевской славы. В этой славе все исчезает. Бесчисленные народы, проходившие по этим горам, культуры, сменявшие друг друга, имели один смысл и цель: здесь воссиял крест Первозванного, здесь упало на славяно–варяжские терема золотое небо св. Софии. И этого нам не забыть, пока стоит Русь. Впрочем, в Киеве об этом забыть невозможно. Северянин–великоросс, привыкший к более скромным историческим глубинам, не верит глазам своим, видя в какой сохранности и блеске встречает его византийский и княжеский Киев. Спас на Берестове, Кириллов, Выдубицкий, Михайлов–Златоверхий монастыри стоят — вплоть до самых куполов своих — с XI или XII века, лишь снаружи приукрашенные не в меру ревностной рукой современников Могилы и Мазепы. И венец всему — неповрежденная внутри, девственно чистая св. София.
Не догадывался Федотов, что в борьбе русско-византийского и польско-украинского победит украинско-советское, чему бело-золотая колонна с трезубцем на фоне сталинского Крещатика служит немым свидетелем.
Фото 2004 года.
(вперед)
#exomnipolska
Главная железнодорожная достопримечательность Чувашии – заброшенный Мокринский мост. Наши дни.
#exomnirail
#железнодорожныйчетверг
#exomnirail
#железнодорожныйчетверг
Ого, какое богатство!
Telegram
Москва. Детали
Важное про сохранившиеся дома с галереями («галдарейками») — это дореволюционные жилые дома, в которых люди в квартиры попадали с лестниц, выходящих на улицу (без привычных нам подъездов). Так было дешевле строить.
Недавно услышал, как на Хитровской площади…
Недавно услышал, как на Хитровской площади…
На заметку маркетологам, желающим взять на крючок лично меня:
Вижу издалека ПИПИН какой-то. Короткий, что ли, думаю. Пригляделся — Липин бор. Опа, это же там, где переправа через Шексну, кайфовейшие места, надо брать! Вологодский, дизайн норм, достаточно твердый на ощупь, ну все, точно надо брать.
Пармезан, кстати, оказался что надо.
Вижу издалека ПИПИН какой-то. Короткий, что ли, думаю. Пригляделся — Липин бор. Опа, это же там, где переправа через Шексну, кайфовейшие места, надо брать! Вологодский, дизайн норм, достаточно твердый на ощупь, ну все, точно надо брать.
Пармезан, кстати, оказался что надо.
А вот чудесный пример преемственности, невзирая на времена и политические режимы. Покровский храм в подмосковном Черкизово построен в 1903 г., ограда — в 1953-м, о чем имеется табличка — все указывает на то, что повешена тогда же.
Уголок малоизвестных прародителей знаменитых потомков в музее на авианосце Intrepid (2019).
McDonnell F3H-2N (F-3B) Demon и Grumman (WF-2) E-1B Tracer.
Ну правда же, куда менее знаменитые экземпляры, чем «Фантом» и «Хокай»? Но достаточно милые.
#exomniair
#авиасуббота
McDonnell F3H-2N (F-3B) Demon и Grumman (WF-2) E-1B Tracer.
Ну правда же, куда менее знаменитые экземпляры, чем «Фантом» и «Хокай»? Но достаточно милые.
#exomniair
#авиасуббота
Справедливости ради, на этом древе народов с «Боровицкой» самый цивильный — белорус. Все остальные — фольклорные, включая великоросса.
(назад)
Лето 2004-го было таким… bittersweet. Никогда еще мне не было кайфово просто от того, что я могу провести два месяца в России. Оказалось, что можно прийти на старую работу и продолжить работать как ни в чем не бывало. Частенько снится сон, что я недосдал какой-то экзамен в школе и взрослым вынужден возвращаться туда, чтобы получить какую-то оценку, без которой, как выясняется, никак нельзя. Наяву было что-то подобное. Я вернулся в обычную жизнь, а та, с вредными преподами, чиновниками ужондов и рябчуками, казалась сном.
Пока меня не было, в РИА Новости поселилось ИноСМИ. Это было легендарное огневское ИноСМИ, своим уникальным вайбом обязанное одному человеку (человеку этому шлю свой пламенный привет 🔥🔥). Мне предложили попробоваться, предупредив, что отбор очень строгий (поскольку бывшие коллеги меня читают, соврать не дадут). Короче, я его прошел, и работа на ИноСМИ оказалась крутейшим опытом, дав возможность переводить то, что было интересно мне самому и полезно для работы над диссертацией, – да еще и следить за реакцией аудитории.
Грустинка была связана с ощущением того, что я теряю время. Пока я «учусь в Европе», люди делают карьеры, обеспечивают себя жильем. В Москве было очень хорошо. А мое польское приключение было какой-то необъяснимой дорогой причудой: каждый день там отдалял меня от нормальной жизни здесь. Посещала мысль не возвращаться. Но надо было довести дело до конца.
От лета 2004-го не сохранилось фотографий. Но помню это чувство: утром садишься на наше, русское метро и едешь на нашу, русскую работу. Говоришь по-русски – и ничей кривой взгляд на тебя не упадет. И удивляешься, что люди не понимают своего счастья. То, что у меня есть еще какая-то жизнь, за 1317 километров отсюда, и в нее – как в сон – скоро надо будет возвращаться, казалось какой-то нелепицей.
Порой думаю: а как бы я относился ко всему этому, если бы поехал в Польшу шестью, семью, десятью годами ранее? Году в 1991-м мой одноклассник – кажется, сын военного – декламировал, явно с подачи взрослых: «А я в Варшаву, домой, хочу, я так давно не видел МАСЛА». Впоследствии с маслом, конечно, проблем не было, но, сдается мне, я попал в Польшу в удачный для культивирования патриотических инстинктов период. Можно было бы мириться с очевидными недостатками жизни в Польше, если бы дома было хуже.
Но в Москве 2004-го было хорошо (а сейчас в сто раз лучше). Если чего-то не хватало, то это урбанины/благоустройства/комфортной городской среды – всего того, что уже было в Варшаве, а в Москве появится только при Собянине и будет донельзя раздражать уважаемых Коренных Москвичей, как свидетельствуют комментарии к этому посту.
А да, еще из минусов: в России шла война, и Москва была одним из ее главных фронтов.
Терактов было столько, что я сейчас смотрю на список и понимаю, что некоторые тогда даже не попадали в поле зрения. Пик волны террора был достигнут как раз к концу лета 2004 года: взрывы самолетов, бомба на Рижской, и, наконец, Беслан. Странно, что ни страха, ни паники это не вызывало – только раздражение. Еще больше злила мысль о том, что предстоит вернуться в страну, где поддержка террористов считается хорошим тоном. По крайней мере, среди образованного класса – глубинный народ смотрел на дело иначе, о чем уже писал.
#exomnipolska
(вперед)
Лето 2004-го было таким… bittersweet. Никогда еще мне не было кайфово просто от того, что я могу провести два месяца в России. Оказалось, что можно прийти на старую работу и продолжить работать как ни в чем не бывало. Частенько снится сон, что я недосдал какой-то экзамен в школе и взрослым вынужден возвращаться туда, чтобы получить какую-то оценку, без которой, как выясняется, никак нельзя. Наяву было что-то подобное. Я вернулся в обычную жизнь, а та, с вредными преподами, чиновниками ужондов и рябчуками, казалась сном.
Пока меня не было, в РИА Новости поселилось ИноСМИ. Это было легендарное огневское ИноСМИ, своим уникальным вайбом обязанное одному человеку (человеку этому шлю свой пламенный привет 🔥🔥). Мне предложили попробоваться, предупредив, что отбор очень строгий (поскольку бывшие коллеги меня читают, соврать не дадут). Короче, я его прошел, и работа на ИноСМИ оказалась крутейшим опытом, дав возможность переводить то, что было интересно мне самому и полезно для работы над диссертацией, – да еще и следить за реакцией аудитории.
Грустинка была связана с ощущением того, что я теряю время. Пока я «учусь в Европе», люди делают карьеры, обеспечивают себя жильем. В Москве было очень хорошо. А мое польское приключение было какой-то необъяснимой дорогой причудой: каждый день там отдалял меня от нормальной жизни здесь. Посещала мысль не возвращаться. Но надо было довести дело до конца.
От лета 2004-го не сохранилось фотографий. Но помню это чувство: утром садишься на наше, русское метро и едешь на нашу, русскую работу. Говоришь по-русски – и ничей кривой взгляд на тебя не упадет. И удивляешься, что люди не понимают своего счастья. То, что у меня есть еще какая-то жизнь, за 1317 километров отсюда, и в нее – как в сон – скоро надо будет возвращаться, казалось какой-то нелепицей.
Порой думаю: а как бы я относился ко всему этому, если бы поехал в Польшу шестью, семью, десятью годами ранее? Году в 1991-м мой одноклассник – кажется, сын военного – декламировал, явно с подачи взрослых: «А я в Варшаву, домой, хочу, я так давно не видел МАСЛА». Впоследствии с маслом, конечно, проблем не было, но, сдается мне, я попал в Польшу в удачный для культивирования патриотических инстинктов период. Можно было бы мириться с очевидными недостатками жизни в Польше, если бы дома было хуже.
Но в Москве 2004-го было хорошо (а сейчас в сто раз лучше). Если чего-то не хватало, то это урбанины/благоустройства/комфортной городской среды – всего того, что уже было в Варшаве, а в Москве появится только при Собянине и будет донельзя раздражать уважаемых Коренных Москвичей, как свидетельствуют комментарии к этому посту.
А да, еще из минусов: в России шла война, и Москва была одним из ее главных фронтов.
Терактов было столько, что я сейчас смотрю на список и понимаю, что некоторые тогда даже не попадали в поле зрения. Пик волны террора был достигнут как раз к концу лета 2004 года: взрывы самолетов, бомба на Рижской, и, наконец, Беслан. Странно, что ни страха, ни паники это не вызывало – только раздражение. Еще больше злила мысль о том, что предстоит вернуться в страну, где поддержка террористов считается хорошим тоном. По крайней мере, среди образованного класса – глубинный народ смотрел на дело иначе, о чем уже писал.
#exomnipolska
(вперед)
Telegram
дугоизлазни акценат
(назад)
Г. Федотов, «Три столицы». Париж, 1926:
…на земле же идет и поныне борьба двух культур: византийско–русской и польско–украинской. — На фасадах древних церквей археолог читает летопись этой борьбы, но отчетливы и центры культур. Киев с чрезвычайной…
Г. Федотов, «Три столицы». Париж, 1926:
…на земле же идет и поныне борьба двух культур: византийско–русской и польско–украинской. — На фасадах древних церквей археолог читает летопись этой борьбы, но отчетливы и центры культур. Киев с чрезвычайной…
В тему польских мемуаров – Tatra T3 из Киева. Правда, не 2004, а 2008.
#exomnitram
#трамвайныйвторник
#exomnitram
#трамвайныйвторник
(назад)
Об одной из поездок по маршруту Варшава – Москва – Варшава сложил весной 2004 года небольшой рассказ, фрагменты которого сегодня хочу впервые предать гласности:
«Dabriesta!»
…мы пребываем на станции Тересполь, откуда через час уедем в Брест знаменитым «спиртовозом». На вокзале нечасто услышишь польскую речь – обычно люди подходят к окошку фразы и говорят просто и незатейливо: «Dabriesta!» (видимо, так, латиницей, это должна воспринимать кассирша). И получают свой билет, «не подлежащий возврату». Да никто и не собирается его возвращать. […]
Подают истерзанный таможенными досмотрами синий вагон Беларускае Чыгункi, проходят польские пограничники, мы трогаемся и неторопливо проплывем над Бугом. Когда я первый раз пересекал эту границу (с той стороны, разумеется!) в душном человеконенавистническом купе поезда Москва-Берлин, сердце замирало при виде клубов пара над пограничной рекой. Прямо как у Марыйки и Володи, героев знаменитого самоучителя польского языка Дануты Василевской. Еще бы – легендарный Брест, с которым сравниться мог разве только Чоп. Здесь кончалась одна шестая часть суши, а в существовании остальных пяти усомнился в конце-концов даже Остап Бендер, с его-то воображением! Что уж говорить о рядовых советских гражданах... Но вот теперь я даже не выглядываю в окно – до того привычен этот пейзаж. Вечерний спиртовоз до Бреста – это, граждане, не то, что утренний спиртовоз до Тересполя. Ажиотажа никакого, нет слезных просьб перевезти через границу пару бутылок водки и два блока – «вам можно, вы не местные!» – польские таможенники абсолютно не интересуются тем, что вывозят из их страны, а потому не ломают вагон, вытаскивая запрятанные между стенками пачки сигарет. Скорбный поезд, ставший контрабандистом по вине дурной компании.
Солнце остается за Бугом, а мы, с Божией помощью, прибыли в Брест, для кого-то – «зловещий Брест-Литовск». В какой раз удивляем белорусских таможенников тем, что мы «там» учимся и везем учебники, а не дубленки. Бежим в обменник, затем в кассы и хватаем билеты на московский поезд. Именно так, бежим и хватаем, такая уж закалка. Чаще всего оказывается, что торопиться было необязательно и, пережившие трансграничный стресс, – в чем друг другу не признаемся – растягиваемся на полках купе. Из тех 217 километров, что мы проехали, самыми трудными были последние пять. Впереди 1100, но они будут легкими и приятными – я засну под Минском, а проснусь под Москвой. […]
На фото – автор в Бресте в январе 2004 г.
#exomnipolska
(вперед)
Об одной из поездок по маршруту Варшава – Москва – Варшава сложил весной 2004 года небольшой рассказ, фрагменты которого сегодня хочу впервые предать гласности:
«Dabriesta!»
…мы пребываем на станции Тересполь, откуда через час уедем в Брест знаменитым «спиртовозом». На вокзале нечасто услышишь польскую речь – обычно люди подходят к окошку фразы и говорят просто и незатейливо: «Dabriesta!» (видимо, так, латиницей, это должна воспринимать кассирша). И получают свой билет, «не подлежащий возврату». Да никто и не собирается его возвращать. […]
Подают истерзанный таможенными досмотрами синий вагон Беларускае Чыгункi, проходят польские пограничники, мы трогаемся и неторопливо проплывем над Бугом. Когда я первый раз пересекал эту границу (с той стороны, разумеется!) в душном человеконенавистническом купе поезда Москва-Берлин, сердце замирало при виде клубов пара над пограничной рекой. Прямо как у Марыйки и Володи, героев знаменитого самоучителя польского языка Дануты Василевской. Еще бы – легендарный Брест, с которым сравниться мог разве только Чоп. Здесь кончалась одна шестая часть суши, а в существовании остальных пяти усомнился в конце-концов даже Остап Бендер, с его-то воображением! Что уж говорить о рядовых советских гражданах... Но вот теперь я даже не выглядываю в окно – до того привычен этот пейзаж. Вечерний спиртовоз до Бреста – это, граждане, не то, что утренний спиртовоз до Тересполя. Ажиотажа никакого, нет слезных просьб перевезти через границу пару бутылок водки и два блока – «вам можно, вы не местные!» – польские таможенники абсолютно не интересуются тем, что вывозят из их страны, а потому не ломают вагон, вытаскивая запрятанные между стенками пачки сигарет. Скорбный поезд, ставший контрабандистом по вине дурной компании.
Солнце остается за Бугом, а мы, с Божией помощью, прибыли в Брест, для кого-то – «зловещий Брест-Литовск». В какой раз удивляем белорусских таможенников тем, что мы «там» учимся и везем учебники, а не дубленки. Бежим в обменник, затем в кассы и хватаем билеты на московский поезд. Именно так, бежим и хватаем, такая уж закалка. Чаще всего оказывается, что торопиться было необязательно и, пережившие трансграничный стресс, – в чем друг другу не признаемся – растягиваемся на полках купе. Из тех 217 километров, что мы проехали, самыми трудными были последние пять. Впереди 1100, но они будут легкими и приятными – я засну под Минском, а проснусь под Москвой. […]
На фото – автор в Бресте в январе 2004 г.
#exomnipolska
(вперед)
(назад)
[…] Итак, настало время возвращаться. На сердце легко – мы были дома! - но дорога, как я и предупреждал вначале, довольно трудна. Мы облегчаем себе жизнь тем, что приезжаем в Брест в час дня, а не в шесть утра, как это было в самый первый раз. Но вот в чем проблема – что же делать четыре часа, что остаются до отправления вечернего «спиртовоза» за границу. Самое логичное – любоваться брестскими красотами, легендарной крепостью, в частности. Только вот в последнюю нашу поездку мы поступили иначе, а именно, отправились на автовокзал, где оказалось, что ближайший транспорт за границу уходит в 16:10. Подозрительного вида личности манят в Пинск, Лунинец, Кобрин и Давид-Городок, но нам нужна Варшава, только Варшава. Автобус в Варшаву отправляется в девять вечера, а едет целую ночь, что нам совсем не походит. Зато имеется маршрут Брест – Бяла-Подляска, на который мы и берем билеты. […]
Cидим в баре «Вояж» и вкушаем корейскую лапшу быстрого приготовления, быстро приготовленную при помощи брестского кипятка, выделенного человеколюбивой барменшей. Из новостей местного радио узнаем, что трудящиеся Брестчины собрали невиданный урожай еловых шишек – ну как не порадоваться. Так дожидаемся отправления автобуса.
Автобус был знатный, рейсовый, с надписью „PKS Biała Podlaska” на борту. А пассажиров вез всего четверо – двух граждан России и двух – Армении. Редкий случай – водитель оказался моим тезкой (такие имена пожалуй что только в Подлясье и сохранились) да и в остальном неплохим человеком. Если при автостопе пассажир развлекает водителя, то здесь было ровным счетом наоборот. Пан Антек не только много и с удовольствием говорил (в том числе о своих рейсах с польской мебелью до самого Саратова), но и устроил хэппенинг «подход к таможне с лаской». На газовой горелке кипятил воду, молниеносно разливал чай по пластиковым стаканчикам, и летел к таможенному домику. За это его пропускали без очереди. Однако, несмотря на то, что уже почти все сотрудники пропускного пункта попивали чаек пана Антка, нам пришлось подождать еще три часа. Даже солнце зашло, какая досада.
А потом… Мы перелетели через Буг, и без единой остановки пронеслись 37 километров до Бял… ага, до города Бяла-Подляска. Удивительное название – состоит из двух прилагательных, которые и склоняются, как положено польским прилагательным. Но по-русски-то не видно, что это прилагательные! Даже не все поляки об этом догадываются. Оттого и мучения: до Бялы-Подляски, до Бялой-Подляской… до Белой Подлесской, что ли? Говорят, что правилен антинаучный вариант «до Бялой Подляски».
Деньги, которые вложил Европейский Союз в эту дорогу, не пропали зря. Наверное, нигде в мире такого больше нет – прекрасная трасса, по сторонам которой стоят рекламные щиты на все том же русском языке*. Предлагают шины и окна, гостиницу и закусочную. Забавно, что в другом пограничном регионе Европейского Союза, на востоке Эстонии, где эстонского языка не знает процентов семьдесят населения, не увидишь на дороге ни одного русского слова… Ценя заботу пана Антка, мы с удовольствем согласились провезти для него через границу классические две бутылки водки и два блока сигарет. За это он нас довез до самого Бяло-Подлясского вокзала. […]
* Типа в России тогда не было хороших дорог , поэтому такого «нигде в мире больше нет». О состоянии дорог я знал только понаслышке, но еще не умел тогда помалкивать о том, в чем не разбираюсь. На фото Варшава в феврале 2004 г.
#exomnipolska
(вперед)
[…] Итак, настало время возвращаться. На сердце легко – мы были дома! - но дорога, как я и предупреждал вначале, довольно трудна. Мы облегчаем себе жизнь тем, что приезжаем в Брест в час дня, а не в шесть утра, как это было в самый первый раз. Но вот в чем проблема – что же делать четыре часа, что остаются до отправления вечернего «спиртовоза» за границу. Самое логичное – любоваться брестскими красотами, легендарной крепостью, в частности. Только вот в последнюю нашу поездку мы поступили иначе, а именно, отправились на автовокзал, где оказалось, что ближайший транспорт за границу уходит в 16:10. Подозрительного вида личности манят в Пинск, Лунинец, Кобрин и Давид-Городок, но нам нужна Варшава, только Варшава. Автобус в Варшаву отправляется в девять вечера, а едет целую ночь, что нам совсем не походит. Зато имеется маршрут Брест – Бяла-Подляска, на который мы и берем билеты. […]
Cидим в баре «Вояж» и вкушаем корейскую лапшу быстрого приготовления, быстро приготовленную при помощи брестского кипятка, выделенного человеколюбивой барменшей. Из новостей местного радио узнаем, что трудящиеся Брестчины собрали невиданный урожай еловых шишек – ну как не порадоваться. Так дожидаемся отправления автобуса.
Автобус был знатный, рейсовый, с надписью „PKS Biała Podlaska” на борту. А пассажиров вез всего четверо – двух граждан России и двух – Армении. Редкий случай – водитель оказался моим тезкой (такие имена пожалуй что только в Подлясье и сохранились) да и в остальном неплохим человеком. Если при автостопе пассажир развлекает водителя, то здесь было ровным счетом наоборот. Пан Антек не только много и с удовольствием говорил (в том числе о своих рейсах с польской мебелью до самого Саратова), но и устроил хэппенинг «подход к таможне с лаской». На газовой горелке кипятил воду, молниеносно разливал чай по пластиковым стаканчикам, и летел к таможенному домику. За это его пропускали без очереди. Однако, несмотря на то, что уже почти все сотрудники пропускного пункта попивали чаек пана Антка, нам пришлось подождать еще три часа. Даже солнце зашло, какая досада.
А потом… Мы перелетели через Буг, и без единой остановки пронеслись 37 километров до Бял… ага, до города Бяла-Подляска. Удивительное название – состоит из двух прилагательных, которые и склоняются, как положено польским прилагательным. Но по-русски-то не видно, что это прилагательные! Даже не все поляки об этом догадываются. Оттого и мучения: до Бялы-Подляски, до Бялой-Подляской… до Белой Подлесской, что ли? Говорят, что правилен антинаучный вариант «до Бялой Подляски».
Деньги, которые вложил Европейский Союз в эту дорогу, не пропали зря. Наверное, нигде в мире такого больше нет – прекрасная трасса, по сторонам которой стоят рекламные щиты на все том же русском языке*. Предлагают шины и окна, гостиницу и закусочную. Забавно, что в другом пограничном регионе Европейского Союза, на востоке Эстонии, где эстонского языка не знает процентов семьдесят населения, не увидишь на дороге ни одного русского слова… Ценя заботу пана Антка, мы с удовольствем согласились провезти для него через границу классические две бутылки водки и два блока сигарет. За это он нас довез до самого Бяло-Подлясского вокзала. […]
* Типа в России тогда не было хороших дорог , поэтому такого «нигде в мире больше нет». О состоянии дорог я знал только понаслышке, но еще не умел тогда помалкивать о том, в чем не разбираюсь. На фото Варшава в феврале 2004 г.
#exomnipolska
(вперед)
Поскольку в польских мемуарах вспоминаю Москву нулевых, сегодня в рубрике #автомобильнаясреда прошлогодний пост.
Ну просто рубрики такой еще не было тогда.
#exomnicar
Ну просто рубрики такой еще не было тогда.
#exomnicar
Telegram
дугоизлазни акценат
Все-таки, цифровая фотография – великое дело. Отсутствие необходимости экономить пленку создало небывалые возможности по документированию реальности. Вот, например: упорядочиваю старые фото, добрался до 2007 г. Никто никогда не разбирал эти снимки, никто…