Крест в Спасо-Прилуцком монастыре. Под ним покоятся человеческие останки, найденные при восстановлении монастыря в 90ые. Возможно, что в монастыре в 30ые годы расстреливали.

Спасо-Прилуцкий монастыря в 29-30-х годах был превращен в пересыльный пункт для спецпереселенцев. Для раскулаченных, попросту говоря.

Мужчина проходит на территорию и, показывая своим попутчикам на здание братско-больничного корпуса, говорит:
– Здесь мы жили, на втором этаже, ничего не изменилось почти.
Этот мужчина – Рафаил Лаврентьевич Адлер, по происхождению немец, предки которого переселились на Украину еще при Екатерине II. В двадцатые годы нашего века жили под Одессой большой дружной семьей. Отец – Лаврентий Яковлевич, мать – Агафья Андреевна и одиннадцать детей, в том числе и маленький Рафаил, который был в семье предпоследним.
Отец был учителем, человеком всесторонне образованным, но и в крестьянском хозяйстве толк знал. Все вместе дружно обрабатывали свой земельный надел. Имели двух лошадей, двух коров – хорошее подспорье, не так уж и много для такой огромной семьи. Весь надел, впрочем, обрабатывать не удавалось, не хватало сил. И нанять работников было не на что. Хоть и не голодали Адлеры тогда, но лишних средств не имели тоже.
Так было до 29-го года, когда попали они в списки подлежащих раскулачиванию. Как это могло случиться? Да очень просто. Две коровы, две лошади – уже предмет для зависти. То, что немцы и дети, в основном, на своем природном наречии говорят, – прекрасный повод для неприязни. И, в довершение ко всему, хозяин – интеллигент.

– Привезли нас с родителями сюда в декабре 1929 года, – рассказывает Рафаил Лаврентьевич. – Четверых моих братьев, тех, кто были постарше, сразу же отправили дальше по этапу. А мы провели в монастырских стенах долгие и мучительные полгода – до мая 30-го.
Нары в корпусе стояли очень плотно и в три яруса. Воздух от такого скопления людей всегда стоял очень спертый. Мне, мальчишке, казалось тогда, что здесь и топить не надо – люди достаточно надышат. И все-таки многим переселенцам не хватило места под крышей. Среди нас были татары – большинство из них так и жили на улице – у костров грелись.
Смерть ни на шаг не отходила от несчастных, сбитых в плотную кучу людей, ежедневно задавая работы мужчинам, знакомым со столярным ремеслом. Они делали гробы: простые, нетесаные, отличающиеся друг от друга только размером. Маленьких требовалось больше, потому что каждый день умирало более десятка детей. Сейчас Рафаил Лаврентьевич не помнит, что за эпидемия гуляла тогда по монастырю, помнит только штабеля гробов во дворе.
– Из нашей семьи, однако, никто не заболел, и я все эти полгода, несмотря на недоедание, оставался абсолютно здоров. Благодаря этому, других детей выручал часто. Дело в том, что за многими приезжали родственники со всех концов страны. Иногда им отдавали маленьких детей, но только в том случае, если дети были абсолютно здоровы. Здоровых же, таких, как я, было очень немного. Вот я и проходил вместо них освидетельствования в больнице для переселенцев, которая была тут же на территории монастыря.
Думаю, что таким образом мне удалось спасти жизнь многим своим сверстникам – они наверняка умерли бы, оставаясь в этих стенах. Через врачей ежедневно проходило огромное количество маленьких переселенцев, какое-то время это позволило мне безнаказанно выполнять подобные просьбы. И все-таки вскоре меня начали узнавать.
Невольно задумаешься: почему не отдавали именно больных детей? Казалось бы, должно быть наоборот – если заболел ребенок, пусть его родственники выхаживают.
Ведь власти отлично понимали, что в условиях пересыльного пункта больного ждет неминуемая смерть. Видимо, отпускать. нездоровых и измученных – значило по-своему рассекретить тяжелейшие условия жизни в монастырских стенах. Так и соблюдалась секретность, стоившая сотен человеческих жизней.

(Продолжение)
-В возрасте 5-6 лет я был свидетелем того, как конвоировали прибывших по железной дороге людей, как их в то время называли «лишенцев», в Прилуцкий монастырь, – вспоминает Гусев, житель города Вологды. – Колонна была очень большая, шириной во всю проезжую часть дороги. Впереди шли солдаты с собаками, а сзади – с винтовками.
Так же и с обеих сторон колонны.
Потом я не раз слышал от матери, которая посещала Прилуцкую церковь, что вот и сегодня опять много хоронили детей. По нескольку гробов в одну могилу. Место их захоронения было при входе на кладбище. В дальнейшем я и видел холмики неухоженных могил без каких-либо памятников. Сейчас на этих местах уже похоронены люди, умершие в послевоенные годы.
А.П. Долгова, одна из старожилов д. Прилуки, тоже хорошо помнит события того времени:
– Ужас! Ужас, что было! Лишенцев на лошадях везли из Вологды, весь монастырь был загроможден. Когда с едой плохо было, умирало много деток. На кладбище их хоронили, не найти теперь ни креста, ни холмика. Голодали тогда все. И в селе тоже нелегко было. Выселенцы, кто мог, меняли свою одежду на картошку и хлеб. Были среди них и посостоятельнее люди, запаслись в дорогу салом – так сало на хлеб меняли, а чаще всего просить выходили милостыню.

О других свидетельствах, как монастырь был превращён в перевалочный пункт-тюрьму для спецпереселенцев-обычных крестьян или так называемого раскулаченного крестьянства-читайте по ссылке

https://www.booksite.ru/vologda_sovet/1929-1941_215.html?ysclid=mdlt76izq730816940