История науки по-пацански. Выпуск 10: как Эйнштейну «Нобеля» не давали

Давным-давно в одной научной галактике в семье хозяина предприятия «Пух и Перья» (ну, положим, называлось оно иначе, но производило именно их) родился человек, который потом разнес в пух и перья современную ему физику. Не сам, конечно, помогли ему, но факт остается фактом - Альберт Эйнштейн наворотил в физике многое.

При этом выделываться и мифы о себе создавать наш герой любил с детства. Вот, например, учился сначала в немецкой школе, а закончил швейцарскую школу. И никому не сказал, что в Германии оценивают всех по 10-балльной шкале, а в Швейцарии - по 6-балльной. Ну это ему коучи из будущего занесли, чтобы можно было говорить - вон, смотрите, даже у Эйнштейна было 6 по физике и математике, а это твердый трояк по-нашему, платите мне денежки и ваш сын станет гением! Если б все знали, что Алик учился на 4-5 по-нашему, - где таки мистика, где таки сострадание непризнанному гению!

Тем не менее, факт: в 1905 году 26-летний почти никому неизвестный хрен публикует три статьи, которые создают Специальную теорию относительности, основы квантовой теории и перетряхивают всю статфизику. Поэтому в историю науки год вписали как «Год, когда все физики охренели», но потом передумали, зачеркнули и написали Annus Mirabilis - год чудес.

Шли годы, смеркалось. Эйнштейн через 10 лет создал Общую теорию относительности, и, в общем, постоянно ставил Нобелевский комитет в неудобную позу - с одной стороны, ясно, шо гений. С другой стороны, давать премию за ЭТО (ну ок, за ОТО и СТО) - это положить болт на завещание Нобеля, который говорил о пользе для человечества. Хорошо еще, что Первая мировая какое-то время позволила вообще не присуждать премию. Но в 1921 году ситуация стала совсем фиговой: номинируют почти только Эйнштейна - с одной стороны. С другой, в Нобелевском комитете появился совсем уж редкий гад - лауреат по физиологии и медицине (ну ошиблись с наукой) физик Альвар Гульстранд.

Оптик Гульстранд получил своего «Нобеля» за работы по оптике глаза и был совсем старорежимен. Всю эту новую физику, планка-шманка, гейзенберга-фихтенгольца не переносил на дух. И вот, когда комитет собрался выбирать лауреата 1921 года, он заверещал: «Эйнштейн никогда не должен получить Нобелевскую премию, даже если весь остальной мир потребует этого». Ну, если б только заверещал - ладно, но он же еще в устав премии и в завещание тычет. А на дворе не 2021, а 1921. Ни спутников, ни GPS, которые на практике теорию относительности используют, еще и в проекте нет. И вот шо делать? Не дать Эйнштейну, а дать кому-то левому - волками позорными прослывешь, дать - этот швед беснуется и пальчиком в документы тычет…

Кто-то умный (ученые все же) нашелся: а давайте… никому не дадим! Я читал устав, так можно. Возьмем год на подумать, а там - или ишак, или падишах.

В итоге в 1921 году лауреата не назвали, а через год и на этот болт нашлась контрагайка. Среди одной из заявок с номинацией Эйнштейна нашлась та, которая была не за теорию относительности, а за фотоэффект.

Йоу, сказали физики. Солнечные батареи - это круто! Мы же в Швеции, будущей родине Греты Тунберг - и ты, товарищ Гульстранд, вот попробуй что сказать против нашей Греты или зеленой повесточки. Потомки проклянут!

Пришлось Гульстранду заткнуться, а Нобелевскому комитету дать таки Эйнштейну премию. За фотоэффект. А карандашом дописали: «и потому, что молодец». Как Квартет И наградил генерала Бурдуна. Не, конечно, на церемонии звучало «за выдающиеся заслуги в теоретической физике», но мы-то с вами понимаем…

На фото: Эйнштейн, его аттестат по шестибалльной шкале и портрет Альвара Гульстранда.

История науки по-пацански. Выпуск 14: Петр I, Академия и задница Европе

Давным-давно в одной пока еще нифига не научной России жил молодой человек. Работал он царем. Ну а что, работа как работа: папа его был царь, дед был царь, старший брат был царь, еще один старший брат - тоже был царь. Даже сестра его Софья тоже как-то в этом направлении что-то делала, пришлось ее в монастырь того-с. А как стал царем самовластно - то все плюшки: и в солдатиков поиграть, причем в живых - так Семеновский и Преображенский полки появились, и кораблики построить - в натуральную величину, а поскольку «Звезды» или Rewell тогда еще не было, то все сам, все сам.

И поскольку, в отличие от Буратино, которого воспитывали «когда папа Карло, а когда никто», Петра не воспитывал никто, в школу он не ходил, а манеры в основном старшим вдалбливали, ему удалось сохранить детское любопытство и желание учиться до конца жизни. Для царя интерес к наукам - огромный плюс, но вот беда - науки в России не было. Ну а если нет, надо импортировать. Китай тогда только чай мог поставлять, Штаты отказали - там еще три четверти века Декларации независимости ждать. Как ни крути - придется идти в Европу.

Отдадим должное юному Петру - мозг он имел с самого начала, и как ни бухал, его не пропил. В результате первое, что он сделал - добыл загранксиву на Петра Михайлова, и поехал типа инкогнито по этим вашим Европам собирать данные. Ну и просто пошариться, пивка попить да и европеек за мягкое потрогать - любил это дело наш царь. И мы его даже не можем осуждать.

Товарищи в Европе сделали вид, что понятия не имеют, шо за Петр ростом два ноль четыре в составе посольства по Европе шарится, но, само собой, стали пытаться что-то с этого варвара поиметь.

Тогда же, давным-давно, в дофига научной Европе жил математик Готфрид Лейбниц. И прознав, что в дикой России новый взбалмошный диковинный царь, да еще по Европе шарится, быстро смекнул - он же неотесанный варвар. А мне тут, в Европе, наукой заниматься нифига не алле. ПНФ (прусский научный фонд) гранты зажимает, а если дает - то отчетами мучает, князья тоже все больше по музыке и войнушкам.

А тут - прям белый лист. Дай-ка я скажу Петру сделать Академию наук, выпишем всех моих корешей в Россию на мегагранты, а мне - пост главы Академии и суперпупермегагрант! И влияние на всю политику Петра заодно. Ну и то ли пересекся где-то с Петром, то ли просто записочку передал, но мысль у Петра появилась. Вряд ли только благодаря Лейбницу, но…

И потом они и встречались, и переписывались, и Академию Петр таки сделал. Но есть два «но».

Во-первых, он объехал кучу научных учреждений по Европе, посмотрел, как и чего. Заглянул в Парижскую академию - и настолько произвел впечатление на тамошних академиков, что они дружно избрали Петра в свои члены - так появился академик, который до конца жизни писал с ошибками.

Но Петр решил, что нам нужно сразу и Академия, и Университет, но давайте назовем это Академией, чтобы Университет Ломоносову оставить - а то что он будет с Шуваловым основывать-то?

А во-вторых, он, конечно, Лейбница слушал, записки его принимал, и на публике делал вид, что верит, что математик исключительно «за науку», и ничего для себя. А Остерману за очередным пивом (европейским, поди), заявил: «Мы возьмем все лучшее от Европы, «Мы возьмем у Европы все полезное, а потом повернемся к ней задом». Потрясающий был человечище!

На портретах: Лейбниц и Петр I