В третьей главе автор на широчайшей палитре фактов опровергает ещё один миф о России — будто нам генетически «противопоказана» демократия, а в Европе она «прописалась» с античных времен. В Великобритании только по результатам реформы 1832 года к голосованию на выборах в парламент допустили 9 процентов населения. А в Новое время европейские парламенты, как и наши Земские соборы, были местом согласования интересов между сословиями, сеньорами, городами и другими игроками. Травин предлагает делить их не на «правильные» и «неправильные», а на сильные и слабые.
Важно, что сам Дмитрий Травин – не просто именитый автор в жанре нон-фикшн, а серьёзный учёный, возглавляющий Центр исследований модернизации при Европейском университете в Санкт-Петербурге. Его книги рождаются из эскизов, изданных в виде академических исследований, которые проходят горнило профессиональной критики и дискуссий, прежде чем стать частью, например, 450-страничной «Русской ловушки». Хотя в них очень много о том, как государственное строительство влияет на развитие экономики и культуры, история не выглядит тут отчётом о деятельности государства, как в школьных учебниках. Травину поддаётся куда более сложная задача — показать, как множество людей, действуя в собственных интересах, рождают новые миры.

Каждый раз, когда на свет выходит моя новая книга, я стараюсь максимально широко ее обсуждать с коллегами, а не просто представлять публике. Вы уже видели несколько рецензий, написанных учеными и журналистами, видели академический баттл с проф. Заостровцевым. А теперь "гвоздь сезона": большое обсуждение с коллегами в Европейском университете, где я уже не рассказываю о книге, но отвечаю на критику и рекомендации в конце семинара. Это обсуждение четко характеризует отношение к моей работе в научной среде. Вы увидите и высокие оценки, и полемику, и недопонимание по отдельным позициям. Большое спасибо Николаю Кофырину, записавшему обсуждение. И, конечно, выдающемуся историку Борису Николаевичу Миронову, у которого я уже более двух десятилетий учусь понимать Россию. https://www.youtube.com/watch?v=8EKpteowo14

«День дурака» я использовал, естественно, для того чтобы сделать нечто «дурацкое». Ну, не совсем, может, дурацкое, но нечто такое, что обычно люди не делают. Пошел пешком от дома через длинную вереницу парков юго-запада Петербурга. До Петергофа, правда, не дошел. Трудновато пока. Но до моей любимой Свято-Троицкой Сергиевой Приморской Пустыни добрался.
Прошел мимо могилы «железного канцлера» Горчакова, бросил взгляд на семейную усыпальницу графов Зубовых (точнее на здание, под которым она находится), поклонился праху принца Петра Георгиевича Ольденбургского, постоял молча у нового монумента великому зодчему Андрею Ивановичу Штакеншнейдеру – моему любимому петербургскому архитектору. Еще понюхал ароматы монастырской пекарни, но пищи телесной в отличие от пищи духовной мне не досталось. На дверях свежеотремонтированной трапезной висит объявление о том, что трапезничать там могут лишь братия и ремонтные рабочие. Без Благословления вход запрещен. А сквозь окошки трапезная выглядит как хороший ресторан.
Много лет уже хожу пешком в Пустынь и вижу, как она медленно изменяется. Тридцать лет назад, когда я поселился на юго-западе Петербурга, в монастыре была «мерзость запустения». Советская власть изгадила все, что можно, снесла большую часть храмов, и следы тех великих людей, что там были захоронены, почти затерялись. Понятно, что Троицкого собора, построенного Растрелли, уже не восстановить, но дух старого монастыря (ему в этом году исполняется 290 лет) потихоньку возвращается. Лучше всего там бывать летом, когда благоухают многочисленные цветники, но мне и сейчас хорошо.
Почти всегда стараюсь дойти до Пустыни пешком от своего дома (сегодня сделал в совокупности за всю прогулку почти 20 тысяч шагов), но бывают и исключения. Летом, надеюсь, вновь повезу своих друзей по Петергофской дороге смотреть то, что считаю своеобразной иллюстрацией к свой книге (пока еще недописанной). Я теперь временами прикидываюсь экскурсоводом. Настоящего мастерства, которое есть, например, у моей жены, мне в этом деле не достичь, но интересно бывает показать теплым летним деньком то, о чем пишешь долгими и студеными зимними вечерами.

Бескрылые выражения 9
Маленький человек:
1. Маленькому человеку нужны маленькая цель, малые успехи в ее достижении и принадлежность к большому сообществу, имитирующему реализацию великих целей. Рынок, империя и автократия в совокупности это ему дают.
2. Весь мир театр, а люди в нем декорации. Режиссер расставляет их там, где ему надо, а после спектакля сваливает в чулан.
3. Настоящие ученые – это лишь карлики, стоящие на плечах гигантов. Если кто-то сочтет себя гигантом, то обопрется на карликов... А затем рухнет.
4. «Тверь я дрожащая, или право имею?» - подумал князь, отправляясь в Орду оспаривать право Москвы на ханский ярлык.
5. Если Бога нет, то чего изволите’с?

Когда меня 20 лет назад спрашивали, с каких идейных позиций написана моя книга «Европейская модернизация», я, естественно, отвечал, что с либеральных. Это была книга о том, как свобода меняет общество в лучшую сторону, а революции и этатизм – в худшую. С таких же позиций были написаны позднее «Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара» и «Очерки новейшей истории России: 1985 – 1999». Эти книги рассказывали, по сути, о реформах, которые хоть и не являлись в полной мере либеральными, но делали мир чуть более свободным.
Последним моим книгам трудно дать столь же однозначную характеристику. «Почему Россия отстала?», «Русская ловушка» и продолжающая их книга, над которой я сейчас работаю, – это не о реформах и не о свободе, а о том, почему они так долго не приходили. Это о том, что в разные эпохи общество живет разными мифами. О том, что свобода, как важнейшая человеческая ценность, осознается европейцами лишь в последние столетия. И о том, что мир оказывается совсем другим, если не просто смотришь на него из XXI века, а пытаешься мысленно перенестись в реальную жизнь далеких столетий.
Я и сейчас остаюсь либералом, поскольку считаю, что успешным общество становится лишь в той мере, в какой способно стать свободным. Но про мои последние книги, наверное, правильно было бы сказать, что они написаны с либерально-консервативных позиций. Они рассказывают о том, как медленно складываются условия для преобразований, и о том, что часто эти условия оказываются непреднамеренными последствиями совсем других процессов. Консерватизм (не путать с охранительством!) говорит нам о том, как сильно наши намерения определяются сложным историческим путем, который прошло общество. Мы можем продвигаться вперед лишь в той мере, в какой случайно возникает окно политических возможностей. Точнее, в той мере, в какой формируется коалиция самых разных (порой очень неприятных) сил, желающих перемен.
Либеральный консерватизм, на мой взгляд, наиболее реалистичное из всех мировоззрений. Возможно, единственное, не оставляющее места для утопий.

Я постоянно пытаюсь сказать своим читателям нечто подобное, но так ярко, четко и талантливо выразить мысль, как это сделала в новых стихах Лариса Миллер, мне не удастся.
О, как унылы наши вести!
То снова вести об аресте,
То про убийство и поджог…
Ты не соскучился, дружок?
Тебе ещё не надоело?
А ведь душа когда-то пела,
Летала с песней на устах
Быстрей и легче вешних птах.
***
Ну надо же - птички опять прилетели,
Как будто бы лучше не видели цели.
И вместо того, чтобы нас миновать,
Устроились здесь ночевать и дневать.
А ту, что вообще в двух шагах поселилась,
Я слушала, слушала и прослезилась.
Ведь мне-то казалось - я родом из мест
Таких, на которых поставили крест.
Я думала, нас облетают, обходят,
А птички отважно младенцев заводят.
А вдруг они чуют, что в воздухе есть
Намёк на благую, счастливую весть.
И пробую я, пусть весьма осторожно,
Поверить, что жить здесь и правда возможно

Джентльмены, мафиози и красные шапочки:
криминальные истоки стагнации и модернизации.
Скромный, но очень важный для меня семинар, пройдет в Европейском университете в Санкт-Петербурге 11 апреля в 18.00 (аудитория 216 на втором этаже). Почему очень важный, пока не спрашивайте. Расскажу через недельку – другую. А скромный потому, что я буду делать не вполне традиционный доклад. Без препринта. И доклад этот будет не прообразом главы в будущей книге, а, скорее, изложением гипотезы, постановкой проблемы, мозговым штурмом (надеюсь на активное обсуждение).
Название доклада: «Джентльмены, мафиози и красные шапочки: криминальные истоки стагнации и модернизации». Тот, кто знает мое увлечение классиками исторической социологии (и особенно тот, кто читал мой «Путеводитель по исторической социологии»), обратит внимание на то, что вторую часть названия я заимствовал (заменив всю терминологию) у Баррингтона Мура («Социальные истоки диктатуры и демократии»). Про первую часть скажу только, что собираюсь рассмотреть некоторые особенности китайских экономических преобразований, осуществленных в годы реформы Дэн Сяопина, и английских экономических преобразований XVIII века. К этим классическим примерам своеобразных «экономических чудес» добавится рассмотрение деятельности (или, может, точнее сказать «бездеятельности»?) итальянской мафии.
Подробнее сейчас писать не буду, поскольку для объяснения столь странного сочетания примеров, взятых для историко-социологического анализа, понадобиться изложить весь доклад. А у меня нет написанного текста. Так что, если я кого-то заинтересовал названием и всем тем, что раньше делал, приходите. Вход в основной корпус Европейского университета со Шпалерной улицы, дом 1. Захватите паспорт для прохождения контроля на входе и напишите мне в комментариях свои фамилии для внесения в список. Запись семинара будет только если кто-то ее сделает. Сам я в этом плане ничего не обещаю. Но обещаю, что доклад будет нескучным. В каком-то смысле он будет больше похож на мои массовые открытые лекции, чем на выступления, которые я делаю на семинарах Центра исследований модернизации.

Всё, что нам нужно, – это любовь. Банальность, не правда ли? Чуть сложнее мысль окажется, если любовь понимать в широком смысле. Нам нужна любовь близких. Нам нужно любимое дело. Нам хочется находиться в любимых местах, есть любимые блюда, выбирать любимый образ жизни…
Всего объема любви мы никогда не получаем. Многое складывается не так. И тогда на сцену выходит надежда. Она является первым, самым естественным заменителем любви. Заменителем рациональным. Я не встретил любимого человека, но есть надежда встретить, если готов общаться с людьми. Нет любимой работы, но есть надежда добиться успеха, коли готов учиться и трудиться. А будет успех – будут деньги – будет дом в любимом месте, любимая еда и всё остальное.
Но вот пришло время, когда рушатся надежды, когда ты не можешь уже, оставаясь в здравом уме и твердой памяти, надеяться на «прекрасного принца» со всеми его атрибутами. Здесь возникает самое загадочное и необъяснимое с рациональных позиций явление. Возникает Вера. Точнее, человек оказывается перед выбором: скончаться от безнадеги или поверить в чудо, а, значит, жить дальше в Верой. Половина умирает, половина остается жить. Жить с Верой в Бога или в Воланда, в судьбу, управляющую событиями этого мира, или в то воздаяние за боль этого мира, которое мы получим в мире ином.
Одной из загадок истории является резкое падение Веры, случившееся с европейцами в XVIII – XIX веках. Загадку эту мы можем разгадать, если попытаемся понять образ жизни людей прошлого. Долгое время жизнь была столь страшна и непредсказуема, что даже надежда у подавляющего большинства исчезала. Поэтому Вера была единственным способом выживания. Но когда мы стали богаче, когда стали уходить голод и эпидемии, а войны стали рассматриваться как отклонение от нормальной жизни, положение изменилось. Все чаще люди находили любовь, а коли не находили, пробавлялись надеждой. Тот, кто еще надеется, Веру считает глупостью. Но тот, кто всё потерял, может не потерять жизнь лишь с помощью Веры.

Многие спрашивали, будет ли запись моего последнего выступления в Европейском университете на семинаре Центра исследований модернизации. Спасибо Николаю Кофырину. Он его записал: "Джентльмены, мафиози и красные шапочки: криминальные истоки стагнации и модернизации". https://www.youtube.com/watch?v=LqmQY_k05m0

Начну этот текст как глубокий старик: тому, кто вошел в сознательную жизнь лишь в конце 1980-х гг., никогда не понять, чем был в позднем Советском Союзе феномен Аллы Пугачевой. Можно сколько угодно слушать сейчас ее песни и даже смотреть видео тех лет. Все равно не понять. Поскольку Алла Борисовна – явление не музыкальное, а социальное. То есть и музыкальное, конечно, тоже, но здесь могут быть разные мнения: могут быть ее восторженные поклонники и жесткие противники. А вот как явление социальное Пугачева неоспорима, поскольку она полностью ушла из советского культурного мейнстрима и показала, как выглядит индивидуальность тому обществу, в котором всякую индивидуальность старались поглубже задвинуть.
Самое парадоксальное, что я, несмотря на присущие мне, как иногда говорят друзья, некоторые аналитические способности, не смогу даже объяснить суть советского культурного мейнстрима тем, кто в нем лично не «варился». Его можно было лишь почувствовать, включив утром радио с «Пионерской зорькой» и завершив вечер концертом Иосифа Кобзона по телевизору. Но тот, кто этот мейнстрим знал лет так с пяти-шести, с первого пробуждения детского сознания, сразу чувствовал, насколько из него выбивалась Алла Пугачева.
Выбивалась шуточными песнями типа «Сделать хотел грозу, а получил козу»? Вряд ли. Ведь были уже Эдита Пьеха с «У меня сосед играет на кларнете и трубе» и Эдуард Хиль с «У леса на опушке жила зима в избушке». Выбивалась чем-то пронзительным вроде «Миллион алых роз»? Вряд ли. Здесь трудно было создать что-то, превосходящее трагизмом песни, связанные с войной. Однако и Пьеха, и Хиль, и Кобзон, и Магомаев, и Пахоменко, легко вписывались в общее понятие «Советская песня», несмотря на явную творческую индивидуальность каждого. А Пугачева в нее не вписывалась с самого начала. Хоть все ее основные хиты были исполнены в советское время, сама она по сути своей – явление постсоветское. Не антисоветское, а именно постсоветское.
Была бы она антисоветской, не попала бы так легко на советскую эстраду и на телевидение. Но как человек постсоветский Алла Борисовна сразу пришлась по вкусу миллионам постсоветских людей всех возрастов, которые уже появились в СССР и просто ждали конца сильно зажившейся социально-политической системы. Популярность Пугачевой была тогда феноменальной. На военных сборах летом 1983 г. мы даже маршировали под «Миллион алых роз», если рядом не было никакого капитана или подполковника.
Но в последние годы я стал ощущать, что мне интереснее послушать совершенно советского Магомаева, чем постсоветскую Пугачеву. Наверное, так и должно быть, поскольку в постсоветском культурном пространстве исчезло то главное, что тянуло лет сорок назад к этой невероятной певице и актрисе. Но сама культура, созданная Пугачевой, не исчезла. Мы никогда не поймем эпоху «долгих семидесятых», изучая лишь вождей, стоящих при параде на Мавзолее, и народ, стоящий в очереди за колбасой. «Долгие семидесятые» – это в значительной степени вожди и народ, сидящие перед экраном, слушающие Пугачеву и удивляющиеся тому, насколько иным может стать наш серый мир, если его стремится расцветить яркий человек.
Сегодня Алле Пугачевой исполнилось 75 лет.

Начали мы, наконец, с Валерием Нечаем наш цикл бесед о жизни в Советском Союзе. На основе моей книги "Как мы жили в СССР", над которой сейчас работает издательство. Не всем зрителям понравилось то, что я говорю. Вот, например, приведенное в комментариях мнение обо мне человека, получившего в СССР хорошее, как он считает, образование (я не изменил в цитате ни одной буквы): "Это его мнение и видение, он не имеет права писать это для всех, он делал опросы и выводы то что ему хотелось видеть и он обращал на внимание, мне лично я жила в советское время образование до сих пор помню как нам преподовали учителя, вообщем противно его слушать, он имеет право на свое мнение, но книги издавать и свои домыслы, спорные, не имеет права, идеального нет ни государства ни тем более человека, мне он омерзительно, вот такие неудачники сейчас из всех щелей лезут как тараканы и переписывать историю дождался когда народ который жил в советское время уже уходит в мир иной, стал пакастничить, подлец самый настоящий". https://www.youtube.com/watch?v=WspbgDBX_D0

У меня тоже в «лихие девяностые» возникало порой чувство, будто нас предают. Первый раз, наверное, когда в декабре 1992 г. Ельцин сменил Гайдара на Черномырдина, не отличавшего рынок от базара. Второй раз, когда в июле 1993 г. провели у нас дурацкую денежную реформу, дискредитировавшую и без того непопулярные в народе экономические преобразования. А в третий раз, конечно, когда в декабре 1994 г. начали чеченскую войну.
С тех пор прошло много времени. Я перестал делить политиков на «наших» и ненаших». А вместе с этим перестал для объяснения политических процессов использовать слово «предательство». Поэтому только что показанный фильм Марии Певчих в моем понимании, конечно, не о предательстве. Когда я смотрел его, в голове все время звучало выражение одного зарубежного ученого: «история для ленивых». Так он назвал историю, в которой всё просто, всё можно быстро выучить и на все события наклеить бирку черного или белого цвета с соответствующей надписью, чтобы затем чувствовать в душе психологический комфорт хорошо разбирающегося во всём человека. Еще одна история для ленивых была недавно написана Владимиром Мединским. Причем характерно, что оценки девяностых в этих историях практически одинаковы, хотя Певчих внесена в реестр иноагентов, а Мединский работает помощником президента. Это всё истории о плохих людях, а не о проблемах, которые коренятся в общественных институтах, и которые нам надо решать.
Мне всегда скучно изучать историю для ленивых, поскольку я хочу разбираться в сути, а не наклеивать бирки. И пишу я обычно для неленивых, хотя чтение своих текстов стараюсь им максимально упростить, избегая нудного наукообразия. Пять лет писал я свои очерки новейшей истории России, прежде чем более-менее удовлетворился получившейся книгой (названия здесь не привожу: неленивый сам эту книгу найдет в сети, если еще о ней не знает, а ленивому мне лень что-либо растолковывать). Хорошо понимаю, что ленивых читателей, желающих сразу получить все ответы, у нас 90%. Мои книги таким людям не нужны.

Жизнь наша трагична, бессмысленна и беспросветна. Войны, болезни, одиночество. Нельзя оправдать бога, создавшего такой мир, где мы страдаем от рождения до смерти. А это значит, что бога нет. Любая религия – иллюзия. Вместо того, чтобы поддаваться обману, нам следует анализировать свой мир, свою жизнь, свою психику. Анализ может помочь, если твердо отвергнуть мифы и строго следовать науке.
Но вот незадача. Жизнь наша трагична, бессмысленна, беспросветна. Наука может лишь чуть смягчить последствия войн, болезней и одиночества. Но коль суждено страдать от рождения до смерти, значит, есть в этом смысл, который нам не дано понять. Нам не дано понять Бога, поскольку творение не может понять Творца. Для этого мы примитивны. Но за пределами нашего понимания мир не кончается. Там открывается спасительная Вера.
Первый подход характерен для доктора Зигмунда Фрейда. Второй – для оксфордского профессора и писателя Клайва Льюиса. А всё это вместе – сюжет нового фильма «Последняя сессия Фрейда» (в неудачном русском переводе «По Фрейду»). Авторы фильма «столкнули» два мировоззрения, вложив их в уста двух великих людей, которые могли встретиться в Лондоне незадолго до смерти Фрейда… а могли и не встретиться. Энтони Хопкинс и Мэтью Гуд идеально вписались в предложенные им роли. Старик Фрейд атакует противника и страдает. А молодой Льюис, не написавший еще «Хроники Нарнии», твердо и хладнокровно обороняется.
Кто побеждает в споре? Ответ я, наверное, дать не могу, поскольку у каждого зрителя может возникнуть собственная трактовка увиденного в фильме интеллектуального диалога. Но, может, на это вопрос вообще не существует ответа, поскольку наш образ жизни и образ мышления зависят от того, каковы мы сами: способны ли мы хладнокровно препарировать этот отвратительный мир, или же нам дана способность увидеть вдруг мир иной – яркий, манящий, добрый.
***
И еще меня не оставляет мысль, что нам показали диалог сорокалетней давности из фильма Марлена Хуциева «Послесловие» с Ростиславом Пляттом и Андреем Мягковым, но старик с молодым поменялись местами.

Обсуждение фильма «Предатели» получилось интереснее самого фильма. И это не удивительно. С одной стороны, мы плохо понимаем девяностые. С другой – фильм придал обсуждению скандальность. У нас ведь дискуссия без скандала – как свадьба без драки. Кому интересно, когда люди женятся, детей рожают? Вот если ухлопают кого-то – будет, что обсуждать. Так и с девяностыми. Если начать дискуссию с вопросов, на которые надо ответить для понимания того, что делать дальше, спор тут же затухнет. А если спросить, кого мы не добили для достижения полного счастья, ответы пойдут один за другим: коммунистов, сталинистов, сепаратистов, экстремистов, террористов, коррупционеров, реформаторов, псевдореформаторов, контрреформаторов, олигархов, либералов, демократов, гэбистов, националистов, американистов, американцев, мигрантов, эмигрантов, коллаборантов… И, конечно, разнообразных предателей. Немцев в свое время так заинтересовал вопрос, кто предал народ в ходе Первой мировой, что дискуссия плавно привела их ко Второй.
Был бы жив Березовский – очень удивился бы утверждению, будто он кого-то предал. Борис Абрамович всегда заботился лишь о собственных интересах, поэтому предать никого не мог в принципе. А вот послушать его ответ на вопрос, почему он своим же собственным интересам не следовал, было бы любопытно. Его тактический интерес сводился, конечно, к тому, чтобы нахапать, и здесь к Березовскому «претензий нет»: хапал профессионально. Но интерес стратегический состоял в том, чтобы принять участие в создании системы, при которой нахапанное у него останется. А он вместо того, чтоб добиваться компромиссных соглашений с людьми, группами, партиями, желавшими удержать достижения девяностых (с теми, кто нахапал, и с теми, кто стремился к сохранению реформ, свобод, демократии), вступал в соглашения с политическими силами, заинтересованными в его уничтожении.
По глупости он это делал? Нет, Березовский был не дурак. А главное – тысячи людей, выигравших в девяностые, вели себя точно также, как он, и, наконец, проиграли. Проиграли, как те, кто желал вместо миллиарда иметь десять, так и те, кто стремился вместо половинчатой, но реальной реформы, иметь идеальную, но нереальную.

На днях я имел счастье получить в подарок от петербургского доктора Льва Сорокина его свежую книгу «Записки врача». Не планировал, конечно, читать сразу, поскольку многое нужно читать сейчас по работе. Но плохо спал прошлой ночью, погодные катаклизмы донимали, на улицу, плотно засыпанную нежданным апрельским снегом, противно было выглядывать… Я взялся за томик Сорокина и оторваться не мог целый день. Попали бы его мемуары ко мне неделей-другой раньше – появилось бы несколько очень уместных цитат в моей книге «Как мы жили в СССР», которая сейчас находится в издательстве. Может при редактуре удастся сделать дополнения?
Вот замечательная характеристика котлетной на углу Невского и набережной Мойки, которая оптимально ложится в мою главу про непростой советский общепит. Я и сам это знал (по опыту котлетной на Карповке), но тут дан авторитетный «диагноз» врача: «Субстрат котлет был преимущественно хлебным, но на столиках была замечательная горчица, с которой можно было съесть всё! Как врач скорой помощи, замечу, что такого рода горчица вообще отличала ленинградский общепит того времени и позволяла есть любую еду» (стр. 49).
А вот пример из совсем иной области – к анализу влияния «пятого пункта» на поступление в университет и прием на работу. Немолодой врач говорит: «Ты понимаешь, у нас травматолог был… попросил написать ему характеристику. Врач он был хороший, я и написал объективно, а он, оказывается, в Израиль собрался. Знаешь, сколько крови мне партком испортил из-за этой характеристики» (стр. 39).
А сколько замечательных историй рассказывает доктор Сорокин из жизни врача скорой помощи середины семидесятых! Можно сериал снимать – развлекательный и познавательный! Это ведь тот срез нашей жизни, который кроме врачей никто не знает. Но доктора нечасто пишут воспоминания.
Картина советской жизни порой трагична: «морг бы завален трупами крепких мужиков, все они были пьяными утопленниками, выловленными в Полисти и Ильмене». Но оптимизм у Льва Сорокина доминирует. Автор – не только кардиолог, но мудрый доктор, способный многому нас научить.

Сегодня мы отмечаем день рождения великого человека… Но не того, чье рождение 22 апреля отмечали в СССР. На самом деле в этот день триста лет назад родился Иммануил Кант, который в отличие от Владимира Ленина был и впрямь крупным философом. Отличить настоящего философа от того, кто им притворяется, очень просто, если воспользоваться знаменитым одиннадцатым тезисом о Фейербахе Карла Маркса. Он гласит: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы его изменить». Так вот: Кант действительно объяснял мир, и многое из того, что нам следует знать об устройстве жизни, идет именно от Канта. Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин и вся марксистско-ленинская философия стремились изменить мир, ничего толком не объясняя, но зато временами активно манипулируя сознанием читателей, чтобы проще было всё вокруг поставить с ног на голову. К философии марксизм-ленинизм никакого отношения не имеет.
Канта, конечно, знает каждый по выражению: «Две вещи наполняют душу всегда новым и более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне». Многие люди, озабоченные этическими проблемами, знают Канта по различным формулировкам его категорического императива, объясняющего, как правильно нам следует жить. Немногие настоящие ученые знают Канта по той остроумной фразе, с помощью которой он описал суть жизни низкооплачиваемого научного работника: «Когда мне нужна была жена, я не имел возможности ее содержать, а когда такая возможность появилась, жена мне была уже не нужна».
Для меня Кант – это в первую очередь мыслитель того поколения, которое первым в европейской истории поставило вопрос о свободе, как важнейшей человеческой ценности. В прошлом году отмечалось трехсотлетие Адама Смита. Через три года отметим трехсотлетие Жака Тюрго. Многие представления о жизни, которыми мы сейчас пользуемся, идут от европейцев этого поколения. И даже если их сложные интеллектуальные построения понятны не каждому, каждый из нас происходит от Адама, Жака и Иммануила.

Все ожидаемо. 1. Просмотров раз в пять больше, чем в том случае, когда я просто рассказываю о реформах девяностых. 2. Волна ненависти, обрушившаяся на меня в комментариях со стороны тех, кому ничего не объяснить. https://www.youtube.com/watch?v=Ps_4UHPfNIo

За долгие годы сбора материала для своих книг по исторической социологии я обратил внимание на любопытную вещь. На это стоит обратить внимание тем, кто любит и хочет читать, но иногда теряется в обилии издаваемых книг.
Существует ряд популярных просветительских серий, книги для которых пишут профессиональные историки. Раньше я несколько стеснялся с ними работать, хотя, конечно, читал из любопытства. Но со временем обнаружил, что обычно они написаны абсолютно профессионально и содержат те важные для меня сведения, которые эти же авторы приводят в других своих трудах. По спорным, дискуссионным вопросам нашей истории книги профессионалов чаще всего содержат весьма трезвые оценки: без демагогии, без попыток подладиться под массового читателя.
А есть своеобразная наукообразная литература: с заумными названиями, с тяжелым языком, с грифами важных институтов на титульном листе с перечнем рецензентов, обладающих учеными степенями. Если эта литература претендует на формирование у читателя общих представлений о России и ее месте в мире, то авторами чаще всего являются не историки, а философы, психологи и культурологи, иногда – социологи и экономисты. И довольно часто подобные тексты представляют собой удивительную чушь, свидетельствующую о том, что реальной истории, да и современной жизни России, ее авторы не знают, и знать не желают. У них в голове существуют схоластические схемы, а доказательством правоты для них является абсолютная уверенность в собственной учености и уважение к собственным ученым степеням. Порой эти книги вообще пишутся не в расчете на читателей, а лишь для предоставления отчетов о проделанной работе и, соответственно, для зарплаты.
Таким образом, значительная часть вдумчивых читателей, желающих получить не книжную попсу, а книжную классику, с самого начала оказывается дезориентирована. Люди пытаются продраться сквозь шарлатанские, но внешне выглядящие вполне наукообразными тексты, пропуская книги, которые значительно полезнее, да к тому же еще и легче воспринимаются. Не стесняйтесь знакомится с популярной литературой, но, возможно, приобретая книгу, стоит погуглить фамилию автора и выяснить, из какой он среды.

Дорогие друзья, прошу внимания!
С этого дня я не работаю в Европейском университете в Санкт-Петербурге. Через несколько дней достигаю пенсионного возраста и выхожу на «заслуженный отдых». Комментариев не даю. С вопросами не стоит обращаться. И очень прошу всех, кто обо мне что-то пишет (читателей, комментирующих мои научные книги и публикации в соцсетях, журналистов, берущих интервью или рассказывающих о моей работе) не назвать меня теперь сотрудником Европейского университета. Знаю по опыту, как долго тянется шлейф устаревшей информации, и в данном случае прошу давать информацию адекватную.
16 лет, проведенных в Европейском университете, были прекрасным временем для работы. Трезво оценивая себя и свои возможности, должен сказать, что в 2008 г., когда я пришел в ЕУ, мои знания, необходимые для историко-социологических исследований, были довольно поверхностными, несмотря на то что за плечами уже имелся написанный в начале нулевых двухтомник «Европейская модернизация». Я оставался, скорее, специалистом в экономической истории, чем в исторической социологии. Я, скорее, оставался знатоком отдельных реформ, чем исследователем, понимающим общую логику развития общества. Те мои книги, которые вы читали (и порой хвалили) в последние годы («Почему Россия отстала?», «Русская ловушка», «Особый путь России: от Достоевского до Кончаловского», «Как государство богатеет» и некоторые другие), стали целиком продуктом моей работы в ЕУ. Я читал с утра до вечера, приобретая новые знания (см. списки использованной литературы в моих книгах), и никакая рутина не отвлекала меня от главного дела жизни.
Не знаю, оказался ли я достоин работы в ЕУ (судить читателям вышеназванных книг), но моя благодарность создателю этого университета Борису Максимовичу Фирсову безмерна. Его, увы, уже нет с нами, но нынешние мои воспоминания о долгих годах эффективной работы – это еще один повод сказать, что без Фирсова, без университета не было бы, наверное, и многих моих трудов.
Кстати, труды эти продолжатся, несмотря на «заслуженный отдых». Все, что я обещал читателям, постараюсь сделать. Но об этом будет отдельный разговор.