Умер Мирослав Немиров.
Помолитесь, кто может и хочет, за новопреставленного раба Божия Кирилла.
Упокой, Господи, душу новопреставленного раба Твоего Кирилла, прости ему вся согрешения вольная и невольная, и даруй ему Царствие Небесное.
Помолитесь, кто может и хочет, за новопреставленного раба Божия Кирилла.
Упокой, Господи, душу новопреставленного раба Твоего Кирилла, прости ему вся согрешения вольная и невольная, и даруй ему Царствие Небесное.
Мирослав Немиров
Нужны несчастья, чтобы чувствовать, что ты живой,
Что ты живой, раз можешь быть убит,
Что всё, что нужно тебе нужно здесь и сейчас,
Ибо всё, чего нет у тебя, нет здесь и сейчас.
Нужны несчастья, чтобы чувствовать, что ты живой,
Что ты живой, что значит должен быть любим,
Что всё, что нужно тебе - нужно чтоб был кто-нибудь
Кому бы ты мог это делать в подарок.
Настоящие — фикция, и прошлое прошло
Нужны несчастья, чтобы понять, что будущее всё что есть
Душа чиста и гола как железный столб
Стоит на ветру воздетая к небу как ствол
Нужны несчастья, чтобы понять, что каждый твой день
Праздник, который с тобой раз ты пока не мёртв
Светлый, короткий праздник, а значит надень
Чистые туфли и постарайся не влезть в дерьмо.
Наступает декабрь, приносит покой и злость
Наступает декабрь, приносит радость, что ты один
Наступает декабрь, чисто, холодно и светло
Долгие ночи — короткие дни
Нужны несчастья, чтобы чувствовать, что ты живой,
Что ты живой, раз можешь быть убит,
Что всё, что нужно тебе нужно здесь и сейчас,
Ибо всё, чего нет у тебя, нет здесь и сейчас.
Нужны несчастья, чтобы чувствовать, что ты живой,
Что ты живой, что значит должен быть любим,
Что всё, что нужно тебе - нужно чтоб был кто-нибудь
Кому бы ты мог это делать в подарок.
Настоящие — фикция, и прошлое прошло
Нужны несчастья, чтобы понять, что будущее всё что есть
Душа чиста и гола как железный столб
Стоит на ветру воздетая к небу как ствол
Нужны несчастья, чтобы понять, что каждый твой день
Праздник, который с тобой раз ты пока не мёртв
Светлый, короткий праздник, а значит надень
Чистые туфли и постарайся не влезть в дерьмо.
Наступает декабрь, приносит покой и злость
Наступает декабрь, приносит радость, что ты один
Наступает декабрь, чисто, холодно и светло
Долгие ночи — короткие дни
👍1
Ушедший сегодня от нас Мирослав Маратович Немиров для меня очень много значит. Это человек, который привел меня в литературу. Практически за руку. Он первым из серьезных, "настоящих" литераторов заметил меня, разглядел в моих скромных писаниях что-то "такое". Честно говоря, если бы не он, у меня были бы хорошие шансы оставаться сейчас успешным, популярным автором сайта Проза.ру.
Мы познакомились летом 2002-го через сайт Topos.ru, где Мирослав и Гузель заведовали худлитом (если я правильно помню). Я отправил туда пару рассказов, и они Немировым неожиданно понравились. Мирослав пригласил меня на учредительную тусовку товарищества мастеров исксств "Осумасшедшевшие Безумцы" (Осумбез), которая проходила в клубе "Морисвиль" на Бауманской. Там мы и познакомились. Помню самые первые его слова, сказанные мне: "Здравствуйте, очень приятно, прочитал ваши рассказы, мне понравилось, в общем, давайте общаться, присоединяйтесь к нашему движению и приезжайте в гости, поговорим и все обсудим". (У него при говорении этих слов был очень респектабельный вид — вообще, Слава, когда надо, умел быть солидным, как ни странно.) И тут же широким жестом принял меня в только что образованный Осумбез.
Так я познакомился с Андреем Родионовым, Севой Емелиным, Софронием, Данилой Давыдовым, Володей Нескажу, Сергеем Соколовским,Германом Лукомниковым и еще со многими прекрасными людьми, а потом и вовсе практически со всеми, если так можно выразиться. Начались совместные выступления, публикации, в общем, процесс пошел. А если бы он тогда не пошел, то — см. выше про успех на сайте Проза.ру.
Помню свой первый приезд в гости к Немировым, в их тогдашнюю квартиру в Королёве. Это было в ноябре 2002-го. Немиров сразу сказал: "не раздевайся, пошли за водкой сходим". Пошли в ближайший магазин, купили. Пока ходили, говорили как-то односложно, была какая-то скованность. Потом пришли, выпили, разговорились. В результате я провел у Немировых сутки — мы говорили всю ночь, потом немного поспали, и говорили еще до вечера. Немиров обладал удивительным даром говорить о литературе одновременно просто и максимально содержательно. Он и о себе много рассказывал, и меня обо мне расспрашивал, оказался очень заинтересованным собеседником, не тянул одеяло на себя. Узнав о том, что я в 90-е торговал чаем вразнос, сразу загорелся: "тебе обязательно надо об этом написать!". Я сначала как-то скептически и даже иронически к этому отнесся, а где-то через месяц уже начал писать "Черный и зеленый".
В общем, это было для меня каким-то очень важным общением, и не только и даже не столько в содержательном смысле. Помню, как сразу после этих суток у Немировых поехал в ЦДХ на Нонфикшен. Бродил там среди стендов и испытывал какое-то в высшей степени дурацкое и столь же ценное ощущение, что я теперь в этом литературном мире не посторонний. То есть, весь этот суточный разговор имел для меня какое-то инициатическое значение.
Потом, после 2005-го, когда Осумбез стал естественным образом угасать (такие объединения долго не живут), мы с Мирославом практически перестали общаться в "реале", а до недавнего времени и вовсе несколько лет не виделись — и из-за его тяжелой болезни, и вообще, как-то так обстоятельства сложились, не было поводов.
Мы познакомились летом 2002-го через сайт Topos.ru, где Мирослав и Гузель заведовали худлитом (если я правильно помню). Я отправил туда пару рассказов, и они Немировым неожиданно понравились. Мирослав пригласил меня на учредительную тусовку товарищества мастеров исксств "Осумасшедшевшие Безумцы" (Осумбез), которая проходила в клубе "Морисвиль" на Бауманской. Там мы и познакомились. Помню самые первые его слова, сказанные мне: "Здравствуйте, очень приятно, прочитал ваши рассказы, мне понравилось, в общем, давайте общаться, присоединяйтесь к нашему движению и приезжайте в гости, поговорим и все обсудим". (У него при говорении этих слов был очень респектабельный вид — вообще, Слава, когда надо, умел быть солидным, как ни странно.) И тут же широким жестом принял меня в только что образованный Осумбез.
Так я познакомился с Андреем Родионовым, Севой Емелиным, Софронием, Данилой Давыдовым, Володей Нескажу, Сергеем Соколовским,Германом Лукомниковым и еще со многими прекрасными людьми, а потом и вовсе практически со всеми, если так можно выразиться. Начались совместные выступления, публикации, в общем, процесс пошел. А если бы он тогда не пошел, то — см. выше про успех на сайте Проза.ру.
Помню свой первый приезд в гости к Немировым, в их тогдашнюю квартиру в Королёве. Это было в ноябре 2002-го. Немиров сразу сказал: "не раздевайся, пошли за водкой сходим". Пошли в ближайший магазин, купили. Пока ходили, говорили как-то односложно, была какая-то скованность. Потом пришли, выпили, разговорились. В результате я провел у Немировых сутки — мы говорили всю ночь, потом немного поспали, и говорили еще до вечера. Немиров обладал удивительным даром говорить о литературе одновременно просто и максимально содержательно. Он и о себе много рассказывал, и меня обо мне расспрашивал, оказался очень заинтересованным собеседником, не тянул одеяло на себя. Узнав о том, что я в 90-е торговал чаем вразнос, сразу загорелся: "тебе обязательно надо об этом написать!". Я сначала как-то скептически и даже иронически к этому отнесся, а где-то через месяц уже начал писать "Черный и зеленый".
В общем, это было для меня каким-то очень важным общением, и не только и даже не столько в содержательном смысле. Помню, как сразу после этих суток у Немировых поехал в ЦДХ на Нонфикшен. Бродил там среди стендов и испытывал какое-то в высшей степени дурацкое и столь же ценное ощущение, что я теперь в этом литературном мире не посторонний. То есть, весь этот суточный разговор имел для меня какое-то инициатическое значение.
Потом, после 2005-го, когда Осумбез стал естественным образом угасать (такие объединения долго не живут), мы с Мирославом практически перестали общаться в "реале", а до недавнего времени и вовсе несколько лет не виделись — и из-за его тяжелой болезни, и вообще, как-то так обстоятельства сложились, не было поводов.
❤1
Мирослав Маратович покидает нас в статусе не общепризнанного, увенчанного лаврами поэта, эссеиста и т.д., а культового, известного не то чтобы в узких, но все же ограниченных кругах. Так получилось исключительно потому, что он сам этого хотел, сам сознательно избегал любого намека на так называемый "успех". Он всю жизнь придерживался несколько странной, несовременной и, как мне раньше казалось, несколько дурацкой стратегии "быть в андеграунде" — в ту эпоху, когда никакого андеграунда как такового уже давно не было. В результате вместо многих солидных томов, изданных НЛО или ОГИ, мы имеем несколько маленьких книжечек стихов, изданных питерским "Красным матросом" и собственным немировским домашним издательством "Немиров". Его гигантское эссеистическое наследие ("Все о поэзии", "Тюменщики" и множество других текстов) остается неизданным и висит фрагментами тут и там в интернете.
Но это вовсе не случай "трагической незамеченности". Нет, он сам так хотел. И теперь, уйдя из нашего непростого мира, он своим уходом фактически устранил препятствие для серьезной публикации его многочисленных текстов. Я очень надеюсь, что это случится в обозримом будущем.
Вообще, Немиров относился к той немногочисленной, избранной категории людей, которые прожили жизнь так, как им самим хотелось. И это следует считать максимально возможным в этой жизни успехом. И ему еще очень сильно повезло в жизни: с ним до его последнего дня была любящая и преданная жена — Гузель. Такая удача мало кому выпадает.
Так что все у него было, на самом деле, хорошо. По большому счету. За вычетом тяжелых болезней и бедности. Но этого мало кому удается избежать. А так — хорошо человек прожил свою жизнь. Так, как он хотел.
Последний раз мы со Славой виделись недавно, в ноябре прошлого года, на церемонии вручения Григорьевской премии в Петербурге. Недолго, но как-то очень тепло поговорили. Он сказал мне много добрых слов, но, по своей привычке, попенял мне на то, что я "продался литературному истеблишменту" (это у него было таким ритуальным упреком в мой адрес). Выпили немного водки. На прощание обнялись — в первый и, как оказалось, единственный раз.
Это было хорошее прощание.
Мирослав, покойся с миром. Я никогда на забуду того, что ты для меня сделал. Мы все тебя любим и помним.
Но это вовсе не случай "трагической незамеченности". Нет, он сам так хотел. И теперь, уйдя из нашего непростого мира, он своим уходом фактически устранил препятствие для серьезной публикации его многочисленных текстов. Я очень надеюсь, что это случится в обозримом будущем.
Вообще, Немиров относился к той немногочисленной, избранной категории людей, которые прожили жизнь так, как им самим хотелось. И это следует считать максимально возможным в этой жизни успехом. И ему еще очень сильно повезло в жизни: с ним до его последнего дня была любящая и преданная жена — Гузель. Такая удача мало кому выпадает.
Так что все у него было, на самом деле, хорошо. По большому счету. За вычетом тяжелых болезней и бедности. Но этого мало кому удается избежать. А так — хорошо человек прожил свою жизнь. Так, как он хотел.
Последний раз мы со Славой виделись недавно, в ноябре прошлого года, на церемонии вручения Григорьевской премии в Петербурге. Недолго, но как-то очень тепло поговорили. Он сказал мне много добрых слов, но, по своей привычке, попенял мне на то, что я "продался литературному истеблишменту" (это у него было таким ритуальным упреком в мой адрес). Выпили немного водки. На прощание обнялись — в первый и, как оказалось, единственный раз.
Это было хорошее прощание.
Мирослав, покойся с миром. Я никогда на забуду того, что ты для меня сделал. Мы все тебя любим и помним.
👍2
Вечер памяти Немирова вчера прошел хорошо, я считаю. Иногда слышались пьяные вопли, и это было в данном случае органично. Одно пьяное тело упало на пол, но тут же вскочило и побежало куда-то по своим делам.
Существует, оказывается, такое явление, как масляный туман. Как причудлива Реальность.
Долгое время ничего не происходило, и вот кое-что произошло: вышла у меня книжка "20 городов" — сборник очерков, которые я писал для "Русской жизни" в 2007-2008. Она должна была выйти еще восемь лет назад, но — лучше поздно, чем никогда. Уже продается в "Фаланстере", "Циолковском" и "Ходасевиче". Будет чуть позже в Питере, Казани, может, еще где-то.
На реках вавилонских
Случайно услышал
Ролик группы Boney M
Мы все очень любили ее
В детстве и отрочестве
Мелодичная такая
Иностранная, заграничная
Группа Boney M
Мы все дико любили ее
Непонятно за что
И вот
Как-то выскочил ролик на ютюбе
Группа Boney M
Песня Rivers of Babylon
Они поют про то
Как их ведут в Вавилон
И просят
Нет, не просят, а требуют
Спеть их песни
Песни сионские
В общем-то, всегда было известно
Что это краткое, вольное
Негритянское изложение
Псалма 136
На реках Вавилонских
Тамо седохом и плакахом
Внегда помянути нам Сиона
И сейчас, слушая эту веселую песню
Вспомнил об этом
Да, эта веселая, с приплясываниями
Песня
Это псалом 136
На реках Вавилонских
Почему-то всегда
Когда приходилось читать
Этот псалом
Не мог толком читать
И начитал плакать
Да, вот так вот
Это, конечно, стыдно
Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя
Прильпни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе, аще не предложу Иерусалима, яко в начале веселия моего
На этих словах каждый раз
Начинались слезы
Не просто слезы
Судорожные рыдания
Какой-то кошмар
Нельзя же так
Взрослый же человек
Это очень странно
Это было задолго до посещения
Иерусалима
А потом случилось
Посещение Иерусалима
Это была групповая поездка
И не было, конечно, слез
И было хождение по Иерусалиму
По узким улочкам Старого Города
И было ощущение нахождения внутри
Какого-то оранжевого шара
Диаметр которого примерно равен
Моему росту
И единственный раз в жизни
Возникло желание сфотографировать
Самого себя
Попросил товарища
Дал ему фотоаппарат
И попросил его сфотографировать меня
На фоне входа в храм
Гроба Господня
После этого я очень долго
Не слышал песню группы Boney M
Rivers of Babylon
Я еще раз побывал в Иерусалиме
Это уже была индивидуальная поездка
Я остановился в отеле
В Тель-Авиве
И поехал на автобусе в Иерусалим
Зеленые такие автобусы
И приехал в Иерусалим, на автовокзал
Поехал на суперсовременном трамвае
К Старому Городу
Вышел на нужной остановке
Прошел немного вперед
И увидел Старый Город Иерусалима
Построенную турками желтую стену
Я шел к этой стене
И, ну как бы вам это сказать
Слезы вытекали
Из слезных протоков
С этим ничего невозможно было
Поделать
Ну вот так оно, ну вот так
Перешел улицу, подошел к стене
И просто поцеловал ее
Поцеловал стену Иерусалима
Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя
Прильпни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе, аще не предложу Иерусалима, яко в начале веселия моего
Потом вошел в Новые ворота
Посетил все, что нужно посетить
Ходил весь день по Старому Городу
Как же там невообразимо хорошо
Не в смысле жить
Это я не знаю
А просто там находиться
Ходил, ходил, и вот уже вечер
Надо идти на трамвайную остановку
И ехать на автовокзал
Вышел через Яффские ворота
Пошел к остановке суперсовременного трамвая
Оглянулся
И уже не стал подходить к стене
И целовать стену
И так было много впечатлений
Накопилась усталость
И пора было ехать домой
Вернее, не домой
А в Тель-Авив
В место временного пребывания
Оглянулся
Темно уже, вечер
Желтые, построенные турками
Стены Старого города
Ярко освещены
При виде этих стен
Несколько часов назад
Произошло выделение слез
Сейчас ничего такого
Устал потому что
И пора ехать в Тель-Авив
И вернулся в Россию
И жизнь продолжилась
С переменным успехом
И вот опять вдруг
Песня группы Boney M
О вавилонском пленении
О том, как евреев вели в плен
И о том, как ведшие их
Просили их петь
Песни Сионские
Как-то вдруг это случайно
Как-то это вот, непонятно откуда взялось
Вдруг зазвучала эта песня
И вспомнился псалом 136
Яко тамо вопросиша ны пленшии нас о словесех песней и ведшии нас о пении: воспойте нам от песней Сионских.
Како воспоем песнь Господню на земли чуждей?
И что тут еще сказать
Пора уже заканчивать это стихотворение
Случайно услышал
Ролик группы Boney M
Мы все очень любили ее
В детстве и отрочестве
Мелодичная такая
Иностранная, заграничная
Группа Boney M
Мы все дико любили ее
Непонятно за что
И вот
Как-то выскочил ролик на ютюбе
Группа Boney M
Песня Rivers of Babylon
Они поют про то
Как их ведут в Вавилон
И просят
Нет, не просят, а требуют
Спеть их песни
Песни сионские
В общем-то, всегда было известно
Что это краткое, вольное
Негритянское изложение
Псалма 136
На реках Вавилонских
Тамо седохом и плакахом
Внегда помянути нам Сиона
И сейчас, слушая эту веселую песню
Вспомнил об этом
Да, эта веселая, с приплясываниями
Песня
Это псалом 136
На реках Вавилонских
Почему-то всегда
Когда приходилось читать
Этот псалом
Не мог толком читать
И начитал плакать
Да, вот так вот
Это, конечно, стыдно
Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя
Прильпни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе, аще не предложу Иерусалима, яко в начале веселия моего
На этих словах каждый раз
Начинались слезы
Не просто слезы
Судорожные рыдания
Какой-то кошмар
Нельзя же так
Взрослый же человек
Это очень странно
Это было задолго до посещения
Иерусалима
А потом случилось
Посещение Иерусалима
Это была групповая поездка
И не было, конечно, слез
И было хождение по Иерусалиму
По узким улочкам Старого Города
И было ощущение нахождения внутри
Какого-то оранжевого шара
Диаметр которого примерно равен
Моему росту
И единственный раз в жизни
Возникло желание сфотографировать
Самого себя
Попросил товарища
Дал ему фотоаппарат
И попросил его сфотографировать меня
На фоне входа в храм
Гроба Господня
После этого я очень долго
Не слышал песню группы Boney M
Rivers of Babylon
Я еще раз побывал в Иерусалиме
Это уже была индивидуальная поездка
Я остановился в отеле
В Тель-Авиве
И поехал на автобусе в Иерусалим
Зеленые такие автобусы
И приехал в Иерусалим, на автовокзал
Поехал на суперсовременном трамвае
К Старому Городу
Вышел на нужной остановке
Прошел немного вперед
И увидел Старый Город Иерусалима
Построенную турками желтую стену
Я шел к этой стене
И, ну как бы вам это сказать
Слезы вытекали
Из слезных протоков
С этим ничего невозможно было
Поделать
Ну вот так оно, ну вот так
Перешел улицу, подошел к стене
И просто поцеловал ее
Поцеловал стену Иерусалима
Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя
Прильпни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе, аще не предложу Иерусалима, яко в начале веселия моего
Потом вошел в Новые ворота
Посетил все, что нужно посетить
Ходил весь день по Старому Городу
Как же там невообразимо хорошо
Не в смысле жить
Это я не знаю
А просто там находиться
Ходил, ходил, и вот уже вечер
Надо идти на трамвайную остановку
И ехать на автовокзал
Вышел через Яффские ворота
Пошел к остановке суперсовременного трамвая
Оглянулся
И уже не стал подходить к стене
И целовать стену
И так было много впечатлений
Накопилась усталость
И пора было ехать домой
Вернее, не домой
А в Тель-Авив
В место временного пребывания
Оглянулся
Темно уже, вечер
Желтые, построенные турками
Стены Старого города
Ярко освещены
При виде этих стен
Несколько часов назад
Произошло выделение слез
Сейчас ничего такого
Устал потому что
И пора ехать в Тель-Авив
И вернулся в Россию
И жизнь продолжилась
С переменным успехом
И вот опять вдруг
Песня группы Boney M
О вавилонском пленении
О том, как евреев вели в плен
И о том, как ведшие их
Просили их петь
Песни Сионские
Как-то вдруг это случайно
Как-то это вот, непонятно откуда взялось
Вдруг зазвучала эта песня
И вспомнился псалом 136
Яко тамо вопросиша ны пленшии нас о словесех песней и ведшии нас о пении: воспойте нам от песней Сионских.
Како воспоем песнь Господню на земли чуждей?
И что тут еще сказать
Пора уже заканчивать это стихотворение
👍1
Оно заканчивается
Оно ни о чем
О городе, в котором когда-то был
О любимом городе
Ну или об одном из любимых
Но это не имеет особого значения
Нужно как-то продлевать жизнь
Что-то еще делать
И вот мы стоим
Посреди огромной
Асфальтированной площадки
Рядом с метро «Выхино»
Едем в метро
Идем по улице
Например, Тверская
Или Ленинский проспект
Или еще по какой-нибудь улице
Делаем свои дела
И у нас все плохо, или хорошо
Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя
Прильпни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе, аще не предложу Иерусалима, яко в начале веселия моего
Оно ни о чем
О городе, в котором когда-то был
О любимом городе
Ну или об одном из любимых
Но это не имеет особого значения
Нужно как-то продлевать жизнь
Что-то еще делать
И вот мы стоим
Посреди огромной
Асфальтированной площадки
Рядом с метро «Выхино»
Едем в метро
Идем по улице
Например, Тверская
Или Ленинский проспект
Или еще по какой-нибудь улице
Делаем свои дела
И у нас все плохо, или хорошо
Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя
Прильпни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе, аще не предложу Иерусалима, яко в начале веселия моего
👍1
Иногда возникает позыв перечитать (а то и прочитать непрочитанную ранее) классику. Читал недавно Генри Миллера — и его сожгли какие-то странные люди в Краснодаре (в смысле, его книги сожгли, его самого сейчас сжечь не так просто). Теперь вот читаю "Анну Каренину". Очень интересная книга, хорошо написана, легко читается. Получаю большое удовольствие. Как бы с Толстым теперь какая-нибудь неприятность не случилась.
Пойду-ка я в музей Серебряного века на открытие Всемирного дня поэзии и прочитаю стихотворение про электровоз.
Вышеупомянутое стихотворение про электровоз вот какое.
ВЛ10
Сидел на скамейке
На платформе Выхино
И мимо проехал
Электровоз ВЛ10
Грузовой электровоз
Использующийся и в пассажирском
Движении
Зеленый
До сих пор не перекрашенный
В корпоративные красно-серые цвета
РЖД
Он ехал один, без вагонов
По каким-то служебным делам
Громко и весело прогудел
Быстро и весело проехал
И устремился в направлении
Платформы Косино
Ничего не значащее атомарное событие
Описываемое простым, атомарным предложением
«Проехал электровоз»
Но можно посмотреть на это событие
По-другому
Например, так
Долгое, неподвижное
Сидение на скамейке
На платформе Выхино
Со стороны Вешняков
Приближается электровоз
ВЛ10
Он движется очень стремительно
Но время тянется очень долго
Сначала показалась точка вдали
Точка, точка
Вот уже это несколько более крупная точка
Хотя, как точка может быть
Более или менее крупной
Точка не имеет размера
Этому учили в школе
На уроках геометрии
Тем не менее
Точка очень медленно
Становится более крупной
Еще более крупной
Время тянется
Вот уже и не точка
А что-то такое
Вроде бы движущееся
Это что-то приближается
Оно кажется неподвижным
Но время идет, идет
И это что-то постепенно
Становится электровозом
ВЛ10
Вот он, электровоз ВЛ10
Он еще далеко
Но уже видно
Его плоскую зеленую
Физиономию
Как долго тянется время
Электровоз в пятистах метрах
От точки наблюдения
Светит солнце
Летят птицы
Электровоз еще немного приблизился
Метров триста уже до электровоза
Он приближается рывками
Как в видеофайле
Низкого качества
Сто метров
Девяносто пять метров
Девяносто
Нарастает тревога
Плоская зеленая физиономия приближается
Еще три метра пролетел электровоз
Еще на полтора метра приблизился
На дальнем пути
Стоит красно-серая электричка
Народу мало
По платформе бежит
Женщина в обуви на каблуках
Рев нарастает
Грохот нарастает
Электровоз пролетел
Еще сорок сантиметров
Он уже рядом
Женщине неудобно бежать
Высокие каблуки
Но она бежит
Она отталкивается одной ногой
И перед приземлением на другую ногу
Она зависает над поверхностью Земли
И, можно сказать, летит
Пока она летит, электровоз
Преодолевает еще
Тридцать пять сантиметров
Скорость его огромна
Женщина приземляется на ногу
Обутую в обувь на высоком каблуке
И снова отталкивается
И снова летит
Электровоз ВЛ10
Преодолел еще двадцать восемь сантиметров
Он стремительно надвигается
Тревога все нарастает
И превращается в панику
Лицо электровоза совсем рядом
Оно изменилось
Электровоз несется стремительно
Преодолевая сантиметры
Он грохочет и дрожит
И лицо его в какой-то момент
Обретает какое-то особое выражение
Оно перекошено судорогой
Отчаяния и ненависти
В нем сейчас воплотилась ненависть
Мировая, глобальная ненависть
Всех неодушевленных предметов
Так называемых неодушевленных предметов
Ненависть к миру людей
Все отчаяние, вся скорбь предметов
Неценимых, неуважаемых
Угнетаемых, используемых
Предметов, к которым написаны
Инструкции по эксплуатации
Брошенных предметов
Оставленных, забытых
Уничтоженных и переработанных предметов
Нелюбимых и никому не нужных
Женщина на высоких каблуках
Летит, и снова летит
Паника, ужас
Вроде бы, бояться нечего
Скамейка стоит на платформе
А электровоз проезжает мимо
Нечего бояться
Но кажется, что ненависть электровоза ВЛ10
Сейчас уничтожит наблюдателя
Электровоз приблизился еще на десять сантиметров
И загудел
Сначала это напоминает какой-то писк
Или человеческий голос
Электровоз стремительно приближается
Десять сантиметров, пять сантиметров
Звук нарастает
И наполняет собой все
Нет ничего, кроме этого звука
Это не гудок, не сигнал опасности
Это какой-то вой, вопль
В котором весь тысячелетний ужас
Металлических, пластиковых
Стеклянных и деревянных устройств
Предметов, штуковин
Вещей этого мира
Женщина все взлетает и падает
На своих высоких каблуках
Взлетает и падает
ВЛ10
Сидел на скамейке
На платформе Выхино
И мимо проехал
Электровоз ВЛ10
Грузовой электровоз
Использующийся и в пассажирском
Движении
Зеленый
До сих пор не перекрашенный
В корпоративные красно-серые цвета
РЖД
Он ехал один, без вагонов
По каким-то служебным делам
Громко и весело прогудел
Быстро и весело проехал
И устремился в направлении
Платформы Косино
Ничего не значащее атомарное событие
Описываемое простым, атомарным предложением
«Проехал электровоз»
Но можно посмотреть на это событие
По-другому
Например, так
Долгое, неподвижное
Сидение на скамейке
На платформе Выхино
Со стороны Вешняков
Приближается электровоз
ВЛ10
Он движется очень стремительно
Но время тянется очень долго
Сначала показалась точка вдали
Точка, точка
Вот уже это несколько более крупная точка
Хотя, как точка может быть
Более или менее крупной
Точка не имеет размера
Этому учили в школе
На уроках геометрии
Тем не менее
Точка очень медленно
Становится более крупной
Еще более крупной
Время тянется
Вот уже и не точка
А что-то такое
Вроде бы движущееся
Это что-то приближается
Оно кажется неподвижным
Но время идет, идет
И это что-то постепенно
Становится электровозом
ВЛ10
Вот он, электровоз ВЛ10
Он еще далеко
Но уже видно
Его плоскую зеленую
Физиономию
Как долго тянется время
Электровоз в пятистах метрах
От точки наблюдения
Светит солнце
Летят птицы
Электровоз еще немного приблизился
Метров триста уже до электровоза
Он приближается рывками
Как в видеофайле
Низкого качества
Сто метров
Девяносто пять метров
Девяносто
Нарастает тревога
Плоская зеленая физиономия приближается
Еще три метра пролетел электровоз
Еще на полтора метра приблизился
На дальнем пути
Стоит красно-серая электричка
Народу мало
По платформе бежит
Женщина в обуви на каблуках
Рев нарастает
Грохот нарастает
Электровоз пролетел
Еще сорок сантиметров
Он уже рядом
Женщине неудобно бежать
Высокие каблуки
Но она бежит
Она отталкивается одной ногой
И перед приземлением на другую ногу
Она зависает над поверхностью Земли
И, можно сказать, летит
Пока она летит, электровоз
Преодолевает еще
Тридцать пять сантиметров
Скорость его огромна
Женщина приземляется на ногу
Обутую в обувь на высоком каблуке
И снова отталкивается
И снова летит
Электровоз ВЛ10
Преодолел еще двадцать восемь сантиметров
Он стремительно надвигается
Тревога все нарастает
И превращается в панику
Лицо электровоза совсем рядом
Оно изменилось
Электровоз несется стремительно
Преодолевая сантиметры
Он грохочет и дрожит
И лицо его в какой-то момент
Обретает какое-то особое выражение
Оно перекошено судорогой
Отчаяния и ненависти
В нем сейчас воплотилась ненависть
Мировая, глобальная ненависть
Всех неодушевленных предметов
Так называемых неодушевленных предметов
Ненависть к миру людей
Все отчаяние, вся скорбь предметов
Неценимых, неуважаемых
Угнетаемых, используемых
Предметов, к которым написаны
Инструкции по эксплуатации
Брошенных предметов
Оставленных, забытых
Уничтоженных и переработанных предметов
Нелюбимых и никому не нужных
Женщина на высоких каблуках
Летит, и снова летит
Паника, ужас
Вроде бы, бояться нечего
Скамейка стоит на платформе
А электровоз проезжает мимо
Нечего бояться
Но кажется, что ненависть электровоза ВЛ10
Сейчас уничтожит наблюдателя
Электровоз приблизился еще на десять сантиметров
И загудел
Сначала это напоминает какой-то писк
Или человеческий голос
Электровоз стремительно приближается
Десять сантиметров, пять сантиметров
Звук нарастает
И наполняет собой все
Нет ничего, кроме этого звука
Это не гудок, не сигнал опасности
Это какой-то вой, вопль
В котором весь тысячелетний ужас
Металлических, пластиковых
Стеклянных и деревянных устройств
Предметов, штуковин
Вещей этого мира
Женщина все взлетает и падает
На своих высоких каблуках
Взлетает и падает
❤3