15.
Про лояльность

Очередной эпизод сказки про Московию
начинается с того, что два скомороха (скоморохи - это такие певцы народных чаяний - примечание режиссёра), красивые, сытые, московские, сидели в кабаке и обсуждали последние события.
Один рассказывал, что пел на днях в одном доме большом и слышал там по поводу половцев замышляемое боярами.
Другой подтверждал и говорил, что слышал об этом на свадьбе боярской в прошедшую субботу.
Помолчали. Первый подступил к главному: "Что делать-то думаешь, как переживать лихие времена? Бояре требуют лояльности и платят давно и очень хорошо, но мы же вроде за половцев были"?
Второй в ответ: "Не путай, я за печенегов".
"Да ладно, какая разница, - машет рукой первый, - один хрен. Как сохранить доходы от бояр и не пропасть в глазах хозяев - вот вопрос".
А второй ему: "А давай поступим гибко, перенесём акценты: будем считать бояр главными хозяевами, но и половцев с печенегами не забудем, если они нас не дернут. А если будут прижимать, скажем, что нас бояре силой заставили".
Второй соглашается: "Дело говоришь. Может, и прокатит. Тем более я все равно бояр и дьяков больше боюсь, даже когда напьюсь".
На том и решили. И отпустило. То ли от гения собственного, то ли от водки.
А впрочем, какая разница? Главное жить в ладах с совестью. Когда совесть спит, тогда и душе легче.

Алексей Сергеев. " Снятие санкций " холст, масло. 120 Х 80 см. 2020 г

16.
Опять о приключениях гостей.

Живущие, как мы помним, в будущем, Болек и Лёлек в этот раз, когда родителей не было, опять нырнули в такую заманчивую Московию, страну предков.
А там зима, февраль, погода отвратительная, авитаминоз, эпидемия, похоже, прием во дворце, большая зала, набитая боярами, дьяками, богатыми купцами, щелкопёрами и скоморохами, томилась в шуме сотен шепотков. Давно не виделись многие и не теряя времени общались в ожидании царского выхода.
Ждать пришлось, как всегда, долго, Болек и Лёлек заскучали даже, но потом придумали и развлекались, путая мысли собеседников и вызывая недоумение окружающих.
Обсуждали все недавно случившийся перфоманс из бесконечной комедии всеми, впрочем, любимой которую можно было бы назвать «Отцы и дети», если бы Болек и Лёлек знали об этой проблеме прошлого.
Но тут царь вышел и речь стал говорить.
Наши ребята не поняли ничего, кроме того, что царь недоволен тем, как продвигается история с половцами и с оффшорниками, говорил это грозно, и некоторые из бояр грохнулись в обмороки, а один дьяк из первого ряда разрыдался и кинулся на колени.
Но его подняли подоспевшие сотники и вывели.
Ребята подумали, что подарок их – дворец - не так как-то повлиял на самочувствие московитов, и надо подарок разобрать или придать ему другой смысл.
Начали было, но тут опять родители. В другой раз доделаем – решили малыши и отключили свои капсулы от реального пространственно-временного континуума.
Они, шалуны, ещё не знали о том времени московском, когда для детей были школы, а в них не только учителя, но и советы отцов.

17.
Предисловие (которое забыли поставить вначале)

Непрерывное метание системы между риском и неопределенностью есть частный случай или интерпретация вечного выбора Природы.
Именно принятие неопределенности в качестве содержательной доминанты превратило Московию в «чёрную дыру» цивилизации и сделало тем местом, где глобальные риски тонут в ее бездонном внутреннем пространстве.
Именно поэтому половцы и печенеги были обречены на то, чтобы превратиться просто в красивую легенду, которой ещё долго пугали людей, а наша сказка про московитов – содержать бесконечное число модуляций и героев.

18.
Собирались регулярно у одного дьяка приказного монахи, писцы и просто писари исполнять приказ боярской думы – создать для народа образ будущего.
Чтобы, значит, знали лапотные, как хорошо им будет, сами дивились и детям рассказывали долгими зимними вечерами. А то что такое: соберут урожай – ну водку пить да устои шатать.
Один предложил, чтобы сказители вещали про обильные и сытые годы под руководством царя и бояр, другие кричали, что это не ново, да и годы такие раз за разом несмотря на призывы не наступают.
Тогда поступило предложение объявить ближайшие десять лет годами размышлений и подачи челобитных со своими просьбами и предложениями по обустройству Московии, для чего создать по волостям соответствующие приёмные.
Привлечь братство, и разрешить создавать братства поменьше, и устраивать между ними соревнования за народную любовь.
Прочие вздыхали – баловство все это. Надо создать опричнину, говорили они, как социальный лифт и производитель событий волнующих.
О чем и шептаться интересно, и участвовать прибыльно.
Всегда работало, во все эпохи.
Первый год заседаний больше ничего не дал. А бояре торопили.
Решили доложить варианты и попросить ещё год на додумывание. Доложили, ответа пока не было. Заняты – половцы с печенегами все никак не сговорится.
«Наверное, на следующий год ответят,» – сказал дьяк, присланный на место прежнего, очевидно не справившегося.
Поели и стали ждать.

19.
Тогда и появились имитаторы. Орден такой. Откуда они взялись – никто вспомнить не может, как будто были всегда, возможно, так оно и было.
И все пошло как по маслу. Искусственные сады цвели, половцам отправлялись реляции и делегации, а печенегов познакомили с китайцами, и те надолго пропали.
Стали поощрять поэтов и устраивали на площадях балаганы и зверинцы.
Каждое воскресенье выступали глашатаи и рассказывали, как все происходит в Московии, здоров ли царь и какие планы вынашивает.
Говорили про урожаи и надои.
В общем, расцвела страна.

20.
Потом появились иллюзионисты. Они казались людьми неземными, и их хотелось слушать бесконечно и смотреть на их представления, которые вскоре полностью заменили всю публичную жизнь а для большинства и личную.
Иллюзии продавались в лавках. Некоторые научились выращивать их сами.
Невкусно было поначалу, но потом привыкли.
Горожане полностью поменяли представление, о жизни и ждали только времени когда можно было припасть к иллюзии. Время наступало все раньше.
Имитаторы при этом полностью не исчезли – им доверили теперь поддерживать общественную и государственную жизнь, которая чахла под напором иллюзий.
Бояре были довольны, хотя и сами балансировали на грани и часто проваривались в иллюзии, а то и попадались на имитацию.

21.
Бывало, мучились бояре животом, иногда, после обильных трапез, и почти всегда – с внутренней политикой. И так рядили, и эдак, что с ней делать.
И вот однажды вспомнил один из них, что рассказывал ему его холоп Ванька про попа британского по имени Джордж Беркли.
Так вон тот говорил, что если я воспринимаю, значит это есть, а если не воспринимаю, то этого нет.
Повисла пауза. Задумались все.
А потом обрадовались бояре. Поняли фишку. Давайте все, что нам не надо, объявим не существующим, а остальное дополним.
Так, говорят, и появилась дополненная реальность. А потом и университет в городе Беркли.
Хотя нет, сначала вроде наступила «цифровая зрелость», у воевод, а вот потом уже всем купили по «Тесле».

22.
Чувствуя некрепкую позицию московитов продавить свои решения и нежелание оффшорников платить за изменение кондиций, печенеги (половцы в другой версии) начали мутить народ, пропагандировать и развивать в его сознании объединение последователей самозванца с ярыми сторонниками посконности истинного устройства царства.
Эти крайние позиции, бьющие по всем остальным диаспорам и сообществам, могли вернуть царя к желанию продолжения союза с половцами и сделать позиции любителей восточной кухни снова вторичными, взгляды заморских князей смягченными, а германцев совсем дружественными.
Не раз уже бывало так, что аргументы сдерживания большего зла за счёт меньшего играли большую роль в истории Московии для образования внешних союзов.
В этот раз, надеялись ближние доверенные бояре, опять может прокатить.
Эти их размышления укрепляли веру царя. Близость выхода из тупика туманила сознание. А квас ободрял тело.
Баня всему голова – думал дьяк, укладываясь на полок.

23.
Сидели как-то по над речкой два человека. Один из них был серьезный муж – целый дьяк приказа, – а второй молодой ищущий себя монашек, дальний родственник, пришедший из глухого монастыря проведать сродника и разузнать о лучшей доле.
Трясясь от благоговения, он вопрошал, как вам, дяденька, удаётся горожанами управлять и держать их в смирении без особых репрессий.
На что мудрый ему отвечал: «Все просто, мой юный друг, все просто. Вот им, например, не нравится, что хлеб дорожает, или налог повысили, или бояре слишком жируют на глазах. Ты им в ответ про печенегов и половцев, про то, что они скупают хлеб, поэтому он дорог. А про лоснящихся бояр – так это они от беспокойства о судьбах родины толстеют, ибо ждут много, заедают тревогу. А если их не кормить – они переметнутся к половцам, кто тогда о Московии думать будет? Вот так и живем в равновесии и покое. Они верят, и мы верим. Сами говорим и сами верим. Так спокойнее».
Говорил дьяк и подрёмывал, а молоденький монах смотрел на него с благоговейным восторгом и ловил каждое слово.

24.
В Московии были идеологи, ну, это те, кто по воле бояр должен был запутать народ, а в результате запутывал бояр.
Самые крутые из них, конечно, монахи. Великолепны в своём деле. Множат смыслы и сокращают сущности.
Потом скоморохи и сказочники. Много их было и есть. Одни создают послания, другие – братства, третьи – артели по изготовлению и распространению слухов.
Мы уже встречались с ними раньше.
В конце концов бояре долгими зимними вечерами читали доносы и челобитные, пытаясь понять,, что в них отражает реальную жизнь а что создано по их собственному приказу и отражало только их лица в зеркале.
«Нет, ну, все! – начитавшись, думали они, – нужен прорыв или хотя бы рывок».
И, счастливые, засыпали.

26.
Пока застопорилось движение по изменению договора с половцами и, следовательно, конфигурации власти в Московии силу стал набирать стрелецкий приказ.
Являясь самой организованной и вооруженной внутренней силой, стрельцы под руководством приказного судьи боярина Ивана Салтыкова, входившего в ближний царский круг, наладили собственные контакты с османами, маньчжурами и германцами.
Стрельцы хотели изоляции и верили, что длительный период саморазвития даст московитам счастье.
В принципе, народ был не против, ибо считал ребят в красивых мундирах, сытых и довольных, живым воплощением цели.
Их пассионарный дух вселял уверенность, и только дьяки других приказов побаивались розовощеких детин салтыковских.
Но помалкивали, ибо царю вся это возня молодецкая нравилась.
Потом очень кстати инок Лев (Гумилёв) написал историю бесконечного генетического кода Московии.
Эту устрашающую правду послали печенегам, чтобы половцы зашевелились.
Или наоборот. Старики уже точно не помнят.
В свое время очень старались забыть - так боялись стрельцов.

27.
Шумеры подкрались бесшумно. И от них остались памятники вещной культуры. А от половцев в будущем не осталось ничего. Кроме баек.
И как ни старались Болек и Лёлек, наши близнецы, напрягая гаджеты будущего, но так ничего и не нашли.
Было, похоже, что их вместе с печенегами придумали бояре, чтобы скрыть какие-то дела во времена смутные.
А они (такие времена) на Московии случались перманентно, как английский туман или дождь.
Вероятно, ушлые имитаторы заработали хорошие деньги, заметая следы пришельцев, приземлившихся на Тунгуску совсем не в 19 веке, а гораздо раньше.
Они, наверное, и превратились в памяти народа в половцев и печенегов, которых безуспешно искали археологи, да так ничего и не нашли кроме изменившегося русла Волги.
Пришельцы придумали бояр и стрельцов, играя с деревенскими мальчишками. И вселили уверенность в московитов, что они были и будут всегда.
И нужны миру как баланс или противовес.
Потом пришельцы отправились в Поднебесную и потом говорили, что там изобрели порох.
И все-таки шумеры были первыми.
А самыми умными были думские дьяки московские, и понятно почему.

28
День стрельца.
Когда ещё только укореняли бояре регулярное стрелецкое войско, на Московии решили праздник ежегодный учредить – День защитника Земли Русской.
Но, чтобы не ссориться с половцами, решили назвать День стрельца.
В этот день выкатывали в стрелецких слободах бочки с вином, от царя угощения. Понятно, праздник этот в те времена был сугубо московский – стрельцы стояли только там.
Но со временем праздник стал просто гендерный на европейский манер, и от него за версту стало разить консьюмеризмом.
Это так звали приказчиков-купцов, которые продвигали в народ потребительские ценности.
Требовалось дарить мужикам подарки и выбирать самого красивого.
Говорят, через это самое потребление (и приказчиков в особенности) расцвела над миром радуга.
Но Московии это не коснулось – блюли себя люди тут.
Ну, конечно, латентное потребление бывает так же, как и палиативное поведение.
Ну, да что о грустном. Зато промывались утром вояки после своего праздника кто где, сытые и довольные.
Этот тренд потом назвали свальным.
А само слово «тренд» стало звучать как грех. И получился какой-то языческий праздник.
Вот ведь как бывает. Задумают бояре светлое великое дело, а получается срам один.
Вот хоть космос возьми. Звёзды, млечные пути всякие, стихи опять же, Луна. Но ничего, когда-нибудь получится.
Вон Болек и Лёлек вроде на Марсе живут. Но это когда будет!
А пока праздник к нам приходит. Хороший, выходной потому что.

29.
На Московии в те поры разрешили создавать разные братства, а не только одно единое, которое было всегда.
Братства решили устроить на английский манер. Хотя и с французским содержанием, как всегда.
Появились и просто новые, и те, которые за правду, и, конечно, немецкие последователи всеобщего братства.
Отсюда взяли и названия, чтобы чем-нибудь от Европы отличаться.
Печенеги и половцы, естественно, сильно поспособствовали расцвету всех цветов, тогда как дьяки присматривались в основном, а бояре нос воротили, считая затею ниже своего достоинства.
Жаль, что царь не настоял и не заставил бояр своих лично в братских делах участие принимать.
Тогда бы и, может, не было бы пауз таких, повеселей бы было, и ждунов поменьше, а главное влияния разные внешние лучше гармонизировались с внутренними потребностями.
Но было так, как было.

30.
Про памятники.
Как-то раз встретились в яме на Тверском тракте боярин Феликс и князь Невский. Один ехал проверять, как несут службу тайные стражники Верхнего Волочка, а другой из Новгорода ехал в Москву.
Место предполагаемого памятника для себя выбрать. Хотел память по себе оставить.
Хотя и фильм вышел знатный о нем режиссера великого, но тем не менее хотелось закрепить.
Рассказал он об этом своём деле боярину Феликсу за обедом. Тот очень хвалил его за это. Мол, молодец, князь, печёшься о памяти народной.
Посидели хорошо и разъехались.
Всю дорогу вспоминал боярин про памятник. Разволновался, корил себя, что мало уделял времени таким делам важным.
И, подъезжая уже к месту, решил заняться этим вопросом, как вернётся в Москву. Место подобрать и разузнать чего как делать. Надо бы и к князю Долгорукому заехать посоветоваться , он давно на Москве стоит.
Так и сделал боярин. Заехал. Разговор вышел недолгий.
Отсоветовал московский князь боярину сейчас про памятник думать.
Убедил, что не время.
Погодить, сказал, надо.

31.
Однажды решили посчитать, кто дольше всех из правителей Московии прожил. Кто отличился долголетием.
Собрали старцев всяких и стали вспоминать. Вспомнили и печенегов и половцев, вспомнили монголов. Ну, это для того, чтобы своих не вспоминать. Но все-таки пришлось.
Долго спорили про Шуйских и Годунова, вспомнили и Мстиславского с Керенским.
Кто придумал это, все теперь никто и не знает, но в результате многодневных бдений все сошлись во мнении, что дольше всех прожил некий правитель по имени Михаил.
Про него старики говорили смутно: типа пахнуло свежим воздухом и духом предательства, но в основном воспоминания были добрыми и незлобными.
Но самое интересное выяснилось в конце.
Оказалось, что он жив до сих пор.
Сгоряча даже праздник решили устроить, но потом остыли и передумали.
Вот такая она, Московия наша. Помнит правителей, и они живут долго.

32.
Интрига, задуманная царем московским по изменению договора с половцами, продолжала жить своей жизнью. Ну, совсем отдельной. Ибо жизнь в Московии шла своим чередом, и с жизнью бояр и дьяков пересекалась все реже.
Что уж говорить о половцах, печенегах и прочем мировом закулисье.
Дьяки посольского приказа тянули основную интригу и всячески раздражали Запад, вызывая ответную реакцию, которая использовалась боярами для поддержания безропотного одобрения царского курса, нужного им для продолжения саморазвития.
Оффшорники, как бы идущие на поводу у Московии, достигали своей цели – добиться ещё большей изоляции скаредных бояр в их вотчине.
В целом, эта всеми одобряемая договорная игра протекала ко взаимному удовольствию: потакая борьбе за суверенность, оффшорники тормозили развитие, а бояре радовались, что так дёшево купили стабильность.
«Win-Win,» – сказали бы наши потомки Болек и Лёлек, хотя, как известно, такого ещё не бывало никогда.

33.
На Московии как-то раз в очередной наступило тревожное время. Зерно дорожает, железо, пластик и тот –виданное ли дело – тоже стал дорожать, несмотря на то, что никто не знал, какой он из себя.
Надо было что-то предпринять. Объяснить людям. Чтобы не волновались, ведь не голодный же год.
Царь приказал боярам дать предложения, как вести себя в этой ситуации стране. Собрались бояре и старший боярин их спрашивает: «Какие есть предложения или предположения?»
Один в ответ предлагает все на мировую закулису, как обычно, ссылаться, мол, жмёт она и оттого туго. Надо потерпеть.
Старший ему отвечает, что, мол, на это и так все предыдущие разы ссылались да на дань половецкую. Нужна новая сказка.
Тут другой боярин и говорит, мол, ему один подьячий из внутреннего приказа предлагал объявить победу над чумой (она как раз тогда случилась во всей Европе), и раз победа – то за ценой мы, как обычно, не постояли и теперь долго будем восстанавливать наше хозяйство и возвращать долги.
Поэтому надо все подтянуть и поддерживать друг друга по-волонтёрски. «А что, интересно!» - зашумели бояре. «Однако надо с ними построже, с крестьянами нашими, без нежностей,» – сказал, когда шум поутих, другой старший боярин, который приказом дознания ведал.
«Олл райт, – сказал председательствующий, – решим так, доложим царю предложение новый праздник и подарки народу всякие в честь радостного избавления, но построже и затянувши пояса».
Все радостно старшего поддержали.

34.
Как обычно, в это время на Московии ждали выступления царя в думе.
Готовиться начинали загодя. Бояре собирались, обсуждали, дьяки тоже в своих приказах, разные другие группы тоже.
Все предложения собирали у старшего боярина, коих было двое. Каждый готовил свой вариант. Потом все с удивлением слушали получившееся и удивлялись.
В тот раз выступление много раз переносилось. Шептались, что все это из-за той интриги по изменению договора с половцами и той ролью, которую должны были сыграть в этом оффшорники.
Именно они не спешили, говорили шептуны, и из-за них все процессы замедлялись, а сроки отсрочивались.
Видно, половцы, воплощаясь в печенегов, не желали принимать условия. А потом обратно, становясь половцами, хотели сделку опять. И все так по кругу.
В паузе этих ожиданий импровизировали импровизаторы и воплощали свои старые иллюзии иллюзионисты. Чтецы читали давно зачитанные книги.
Молодые дьяки волновались, а взрослые бояре плели интриги.
Лишь старые прожженные подьячие учили распространителей слухов. Все будет своевременно или чуть раньше, говорили они. Мир тягуч, равномерен и непоследователен, и потому так притягателен.

35.
Как известно в Московии было два старших боярина – один занимался думой боярской и приказами, а другой стрельцами и опричниками.
Придумано это было для того, чтобы у птицы управления державой было два крыла, придающих ровность хода истории и устойчивость царской власти.
Между тем бывали периоды, когда крылья, как бы это сказать, несоюзно двигались, работали вразнобой, и тогда лодка государственная шла рывками и выписывала спирали и левые повороты.
В такие моменты жители чувствовали кто не прочность и уязвимость, а кто плотность и тяжесть.
И то, и другое и раздражало, и успокаивало разные гильдии и сословия, но вносило нестройность в всегдашний хор одобрения.
Часто эта дрожь была незаметна, подспудна, но от этого не менее тревожна.
В такие времена все ждали реакции царя, это всегда было полезно, хотя и не всегда помогало.
Стрельцы и опричники ратовали за перекладывание решений на будущее, а бояре молчали в надежде, что и само рассосётся.
И действительно так не раз уже бывало. Рябь вдруг подымалась на поверхности, а потом снова гладко.
Магма земная в незначительных количествах неопасна, говорили старики. Горяча она, но быстро остывает. Надо просто подождать.
Такая тактика всегда помогала. Ну, или почти всегда. Когда не помогала – это всегда сочетание с гордыней людской. Ретивое соединяется с природным.
И тогда субъективное рулит.
Но и это можно переждать, так в летописях написано.
Все можно переждать.