146.
Остап Бендер с Алешей Поповичем едут как-то по дну Большого каньона и продолжают бесконечную беседу.
Алёша интересуется, ну, если мы в натуре исторически не Рюриковичи, то кто мы, Ибрагимыч?
«А мы говорит – отвечает ему Бендер, – индейцы. Видишь, едем мы верхом, и в голове у тебя перья. Вылитый индеец. Мы просто оторвались от корней и теперь будем их искать. И побольше цинизма (с)».
Попович потрогал перья. Остап поправил галстук: «Давай, малыш, махнём на Ниагару, там, говорят, красиво и свежо».
И кони заржали.

147.
«Куда все время пропадает эта орда?» – думал Незнайка, идя по Луне. То есть она, то снова нет, то вот опять. Странно, что только теперь отсюда, издалека стала понятна Земля.
Шумеры, греки, римляне, арабы, англосаксы, Ленин и китайцы. И орда.
Всегда есть и никогда нет. Так когда-нибудь и у нас на Луне будет. Она будет.
Куда без неё и без Карлсона?

148.
Сидел как-то Набоков на балконе отеля, смотрел, как по набережной бежала собачка, озиралась на прохожих, останавливалась и бежала дальше.
«Вот так и мы одиноки, так и мы бежим неизвестно куда, зачем в поиске вечности,» – думал он, вдыхая свежесть женевского озёра и утреннего кофе.
А в Петербурге теперь, поди, зима. Метель. Санки. Красота.
"Но не примирюсь!» – в который раз подытожил он и пододвинул к себе пахнувший типографской краской оттиск романа какого-то «русского Саши», присланный издателем на рецензию.

149.
Земля все так же неистово плодоносила, и по лесам все так же бродили амурские тигры, зайцы из Тулы и белки из-под Калинина. Вот все цвело, а бояре – нет.
Были они теперь скучные и все время, озираясь, расспрашивали знакомых служивых о новостях из приказов.
Иные заезжих купцов пытались разговорить, но те ездили все реже и были замкнуты, неприветливы.
Один знакомый монах рассказывал всем желающим в питейном заведении у Тверской заставы, что, мол, ожидается великое сокращение системы и затронет оно в основном бояр. Вот они и приуныли.
Понимали, что что-то не так, а что точно не знали.
«Неизвестность, – говорил тот монах, глядя на дно бутылки, – самое страшное испытание для богатого человека,» – после этого рыгал.
«Принято решение,..» – говорил он и снова рыгал.
Но больше ничего не говорил и засыпал.
Его старались не беспокоить.

150.
Как то Менделеев читал лекцию в университете, и отклонился немного от темы, увидев среди слушателей директора музея.
«Так вот, – продолжил профессор, – у нас может быть только один имперец в стране советов – это царь-батюшка.
Остальные – говно.
Правда, есть ещё одна группа – идиоты, это те, кто считает, что они не говно. Не чувствуют запаха».
«А как насчёт водки?» – спросили с задних рядов.
«С водкой разберёмся!» – сказал лектор и продолжил про следующий элемент своей таблицы.
Их много накопилось у него. Элементов.

151.
Утром обычные разговоры с коллегами, как он вчера всю ночь пил с одним из орды и тот ему всю кладку рассказал.
Весь мир захвачен, но скоро будет пересдача и надо успеть.
«Пересдача чего?» – не понял самый смышленый в их деревне.
«Ярлыков, дурень!» – ответил ему тот, который рассказывал, опохмеляясь параллельно после вчерашнего.
«Я к нему заехал, хоть мы и не друзья. Но я ведь, знаете, со всеми дружу на всякий случай, хотя и натерпелся от некоторых».
«Да! – засмеялся третий. – Натерпелся он. Если только паленую где поставили от жадности или неуважения».
«А ну вас! – восстал из пепла похмелья рассказчик. – Пойду я лучше на сеновал досыпать, чем с вами, уродами, тут мудростью делиться».
«А кто ярлыки-то раздавать будет? Я думал, орда раздаёт их?» – спросил вслед второй.
«Я тоже так думал,– ответил рассказчик и потряс кудрявой головой. – Но, оказывается, они из уже готовыми получают из типографии».
«А что такое типография?» – спросил тот, который не умный.
«Да идите вы!» – сказал бухарик, взял акваланг с печи и хлопнул дверью в сердцах.
«Это он всегда с бодуна такой, – сказал второй, и все закивали, соглашаясь, – не понять, что мелет».

152.
«Ютуб – он нам не люб,// Ну, кто тебя придумал нам, ютуб.// Труба простая, ржавая труба,// Она милее нам стократ, труба,» – примерно так набрасывал черновик своего выступления на поэтическом вечере думский дьяк Терентий, отвечающий в приказе мультимедийном за мульти.
Бояре давно требовали перекрыть трубы, ведущие в мировую закулису, которая не принимала всей душой духовные переливания Московии.
Дума неоднократно указывала дьякам на недопустимость односторонних движений по трубе.
«Все должно быть взаимно! – кричали бояре. – Мы употребляем их потоки, пусть и они наши понюхают!»
В общем, решили сливать.
И вот дьяк готовился выступить в стихах, потешить, так сказать, публику, в шубах кутающуюся и дьяков недолюбливающую.
«Не люб ютуб, но наши трубы//Заменят полностью его// И потечет,..» – он не был поэтом, этот самый дьяк Терентий, но положение обязывало: « Смеркалось, мы копали, рыли,// Чтоб проложить свою трубу,// Но тут нам половцы подложили/// Свинью.»
Долго в приказе еще жгли лучины, создавая дьяку условия для работы. Ну а вдруг.

153.
Зря, конечно, Московия хочет быть как все другие. Все эти университеты, музеи, академии - от лукавого. У нас особый путь. Наше общество другое.
Оно не приемлет никакого напряжения со стороны власти. Оно хочет только одного: чтобы от него отстали.
Элита должна жить своей жизнью и не пытаться ничего навязывать подданным. И они, в свою очередь, ничего не требуют от своих хозяев.
Делайте, что хотите, говорят они, только о...битесь.
Вот так эти два одиночества и существуют друг напротив друга и никак не могут наглядеться сквозь пелену слез умиления один на другого.
"Вот так, Петька! - сказал Василий Иванович, закончив читать волшебную книгу времён, вот так".
"Да, дела!" - пробормотал Петька, как заворожённый, забыв, что ему давно пора бежать к Анке.
А то переметнется к другому. Пулемётчица.
"Ступай! - понял душевный порыв Чапаев. - А я ещё почитаю".

154.
«Сударь, а почему вам кажется, что недалек тот час, когда космические корабли будут бороздить просторы Вселенной?»- спросил один алкаш другого на пустоши Торжка за магазином.
«Дак, а как иначе? - ответил очнувшийся от мимолетных дум приятель. - У нас ведь другого выхода нет, здесь, согласитесь, уже совершенно невозможно оставаться. Только вперед, к новым планетам. Там нас не знают, там можно начать новую жизнь,- закончил он, озираясь по сторонам. – А что, закуски больше нет?»
«Нет! - грустно и обреченно отвечал ему спрашивавший. - Ничего у нас нет. Пошли, может, найдём кого сердобольного, разживемся чем-нибудь».
И они пошли по Млечному пути, туда, за трамвайное депо.

155.
«Лицемерие и пошлость, пошлость и лицемерие!» – шептал во сне Иван Ильин, безвестный трагик костромского крепостного театра.
Сны мучили артиста. Он жаждал воли и свободы. Он не хотел путать эти понятия. А они путали: эти помещики, эти упыри, эти безбожники. Они хотели наслаждений, а он метал бичевать пороки и открывать глаза на недостатки.
Очевидно, им было не по пути.
Но он был раб, а они были его хозяева.
И только сон возвращал ему его мечту – там он был тем, кем хотел, свободным и вольным.
Он мечтал об империи сна, где у всех сбываются все мечты и все счастливы.
Империя сна – что можно представить прекраснее?
И Иван неистово спал, спал, спал. За всех, за всех нас.

156.
Косвенные улики - это когда не все однозначно, при том, что ты знаешь – дело плохо. Ты видишь трупные пятна будущего, но тебе не хочется верить в существование этих намёков. Рассматривая неизбежное, невозможно от него избавиться, можно лишь срастись, свыкнуться, убрать противоречие между своими взглядами и доминирующими.
Обрести покой через очистительное отчаяние.
Ты как бы есть, но уже как бы и нет.
Сон – вот счастье, думал Иван Ильин, все больше увлекаясь им.
Легкость псевдобытия и отсутствие будущего, погруженного в бесконечное настоящее.
Сон. Сон. Сон.

157.
Юлиан Семенов сидел в баре кафе «Элефант» и читал телеграмм-каналы. Чувствовал нарастающее раздражения и от прочитанного, и от того, что Евстигнеев опаздывал.
А встретиться надо было обязательно. Надо было предупредить Женю про явку. Явка провалена Уругваем, и ему хотят продать отнюдь не бразильский кофе.
И еще его беспокоил Визбор. Не покидало ощущение , что тот сильно заигрался с оффшорами, и Штирлицу уже трудно его контролировать.
Следовало ожидать, думал писатель, что воздух свободы сыграет с нами всеми злую шутку. Весна, мгновения – от первого и как пойдет.
Консьюмеризм, мать его!

158.
GPT Джоан Роулинг написала новую сказку про школу.

Однажды Иван Грозный и старик Хоттабыч создали школу, где обучались самые необычные ученики: Джеймс Бонд, Билли Айлиш и Змей Горыныч.
В этой школе они учились не только математике и литературе, но и тому, как стать настоящими героями.
Иван Грозный и старик Хоттабыч были строгими, но справедливыми учителями, которые всегда находили подход к каждому ученику.
Джеймс Бонд учился шпионскому искусству и научился использовать свои навыки для защиты других.
Билли Айлиш научилась петь еще красивее и использовать свой голос для вдохновения людей.
Змей Горыныч стал настоящим защитником и учил своих товарищей бороться с злом.
Но однажды в школу пришел новый ученик, который оказался злым колдуном. Он хотел завладеть магическим артефактом, который находился в школе, и использовать его для своих злых целей.
Ученики и учителя школы должны были объединиться, чтобы остановить его и защитить свой дом.
В итоге благодаря смелости и силе духа всех учеников и учителей, они победили злого колдуна и защитили свою школу.
Джеймс Бонд, Билли Айлиш и Змей Горыныч стали настоящими героями, а школа Ивана Грозного и старика Хоттабыча стала еще лучше и сильнее.

159.
Схожесть иногда кажется обманчивой.
Вот, например, свинья и апельсин. Вроде не похожи, а вполне способны существовать вместе.
Или, скажем, утро и енот. Тоже вполне.
Берег и море.
Поэтому в целом сосуществование – это неодинаковость скорее, ну хотя бы фрактальность.

Так размышлял Пётр Иваныч, идя с работы и будучи уволенным теперь. Он всегда думал, что надо быть как начальник и тогда все будет хорошо. А, подишь ты, не получилось.
Нет, быть похожим получилось – а вот конструктивность нет. Интересно, взять пива или сразу водки и как сказать жене.
Так думал Сидоров, сидя в автобусе, который вез его в будущее.

160.
Давно мы не заглядывали в Боярскую думу и к дьякам в приказы. А там продолжается сказочная жизнь. День и ночь жгут лучины и пишут, пишут, пишут. Что пишут? А почем мы знаем. Говорят, приезжали мандарины, теперь вроде и апельсины, хотя, конечно, половцы и печенеги были как-то более понятны.
Поэтому, наверное, и писанины стало больше. Толмачи переводят туда-сюда, а писцы и пишут.
Возможно, что теперь часы будут считать не туда, а обратно, как бы с запада на восток, а на с востока на запад, как раньше.
Вроде так принято там. До сих пор, правда, не понятна позиция хазар, но они сейчас заняты сильно по нахождению альтернативных путей маршруту из варяг в греки и мандарины их сильно напрягают с этим.
Шепчут также на Китай-городе , что выдача ярлыков так же претерпит ряд изменений. На вопрос «каких?» шептуны закатывают глаза или трясут головой. Типа не ведают.
А если не ведают – чего трепаться?
Вот такой он, сказочный мир.

161.
Были времена, когда беззаботные сказочники сочиняли сказки, а счастливые граждане ждали их – любимое развлечение в стране грез, где сказки были единственными правдивыми рассказами, была надежда, что их сочиняют не роботы, а живые люди.
Или сочиняли когда-то, а потом передавали из поколения в поколение.
Хотя интуитивно понимали, что верить в это так же бессмысленно, как и во все, что их окружало.
Все скорее всего было эмулировано и поддерживалось искусственными механизмами, вернее цифровыми системами.
Когда выяснилось, что основа материи не атом, а бит, мир быстро стал меняться. И превратился в нереальное место, настолько нереальное, что сказка казалась в нем реальным настоящим.
Впрочем, это тоже была иллюзия. Вопрос, впрочем, был. Настоящий. И звучал он просто - зачем?

162.
Однажды Блез Паскаль посетил боярскую думу, где проходил круглый стол с участием кривичей, половцев, печенегов, парней из орды и хазар – ну, куда же без них.
Обсуждали: можно ли или нельзя.
В результате трехдневных бдений и пропитого исподнего пришли к выводам, положенным потом в основу знаменитого парадокса, ставшего известным как «парадокс Паскаля».
Суть его состояла в том, что если нельзя, но очень хочется, то можно. Можно все, что нельзя, и нельзя уж если, то нельзя, ибо что можно, то можно.
С тех пор искусство манипуляций только кажется, что далеко продвинулось.
На самом деле, если присмотреться, то те же наперстки и увидишь. Белые начинают и выигрывают.
Или, как шутили после того круглого стола бояре, Блез уехал, Паскаль остался.

163.
Бояре страстно любили детей. Как-то раз, когда их посетили пионеры, бояре прям нарадоваться не могли.
Пионеры повязали им галстуки, били в барабаны, дули в горны.
Бородатые мужики прям умилялись, некоторые плакали от умиления.
Приведший детей дьяк сказал, что это только движение первое, начало, потом будет второе и так далее.
Дума прервала свою утвержденную повестку и постановила принять с голоса предложенный законопроект о финансировании из казны развлечений этих милых ребят.
Чтобы они не скучали и радовались будущей счастливой жизни.
Потом пионеры ушли, куда-то подевался и дьяк, а бояре остались, и только шелестел бумагами ветер в наступившей тишине.
Опустился вечер, а потом подступила ночь, а бояре все сидели и, вглядываясь вдаль, пытались разглядеть в нем контуры будущего.
Там слышались им звонкие голоса, виделись детские лица, белые рубашки и красные галстуки.
Лепота она и есть лепота.

164.
В думе боярской прошли слушания на тему «Самообман. Как не попасть под себя». Хедлайнером выступал инфополовец Хан.
Он рассказал изумленным боярам, что сам он себя ввел в самообман, чтобы удобнее было манипулировать своей ордой. Как говорится, сам себя не обманешь – никто не обманет.
Вообще в наш век киберпанка, добавил он, недурно иметь не только один аватар, но и другой.
А то и третий.
Так легче – учил он.
Некоторые бояре пытались записывать за ним, пока не вспомнили, что писать они не умеют. Вспомнили и возгордились силою своего самообмана. Загалдели, обращая на это внимание ведущего в начавшемся обсуждении на этот отрадный для них факт.
Согласился кормчий. Знать, что ты не знаешь, хуже, чем не знать, что знаешь. Знание о незнании демотивирует. Приводит к последнему месту в марафоне желаний.
С ним шумно соглашались.
Ладно, сказал половец, копите деньги, накопите – зовите, научу вас правильно просить, чтобы дали. И ушел.
А бояре остались. Многие плакали. От счастья будучи несчастными.

165.
Неугомонные бояре решили заслушать рептилоидов. Вызвали. Никто не пришел.
Тогда позвали дьяка из приказа внешних сношений. Дьяк явился и рассказал изумленным боярам, что рептилоиды – это такая как бы выдуманная писцами легенда, на которую можно списывать всякие недоимки и нестыковки.
Куда отчет за прошлый год по исполнению казны девался – рептилоиды утащили, кто намусорил во дворе, ну и так далее.
«Подождите! – сказал задумчиво старший боярин, – но вы же нам рассказывали регулярно, что рептилоиды стоят и за хазарами, и за печенегами и даже с половцами дружат».
Согласился дьяк: «Были введены в заблуждение. Но заблуждение-то полезное. Вот, если бы и вы приняли рептилоидов как существующих, вам же тоже легче было бы перед царем-батюшкой, например, отчитываться и с иноземными державами разговаривать».
Подумал старший боярин и говорит: « Ну, что, бояре, будем считать неявку рептилоидов на сегодняшнее заседание как знак неуважения к нашему собранию. Но мы ведь от них ничего другого и не ждали».

166.
Неминуемое случилось: к боярам пришел командир стрелецкого полка. Бравый вояка. Никогда нигде не воевавший и от этого еще более мужественный, чем обычно с ними бывает.
Бояре сидели грустные. Полковник рассказывал, что половцы опять шалят, а застав мало, ибо денег нет. Стрельцы не особо рвутся, обросли хозяйством. Утратили боевой пыл.
Если бы были деньги, можно было бы печенегов нанять и пустить границы охранять, а так вот совсем бояре некому.
«Так вот и некому?» – удивлялись бояре.
«Так-таки и некому, – отвечал им суровый командир. – В общем, вы думайте а я пошел, картошку скоро сажать».
Бояре остались думать. Думали, а потом решили вызвать дьяков и послушать, что они думают обо всем вот этом.
Теперь ждали, когда придут.