Forwarded from Китай. 80-е и не только
Тот случай, когда "китайские восьмидесятые" актуальны как никогда.
Санкционная война - это всегда про лицемерие и двойные стандарты. А также про то, как выловить рыбку в мутной воде, если у тебя волосатая рука имеет доступ куда следует. Примеров много. Но я обращусь к одному из наиболее показательных.
Китай после подавления протестов на площади #тяньаньмэнь_89 . Танки, трупы, мировая общественность в шоке. И всё это практически в прямом эфире. Обещание испепеляющих санкций, дебаты в Конгрессе, молодой губернатор штата Арканзас Б. Клинтон говорит, что заставит "пекинских мясников" ответить. И что?..
А вот почитайте:
https://profile.ru/abroad/kitaj-i-zapadnye-sankcii-licemerie-i-neposledovatelnost-1039651/
Санкционная война - это всегда про лицемерие и двойные стандарты. А также про то, как выловить рыбку в мутной воде, если у тебя волосатая рука имеет доступ куда следует. Примеров много. Но я обращусь к одному из наиболее показательных.
Китай после подавления протестов на площади #тяньаньмэнь_89 . Танки, трупы, мировая общественность в шоке. И всё это практически в прямом эфире. Обещание испепеляющих санкций, дебаты в Конгрессе, молодой губернатор штата Арканзас Б. Клинтон говорит, что заставит "пекинских мясников" ответить. И что?..
А вот почитайте:
https://profile.ru/abroad/kitaj-i-zapadnye-sankcii-licemerie-i-neposledovatelnost-1039651/
Профиль
Китай и западные санкции: лицемерие и непоследовательность
На фоне обрушившейся на Россию лавины санкций закономерно растет интерес к опыту других стран, не понаслышке знающих, что такое торговые ограничения. Особое
Forwarded from Китай. 80-е и не только
Посчастливилось побывать ещё на одной лекции М.В. Карпова по проблемам восприятия «китайской модели» в позднем СССР.
Основные тезисы моего конспекта:
Реформы в Китае начались во второй половине 1970-х, но советское китаеведение эти реформы «проспало». Не заметило. Вернее, было убеждено, что всё это не более чем модифицированный маоизм. (Об этом мы и писали, и картинки показывали неоднократно).
Главная причина – советское китаеведение 1960-70-х было предельно идеологизировано. Даже о США можно было писать свободнее. Китай же воспринимался исключительно сквозь призму предательства «братской партии», а любые оценки процессов в КНР вычитывались на предмет, а не содержат ли они крамолу по поводу «альтернативы» советской модели?
Данную линию олицетворяла т.н. «группа Рахманина» во главе с первым замом заведующего отдела ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями (о нём здесь). Рахманин застал в Китае и "большой скачок", и "культурную революцию", поэтому видел в Китае исключительно экзистенциального врага. К «группе Рахманина» примыкали директоры ИДВ Сладковский (с основания и до 1985 г.) и Титаренко (с 1985 г.)
Оппозиция этой синофобской линии была, но не среди профессиональных китаеведов. К ней относились члены «аналитической группы Андропова» Бовин и Бурлацкий (автор классического труда о Мао Цзэдуне). Для них критика Мао и поддержка реформ были возможностью критиковать отдельные стороны советского строя.
Фактически смена парадигмы в отношении китайских реформ произошла в 1985 году, что совпало с приходом к власти Горбачёва. (На самом деле, плотно работая в своё время с подшивкой «Проблем Дальнего Востока» рубежа 1970-80-х, я обнаружил уже в 1982-83 годах вполне себе предметные сдвиги в сторону от тотальной критики, но нужно дополнительно покопаться на эту тему – прим. ИЮ).
Теперь советскую политику в отношении Китая определяли уже другие люди – прежде всего, Е.П. Бажанов и В.А. Медведев (сменщик Рахманина в отделе ЦК по связям с компартиями). Для них было очевидно, что «Дэн – это не Мао; с Китаем можно работать».
Многое сделали для популяризации китайских реформ выдающиеся китаисты В.Г. Гельбрас и Л.П. Делюсин. С симпатией относились к процессам в Китае советники Горбачёва по экономическим вопросам Абалкин, Ситарян и Аганбегян.
Но важно понимать: позитивное отношение к реформам вовсе не означало рекомендаций копировать китайский опыт.
Уже начав реформы в СССР, Горбачёв де-факто повторял путь, пройденный Китаем, но сам, безусловно, не осознавал этого.
Вероятно, в руководстве СССР никто всерьёз не изучал китайские реформы, так что, как говорится, «все совпадения случайны», и совпадения эти обусловлены не сознательным копированием китайской модели, а самой логикой трансформации социалистической плановой модели. (Вернее даже, пределами возможности этой трансформации - прим. ИЮ).
Говоря о совпадениях, Михаил Владимирович имеет в виду основные вехи:
Китай начал с запущенных ещё Хуа Гофэном реформ по модернизации производства («большой скачок на Запад»), которые очень похожи на советское «ускорение».
Потом, когда выяснилось, что это не работает, последовали аграрные реформы, реформы цен, попытки реструктуризации госсектора. В СССР то же самое: законы «О предприятии-объединении», «О кооперации» и так далее. И там, и там – общественно-политическая «оттепель».
Далее следовала попытка радикализации как экономических реформ, сопровождающаяся системным кризисом. Политическая реформа в КНР, фактически провозглашённая 13-м съездом КПК 1987 года, провалилась после #тяньаньмэнь_89 ; в СССР она началась только после 19-й партконференции 1988 года, но реализовывалась уже в условиях трещащей по швам страны и проблем с обеспечением товарами первой необходимости. Так что завершился проект реформирования «советского социализма» его ликвидацией.
Но говорить, что "СССР сознательно абстрагировался от "китайского пути", поторопился с политическими реформами в ущерб экономическим и "а вот если бы пошёл по "китайскому пути", было бы "советское экономическое чудо" - нельзя.
(Конспект первой лекции – см. здесь).
Основные тезисы моего конспекта:
Реформы в Китае начались во второй половине 1970-х, но советское китаеведение эти реформы «проспало». Не заметило. Вернее, было убеждено, что всё это не более чем модифицированный маоизм. (Об этом мы и писали, и картинки показывали неоднократно).
Главная причина – советское китаеведение 1960-70-х было предельно идеологизировано. Даже о США можно было писать свободнее. Китай же воспринимался исключительно сквозь призму предательства «братской партии», а любые оценки процессов в КНР вычитывались на предмет, а не содержат ли они крамолу по поводу «альтернативы» советской модели?
Данную линию олицетворяла т.н. «группа Рахманина» во главе с первым замом заведующего отдела ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями (о нём здесь). Рахманин застал в Китае и "большой скачок", и "культурную революцию", поэтому видел в Китае исключительно экзистенциального врага. К «группе Рахманина» примыкали директоры ИДВ Сладковский (с основания и до 1985 г.) и Титаренко (с 1985 г.)
Оппозиция этой синофобской линии была, но не среди профессиональных китаеведов. К ней относились члены «аналитической группы Андропова» Бовин и Бурлацкий (автор классического труда о Мао Цзэдуне). Для них критика Мао и поддержка реформ были возможностью критиковать отдельные стороны советского строя.
Фактически смена парадигмы в отношении китайских реформ произошла в 1985 году, что совпало с приходом к власти Горбачёва. (На самом деле, плотно работая в своё время с подшивкой «Проблем Дальнего Востока» рубежа 1970-80-х, я обнаружил уже в 1982-83 годах вполне себе предметные сдвиги в сторону от тотальной критики, но нужно дополнительно покопаться на эту тему – прим. ИЮ).
Теперь советскую политику в отношении Китая определяли уже другие люди – прежде всего, Е.П. Бажанов и В.А. Медведев (сменщик Рахманина в отделе ЦК по связям с компартиями). Для них было очевидно, что «Дэн – это не Мао; с Китаем можно работать».
Многое сделали для популяризации китайских реформ выдающиеся китаисты В.Г. Гельбрас и Л.П. Делюсин. С симпатией относились к процессам в Китае советники Горбачёва по экономическим вопросам Абалкин, Ситарян и Аганбегян.
Но важно понимать: позитивное отношение к реформам вовсе не означало рекомендаций копировать китайский опыт.
Уже начав реформы в СССР, Горбачёв де-факто повторял путь, пройденный Китаем, но сам, безусловно, не осознавал этого.
Вероятно, в руководстве СССР никто всерьёз не изучал китайские реформы, так что, как говорится, «все совпадения случайны», и совпадения эти обусловлены не сознательным копированием китайской модели, а самой логикой трансформации социалистической плановой модели. (Вернее даже, пределами возможности этой трансформации - прим. ИЮ).
Говоря о совпадениях, Михаил Владимирович имеет в виду основные вехи:
Китай начал с запущенных ещё Хуа Гофэном реформ по модернизации производства («большой скачок на Запад»), которые очень похожи на советское «ускорение».
Потом, когда выяснилось, что это не работает, последовали аграрные реформы, реформы цен, попытки реструктуризации госсектора. В СССР то же самое: законы «О предприятии-объединении», «О кооперации» и так далее. И там, и там – общественно-политическая «оттепель».
Далее следовала попытка радикализации как экономических реформ, сопровождающаяся системным кризисом. Политическая реформа в КНР, фактически провозглашённая 13-м съездом КПК 1987 года, провалилась после #тяньаньмэнь_89 ; в СССР она началась только после 19-й партконференции 1988 года, но реализовывалась уже в условиях трещащей по швам страны и проблем с обеспечением товарами первой необходимости. Так что завершился проект реформирования «советского социализма» его ликвидацией.
Но говорить, что "СССР сознательно абстрагировался от "китайского пути", поторопился с политическими реформами в ущерб экономическим и "а вот если бы пошёл по "китайскому пути", было бы "советское экономическое чудо" - нельзя.
(Конспект первой лекции – см. здесь).
Forwarded from Китай. 80-е и не только
В Китае смерть любого более-менее важного деятеля даёт отличную возможность для политического высказывания, завуалированного под славословия ушедшему. Говоря о том, каким хорошим был покойный, легко подразумевать, какие плохие ныне живущие, а особенно власть предержащие.
Традиция эта знает немало прецедентов в прошлом, хотя самые известные — совсем недавние: демонстрации на площади Тяньаньмэнь в 1976 году после смерти премьера Чжоу Эньлая и события #тяньаньмэнь_89, триггером к которым стала смерть бывшего генсека Ху Яобана.
Будут вспоминать усопшего и сейчас. Правда, в отличие от Чжоу Эньлая и Ху Яобана, нынешний покойник был уже на пенсии. А на политическом небосклоне не видно силы, которая была бы заинтересована (и при этом реально способна) обратить настроения в какую-либо политическую заварушку — как это сделал, например, Дэн Сяопин в 1976-м.
Держа в уме эти особенности китайской политической культуры, скажем пару слов о покойном и мы.
Ли Кэцян был отличником.
Самым настоящим, природным отличником.
Человек с идеальным коммунистическим именем (克强 значит "побеждающий сильного" или "твёрдо побеждать") и идеальной для политика простонародной фамилией Ли. Человек с идеальными для коммуниста анкетными данными и практически идеальной биографией.
Он был выходцем из среды сельского руководства в глубинной крестьянской провинции Аньхой. С одной стороны, "от сохи"; а с другой стороны всё же из местного истеблишмента, а значит, получил сносное образование, имел приличествующий его положению трудовой опыт и в соответствующем возрасте с лёгкостью был принят в Коммунистическую партию и в студенты Пекинского университета.
Так он и шёл по жизни: отличник, активист, человек с безупречной анкетой, выходец из регионов. Комсомол стал для него социальным лифтом (там как раз любили отличников из регионов), но в ещё большей степени были важны связи, которые он получил работая в его руководстве.
Уже в 43 года Ли стал губернатором провинции (самым молодым на тот момент); а членом Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК был избран, минуя стадию "обычного" членства в Политбюро.
Когда Ли добрался до политических вершин, различие его образа от образа Си Цзиньпина стало слишком заметным: элитист Си против популиста Ли, примерно так это описывалось в китаеведной аналитике лет двенадцать назад.
Это Си Цзиньпину, сыну высокопоставленного, пусть и подвергшегося, опале пекинского чиновника, нужно было старательно создавать образ "человека из народа", который хлебнул лиха в деревенской ссылке —— Ли Кэцяну этого не требовалось. Он действительно был человеком из народа и корни его политического возвышения лежали как раз в образе крепкого хозяйственника, который знает, как наладить жизнь в глубинке.
Ли Кэцян олицетворял собой более прагматичный и менее идеологизированный формат китайской политики, это факт.
Он долго воспринимался как реальная альтернатива Си Цзиньпину в качестве "лидера пятого поколения", но Си был в большей степени компромиссной фигурой, тогда как за Ли слишком торчали уши его покровителя Ху Цзиньтао. Поэтому лидером сделали Си, а Ли в качестве уступки стал "лицом № 2".
Вряд ли это было оптимальное решение.
Антагонизм между Си и Ли (во многом надуманный) существовал все десять лет нахождения Ли Кэцяна во главе правительства.
И он же стал основной причиной того, что ни тот, ни другой не смогли в полной мере реализовать свои идеи по поводу развития Китая — во всяком случае, Ли Кэцян.
И вот он умер. Всего в 68 лет (вот уж действительно, как говорится, 八下). Всего лишь полгода спустя после ухода на пенсию. От внезапного сердечного приступа. Такие вещи сложно запланировать — и поэтому странно сейчас слышать комментарии на тему "это подозрительно, потому что ранее не сообщалось о проблемах со здоровьем".
Но, конечно, 68 лет — это слишком рано. Мы так и не увидели его седым.
Зато и не пришлось видеть, как его, немощного и ничего не соображающего, выводят под руки из зала...
Ли Кэцян — человек, у которого всё должно было сложиться иначе. И при котором всё могло бы сложиться иначе.
Традиция эта знает немало прецедентов в прошлом, хотя самые известные — совсем недавние: демонстрации на площади Тяньаньмэнь в 1976 году после смерти премьера Чжоу Эньлая и события #тяньаньмэнь_89, триггером к которым стала смерть бывшего генсека Ху Яобана.
Будут вспоминать усопшего и сейчас. Правда, в отличие от Чжоу Эньлая и Ху Яобана, нынешний покойник был уже на пенсии. А на политическом небосклоне не видно силы, которая была бы заинтересована (и при этом реально способна) обратить настроения в какую-либо политическую заварушку — как это сделал, например, Дэн Сяопин в 1976-м.
Держа в уме эти особенности китайской политической культуры, скажем пару слов о покойном и мы.
Ли Кэцян был отличником.
Самым настоящим, природным отличником.
Человек с идеальным коммунистическим именем (克强 значит "побеждающий сильного" или "твёрдо побеждать") и идеальной для политика простонародной фамилией Ли. Человек с идеальными для коммуниста анкетными данными и практически идеальной биографией.
Он был выходцем из среды сельского руководства в глубинной крестьянской провинции Аньхой. С одной стороны, "от сохи"; а с другой стороны всё же из местного истеблишмента, а значит, получил сносное образование, имел приличествующий его положению трудовой опыт и в соответствующем возрасте с лёгкостью был принят в Коммунистическую партию и в студенты Пекинского университета.
Так он и шёл по жизни: отличник, активист, человек с безупречной анкетой, выходец из регионов. Комсомол стал для него социальным лифтом (там как раз любили отличников из регионов), но в ещё большей степени были важны связи, которые он получил работая в его руководстве.
Уже в 43 года Ли стал губернатором провинции (самым молодым на тот момент); а членом Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК был избран, минуя стадию "обычного" членства в Политбюро.
Когда Ли добрался до политических вершин, различие его образа от образа Си Цзиньпина стало слишком заметным: элитист Си против популиста Ли, примерно так это описывалось в китаеведной аналитике лет двенадцать назад.
Это Си Цзиньпину, сыну высокопоставленного, пусть и подвергшегося, опале пекинского чиновника, нужно было старательно создавать образ "человека из народа", который хлебнул лиха в деревенской ссылке —— Ли Кэцяну этого не требовалось. Он действительно был человеком из народа и корни его политического возвышения лежали как раз в образе крепкого хозяйственника, который знает, как наладить жизнь в глубинке.
Ли Кэцян олицетворял собой более прагматичный и менее идеологизированный формат китайской политики, это факт.
Он долго воспринимался как реальная альтернатива Си Цзиньпину в качестве "лидера пятого поколения", но Си был в большей степени компромиссной фигурой, тогда как за Ли слишком торчали уши его покровителя Ху Цзиньтао. Поэтому лидером сделали Си, а Ли в качестве уступки стал "лицом № 2".
Вряд ли это было оптимальное решение.
Антагонизм между Си и Ли (во многом надуманный) существовал все десять лет нахождения Ли Кэцяна во главе правительства.
И он же стал основной причиной того, что ни тот, ни другой не смогли в полной мере реализовать свои идеи по поводу развития Китая — во всяком случае, Ли Кэцян.
И вот он умер. Всего в 68 лет (вот уж действительно, как говорится, 八下). Всего лишь полгода спустя после ухода на пенсию. От внезапного сердечного приступа. Такие вещи сложно запланировать — и поэтому странно сейчас слышать комментарии на тему "это подозрительно, потому что ранее не сообщалось о проблемах со здоровьем".
Но, конечно, 68 лет — это слишком рано. Мы так и не увидели его седым.
Зато и не пришлось видеть, как его, немощного и ничего не соображающего, выводят под руки из зала...
Ли Кэцян — человек, у которого всё должно было сложиться иначе. И при котором всё могло бы сложиться иначе.