Как первокурсница медицинского института, теоретически я знала, что должно происходить. Ну, примерно. И даже слова всякие, типа "дефлорация".
На практике всё выглядело иначе.
Я с обидой поинтересовалась у свежеиспеченного супруга: "Ну, ты что, не понимаешь: мне же больно! Зачем ты всё толкаешь и толкаешь?!".
Истерика мужа продолжалась примерно полчаса, а потом он мне сказал, что, вероятно, с сегодняшнего дня станет импотентом, потому что теперь всегда будет вспоминать эти мои слова в самый неподходящий момент.
P.S. Моя истерика от Танечкиных рассказов длилась примерно столько же. С нетерпением теперь буду ждать новых Танечкиных историй.

Ну, ржать с утра - так ржать. История не моя, я её давно уже нашла на просторах интернета, но обожаю и могу перечитывать бесконечно.
Наша психбольница…
- А вы знаете, - сказал москвич, старший научный сотрудник Физико-химического института им. Л.Я. Карпова, - что если лампочку засунуть в рот, то обратно вытащить уже не получится?
Оба его соседа в один голос:
- Быть такого не может, раз входит, то и выходить должна!
И в качестве подтверждения такому простому аргументу представитель Института экспериментальной метеорологии из Обнинска идёт в туалет, тщательно моет с мылом лампочку и сует себе в рот. Но вынуть, к сожалению не может.
Через некоторое время потерпевшего охватывает паника, один из учёных вызывает такси и все втроём под заинтересованные взгляды повидавшего виды таксиста едут в дежурный травмопункт, что в парке им. Т.Г. Шевченко.
В те времена среди народа ходили рассказы и легенды о Бермудском треугольнике, НЛО и разных пришельцах. Медсестра недавно закончила медучилище, была ещё не совсем опытная. Увидев человекообразное существо с красными глазами, сильно пахнущим рыбой, хрипящим что-то невнятное и с металлическим цоколем лампочки, торчащим изо рта, она страшно испугалась и обмерла.
Слабой рукой показала в сторону кабинета хирурга. Заходят к нему втроём. Тот врач опытный, нажимает какие-то точки за челюстью, чтобы снять спазм. Зубы разжимаются, лампочка вынимается, но рот не закрывается.
Хирург объясняет, что, мол, так и должно быть, мышцы то ли перегружены, то ли еще что, но через 30-40 минут все будет в порядке. И вообще, алкоголь лучше закусывать чем-то съедобным, а стеклом и металлом не желательно. Хотя… и это в трудные времена может быть «закусью». С улыбкой в глазах обтирает лампочку салфеткой, смоченной спиртом, и отдает одному из соучастников.
Выходят, садятся в ждущее такси. Второй физик из оппонентов, представитель Главной геофизической обсерватории, задумчиво:
- М-да, тем не менее, такого не должно быть, это чистой воды психология!
И засовывает лампочку себе в рот. В районе киностудии разворачивают такси, едут обратно в травмопункт, откачивают медсестру, идут к хирургу, узнают много лестного о пьяных самодеятельных факирах, сующих себе лампочки в пасть, забирают лампочку, едут обратно.
Таксист уже весьма и весьма заинтересованно косится на двух ротозеев на заднем сидении и спрашивает физика, затравившего ситуацию, что с ними такое. Москвич объясняет, показывая лампочку. Таксист не верит, вынимает платок, тщательно протирает лампочку, проверяет на себе.
Разворачивает машину в районе театра музкомедии, опять едет в травмопункт.
Сестру даже не пытаются откачать, ночное нашествие пришельцев ей выдержать непросто.Заходят к хирургу, тот мрачно совершает привычное дело и разбивает лампочку со словами:
- А то я всю ночь из вас эту пакость доставать буду!
Приезжают к гостинице. Москвич предлагает таксисту пересидеть у них в номере пока не закончится спазм – ездить в таком состоянии опасно, да и непривычно для будущих клиентов. Подходят к дежурному на входных дверях. Долго единственно уцелевший физик объясняет ситуацию, их пропускают.
Через некоторое время в номере появляется швейцар с лампочкой во рту. По проторенной дорожке таксист с москвичом и новой жертвой приезжают в травмопункт.
Медсестра со своего места не поднимается, голова лежит на дежурном столике, плечи вздрагивают, слышны приглушенные всхлипывания. Сразу же идут к хирургу. Дверь закрыта, стучатся. Открывает хирург с торчащим изо рта цоколем электрической лампочки!!!…
НИИ скорой помощи им Н В Склифосовского ДЗМ (с).

1 января – ДР Игоря Петровича Владимирова. Которого я всегда помню и люблю.
Когда-то я, чтобы не так боялась моя подружка, пошла вместе с ней поступать на актерский к Игорю Петровичу, набиравшему свой первый курс – я во время тех экзаменов как раз и познакомилась с будущими «владимировцами» Сережей Мигицко, Валерой Дорониным, Лидой Мельниковой.
К тому времени я уже практически поступила на театроведческий, и мне всё было не страшно.
Это была просто безобидная шалость, которая приятно тешила моё девчоночье тщеславие, не более того.
Я прошла у Владимирова три тура, и из предметов по специальности мне осталось только собеседование, на котором я как раз и сидела, и которое принимали вдвоем Владимиров и Рубен Сергеевич Агамирзян, когда в аудиторию вошла «Агаша» – декан театроведческого факультета Галина Иосифовна Агамирзян: за мужем...
В общем, был скандал, в результате я, рыдая, умолила-таки Агашу не прогонять меня из театроведов, потому что с актерским – это была только шутка.
Петрович на меня сильно рассердился и обиделся, и простил меня только через два года, после того, как я вымолила у него интервью.
Но припоминал часто: «И как это некоторые люди могли предпочесть хрен знает что – настоящей творческой профессии?!».
Мой текст к его столетию был опубликован в газете СПб Ведомости в 2019-м.
Поэтому теперь всегда его публикую сразу после празднования НГ.
ДЕЛАТЕЛЬ СУДЕБ
К 100-ЛЕТИЮ Игоря Владимирова.
Даже в Ленинграде, всегда богатом на харизматичных мастеров театра, людей, оказавших столь огромное влияние на театральную жизнь города, как Игорь Петрович Владимиров, можно было бы перечесть по пальцам одной руки.
Когда этот огромный синеглазый красавец впервые появился в кино, снявшись в главной мужской роли в знаменитом шпионском детективе «Тайна двух океанов», казалось, что в советском кинематографе вспыхнула необычайной яркости звезда. Как он умел молча смотреть, а потом скупо улыбнуться, а потом нахмуриться, а потом запеть – проникновенным, тёплым, чистым голосом! Даже по своим обрывочным детским воспоминаниям могу сказать: лейтенант Скворешня был не только любимцем женщин всей страны, пересматривавшей картину по многу раз, о нем и мужчины – в ту пору почти сплошь фронтовики – отзывались с таким уважением и гордостью, словно сами с ним воевали.
Впрочем, кто-то и воевал: Владимиров с лета 1941 по 1943 год воевал на Ленинградском фронте, пока не получил отпуск для защиты диплома по специальности «инженер-судостроитель» в знаменитой Ленинградской «корабелке», а после защиты с 1943 по 1947 год работал инженером-конструктором, пока не поступил в Ленинградский театральный институт.
Он был принят на курс Василия Меркурьева и Ирины Мейерхольд, про которых даже в мою студенческую пору в кулуарах ЛГИТМиКа шептались: «Эти вечно соберут к себе всех абитуриентов-гренадеров, с первого тура отсеют всех некрасивых и не рослых парней, а потом дальше сидят – в своих красавцах ковыряются!».
Вообще, Владимиров был человеком многогранно и невероятно одаренным.
Работая в Ленинградском Театре им. Ленинского комсомола, он привлек к себе внимание не кого-нибудь, а «великого и ужасного» Георгия Товстоногова: именно он обнаружил в молодом актере режиссерские способности, и, уходя в БДТ, забрал Владимирова с собой, режиссером-стажером. Вместе с Товстоноговым Владимиров работал над грандиозной многофигурной «Гибелью эскадры» и над знаменитым музыкальным спектаклем «Когда цветет акация», навсегда заложившими основу его театрального мышления.
Именно в ту пору случилось событие, на десятилетия определившее совершенно судьбоносные вещи в культурной жизни города: приглашенный для постановки спектаклей в театр им. Комиссаржевской, ОН встретил ЕЁ.

Я понимаю, как смешно это сегодня может прозвучать. Редко что ли мужчина встречает женщину, которая становится его судьбой? Но встреча именно этих мужчины и женщины высекла искру не только в их сердцах: в тот миг в Ленинграде произошла «вспышка сверхновой»: родился ни на что не похожий театр, почти на 40 лет сделавшийся «главным перпендикулярным театром страны». В тот момент родился феерической силы творческий тандем, родилась пара – большой режиссер и большая актриса. Игорь Владимиров встретил Алису Фрейндлих.
Петрович, как его за глаза называли в Питере все и всегда (и никто не переспрашивал – «который?») вообще был везунчик. Он всегда оказывался в нужном месте в нужный час. Он оказался в орбите Товстоногова, который помог ему закрепиться в ленинградских театрах в новой профессии, а когда встал вопрос, кто возглавит театр им. Ленсовета (в ту пору несколько лет буквально «лежавший в руинах»), у Владимирова был уже вполне достаточный режиссерский багаж, чтобы «бесхозный» театр отдали ему.
Все 40 лет «царствования» Владимирова – а он, и в самом деле, был там царь и бог – этот театр существовал в режиме даже не противостояния советскому официозу, а просто в режиме «не замечания его». Владимиров никогда не был любимцем властей, да и критика любила его «пощипывать» время от времени, но он всегда шёл своей дорогой, ни на кого не оглядываясь, и все эти без малого 40 лет оставался чем-то вроде непотопляемого фрегата. Ему защитой была любовь театралов – с которой делай, что хошь, а вечно полный зал – он и в Африке – полный зал.
Он создал театр, в котором содержанием едва ли не всех спектаклей становилась любовь. «Пигмалион», арбузовская «Таня», «Мой бедный Марат», «Варшавская мелодия», «Ромео и Джульетта»… Это всё были спектакли о невероятной красоты, силы и хрупкости женщинах, наделенных сумасшедшим даром любви. Даром, который способен преображать мир вокруг себя – но который, нередко, самих обладательниц этого дара сжигал без остатка… В этот театр, где всё дышало любовью, устремилась молодежь, а следом за нею – и люди всех поколений. Слава театра, слава его Алисы, его собственная слава уже гремела по стране, но ему этого было мало. Он вообще не любил тиражирования самого себя.
Постановкой брехтовской «Трехгрошовой оперы» он открыл новую страницу жизни своего театра. Те, кто сегодня с придыханием вспоминают эру знаменитых мюзиклов Марка Захарова, возможно, даже не знают (или просто не помнят) о том, что за десять лет до Захарова именно в Ленинграде расцвел этот жанр русского мюзикла, музыкальной притчи, да как расцвел! Параллельно в двух театрах режиссеры Владимир Воробьев и Игорь Владимиров буквально ошеломляли всех своими дерзкими и пронзительными, полными юмора и горечи спектаклями, где драматические актеры разыгрывали невероятные музыкальные шоу, после которых хотелось не подпевать и пританцовывать, а молчать или шептаться… Владимировские «Укрощение строптивой» и «Дульсинея Тобосская», «Люди и страсти» и «Левша» по сей день остаются театральными легендами. Легендами, успех которых повторить невозможно.
А рядом – выжигающие насквозь «Старший сын» и «Преступление и наказание»…
Я сейчас ловлю себя на мысли, что юбилейную статью о Владимирове можно было бы просто составить из заголовков его спектаклей, которых он поставил под сотню (!), и из имен актеров, которых он воспитал и вырастил – и этого будет вполне достаточно.
На этом уже можно было бы ставить точку, приписав в конце: «среди нас жил и работал великий человек!».
Я всю жизнь мучительно жалею об эфемерности театрального искусства – и именно в ту пору, когда было что и зачем сохранять на плёнке… Я жалею о том, что сегодня большинство из этих спектаклей невозможно посмотреть. Да, я знаю, что театр – это дыхание зрителя, это живая реакция и живое непосредственное взаимодействие сцены и зала… Но не могу отделаться от мысли, что сегодня уже никто никому не верит на слово, да и сами слова бледны рядом с теми, бушующими на сцене и в зале, страстями…

В этом театре, без сомнения, царила она: Алиса Фрейндлих. Она была его примой, его звездой, его протагонистом, она, если угодно, была солнцем этого театрального мира, вокруг которого вращались все остальные светила.
Но Владимиров не позволял светилам своего театра меркнуть в лучах этого солнца! О, что у него была за труппа! Дмитрий Барков и Галина Никулина, Георгий Жженов и Елена Соловей, Алексей Петренко и Анна Алексахина, Леонид Дьячков и Ирина Ракшина, Анатолий Солоницын, Елена Руфанова и Михаил Девяткин, Анатолий Равикович и Ирина Мазуркевич, Александр Блок и Татьяна Рассказова…
Когда Владимиров впервые набрал свой актерский курс – на его студентов в ЛГИТМиКе той поры все бегали смотреть. На Олега Левакова и Елену Шанину, на Сергея Мигицко и Ларису Луппиан, на Владимира Матвеева, Валерия Доронина и Лидию Мельникову…
Его учеников-актеров было так много, что из них в Ленинграде с нуля был создан новый театр – Молодежный, который жив и сегодня. Он вообще умел видеть в актере то, чего до него не увидел никто. Все студенты ЛГИТМиКа начала 70-х годов наверняка помнят, как в главном здании под лестницей, у почтового ящика, всё время сидел налысо остриженый чернявый парень с макарьевского курса, терзал гитару и что-то пел. Эта картинка была уже настолько привычной, что толп желающих его послушать не собиралось – хотя слушатели и слушательницы, конечно же, были. Макарьевцы были «заточены» под серьезный драматический театр, а Миша Боярский – острохарактерный и слишком яркий – выламывался. И именно его, после прослушивания, взял к себе в театр Владимиров, определив тем самым всю дальнейшую судьбу молодого актера. Сам актер, он актеров любил и понимал, как мало кто. Да что говорить – он определял судьбы всех, с кем соприкасался в жизни и в театре. Рядом с ним все начинали сверкать, и как бы дальше ни складывались их судьбы – он каждому давал первоначальный импульс. В нем самом творческой и человеческой энергии было столько, что он раздаривал ее с легкостью, и не скупясь, а она от этого только прирастала и прирастала.
А каким актером был он сам!
Его немногие работы в кино и в театре – пишу «немногие», хотя в самом деле их были десятки – заставляют горевать, что такой мощи, такой харизмы и обаяния, такого интеллектуального напряжения актер, как он, не играл в театре и не снимался в кино столько лет!
… Я помню, как он шёл по коридорам ЛГИТМиКа (я как раз училась в ту пору), и на него все оглядывались – он был прекрасен, седой огромный лев, буквально рассекающий пространство перед собой.
… Мне несколько раз довелось сидеть с ним рядом в театральном зале. Рядом с ним смотреть любой спектакль было невозможно – хотелось смотреть только на него…
… Разговаривать с ним было так интересно, так упоительно, что время разговора пролетало незаметно, и хотелось, чтоб оно длилось и длилось еще.
Я понимаю, почему его, нередко жестокого, подчас несправедливого (а кто из режиссеров не жесток и всегда справедлив?!) актеры обожали и боготворили, и за один одобрительный его кивок готовы были жизнь отдать…
…Он не осуществил свою мечту – сыграть короля Лира.
Я знаю – нет, я догадываюсь, – почему: вовсе не потому, что его подкосила болезнь. А потому, что он не растранжирил и не раздарил кому ни попадя своё «королевство». Он сумел его сохранить. И было бы, наверное, неправильно, чтоб его последней ролью стал Лир. Я так думаю.
Он был – и навсегда остался – делателем судеб.
Делателем, а не разрушителем.
И поэтому.

Алексей Алешковский
9 ч. ·
Позавтракал я скрепно и по-имперски: оливье с коктебельской граппой (патриотический квас пусть еще поднастоится). А вы знали, что в майонез надо добавить горчицы?..
После этого потянуло на пропаганду. Над скрепами не смеялся только совсем ленивый либерал. Да и мемасик годный. Я обычно на своих мастер-классах устраиваю угадайку: какие у нас скрепы? Никто не знает.
Инжой — их пять:
1. милосердие
2. сочувствие
3. сострадание друг другу
4. поддержка
5. взаимопомощь
Правда же смешно?
А про традиционные духовно-нравственные ценности слыхали? Совсем уши вянут? Их еще больше:
1. человеколюбие
2. справедливость
3. честь
4. совесть
5. воля
6. личное достоинство
7. вера в добро
8. стремление к исполнению нравственного долга перед самим собой, своей семьей и своим Отечеством
Какой ужас, — скажите? Ума вот только нет. Видимо, посчитали — и небезосновательно — что отстаивать его бессмысленно: если Господь чем обделил, не вмешиваться же в Его волю правительственными указами.
Очень интересно, в какой стране мира сочли бы правильным и нравственным над этими ценностями ржать? Ответ на этот риторический вопрос прост: в той, где не пропагандируются соответствующие ролевые модели поведения.
Именно это, начиная с древнейших мифов, было задачей массового искусства: национальное самосознание. Именно это становится мишенью деструктивной (извините за бюрократизм) идеологии.
Именно это было в центре советского воспитания. Почему же, спросите вы, советские люди порастеряли его при переходе к рынку? Порастерять его несложно — по той же причине праведников всегда меньше, чем палачей.
Когда рушится государство, людям — в массе — не до воспитания. Вопрос в том, чем живет государство, покуда оно сильно. И чем оно сильно — помимо баллистических ракет. Это — его ценности. То, во что нация верит.
Патриоты любят называть это идеологией, которой у нас нет. Которая запрещена Конституцией. И которую надо то ли заново изобрести, то ли нащупать, как черную кошку в темной комнате.
С идеологией есть одна проблема: она раскалывает любое общество, потому что по определению лжива. Советская идеология штамповала розовых пони, для которых столкновение с реальностью означало крах иллюзий.
Таких же розовых пони долгое время штамповала у нас либеральная идеология. Скорее даже, это был гибрид розового пони и страуса. Жить в реальном мире и игнорировать его — круче, чем внезапно в нем оказаться.
Ценности готовят нас к реальности. Ценности — это то, что приходится отстаивать вопреки ей. Ценности закаляют и объединяют. Именно они создают героев и праведников. Тех, на ком еще держится мир.

В запрещенной сети меня мимоходом обвинили в авторитарности и в неумении прислушиваться к чужому мнению.
Это правда: я к чужому мнению редко прислушиваюсь - мне своего вполне достаточно.
То есть, людей, к мнению которых я готова прислушаться, - вообще-то, изначально мало: процента два от общего числа (возможно, еще меньше).
Во всех остальных 98% случаев - моё мнение для меня авторитетнее прочих.
И тут я ничем никому помочь не могу.
😕

Сегодня вдруг подумалось о том, что станут смотреть мои внуки, если захотят вспомнить время и людей своего детства и юности.
Я смотрю «Дом в котором я живу», «Начало», «Слово для защиты», «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен», «Три тополя на Плющихе», да хоть бы и фильм «Женщины»...
Мой сын – «Монолог», «Родню» и «Чужие письма», «Вам и не снилось» и «Старые стены», «Двадцать дней без войны» или «Торпедоносцев», телефильмы Марка Захарова...
Ну и, конечно, фильмы молодых Гайдая, Меньшова и Рязанова мы смотрим вместе, если стих найдёт.
Назвала первое, что пришло в голову – но этих фильмов десятки. В конце концов, это почти любой фильм поры моего детства или поры моей молодости, так называемый «бульон». Что носили, что смотрели, про что говорили, как себя вели, как ходили в гости, как учились в школе, как бегали на каток, как ссорились с родителями…
Типичного в кино было много и на любой вкус – городского и деревенского, столичного и провинциального.
А что достанется нынешним детям из родного кино, как воспоминание об эпохе их детства?
Понимаю, что это будут сплошь американские фильмы. Их киномиром прошлого, наверное, станут «Гарри Поттер», «Властелин колец» и «Аватар»...
Ничего, что как-то смогло бы напомнить им о мире двухтысячных, в котором прошли их детство и юность, наше кино не создало. Потому что их реальный мир не был ни тем кромешным адом, каким представляет сегодняшнюю реальность авторское кино, ни тем миром тупоголовых дебилов, какой мы видим в кино коммерческом...
Человечество столько написало музыки и книг, что тут проблем не наблюдается. А вот кинематографу – всего 100 с небольшим лет. И каждый ищет в нём приметы знакомого прошлого, приметы того, что всю жизнь любимо. И находит.
А поколению моих внуков – которым сейчас 12 и 18 – примет времени своего детства найти будет негде.
Всё про уродов, а не про людей.

31 декабря исполнился 51 год Николаю Цискаридзе.
Вообще, это довольно обидный день рождения: в последний день уходящего года, когда все салаты режут и перья чистят, да к тому же ты в этом году и прожил-то меньше суток, а числишься, тем не менее, «прошлым годом», а не тем, с которого, фактически, началась твоя жизнь.
Ну, в общем, и праздновать день рождения в Новый год – тоже так себе удовольствие, я считаю.
Вот и я вспомнила про его ДР лишь через два дня, и то после юбилея, а не в сам юбилей.
А так-то я обожаю Николая Цискаридзе.
Вот, знаете, если есть в сегодняшней культуре человек, который меня ни разу ничем не разочаровал – это он.
Мы с Павловым как-то были на одном из его последних Щелкунчиков в ГАБТе, и Юрка, как бывший балетный, заметил то, чего не замечаю я: «Даааа... Уже ходить начал...».
Я даже не поняла, что он имеет в виду.
А он говорит: «Артисту в спектакле положено перемещаться всё время бегом, даже если он не танцует. И оркестр тогда держит его темп. А когда артист начинает экономить силы и не бегать, а ходить, то из зала это незаметно, много есть разных приспособлений, чтобы не дать это заметить, но оркестр начинает на долю-две снижать темп...».
И вот буквально что-то месяца через два-три Цискаридзе заявил о завершении карьеры, хотя еще танцевал как бог, и года три-четыре спокойно мог бы оттанцевать – не в ГАБТе, где его травили, но хотя бы в Мариинке.
Нет, ушёл.
Быть адекватным самому себе лучшему уже не мог, а хуже не хотел.
Потом я была настроена жутко против его назначения в Вагановку.
Даже посты тут гневные писала – мол, раз не своё (он другой школы был артист), значит, его не жалко и можно разрушать?
Блин, он меня просто посрамил.
И не тем, какой он оказался педагог (в этом я как раз и не сомневалась), а какой он оказался администратор.
Ну, вы только представьте себе – был суперстар, весь тонкий-звонкий, весь про высокое, а тут – общага, качество студенческой жрачки, уборщицы, отопление, крыша, уборка снега, зарплаты, внутренние склоки и тэдэ.
Лично я бы в жизни не решилась, это ж с ума сойти, какая ответственность.
Не-а.
Он оказался не просто лучше всех, а как всегда: на голову лучше всех.
Да ГАБТ на него молиться должен, что он не попросился туда руководить.
Они бы у него сейчас по струнке ходили и такого беспредела во всём (включая цены на билеты и попил бюджетов), как тот, что там творится уже много лет, в жизни бы не было.
Все бы по рукам получили.
Как он существует в телевизоре – отдельная песня.
Я бы на него век смотрела и смотрела, не отрываясь, и если бы нельзя было в интернете посмотреть, ради него бы одного бы вернула телевизор в дом.
И вот посмотрела передачу с ним у Меньшовой, и просто рыдаю от восторга. От того, что человек живёт строго по своим личным правилам, и никакая «погода на дворе» с этих правил его сбить не может.
Никто. Никогда.
Ни под кого не подстраивается, не суетится, не фальшивит, говорит что думает, – а думает блестяще.
А фразы «Пришло время ординарных людей – и оно у нас не заканчивается» и «Мы живём в культуре огрызков» – я бы высекла золотом по мрамору и повесила бы прямо на мавзолее, чтобы всем было видно.
Нет, правда, у меня вообще нет нынче кумиров – все кто был, уже умерли.
Только он...
Выложу по-новой эту программу, пронзившую меня просто до слёз.
https://www.youtube.com/watch?v=NblbEGtruKI