Фред вчера летал слишком высоко и на мгновение стал символом свободы для местной философской чайки.
Теперь за ним следуют три чайки и одна концепция. Мы не спорим.

Фред сказал, что устал от роли наблюдателя.
— А хочешь быть героем? — спросил я.
— Нет. Хочу быть побочным эффектом, который всё меняет.

Исчезла ложка.
Обычная ложка. Из ящика. Вместо неё — записка:
«Вы находитесь в преддверии великой неопределённости. Начните с десерта».

Потом в доме начали меняться функции предметов.
Зеркало теперь воспроизводит новости из параллельных вселенных.
Ковёр пересчитывает гостей.
А чайник пишет романы. Плохо, но с душой.

Мы с Элеонорой подумали, что это пространственный сбой.
Фред сказал:
— Нет. Это начало Протокола Переопределения Полезности.
— Ты это только что придумал?
— Нет. Это древняя система. Вы просто давно не обновлялись.

Фред объяснил, что когда смысл слишком долго живёт на одном месте, он начинает гнить.
И тогда запускается цикл, в котором всё заново определяется, без логики, но с необходимостью.

— Но как это остановить? — спросил я.
— Никак.
— Как выжить?
— Выбрать, кем хочешь быть: объяснением, исключением или шуткой.
— А ты кто?
— Я — пауза.

Мы доверились Фреду.
Он провёл нас на чердак, где раньше ничего не было.
Теперь там — комната смыслов, отвергнутых реальностью.
Там было всё: резиновая философия, оставленные мечты, неопубликованные афоризмы.

— Здесь нужно оставить один из своих смыслов, — сказал Фред. — Тот, который мешает тебе меняться.
Элеонора молча положила на пол брошку с инициалами.
Я — план, кем я хотел стать.

После этого всё стало успокаиваться.
Зеркало снова стало зеркалом.
Чайник снова стал чайником.
Но ковёр стал... чуть мудрее. Он теперь делает вид, что ничего не считает, но считает.

Фред сказал:
— Вы прошли переформулировку. Теперь можно снова жить без оправданий.
— А ты?
— А я просто сделал то, что делает хорошая пауза: дал моменту перевариться.

Теперь мы звали Фреда не просто так.
Теперь он — уполномоченный по вопросам неожиданных решений, пришедших изнутри.
Он попросил табличку на дверь. Мы повесили. Он её съел. Для статуса.

Сегодня утром Элеонора подбросила мне в чашку записку:
«Ты всё ещё удивляешься, что я рядом?»
Я посмотрел на неё. Она ела тост с абсурдом.
Я кивнул.
Она сказала:
— Отлично. Значит, ещё живой.

Мы спорили, куда повесить картину.
— Тут будет ироничнее, — сказала она.
— А тут — абсурднее.
В итоге повесили посередине.
Теперь она каждые 3 часа сама двигается. И всегда права.

Элеонора сегодня вдруг сказала:
— Мне нравится, что ты не стал чем-то великим.
— Эм… спасибо?
— Великие чаще всего скучные. А ты — тёплый глюк. Я такое ценю.

Мы устроили вечер без реальности. Просто свечи, чай, и разговоры об альтернативных версиях нас.
— В одной из них ты вообще не существуешь, — сказала она.
— А ты?
— Там я сижу на крыше и всё равно жду кого-то похожего на тебя.

Сегодня она пришла ко мне в образе метафоры.
— Прими меня, какой я есть. Я сегодня — пауза между мыслями.
Я ответил:
— Тогда я буду предложением, которое тебя не прерывает.

Мы завели общую привычку — не объяснять.
Если кто-то из нас превращается в багет — второй делает бутерброд.
Если кто-то исчезает на три часа — второй пишет открытку в пустоту.

Элеонора сегодня сказала:
— Ты стал местом.
— Каким?
— Тем, в которое я возвращаюсь, даже если иду в другую сторону.

Я спросил, не устала ли она от меня.
— Устают от обыденности. А ты — экзистенциальный завиток на ложке. С тобой даже чай философствует.