Несколько быстрых ночных заметок.

1. А.Бугаев, А.Малер и некоторые другие друзья и участники чата сделали надо мной диверсию — из-за них пришлось посмотреть несколько подряд видео Баумейстера, как актуальных, так и довоенных, в тч с довоенным Арестовичем.

2. Киевский философ ставит вопрос ребром — если это война за воссоединение разделённого русского народа, то сначала распускайте РФ, отделяйте всякие небратские народы, от якутов до чеченцев, делайте русское государство на оставшихся землях, а потом приходите, поговорим. Если же вы не государство русского народа, а многонациональная РФ, тогда вообще непонятно, что вы на нашей земле забыли; причём непонятно как украинцам, так и русским с укр паспортами. «Некогерентная система», говорит он.

3. Концепт национального государства, включая его частный случай «государство русского народа», говорит он также, это в сущности немецкое изобретение XIX века, все славянофилы — жалкие эпигоны, что ещё Соловьёв доказал (не журналист, а философ), и попытка приспособить для русских задач эту немецкую штуковину также показывает глубокую вторичность и отсутствие оснований для любых претензий на цивилизационную самостоятельность и автономность. Это кривая копипаста с этапа, который Европа давно уже прошла, да ещё и отягощённая риторикой Lebensraum, что эээ сами понимаете.

4. «Особый путь» — это вообще курам на смех. У любой Бельгии есть особый путь — несмотря на преобладание франкоговорящих валлонцев, Бельгия вам не Франция, а для бельгийских фламандцев она также и не Голландия. В чём состоит собственно «особость», превышающая среднестатистический набор «особенностей» любой другой страны в сравнении с остальными, никто не объясняет, и больше похоже на амбицию и претензию, которую непонятно чем подтверждать, учитывая, что примерно вся русская культура является одной сплошной адаптацией заимствований разных времён.

5. Что касается Украины, то у неё всё ровнее. Она не пытается строить из себя отдельную цивилизацию — её вполне устраивает быть частью цивилизации европейской. Она не стремится изобретать какую-то свою особую идею или миссию — так как знает (в отличие от глупых россиян), что идеи не появляются по заказу или приказу, так может рождаться только голимая военная пропаганда. Чтобы они появлялись, надо сначала выстроить специальные места, где они вообще могут рождаться — науку, образование, философию и т.д., а тут лучше не изобретать никакой велосипед, а просто сделать по-европейски. Но, правда, есть проблема: Европа что-то подзакатилась и подгнила, уже не торт, так что Украине вообще-то надо не ту Европу, которая сейчас, а ту, которая вчера (тут почти по прошлогоднему манифесту Богомолова). Не Кончиту Вюрст, а Фому Аквинского; только вот где ж его теперь взять, когда вокруг одна сплошная Кончита.

6. Западу при этом на Украину вообще плевать, ему только подавай, чтобы она вместо них с Россией боролась (в этом месте он шпарит прямо по нашей военной пропаганде). Но Украине, в свою очередь, надо не идти слепо у них в хвосте, а думать о себе. Правда, это в принципе получится только когда наконец удастся отвязаться или отгородиться наконец от восточных соседей с их убийственно-навязчивой братской любовью. На украинское щастие, вдолгую это неизбежно, сами отвалятся, потому что у них (т.е. у нас) сплошной тоталитаризм, деградация, архаизация и прочий кабздец, надо просто потерпеть и выстоять.

Ну какая-никакая, а реконструкция. Вопрос, не упустил ли я чего важного, вы меня втравили в этот «норотив», вы и помогайте.

Выступил сег с утра на одном мероприятии перед оборонщиками — директорами производств, конструкторами, инженерами, мастерами цехов. Понятно о чём — за что воюем и что показали эти месяцы в плане эволюции вооружений. И если по первому пункту говорил больше я, то по второму — наоборот, больше слушал.

Главное, что обсуждается в этой части — то, какой огромный акцент, даже сверх ожидаемого (хотя говорили об этом уже много лет) — на артиллерии всех видов и на «цифре», будь то связь, разведка и целеуказание. Новый виток соперничества «брони и снаряда» — и, получается, броня-то опять на равных, хотя казалось бы.

А вот по первому вопросу в этой среде, что предсказуемо, но всё равно радует, метаний и терзаний никаких нет. Разве что претензия к моим собратьям по цеху — что ж вы настолько всё там просрали, раз приходится теперь нашу продукцию в ход пускать. Этот чувствительный пункт поразбирали весьма подробно и интересно. Правильный разбор, его бы вынести на какую-нибудь более открытую площадку, но само то, что это не всегда возможно — содержит один из ответов на заданный выше вопрос.

Сходил днём во «Время покажет». Рассказал немного про литовский транзит грузов в Калининград, как бывший руководитель подведа калининградского областного правительства (да, был и такой недолгий эпизод в моей карьере). Попутно опять выпала карма комментировать Арестовича, про его обещание с экрана расстреливать «коллаборантов» в Херсоне и Мелитополе. Но, правда, глава ВГА Мелитополя в прямом включении откомментировал это куда круче меня: быть руководителем в ситуации, когда каждый твой день может стать последним в жизни, вообще даёт мало с чем сравнимую силу духа. Помню хорошо, каким был Рамзан в первые годы после известного визита в Кремль в трениках — общался один раз с ним тогда в ещё разрушенном Грозном.

В голове, меж тем, крутится одна большая тема: «современность» — что она такое и как выглядит попытка торговать туда билетами; причём иногда по кровавой цене. Да, время тоже можно присвоить — а можно и отобрать: «которые тут временные? Слазь!»

Впрочем, это уже про цайтгайст, а не про «Время покажет».

22 июня 1941 года моему родному дяде, Геннадию Петровичу Карелову, было чуть менее полугода — он родился в феврале. Его отец, мой дед, уйдёт двадцати пяти лет от роду на фронт, попадёт в пехоту под Ленинградом, где потеряет ногу. Его мать, моя бабушка, окажется в 42-м под оккупацией и будет лопатами грузить в вагоны чернозём для отправки в Германию — под присмотром соседа-инвалида, отца пяти детей, пошедшего к немцам в хильфсвиллиге. Его, этого соседа, потом расстреляют на месте прямо в день освобождения Новокасторного. А Геннадия Петровича, которому на тот момент уже было целых полтора, немецкий офицер будет держать под дулом прямо на глазах у его матери, пытаясь добиться у неё, кто что-то там украл у его коллеги, чуть ли не планшет с картами, «но это неточно». Бабушка, которой тогда было двадцать два, сказала — а ты стреляй, я потом другого рожу. Немец всё же не выстрелил. И ту яблоню, где происходила эта сцена, и ту грушу, под которой закопали соседа, ещё мне маленькому показывали — вот, здесь это всё было.

Проснулся в 5 утра. Начал писать вечером, поэтому «ночное сознание» переваривало себе что-то и вот такое выдало утром.

С тех пор, как мне в пять, что ли лет, попала в руки «Книга будущих командиров» и стала любимейшим чтивом на многие годы, а рисование карт военных кампаний, в том числе вымышленных и в вымышленных странах — любимым развлечением, я интересовался историей войн. Я на память помню и могу нарисовать расположение сил и ход кампании в Грюнвальдской битве, при Ватерлоо или во время Арденнского сражения. Но 95% моих знаний о войнах — это или европейские войны, или колониальные войны, опять-таки ведшиеся где-то европейскими державами либо англосаксами. Оставшиеся 5% придутся на японцев в ХХ веке, начиная с вторжения в Манчжурию и заканчивая сентябрём 1945, ну и соотв на гражданскую войну в Китае. А вот вспомнить ещё какую-то хорошо документированную войну, которая при этом не была бы европейской — это прямо придётся напрягать память. Помню, с каким даже удивлением я открыл книгу про Боливийскую войну — надо же, такое, и не в Европе.

Это я к тому, что с точки зрения конвенционального знания о мировой истории Европа это война, война это Европа. И, собственно, именно поэтому 1945-й, закрыв на какое-то время тему войн в Европе, дал 70 лет почти без войн всему миру.

Киевские философы Баумейстер и Щелин, в ролике, который я тут постил, жаловались, что проукраинская пропаганда хорошо работает на западную аудиторию и совсем плохо — на незападную. Объясняя это, в частности, тем, что для первой главным преступлением русских является не столько то, что это война, сколько то, что это война именно в Европе. А для второй совсем неочевидно, почему этот «нюанс» настолько важен — в конце концов, были же ведь и все эти югославские войны всего четверть века назад, и тоже между «народами-братьями».

В первые недели СВО, когда основным пропагандистским нарративом с той стороны было «нет войне», имелось в виду, что любая война это плохо. Потом в какой-то момент тональность изменилась — мы ответим на их войну своей войной, «Россия должна потерпеть поражение на поле боя», короче, плохо не война, плохо только «агрессия», то есть то, что Россия напала первой. В этой точке дискуссия всегда увязает в дереве давно известных диалоговых аргументов-контраргументов, в духе: «а вот восемь лет воевали в Донбассе» — «это было внутреннее дело Украины» — «но при этом все восемь лет кричали о российской агрессии» — «да, потому что Крым» и далее понеслась по накатанной, за эти годы можно на много-много шагов вперёд прописать, кто что скажет с каждой стороны. В том числе и потому, что каждый хочет другого не столько переубедить, сколько переспорить.

Повезло, конечно, что они таки избавили нас от задачи оправдывать войну как таковую, сведя всё к вопросу о том, какая сторона в ней в итоге права и почему. Именно по этой причине превратились в тыкву все наши местные пацифисты, и, главное, процент сочувствующих тому, что они говорят. Но, действительно, довольно трудно было бы на нас гнать радужно-пацифистскую повестку, а на своих в то же самое время и тем же самым ртом — марш-марш милитаристскую мобилизацию против орды. Они было именно так и попробовали, но вышла шизофрения. Объективно, в дискурсивной рамке «кто прав в войне?» нам проще, чем в рамке «допустима ли война вообще?», потому что как раз во втором случае тут никакой консолидации бы не было. Но если сам тезис «нет войне» с повестки снят, причём не нами — тогда подите попробуйте доказать, что правая сторона — их, а не наша.

Но лично я, как бы там ни было, этот вопрос для себя с повестки не снял. Потому что мне даже и сейчас не снесло крышу, я не превратился в берсерка и по-прежнему готов подписаться под тем, что писал в феврале и марте — молюсь о том, чтобы это всё скорее закончилось. Но это никак не противоречит тому, чтобы в реалиях войны сделать всё от тебя зависящее для того, чтобы помочь фронту и тылу.

Итак, по выбору имён для наших с вами фронтовых дронов. Слишком много вариантов, чтобы все включать в голосовалку, поэтому скорректирую подход. Недлинное имя, удобное для радиообмена (поэтому все двойные мимо). В минус все, что плохо звучит если собьют: пример утопленной «Москвы» нам наука. Концепции серий тоже в минус, тк есть опция, что тот, кто сдал денег на целый комплект или сдал свой собственный, может давать своё имя по своему усмотрению, а оно точно будет вне любых концепций.

Волюнтаристски отобрал из комментов десяток вариантов, которые симпатичны лично мне, и предлагаю к голосованию за первого из четвёрки второго закупа — она уже доехала и можно нарекать. Если кто-то настаивает, чтобы именно его вариант включили — пишите в личку, пойдёт в голосовалки, у нас их ещё три впереди только по второму закупу. Те из жертвователей, кто перечислял больше 300 тр, либо отдавал свой, пишите в личку — у вас есть эксклюзив нарекать своих птиц самим, без коллективного разума ))

Тем временем сегодня будем делать третий закуп. Ещё одна четвёрка.

Да, и в будущем мы отладим процедуру. Жертвователи на дроны получат приглас в отдельный закрытый канал, где и будем устраивать голосовалки по выбору им имён, чтобы голосовали только те, кто участвовал в сборе, хотя бы символически, а не любой, кто читает. Здесь будет публиковаться только итоговый результат.

Я внимательно просмотрел интервью Щедровицкого Зыгарю, где он открещивается от концепта «Русского Мира», СВО и СВК.

Подозреваю, что этот каминг-аут во многом продиктован личными обстоятельствами — семья с 2013 живёт в Латвии, а по нынешним временам за эдакие порочащие связи могут и попросить оттуда. Но думаю также, что в большинстве своих тезисов и оценок Пётр Георгиевич был вполне искренен.

Надо сказать, я всегда с некоторой иронией относился к раздутому мифу о «методологах»; как по мне, методолог — это по определению недоучившийся философ. Но это скорее про типового адепта, а не про отца-основателя: он-то был философ вполне доучившийся. Как-то раз у меня на дне рождения были Пятигорский и ещё один из однокурсников ГПЩ, и они предались воспоминаниям: ну, Жора был всегда серьёзен; помнится, он ещё на третьем курсе с важным видом объяснял первокурснице: «запомни, подошва — это основа ботинка!»

Я никогда не давал себе труда сооружать серьёзную критику «подошвам» Учения, ограничиваясь мягким троллингом — ну, например, как-то в присутствии Петра разразился речью о том, что их «мыследеятельность» это полная глупость по той простой причине, что мышление и деятельность это прямые противоположности. Что блистательно доказал ещё Поршнев в своей теории антропогенеза: мол, человек ушёл из животного мира в тот самый момент, когда научился тормозить рефлекторное возбуждение коры головного мозга, иначе говоря, не столько «думать» — думают как раз-таки и животные на свой манер — сколько, наоборот, не думать. И в этом смысле их «деятельностному подходу» я всегда противопоставляю свой «бездеятельностный подход» — именно на этом философском основании когда-то и возник наш Клуб мужчин-бездельников.

Пётр Георгиевич в части «серьёзности» пошёл в папу и даже слегка крещендо, поэтому такого не терпел и даже в какой-то момент демонстративно забанил меня на фейсбуке — это, правда, уже после аналогичного по стилю прогона про «разделение пруда», что пруд поделить трудно, ибо вода в нём общая, и что каждый уважающий себя методолог обязан помнить как два пальца, что промышленных революций именно четыре, а технологических укладов шесть, и никак не наоборот. Вообще, если что и губит всю эту тусовку, то именно зверино серьёзное отношение к своему всепобеждающему учению, так резко диссонирующее с неявной ласковой отсылкой к хейзинговскому Homo Ludens, лежащей в их понятии «организационно-деятельностная игра».

Что такое ОДИ — я обычно так объяснял. Вот ты приходишь туда, весь такой возвышенный и просветлённый за новыми знаниями, а тебе вместо здрасьте объясняют, что ты, во-первых, никто и звать никак, думать и уж тем более мыслить не умеешь и не умел никогда в жизни, терминов не знаешь («не в языке» на их воляпюке) и место твоё у параши. «Знаете, как у методологов принято посылать на хуй? «У вас нерефлексивная позиция!»» — это тоже из моего фирменного троллинга. Во что играем? Да в то, что ты лох, бро.

Ну и, канешна, эти их квадратики, стрелочки и галочки на флипчарте. Мой неизжитый снобизм титульного носителя литературного русского языка всё время толкал меня к крамольной мысли, что вся эта тяга к схематизации — от простого неумения корректно пользоваться великим и могучим, который сам по себе великолепное средство и даже, не побоюсь этого слова, «метод» мышления — куда как более гибкий и развитый, чем все эти самопальные минималистические каракули.

Но это я всё изложил, если угодно, антологию своего подросткового хулиганства. В принципе, давно пора уже поговорить серьёзно и про подошву тоже. Вопрос только, кому это сейчас будет интересно. Кроме Зыгаря, конечно.

Вот, прилетел ко мне в офис такой большой птиц с другого конца необъятной русской географии. Поедет дальше на фронт. А тем временем соратники из КЦПН сделали крутую методичку по использованию коптеров в зоне боевых действий — полезную всем, кто покупает, комплектует, оснащает, учит и так далее. «Писано кровью», как часто говорят о таких документах. https://kcpn.info/articles/mavic/

Ну вот надо же. Буквально три дня назад я в эфире 1 канала предположил, насколько же сложная будет задача у специалистов западных пиар-агентств, когда они будут пытаться придумать «нарратив» про то, что полк «Азов» бился в Мариуполе за ценности LGBTQ+. И вот, нате вам — решение найдено: Кончита Вюрст. Да-да, господин Баумейстер, именно она/он/оно будет отныне и впредь голосом Европы, а никакой не Фома Аквинский.

Кончитта Вурст на 22 июня исполнила песню в честь полка "Азов". То есть Азов пытаются далее раскрутить через новую целевую группу. Для ЛГБТ культуры сдача в плен после массы обращений к миру о помощи - шаг допустимый. Слабость при внешней маскулинности-игре.

Азовцы как новый символ гей-культуры. Примерно как эсэсовцы с их фуражками.

В принципе, это - добивание Азова как лидерской структуры части реального ультраправого движа Европы. Никакой судебный процесс в Донецке не сделает для испепеления этого символа неонацизма больше.

Но почему это делается так быстро?

Азов и украинский радикальный национализм были вклинены в западный ЛГБТ мэйнстрим и раньше?

https://vk.com/video-66772954_456240190

Тут у Конаныхина длинное рассуждение со ссылкой на меня, что важная часть «системы глобального контроля» — это ещё и агентура. Ну что ж, поговорим об этом.

Один мой знакомый экс-сотрудник спецслужб много лет назад просвещал меня про различие тн «американского» и «британского» подходов в строительстве агентурной сети. Термины условные, поскольку в жизни и те и те пользуются обоими, но вопрос в пропорции. Если вкратце, «американский» подход — это вербовка высокопоставленного человека, уже находящегося в элите, а «британский» — это выращивание агентуры вдолгую, с юных лет, и постепенное продвижение её в эту самую элиту.

Кстати, для интересующихся, я спросил, а можно ли говорить о подходе «русском/советском», и он сказал, что в определённом смысле да — это о вербовке людей, соглашающихся на сотрудничество не только и не столько из страха или по корыстным, но и по идейным соображениям. Наследие тех давних времён, когда агентурную сеть строили бывшие революционеры-подпольщики.

Так вот, возвращаясь к англосаксам. То, как происходит агентирование «на вырост», я краем глаза мог видеть. В 1999-м я участвовал в программе «Открытый мир» Библиотеки Конгресса США, ездил туда на пару недель. Поток был человек 150, их разбили на группы и возили по стране. Кстати, в моей группе — не очень большой, всего человек семь — был известный впоследствии питерский яблочник Максим Резник. Так вот. Перед въездом мы заполняли анкеты, и в графе о религиозности, довольно подробной, я написал «православный, практикующий» — и сильно удивился, зачем им это вообще. Оказалось, что тем, кто идентифицировал себя в анкете чётко по конфессии, программу пребывания сделали исключительно светской, а вот тех, кто написал «атеист/агностик/не знаю», отправили к протестантам, мормонам, свидетелям иеговы и т.д., и программу им делали с этим акцентом, вплоть до участия в богослужениях, проповедях и индивидуальных беседах. С понятным расчётом, что кто-то из них проникнется и обретёт истинную веру.

Сейчас я пришёл к мысли, что агентура влияния это намного более полезная часть агентуры, чем та, которая добывает информацию или там выполняет какие-нибудь задания по поручению куратора. У агента влияния нет никакого куратора, он не получает никаких заданий ниоткуда, не получает денег, либо получает их через третьи руки сам не зная от кого и за что. Он действует полностью самостоятельно, из собственной мотивации. И главное, что им движет — это сформированная у него в голове картина мира, система убеждений, ценностей и приоритетов. Полезным его делает именно она, и в этом смысле не так важно «склонить к сотрудничеству» — это, в конце концов, рано или поздно палится — сколько сформировать определённую жизненную стратегию и набор представлений, «что такое хорошо и что такое плохо».

И самое приятное — такая агентура может быть намного более массовой, а механизмов добиться для неё соответствующего положения в обществе, усиливающего её влияние на процессы, можно построить очень много и без какого-либо риска. Это могут быть вузы, медиа, НКО, политические партии — всё, что угодно на выбор. Важно, чтобы они были в мониторинге, их можно регулярно приглашать на всякие там конференции, образовательные программы, давать медиаплощадку, продвигать их аккаунты в соцсетях — и при этом вообще никак с ними не взаимодействовать напрямую. У них будет чиста совесть — они не будут чувствовать себя ничьими марионетками, наоборот — свободными людьми, продвигающими ценности свободы в своей отсталой несвободной стране. А успехи в карьере искренне приписывать своим личным талантам.

Мы, кстати, тоже в советские времена в это немного умели — фонды мира, фестивали, субсидирование обучения для зарубежных студентов в наших вузах и т.д. Сейчас почти не. Одна из причин провала украинского направления, если говорить о причинах именно на уровне подхода, а не «фактора личностей», это неспособность конкурировать с «той стороной» в выращивании и продвижении в украинском обществе достаточно массовой прослойки агентуры именно этого типа — то есть такой, которая даже о себе самой не думает, что она агентура.

Меня тут донимают опять про Щедровицкого, сразу несколько знакомых попросили высказаться развёрнуто по поводу его тезиса в интервью Зыгарю о том, что «с тех пор, как ещё в 20-е годы ХХ века ставка в индустриализации СССР была сделана на ВПК, война России с Украиной была в каком-то смысле предопределена».

Ну, ок. Щедровицкий просто в 2022 повторил то, о чём говорил, например, Горбачёв ещё в середине 1980-х, а ранее стало общим мнением в советской элите, и особенно интеллигентской её части — что слишком большая доля ВПК убивает экономику, и это нонсенс, когда вся страна работает на войну. Позиция понятная, известная и, как по мне, совершенно инфантильная.

Штатовский ВПК, например, это тоже вполне себе значительная часть и промышленности, и экономики. Более того, у них всё так устроено, что именно оборонный бюджет является по факту ещё и бюджетом инновационного развития — именно оборонные деньги идут на разработку перспективных технологий, в венчур, в образовательные программы и т.д. Сливки с этого получают военные — в том смысле, что всё полезное для их задач они забирают себе — но остальное отправляется дальше в обычный коммерческий сектор и там запускается очередной такт шумпетерианской машины creative destruction.

Иначе говоря, товарищи методологи, вот вам _схема_. Статус США как страны-лидера «свободного мира» оправдывает гигантскую долю расходов на национальную оборону в бюджете. Эти деньги, в отличие от всех остальных денег бюджета, подвергаются куда менее пристальному контролю со стороны политиков, которые в целом залезут в любую щель, выясняя, туда ли ушли деньги американских налогоплательщиков. Задачами обороны можно объяснить любое ТЗ, самое экзотическое, вплоть до поиска контакта с инопланетными цивилизациями — вопросов будет меньше. Соответственно, оборонные деньги — это куда более «свободные» деньги, которые легко направлять в зону эксперимента, неизведанного, того, что Греф любит называть «дизрапт». Они становятся топливом для машины венчурной индустрии, где, условно, из ста стартапов выживут полтора. Но именно там и появляются в итоге те самые «прорывные», «инновационные» и т.д. технологии, проходят обкатку, тестирование и т.д. А вот дальше работает маршрутизация — что-то и правда идёт в оборону, а что-то отправляется в воронку масштабирования, проходит серию инвестиционных раундов — от маленького «гаражного» стартапа до глобальной компании с миллиардными оборотами и долей мирового рынка в своём сегменте. И это всё в целом как раз и есть формула долговременного лидерства, а вовсе не гиря на ногах у экономики.

Русская (советская) проблема вовсе не в том, что в центре индустриализации у нас стоял и по-прежнему стоит ВПК. А в том, что мы, в отличие от них, так и не сумели построить машину конвергенции и коммерциализации оборонных технологий, превращения их из уникальных единичных разработок в массовый продукт с хотя бы национальным, не говоря — глобальным рынком сбыта. Известная американская фраза: «если вы хотите что-то уникальное, чего ни у кого нет — идите к русским. Если вы хотите массовый рыночный продукт — никогда не идите к русским».

Но вы же понимаете, почему этот «нарратив» про слишком высокую долю ВПК так настойчиво повторяется у нас ещё со времён Устинова. Sapienti sat.

Олег Царёв просто не вполне понимает модус, в котором я пишу. Очень может быть, что он прав, и «изменения будут, но нерадикальные» — то есть их не будет. Но надо различать изменения в системе власти и изменения в обществе — они со временем неизбежно «прорастают» и наверх, но вопрос именно в этом самом времени.

Кое-какие изменения уже произошли, и достаточно радикальные. Например, судя по актуальной социологии, политический спектр впервые за много-много лет строится не вокруг отношения к Путину. Он строится вокруг отношения к СВО. В рядах сторонников СВО много тех, кто в «старом» раскладе был частью протестника (особенно левопатриотического), а в рядах противников — заметное число тех, кто примыкал с либерального фланга к «партии стабильности».

И именно поэтому, в частности, поплыла картинка по партиям — дело даже не в том, что Жириновский умер, а в том, что партийный спектр совершенно перпендикулярен «главному вопросу современности».

И недавнее превращение тусовки военкоров в самостоятельный «голос» по острым вопросам — тоже феномен в наших палестинах невиданный и с долгоиграющими последствиями. Представьте в январе, что некая тележурналистка Куксенкова будет говорить в паблик: ну, может Кадыров и не врёт, но я пока предпочитаю верить в свою версию — и все вокруг это воспринимают как само собой разумеющееся, а её и Кадырова — как в некотором смысле сопоставимые сущности; и что ещё неизвестно, кто перед кем в итоге будет извиняться. Ну или что журналисты Сладков и Поддубный получают часовой разговор с Путиным тет-а-тет вне графика.

На телеграмм канале МИГ нашёл две ссылки (ссылка 1, и ссылка 2) с разными подводками на одну и ту же статью. Подводки хорошие, как и сама статья. По-видимому, автору МИГа статья сильно понравилась. Алексей Чадаев пишет о неотвратимости перемен в нашем обществе. Сейчас об этом многие пишут. Я написал об этом ещё в начале СВО, объясняя почему многие из старых элит за контролируемое поражение (мир) в СВО: потому что при поражении (мире) все останется по-прежнему. 

От себя хочу добавить к тому что написал Алексей: изменения будут, но, по моему мнению, не такие радикальные, как считает автор. Парадоксально: читаю, что происходит в украинском медиапространсве — там все говорят о необходимости перемен, о том, что Украина должна полностью измениться после окончания СВО. При чем они связывают изменения в основном с борьбой с коррупцией. Пишут, что придут Ветераны с войны и потребуют у власти не брать взяток. Наивные. Я, конечно, за перемены на Украине. Причём за те, на которые некоторые на Украине и не рассчитывают. Я за то, чтобы на месте Украины была Россия. Но я считаю, что ожидания завышены и каких-то радикальных перемен, по крайней мере в России, не будет. Может это и хорошо. Слишком резкие и масштабные изменения способны разрушить государство. После долгих лет Советского застоя ожидания и желание перемен были настолько сильны, что потом страна их не выдержала. Застой страшен не застоем. Застой страшен резкими изменениями после: после каждого Брежнева придет свой Горбачёв.  Вина Брежнева в том, что он застоем вызвал приход Горбачева. Все должно развиваться максимально поступательно. Без долгих застоев и без быстрых перемен.

Да. Ещё одно наблюдение. Уверен, желание оставить СВО именно в рамках спецоперации принято именно для того, чтобы максимально отсрочить необходимость изменений в обществе, смены элит и всего того, о чем писал Алексей. 

Ну а перемены будут, конечно. Куда без них.

https://t.iss.one/chadayevru/639

Я веду канал довольно неровно: иногда выкладываю вылизанные, отредактированные тексты, а иногда быстрые заметки на ходу. Никак не привыкну, что это не чат для узкого круга, а паблик на почти сорок тысяч подписчиков.

Сейчас именно второй случай: быстрые заметки на ходу.

Война ретроспективно вскрыла-показала дефекты замысла «модернизации» образца 2008-09. Тогда была цепочка: вот, у нас сырьевая экономика, а нам бы нарастить долю высоких переделов, хайтека… и мы начали плодить как кроликов «институты развития». Жахнули туда денег, настроили кремниевых полянок, инкубаторов/акселераторов, нагнали табун «эффективных менеджеров» и принялись копировать амер венчурную индустрию, причём не целиком, а фрагментами, без ясной реконструкции механики, т.е.в режиме карго-культа.

Результат был немного предсказуем: горы породили много симпатичных мышек (большинство, правда, дохлых); к тем из эффективных менеджеров, кто не успел вовремя сдриснуть, пришли хмурые дяди в погонах (и далеко не ко всем заслуженно), хипсторы-стартаперы из инкубаторов-акселераторов разбежались обратно по кофейням фапать на ролики Навального, а институты развития постепенно сливаются на всероссийскую ВЭБ-барахолку к Игорю Ивановичу Плюшкину.

А когда случилось воевать не с бармалеями в пустыне, а с более-менее современной армией, выяснилось, что весь имеющийся «инновационный контур» для этого дела бесполезен примерно целиком; дроны с тепловизорами везём клетчатыми сумками из Китая, собирая с миру по нитке в инете. И ладно бы на них — даже на броники, каски, носки и трусы.

Многие уже включили скрипты «просрали полимеры» и «кто виноват?», но лично мне куда более интересно зафиксировать и осмыслить изъяны подхода как такового. И тот промежуточный вывод, который сделал я, состоит вот в чём. Государство не может и не должно заниматься нестратегическими задачами. Уровень же задач именно стратегических должен быть жёстко определён и довольно узок. Главный минус покойной «Стратегии-2020» состоял в том, что она была обо всём и ни о чём, как, впрочем, и наследующие ей по подходу «программы развития» и «нацпроекты».

«Большое государство» — не то же самое, что «сильное государство». В некотором смысле это антонимы.

Продолжая эту тему. Перед тем, как строить «инновационную экономику», стоило бы заглянуть в теорию. Шумпетер, главный теоретик инновационного развития первой половины ХХ века, делал фокус на конфликте, столкновении укладов. Предприниматель, занимающийся коммерциализацией любой новой технологии, одновременно тем самым ломает старый уклад, где ей не было места — и этот уклад имеет волю к сопротивлению и сопротивляется. А когда речь идёт о «технологии производства технологий», то есть об инновационном контуре или даже инновационном качестве всей экономики, градус конфликтности возрастает кратно. И не только в хозяйственной плоскости, но и в политической: государственное фондирование «инновационного развития» на практике означало, что надо отнять у бабушек их пенсии и отдать эти деньги каким-то мутным чувакам в розовых носках, которые-де вот-вот породят в своих акселераторах «русский эппл» или «русский гугл», а когда почему-нибудь не породят, сажать их за растрату.

Но всё встаёт на свои места, когда появляется уровень стратегических задач. Например, для простоты, оборонных. Тогда НИОКРы заказывает государство, и трата денег происходит в режиме эксперимента, где вполне допустима ситуация, что из десяти направлений поиска девять окажутся тупиковыми. А вот при переключении регистра на превращение технологии из top secret национальной обороны в нечто массово-доступное для открытой продажи — и деньги, и риски, и механика роста должны быть частными.

Концептуально — это вопрос чистоты мотивации. Есть некая фундаментальная неправильность в ситуации, когда государство тратит бюджетные деньги на процесс производства новых миллиардеров. Но ровно также пагубна и идея выращивать «единорогов» in-house: там, где не-собственник получает контроль над ресурсами, либо почти с гарантией всё украдут, либо надо вводить жесточайший контроль и согласование, которые заведомо убьют динамику роста.

Если ещё проще, парадокс «частной собственности» сводится к тому, что никто не будет воровать у самого себя. Марксово противоречие «общественного характера производительных сил» и «частнособственнического характера производственных отношений» недоучло или недораскрыло этот сугубо человеческий аспект, и именно поэтому попытки построения социалистической экономики раз за разом заканчиваются тотальной воровайкой. Здесь точка сопряжения политэкономии с концепцией суверенитета: собственность — это, в общем, тот же суверенитет.