Когда написано Второзаконие? (Ч. 1)

Почти два века назад один из выдающихся библеистов XIX века Вильгельм де Ветте опубликовал свою знаменитую диссертацию о Второзаконии, которая стала поворотной в вопросе определения датировки; в ней он заключает, что Второзаконие не могло быть написано ранее седьмого века до н.э. В нескольких местах оно указывает на централизацию религиозного культа (Втор. 12, 16), т.е. жертвы могли приноситься только в одном месте, что, разумеется, связано с Иерусалимским Храмом. Однако никакого Храма не существовало на рубеже первого и второго железного века, в эпоху заселения Израиля. Жертвы приносились на всюду, мы читаем о самых разных алтарях в разных географических точках, и окончательная централизация культа относится к правлению царя Иосии, когда, согласно 4 Царств 22-23, он "обнаружил книгу закона", после чего запретил жертвоприношения вне Храма. Согласно де Ветте, он не столько "обнаружил" книгу закона, сколько написал ее, в качестве необходимого шага для укрепления власти. Как бы то ни было, факт централизации культа в позднюю эпоху неоспорим, значит и Второзаконие - позднее.

Позже мы обнаруживали и другие доказательства. Так, Второзаконие формулирует доктрину благословения и проклятия, в зависимости от соблюдения закона (Втор. 28), что характерно для периода перед Вавилонским пленом. Ярко выраженный акцент на почитание одного Бога и запрет иных культов соответствует пророческой полемике VII-VI века, в то время как в книгах до Второзакония он менее выражен и куда более размыт, что позволяет утверждать о постепенном развитии монотеизма в Израиле. Кроме того, Второзаконие в разы мягче и гуманнее прочих ближневосточных кодексов, будь то законы Хаммурапи, хеттские или среднеассирийские, соответственно, могло также формироваться значительно позже. В тексте Второзакония присутствуют арамеизмы; арамейский, как известно, начинает заменять иврит в повседневной речи евреев после Вавилонского плена.

У сторонников ранней гипотезы происхождения Второзакония оставался лишь один, но очень серьезный аргумент - деньги. Дело в том, что у Израиля нет серебра, его банально неоткуда добывать, оно - редкость. Широкое обращение серебра в экономике Израиля начинается приблизительно с восьмого века, под влиянием ассирийской экономической системы. В это время через Израиль и Иудею начинают проезжать торговцы, за возможность проезда цари, очевидно, берут определенный налог, и вот уже у страны хватает серебра для внутреннего обращения. В Вавилонском пленении еврейская община адаптируется к вавилонской же экономической системе, где серебро - также ключевое средство обмена и накопления, притом в ходу уже вавилонские монеты. В период после Вавилонского плена Израиль даже начинает чеканить свои монеты. Однако археологические находки (например, Лахиш) указывают, что в раннюю эпоху серебро - скорее ценность, а не объект повседневных операций. Во Второзаконии серебро (исключительно весовое) фигурирует только в качестве храмовых взносов, штрафов и выплат царю, что естественно даже для стран с преимущественно бартерной системой. А прочие виды торговли и взаимоотношений, действительно, строятся на обмене имуществом. Отсутствие полноценной денежной системы раннего Израиля - это то, о чем никак не мог знать даже самый образованный фальсификатор седьмого века.

Однако последний аргумент, сколь бы ни был весомым, не является абсолютным доказательством теории раннего происхождения Второзакония, и его хватало разве на то, чтобы хоть как-то поддерживать на плаву фундаменталистски настроенную общественность... Пока под влиянием новых археологических и лингвистических исследований, не начали шататься аргументы в пользу поздней датировки. И вот уже в последние 40 лет мы видим все больше и больше работ, приходящих к выводам о раннем происхождении Второзакония в целом или его отдельных пластов, полные новых теорий, начиная от его написания во времена царя Езекии (VIII век), заканчивая его постепенным (или не очень) формированием с уже Х-ХII вв. (Современные проблемы поздней датировки будут во второй части).

Елизавета Иванькова

Когда написано Второзаконие? (Ч. 2)

Итак, Второзаконие неоднократно говорит о "месте, которое изберет Господь Бог, чтобы пребывать там имени Своему". Эта идиома "место, где пребывает имя" встречается во Второзаконии двадцать один раз и ни разу не указывает на собственно место или хотя бы на его единственность. Если цель - централизация культа, то здесь очень странная манера его произвести. В недалеком 2002 году свет увидела монография Сандры Рихтер The Deuteronomistic History and the Name Theology, в которой она продемонстрировала, что эта идиома о месте пребывания/помещения имени "leshakken shemo sham" является заимствованием аккадского "shuma shakanu" и употребляется по отношению к памятникам и монументам, на которых были помещены надписи с именами царей, а не храмам. Более того, это одна крайне распространенных и живучих идиом, узнаваемых представителями разных месопотамских народов. В свете ее исследования места, которые избирает Господь для пребывания Своего имени - это те самые децентрализованные жертвенники, посвященные Богу, а не одно-единственное место поклонения. Работа встретила крайне положительные отзывы и внесла большой вклад в изучение истории и теологии Второзакония.

Под вопросом сегодня и заявления о том, что арамеизмы в тексте Второзакония указывают на позднюю датировку: новейшие открытия показали, что арамейское влияние существовало и раньше, задолго до вавилонского плена (надписи из Тель-Дана, Кунтиллет-Аджруда, Самарии). Более того, некоторые формы слов и словосочетаний, ранее рассматриваемые как поздние заимствования, могут на самом деле являться даже архаизмами из раннего семитского языка, что вынуждает пересмотреть возможные датировки не только Второзакония, но и книги Судей или Иисуса Навина.

Структура Второзакония действительно напоминает ассирийские документы VII века. С другой стороны, куда больше оно соответствует структуре хеттских вассальных договоров XIV-XIII вв. до н.э., также включающих в себя преамбулу, исторический пролог, условия, благословения и проклятья. Восприятие Бога как своего Господа, которому Израиль присягает на верность проходит красной нитью через все библейское повествование, заимствование последовательности вассальных договоров было бы логичным решением.

В связи с этим сегодня сложно говорить об исключительно позднем происхождении Второзакония даже в скептических кругах. Сегодня куда чаще речь идет о постепенном написании разных слоев или возможном позднем редактировании. Либо о ранней датировке всего текста - тут уже по степени консервативности исследователя.

Sandra L. Richter - The Deuteronomistic History and the Name Theology: leshakken shemo sham in the Bible and the Ancient Near East
William M. Schniedewind - How the Bible Became a Book: The Textualization of Ancient Israel
David M. Carr - The Formation of the Hebrew Bible: A New Reconstruction
K. A. Kitchen - On the Reliability of the Old Testament
Reinhard G. Kratz  - The Composition Of The Narrative Books Of The Old Testament
Bernard M. Levinson - The Right Chorale

Елизавета Иванькова

- Здесь написано про Сына Божьего.
- Про такого как мы? Но ведь мы все - Его дети. (С) м/ф "Князь Владимир"

Не все.

На Пасху мы будем читать первую главу Евангелия от Иоанна, где отдельно подчёркнута эта мысль.

Библейское богосыновство - довольно специфическая штука. Бог не представлен как Отец каракатицы, морского ежа или белохвостого орлана, Он - их Творец. Отцовство тут не при чем. Точно так же Он не представлен как Отец для человечества, которое создал по Своему образу, однако не в качестве Своего ребенка. Никто и никогда нас не называл Его детьми онтологически; мы - Его творения.

При том, что ветхозаветный корпус текстов признает доброе в разных народах, зачастую к ним обращается и даже свидетельствует, что они также придут поклониться Богу и призваны к этому поклонению, ни разу эти народы прямо не названы сынами Божьими. Сын - это Израиль, родившийся, действительно, в определенном смысле "не от хотения плоти, не от хотения мужа, от от Бога" - от череды бесплодных пар, искусственно выведенный народ, само рождение которого обусловлено активным Божьим участием. Это - то, почему Павел пишет об израильтянах, "которым принадлежат усыновление и слава, и заветы и законоположение, и богослужения и обетования" (Рим. 9:3)

Но вот, от народа, которому принадлежит усыновление, происходит по плоти и Сын Единородный (Рим. 9:4-5). И наше богосыновство, наше усыновление возможно только и исключительно через причастие к этому Сыну, через веру в Него.

Это высокое право и великая власть - называться детьми Бога Живого, и эта власть дана принявшим Христа верующим во имя Его (Ин. 1:12). Усыновление - это дар, предложенный на Кресте, а не заводская настройка от Адама и Евы.


Елизавета Иванькова

- Христос воскрес!
- Воистину воскрес!

Великое христианское исповедание, которое повторяют миллионы людей каждый год. Дежурная праздничная присказка, привычное заклинание, которое произносят вне зависимости от собственной веры в то, воистину ли распят, воистину ли воскрес, и воистину ли Его видели более пяти сотен человек. Каждый атеист знает, что положено отвечать в день куличиков.

Самое горькое наблюдение за время жизни в Сербии - характеристика, с которой российские релоканты обращаются к Светлой Пасхе и Рождеству Христову: "местные праздники". Но, конечно, они всё ещё ищут куличи по русским магазинам и весело прокричат "Воистину воскресе!" в положенный день календаря. Как каждый культурно православный чинно приходит в эти дни в храм, ни на грош не веря, в то, что это исповедание - буквально вопрос жизни и смерти. Пренебрегая и Телом, и Кровью Христовыми, но внимательно следя, чтобы достаточное количество святой воды попало на его драгоценные крашеные яйца. Не догадываясь, что наступит день, когда его покойная бабушка восстанет во плоти, молодая и здоровая, чтобы войти в жизнь вечную, а потому нисколько не боясь, что с ним этого не случится. Или хуже того - уверенный, что случится, потому что он - в целом хороший человек, а Бог, которого он знать не желает, простит все прегрешения просто потому, что Он - Бог, и эта обязанность у Него прописана в божественной должностной инструкции.

Однажды узнав, однажды поверив в это воскресение, невозможно жить "нормально". Память о кресте отравляет все существование, "все почитаю за сор" (Флп. 3:8) , она убивает нас, и "ветхий наш человек распят с Ним" (Рим. 6:6). Но если это Его воскресение - "воистину", то сораспявшиеся совоскреснут, и ни один христианский труп, лежащий сегодня в земле, не будет лежать в ней вечно, и Бог воздвигнет нового человека. Смысл и цена этой жертвы с самой первой минуты веры - непрестанно перед нашими глазами, и мы "всегда носим в теле мёртвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем" (2Кор. 4:10). И эта вечная жизнь Иисусова начинается здесь, "но не имеющий Сына Божия не имеет жизни" (1 Ин. 5:12), "уже осужден" (Ин. 3:18), "гнев Божий пребывает на Нем" (Ин. 3:36).

И если бы "Христос воскрес!" было просто поздравительной пасхальной формулой, то давно пора ее переменить на: "Кулич поднялся! - Воистину поднялся кулич!" - что куда правдивее бы отражало главную радость большинства празднующих. Но это - проповедь, которую должны нести верующие, чтобы как можно меньше людей погибло, чтобы всякий, имеющий уши, услышал, задал вопросы, начал спорить, и, в конце концов, убедился, что да, "воистину воскрес".

Христос не дал Своей Церкви никакого другого задания, кроме "идите и проповедуйте" (Мк. 16:15). Если наше свидетельство приняло облик поговорки с отговоркой, то это повод его расширить. Давайте цитировать богослужения, Евангелия, сочинения Отцов Церкви, рассказывать о Нем всеми возможными способами, делиться этой пасхальной радостью так, чтобы мир не только услышал о ней, но и понял.

Елизавета Иванькова

А настоящим постом я напоминаю, что у нас нет никаких прямых свидетельств о языческом происхождении и самой Радоницы. Верно, что разные языческие народы поминали своих умерших в межсезонье, и весенние практики были нормой... Везде, а не только среди славян. Нигде в мире каждый христианский день поминовения усопших весной или осенью не клеймится христианизированным язычеством просто по факту времени года. У нас нет никаких оснований считать, что у древних славян на девятый день после полнолуния, следующего за весенним равноденствием после иудейской Пасхи (а именно так высчитывается дата православной Пасхи) кто-то кого-то ежегодно поминал. В этом смысле Радоница не более языческая, чем традиция дарить подарки, умываться по утрам или молиться в принципе - язычники так тоже делают.

В Светлую седмицу поминовения усопших не происходит. Понедельник ни к чему не привязан, но вторник - девятый день после Пасхи (не "по Пасхе"), а девять дней, как известно, уже формируют красивое литургическое число, к которому не грех и привязаться. Впрочем, на условном Крите, например, поминовения в понедельник.

Даже трапеза на могилах не относится к какой-то аутентичной славянской традиции, которая бы позволяла провести такую параллель. Это свойственно всем народам, вплоть до раннего иудаизма: в погребальных катакомбах Бейт-Шеарима (Израиль III н.э.) и Мареши (Идумея I-II вв. до н.э.) археологи находят камеры с сосудами для еды для участия в трапезе на месте. У могил своих мертвых едят и славянские, и арабские христиане, и мексиканцы, и вьетнамцы и многие другие народы, вне зависимости от нации и религии. Другими словами, если появляется христианский день поминовения усопших, то люди массово едут на кладбище и несут на это кладбище еду и напитки в любом случае и в любой стране, а значит не будет указанием на то, что этот день - христианизированный языческий культ.

Вторник Фоминой недели как особый день поминовения мертвых восходит к типикону святого Саввы Сербского (в редакции XIV в., Иерусалимский типикон), к тому моменту Сербия уже полтысячелетия была христианской, и, скорее всего, мы имеем дело с обычной региональной народной религиозностью, вроде жаворонков на день севастийских мучеников. В XV веке Иерусалимский Устав занял доминирующее положение на Руси, практически полностью вытеснив Студийский.

Не все предметы христианской культуры имеют раннюю богословскую аккредитацию, но, слава Богу, глубина человеческой души определяется не уровнем академического образования, и простые люди порой тоже создавали свои шедевры, которые, конечно, не попадали в картинные галереи и консерватории, однако укоренялись в быту и календаре на многие поколения. Народное - это не языческое.

Елизавета Иванькова

Римляне не отдавали тела распятых осужденных родственникам. Это часть унижения - казненный даже после смерти не получал чести захоронения. Его тело оставлялось на кресте гнить и поедаться птицами, либо сбрасывалось в общую ему без погребения, особенно в случае осужденных по обвинению в государственном преступлении (бунт, мессия, "царь Иудейский").

Сложно переоценить горе и подвиг жен-мироносиц, оставшихся у креста, бегущих утром воскресенья ко гробу, чтобы помазать тело Иисуса. Однако они - женщины, и культура тех лет делала им поблажки подобного рода, они не считались политической угрозой, как мужчины, и не рисковали собой в той же мере.

Иосиф Аримафейский лишен таких поблажек. Он - человек с деньгами, влиянием и властью достаточной, чтобы заявиться на личную аудиенцию к иудейскому префекту. Ему есть что терять, он - член Синедриона, в конце концов, и потому был только тайным учеником Иисуса. И когда явные ученики разбежались, и раскрытие этого тайного ученичества или хотя бы симпатий к Иисусу как никогда разрушительно, когда, казалось бы, уже нет никакого смысла в этом раскрытии, "знатный член совета" идет засвидетельствовать перед римским наместником, что он сочувствует распятому по политическому обвинению преступнику, и заботится о судьбе Его останков. Иосиф договаривается о выдаче тела, поставив значимость похорон Иисуса выше собственного положения в Риме и в синагоге.

Гробницы, высеченные в скале - частная собственность элиты в Иудее I века. Это самый дорогой тип погребения, в отличие от обычных земляных ям, общих гробниц или захоронений в земляных нишах. Высечь камеру в известняке - дорога ручная работа, недоступная простому народу. Более того, гробница Иисуса, высеченная в скале, находилась в саду, рядом с местом распятия (Ин. 19:41), т.е. буквально за стенами Иерусалима, что еще сильнее поднимало ее стоимость. Новая гробница - еще один акцент на статус, и все четыре евангелиста подчеркивают, что "в ней еще никто не лежал". Это не было экстренным решением, Иосиф Аримафейский готовил ее заранее, возможно, для себя или кого-то из своих близких. И, конечно, именно он купит распятому и обнаженному Иисусу Его последнее земное облачение - погребальные пелены.

Но "пришел также Никодим" - еще один "тайный ученик", боявшийся общественной реакции, выходит на свет общественного суда, совершая "социальное самоубийство" участием в этих похоронах, когда пропала уже всякая вера, что Иисус действительно "Тот, Кому надлежит прийти". Умащение тела бедняков обычно производилось оливковым маслом со смесью местных растений, что не маскировало разложение, но давало легкий аромат и символическую чистоту. Люди при деньгах использовали смирну, и даже в этом случае мы говорим об 1-3 кг на захоронение. Алоэ стоило еще дороже, как особо ценное импортное благовоние из агарового дерева, и применялось для погребения элиты. Никодим приносит не пару килограмм, но "около ста литр" смирны и алоэ, это тысячи денариев, несколько годовых зарплат рабочего, тридцать три килограмма благовоний - царские масштабы. Это не небольшой флакончик, который можно пронести под одеждами, оставшись незамеченным. Это огромная процессия слуг, которая тащит десятки килограммов масел в сосудах.

Это было не просто погребение - это было одно из самых дорогих захоронений Иудеи. Возможно, даже самое дорогое, потому что невзирая на суммы потраченных денег, вместе с Иисусом, члены Синедриона Иосиф Аримафейский и фарисей Никодим хоронят и свое положение в обществе, и свою репутацию. Это решимость апостола Фомы, явленная делом, а не словом: "пойдем, и мы умрем с Ним" (Ин. 11:6).

Елизавета Иванькова

Исаак в списке недооцененных библейских персоналий занимает почетное второе место после Иосифа Обручника.

В конце концов, кто он вообще такой? Сын своего отца, отец своего сына — промежуточное звено между эпическими историями Авраама и Иакова. Его отец — это моральный вызов всем векам и народам, череда тяжёлых испытаний и сложных решений. Его сын — обманутый обманщик, богоборец, вцепившийся в Живого Бога изо всех сил и основавший избранный народ. Исаак же... родился в нужное время, в нужном месте, от нужной женщины.

Даже история Исмаила выглядит на его фоне куда романтичнее: изгнанный в пустыню первенец выжил и стал лучником (Быт. 21:20), завёл двенадцать сыновей (Быт. 25:16) и в самом конце приходит похоронить отца (Быт. 25:9), а после — тихо исчезает из жизни этой семьи, не затребовав ни единой ложки в качестве наследства. Он силён и великодушен, и, хотя и не оставлен Богом (Быт. 21:13), всё равно хочется спросить: почему Исаак? Потому что Богу было важно доказать Аврааму, что Он умеет исцелять бесплодие? Есть ли что-нибудь в самой личности чудо-ребёнка, что бы объясняло божественный выбор хотя бы с высоты Его всеведения и предвидения человеческих жизней? Или же некоторые люди нужны просто для того, чтобы Бог через них влиял на жизнь других людей, которые действительно имеют значение?

Чтобы понять личность Исаака, пожалуй, нужно вспомнить несколько фактов из его биографии. Во-первых, с ним почти не разговаривает Бог. Это случалось всего дважды (Быт. 26), причём один из этих разговоров — подтверждение права наследования Аврааму, а второй — ограничение свободы перемещения. Господь общается с его отцом Авраамом на регулярной основе, но для Исаака большую часть времени Он молчит. Хотя, казалось бы, именно Исаак имеет право услышать от Него ряд объяснений после похода на ту знаменитую гору. Он был взрослым мужчиной, когда восходил на неё следом за Авраамом и нёс на себе дрова, на которых отец собирался его сжечь (Быт. 22:6). Он был взрослым мужчиной, который позволил старику, говорившему с Богом, которого он ещё никогда не слышал, связать себя и положить на эти дрова. Он был взрослым мужчиной, когда спустился с этой горы и отправился обратно следом за своим отцом, готовый и дальше жить под его началом, зная, что тот действительно был готов его убить на месте.

Авраам продолжает заботиться о сыне, организуя выбор подходящей невесты (Быт. 24:1–4). Исаак — единственный мужчина во всей Библии, о котором сказано, что он полюбил свою жену (Быт. 24:67), при этом не имея никаких других женщин. Брак Исаака и Ревекки — уникальный случай благополучного и счастливого союза между двумя людьми, в котором есть свои трудности, но нет измен, ревности и предательства. После смерти Сарры Исаак долго оплакивал свою мать, но Ревекка — та, в ком он нашёл своё утешение (Быт. 24:67).

И всё же то жертвоприношение оставило свой след. Авраам и Исаак больше никогда не упоминаются вместе. Никаких раздоров или обвинений тоже нет, но — оглушающая тишина. Исаак не участвует в похоронах Сарры (Быт. 23), Авраам не присутствует на свадьбе Исаака (Быт. 24). Сыновья Авраама похоронили его после смерти (Быт. 25:9), но нигде не сказано, что он был ими оплакан.

Но вот — чудо: при всём этом Исаак продолжает доверять Богу Авраама. И когда наступают времена жестокого голода, куда страшнее того, что был при Аврааме, этот Бог запрещает Исааку идти в Египет, чтобы найти там пропитание (Быт. 26:2), что было позволено его отцу (Быт. 12:10) и будет позволено его сыну (Быт. 46:3–4). Исаак подчинится. Он будет молиться Ему о своей любимой жене (Быт. 25:21) и доверит Ему свою семью. Он построит Ему жертвенник и призовёт Его имя (Быт. 26:25), в котором, несмотря ни на что, до последнего дня будет видеть высочайшее благословение, которым можно одарить своих детей (Быт. 27:27–40). Он — всесожжение, однажды и навсегда уготованное Господу, Его святыня и отец Израиля, навечно укоренённый в обетованной земле. Огонь его жертвы и его награды будет передан Иакову, последовавшим за Богом своей семьи, Богом Авраама и Страхом Исаака (Быт. 31:42).

Елизавета Иванькова