Все это и приводит к основному тезису гипотезы: в мире Харухи Судзумии землетрясения никогда не происходило. Или, точнее, оно все же было, но Харухи с помощью своих божественных способностей смогла его «отменить».

Отсутствие в романе упоминаний о последствиях разрушений, конечно, не является доказательством, да и сам автор никогда этого не подтверждал (но и не опровергал), однако на то это и гипотеза, а не теория. Но если предположить о том, что гипотеза действительно правдивая, то что тогда эта информация может дать для более глубокого понимания «Харухи Судзумии»?

Чтобы ответить на этот вопрос, я напомню вам о том, какие типы историй были распространены в Японии к концу прошлого столетия. В начале 80-х, когда экономический рост начал замедляться, система образования ужесточалась, а кредитная задолженность росла, у многих в Японии появилось ощущение стагнации: «мы достигли вершины истории и дальше двигаться некуда» – примерно такие настроения витали в социальной атмосфере тех лет. Именно тогда «большие нарративы», ранее господствовавшие в коллективном воображении нации, окончательно рухнули (об этом можно почитать здесь), и в поп-культуре прочно закрепились два типа историй: истории о «сотрудничестве после ядерной войны» (kakusenso go no kyodosei) и истории о «повседневности без конца» (owaranai nichijo).

Первые сводились к тому, что «раз уж мир достиг стагнации, то единственное, что может его спасти – это апокалипсис», вторые же – к тому, что «раз уж мир достиг пика развития, то следует этим наслаждаться и продолжать жить обычную мирную жизнь в прекрасной эпохе уже наступившего будущего». В поп-культуре эти два пути выражались, например, «Акирой» и «Несносными пришельцами» соответственно, и в 80-х между ними продолжал сохраняться относительно устойчивый баланс.

Однако после землетрясения в Кобе и теракта в токийском метро этот баланс резко изменился: фантазии об «апокалипсисе, который спасает мир», стали слишком опасными, поэтому первый тип историй утратил популярность, а второй, с его представлениями о «прекрасной эпохе наступившего будущего», не вписывался в «ужасное настоящее». В качестве альтернативы японский социолог Миядай Синдзи в 1995 году предложил новую контр-концепцию – «бесконечную повседневность» (owarinaki nichijo). Ее суть состоит в том, что любые надежды на светлое будущее рано или поздно превращаются в «желание разрушения во имя спасения», поскольку это счастливое будущее так и не наступает. Ведь те, кто стремится что-либо изменить, неизбежно разочаруются и придут к идеям радикального обновления мира или, что более реалистично, причинению бытового вреда себе и другим. Поэтому единственным выходом для людей остается жить в «бесконечной повседневности» без ярких ожиданий и надежд на будущее, – наслаждаться сегодняшним днем, не задумываясь особо о завтрашнем. Все эти идеи Миядай изложил в своей книге «Живите бесконечной повседневной жизнью», вышедшей в 1995 году после теракта, и та стала в Японии бестселлером.

Обложка книги «Живите бесконечной повседневной жизнью» за авторством Миядая Синдзи

В те годы, на фоне глубокого эмоционального потрясения, вызванного двумя катастрофами, и продолжающейся экономической рецессии, такой путь действительно казался единственным спасением, поэтому многие приняли философию «бесконечной повседневности» как руководство по жизни. Теперь катастрофы, расширенные по логике Миядая до актов обычной бытовой человеческой агрессии, становились лишь редкими аномалиями, которые если и происходили, то по воле богов, а не людей.

Однако не прошло и пяти лет, как нация начала сталкиваться с последствием такой жизненной философии – последствием, которое было практически неизбежным, учитывая уже имевшийся опыт взаимодействия с историями о «сотрудничестве после ядерной войны». Люди даже не осознали, что, поскольку отправной точкой «бесконечной повседневности» и способом избавления от страшной неопределенности стало «бегство от травмы», то в следствие этого и каждый новый день будет ощущаться как будто «непрожитым» и словно «потерянным». Однако, не желая или даже опасаясь описывать возникшее душевное состояние печальными и болезненными причинами, для обозначения этого последствия было выбрано гораздо более простое и иронично «повседневное» слово – «скука».

В произведениях нулевых (особенно в ранобэ) вы не раз встретите персонажей, так или иначе ведущих рассуждения о «скуке себя» и «скуке мира» (та же «Харухи», «Подвиги школьного совета», «Зарэгото»), где развернуты пространные размышления о том, как решить эту дилемму – продолжать жить в мире без конфликтов, но одновременно преодолевать чувство неудовлетворенности собой и окружающей действительностью.

Разумеется, были и истории о «повседневности» (нитидзё-кей), задача которых сводилась именно что к защите выбранного нацией мифа, – поэтому в этих историях обыденная жизнь персонажей представляется в исключительно радостном и беззаботном ключе. Однако, для подлинной сублимации этого было недостаточно, – требовалось более осознанное принятие собственного выбора, и поэтому в медиа стали появляться истории о «мире» – сэкай-кей – где беспричинные апокалипсис и война мешают героям обрести желанную теми обычную повседневную жизнь.

Судьба мира в таких историях, подобно миядаевскому «катастрофы нации проецируется на переживания отдельных индивидуумов», переносится на двух возлюбленных, чьему повседневному счастью мешают «враги мира» – злая судьба, государство, система и прочие абстрактные, необъясняемые в контексте произведения, вещи. Столкнувшись с ними в изначально обреченной борьбе, персонажи терпят поражение и, в качестве компромисса (как правило, со стороны героя-юноши), выбирают эскапизм – отказ принять конец света и связанную с этим травму, предпочитая тем бесконечный «сон» о прекрасной повседневности.

«Судзумия» же в буквальном смысле является пост-сэкай-кейной историей, поскольку переосмысливает акценты, на которых строятся подобные произведения. Протагонист Кён по-прежнему хочет жить обычной повседневной жизнью, тогда как Харухи считает такую жизнь скучной и стремится сделать мир интереснее. Обладая силами богини, героиня способна преображать реальность в любой вымысел – будь то детектив, апокалипсис или что-либо еще, – хотя сама, разумеется, об этом не догадывается. Поэтому, в отличие от сэкай-кея, Харухи, во-первых, своими собственными желаниями порождает на свет тех самых «врагов мира» (например, синих гигантов, о которых речь пойдет дальше), а во-вторых, эти «враги», хоть и угрожают равновесию мира, но служат в первую очередь лишь развлечением для скучающей Харухи, а не воплощением страха перед неминуемым концом для героев сэкай-кея, мечтающих на фоне оного о беззаботной стабильности.

Иначе говоря, Харухи Судзумия – это человек, который стремится уничтожить безопасную «бесконечную повседневность» ради собственного эгоистичного удовольствия.

Однако почему в таком случае Харухи, так стремящаяся сбежать от «скучной повседневности», «отменяет» своим желанием землетрясение в Кобе? Ведь землетрясение (как и любая другая катастрофа), как бы цинично это не звучало, представляет собой чрезвычайно интересное событие: если не находиться в районе непосредственного воздействия, скучная и однообразная жизнь может в мгновение окраситься яркими красками столь желанного, непричастного лично к тебе, «апокалипсиса». Например, именно об этом рассуждала героиня в аниме «Восточный Эдем» (2009), когда центр Токио был разрушен несколькими баллистическими ракетами; да и в самой «Судзумии» тоже есть момент похожих размышлений, – ведь когда Харухи оказывается в параллельном мире, находящемся на грани разрушения, то предпочитает изначально остаться в нем (поскольку ей интересно), а не возвращаться в мир реальный (поскольку там скучно).

И чтобы устранить это противоречие, напрашивается один единственный логический вывод: в отличие от других «интересных» катастроф землетрясение в Кобе «интересным» не было, – потому что Харухи столкнулась с ним в лице не наблюдателя, а исключительно как жертва-участник.

Основная идея сводится к следующему: когда-то давно Харухи, как и автор, столкнулась с «реальной» катастрофой (землетрясением в Кобе) и была разочарована холодным и равнодушным отношением к ее последствиям у окружающих. Поэтому, чтобы не чувствовать себя плохо, героиня своим желанием «забыла» о землетрясении, распространя это «забвение» своими силами на весь мир. В этом смысле произведение как будто бы повторяет типичный финал сэкай-кея, просто в «Суздумии» этот финал произошел еще до начала: ведь героиня здесь ровно также, как и в историях о «мире», выбирает «красивый вымысел» вместо «ужасной реальности». Однако, раз уж история теперь развивается «после» (я же говорил, что буквально пост-сэкай-кей), то и последствия у такого решения должны быть уже знакомыми – связывание индивидуальной психики героини с «неслучившейся» (непрожитой) коллективной катастрофой, влекущей к тому, что «повседневность» теперь становится навсегда «травмированной».

«Травмированность» этой «повседневности» как раз и проявляется в тех самых постоянных «жалобах на скуку», а в мире, который является «вымыслом» (после «отмененной» «реальной» катастрофы), эти «жалобы» и приводят к появлению в нем элементов, чужеродных для нормальной «реальности» – путешественникам во времени, экстрасенсам и инопланетянам. Кроме того, теперь, когда Харухи испытывает «разочарование», в мире могут появляться так называемые «закрытые пространства» (в одном из которых она и хотела остаться). Эти пространства наполнены уже упомянутыми синими гигантами, блуждающими по потусторонней Нисиномии и разрушающими ее, что в рамках гипотезы и рассматривается как метафора на «неслучившееся» в мире произведения землетрясение, – сохранившееся лишь как «подсознательное» в мозгу Харухи. Помимо великанов, косвенными намеками на землетрясение служат и часто встречающиеся фразы о «сильных колебаниях», «искажениях» и «вибрациях», которые по сюжету также ссылаются на возможный будущий «конец света». А возвращаясь же к «закрытым пространствам», поскольку катастрофы в этом новом мире связаны с личными переживаниями людей – и особенно подростков – то и в «Судзумии» причиной их возникновения могут быть абсолютно банальные «детские» вещи, будь то разочарование героини поражением в бейсболе или ревность к протагонисту.

Исходя из всего этого можно сделать сразу несколько выводов о значимости «Судзумии» как произведения.

Во-первых, демонстрация опасности бегства от идеи «бесконечной повседневности», сформулированной Миядаем, которая в мире романа описывается тем, что «желания» героини имеют риск привести к «апокалипсису».

Во-вторых, оборачивание «в обертку» национального стремления «избавиться от скуки хотя бы в вымысле»; благодаря чему «Харухи» становится буквально мета-произведением, показывающим людям и то, что они хотят видеть (другие, нескучные и опасные, миры), и рефлексию персонажей, связанную с такими возникающими желаниями (последствия в виде боли и разрушений).

В-третьих, прокладывание пути, по которому в дальнейшем сэкай-кей эволюционирует в сейшун-кей, а нитидзё-кей – в ияси-кей: потому что раз уж «катастрофы индивидуальны», то любое болезненное нарушение «повседневности» (невзаимная любовь, предательство, проблемы в семье) для персонажей может стать такой же «катастрофой», и вместо того, чтобы с этим смириться, новому поколению потребуется либо «бороться» (пережить боль), либо «исцеляться» (отпустить боль).

И последнее, еще несказанное, – не причина, по которой «закрытые пространства» появляются, а причина, по которой они исчезают. Для того, чтобы спасти мир от угрозы желаний Харухи, протагонисту требуется разгадать, чем же героиня фрустрирована, а после – сделать нечто, что поможет героине вновь стать счастливой. Разумеется, речь здесь идет о «понимании переживаний другого», – того самого, чего не было сделано населением Японии во время землетрясения в Кобе и того, чего изначально и не хватало Харухи – не чего-то «интересного» (существующего, как сублимат «травмы»), а кого-то, кто сможет понять ее чувства.

И по-настоящему последнее, но связанное с предыдущим, что также косвенно указывает на правдоподобность гипотезы, – «бесконечный» творческий перерыв автора, наступивший после землетрясения в марте 2011-го. Литературные критики полагают, что причиной этого стало то, что, в отличие от событий 1995 года, автор не находился в эпицентре трагедии и, соответственно, не испытывал тех ощущений, через которые прошли жертвы. По этой причине публикация «развлекательного романа», пусть даже и посвященного раздумьям о собственном опыте переживания землетрясения и проблеме человеческой черствости, выглядела бы столь же нечувствительной к боли других на фоне новой случившейся катастрофы.

Вряд ли мы когда-нибудь узнаем правильный ответ, но если вам хотелось хотя бы «представить» понимание того, почему ваша любимая франшиза, достигшая невероятного успеха 15 лет назад, внезапно оказалась на паузе, то возможно эта гипотеза хоть немного, но сможет вас удовлетворить.

А если вы почему-то все еще недооцениваете влияние Харухи на отаку-культуру, то подумайте об этом еще раз, – и еще «бесконечно» раз, если потребуется.

Телеграф-версия.

https://telegra.ph/Haruhi-Sudzumiya-zemletryasenie-v-Kobe-i-beskonechnaya-povsednevnost-06-22