В общении с коллегами очень часто проскальзывает любопытный вопрос – Соединенные Штаты Америки периодически заявляют о выделении Украине больших пакетов военной помощи. Но при этом указанные в перечнях объемы техники и вооружений составляют хорошо если треть от общих сумм выделенных средств. Куда уходят миллиарды долларов, никто точно сказать не может.

Ответ на этот вопрос лежит в самой структуре оказываемой помощи. Военно-технические поставки в Украину вооружений, соответствующих стандартам НАТО, крайне ограничены, что обосновано целым рядом факторов – от логистики до подготовки военного персонала. Украинская армия функционирует преимущественно за счет поставок оружейных систем и боеприпасов стандартов Организации Варшавского договора (ОВД), которые прибывают в страну из Восточной Европы.

Следует понимать, что запасы бывших государств ОВД на момент начала конфликта были крайне скромными и быстро истощились. Однако страны Восточной Европы имели куда более важный актив – военную промышленность, которая и по сей день производит на продажу ряд вооружений «советского образца».

Как нетрудно понять, львиная доля выделенных средств уходит именно на оплату военных заказов в Восточной Европе. Производится же там буквально все: минометы, мины, снаряды, САУ, патроны и стрелковое оружие, гранаты, детонаторы, безоткатные орудия и гранатометы; проводится ремонт подбитой украинской техники, модернизация и доукомплектование снятой с хранения.

Что любопытно, США получают существенные выгоды от процесса финансирования восточноевропейского военпрома – РФ по понятным причинам лишится значительной части своей доли на мировом рынке вооружений, и кому-то будет необходимо заполнить данную пустоту. Сделать это самостоятельно Соединенные Штаты не могут – Вашингтон и так регулярно передает немалое количество оружейных контрактов Израилю и Южной Корее (американский оборонпром просто не может выполнять такое большое количество заказов без кратного наращивания мощностей, которое по ряду причин для него невыгодно).

Естественным выходом из ситуации становится развитие военной промышленности союзников – это позволяет не только осуществлять контроль мирового оружейного рынка, но и зарабатывать самим США, имеющим монополию на производство самых передовых военных технологий – в качестве частного примера можно сказать, что от каждой продажи южнокорейского KAI T-50 американский военпром получает средства от продаж двигателей General Electric, установленных на данном истребителе.

Словом, со стороны стратегия Вашингтона выглядит крайне любопытно – минимальное вмешательство в ситуацию, точечные инвестиции и поддержка, которые в первую очередь призваны обеспечить интересы США как на ближайшую, так и дальнюю перспективу.

Продолжение...

@atomiccherry 💯

Близится осень – близится и реализация американского закона о ленд-лизе для Украины.

Несколько дней назад Вашингтон дал старт первым бюрократическим процессам, которые приведут в действие механизм оказания военно-технической помощи. Анализ этих процессов в известной степени позволяет приоткрыть завесу тайны над рядом важных элементов западной стратегии поддержки Украины.

Во-первых, США создают оперативное командование, которое будет работать исключительно на украинском направлении в рамках пока что неназванной операции. В данном случае речь идет исключительно об организационной и административной структуре, которая будет курировать вопросы обучения украинского военного персонала в странах союзниках, обработку заказов ВСУ на те или иные системы вооружений, их заказы и последующую доставку до Украины. В свою очередь, это предполагает, что сам процесс ленд-лиза будет достаточно масштабным.

Во-вторых, заявлено об измении структуры и типа логистики доставляемой ВТП. Ранее она была авиационной – теперь же будет морской, т.е. рассчитанной на транспортировку большого количества грузов.

О чем говорят данные факты?

Ленд-лиз будет процессом долгосрочного оказания масштабной помощи для Украины. Формат его будет резко отличаться от общепринятых представлений о «тысячах поставленных танков и орудий» – это будет поэтапное переоснащение, подготовка и перевооружение украинской армии в направлении насыщения ее высокоточным оружием, разведывательными системами, улучшением потенциала ракетно-артиллерийских подразделений, а также сил тактической авиации и ПВО.

Также очевидно, что горизонт планирования Пентагона выходит за рамки текущего года – значит, конфликт, определенно, переходит в формат затяжного. Наступившая в июле оперативная пауза трансформировалась в стратегический тупик – интенсивность боев снизилась по причине взаимного отсутствия ресурсов для ведения активных действий у обеих сторон.

Период «тупика» может быть прерван вспышкой интенсивных боевых действий в сентября-октябре этого года. После этого с наступлением холодов возможна новая пауза, которая продлится до весны 2023 года (холода сами по себе станут препятствием, способствующим ведению позиционных боев). Это время союзники Украины и планируют задействовать для усиления потенциала ВСУ.

Ключевым элементом ленд-лиза станет в первую очередь расширение возможностей западной (в частности, американской) военной промышленности, получившей в последние месяцы большие заказы на производство целого ряда оружейных систем. Соответственно, боевые действия сами по себе становятся вторичным фактором, который в меньшей степени будет определять исход конфликта – на первый план сейчас выходит экономический, производственный и научный потенциал, позволяющий отмобилизовать мощности по производству как высокотехнологичных, так и обычных вооружений.

@atomiccherry 💯

В последний час с обеих сторон линии фронта приходят новости о старте масштабной наступательной операции, предпринятой украинской армией.

Как я неоднократно писал ранее, осень станет поворотным моментом в конфликте – распутица и последующие за ней холода так или иначе кардинально снизят интенсивность боевых действий, и решающее преимущество получит та сторона, которая сможет добиться успеха в течение сентября-октября. Этот простой факт хорошо осознают и в Киеве, и в Москве – потому ВСУ приняли решение начать активные действия первыми.

Вчера в нашем блоге на Boosty вышел обещанный материал, посвященный подготовке Украиной наступательной операции на южном направлении. Изначально он планировался в формате заметки, но в ходе процесса написания трансформировался в объемную статью.

«Наступление, которого не было» – актуальный текст, призванный рассказать о ряде этапов стратегии украинского военного командования, которое на протяжении последних двух месяцев активно готовилось к броску на Херсонско-Каховском направлении.

https://boosty.to/atomiccherry/posts/92150f9e-d5cc-41f6-83dd-b0a81d7084d4

P.S.: по имеющимся на текущий момент данным, украинские войска активно задействуют высокоточное оружие, бронетанковые подразделения и авиацию, но подтверждения фактов о каком-либо продвижении ВСУ на данный момент нет. Общая обстановка на линии боевого соприкосновения станет понятна не ранее ночи.

@atomiccherry 💯

Вторая Мировая война во многих аспектах полностью перевернула устоявшиеся представления о военном искусстве. Особенно сильное влияние она оказала на восприятие в армиях мира ценности человека, который одновременно являлся и основной движущей силы войны и главным фактором, ограничивающим боевую эффективность вооруженных сил, как системы.

В различных точках земного шара делались диаметрально противоположные выводы о значимости человеческого ресурса. США ступили на неизведанный тогда путь кибернетических технологий, призванных расширить скромный потенциал солдата. Британия сделала ставку на безупречную индивидуальную подготовку, профессионализм и мотивацию. СССР продолжил развивать порочные концепции Первой Мировой войны, через призму которых солдат был не имеющим никакой ценности активом – малозначимым дополнением к массам бронетанковых колонн и наползающему огневому валу из десятков тысяч ракет и снарядов.

Шли десятилетия; оружейные технологии становились все более сложными, изощренными и смертоносными. Ядерное оружие в доктринах сменялось высокоточным, беспилотники боролись за лидерство в небе с пилотируемыми самолетами, а ценность человеческого капитала в армиях лишь росла в геометрической прогрессии. Если в начале 20-го века мир захлебывался от переизбытка молодежи и страны могли позволить себе колоссальнейшие потери, то постепенное изменение демографической структуры после ВМВ само по себе сделало человека, способного пополнить ряды вооруженных сил, важным активом. Изменилось и само восприятие потерь – всеобъемлющее внедрение в армейские доктрины кибернетики, как науки о системах, и кибернетических технологий делало военный персонал ключевым элементом, любая, даже самая малая убыль которого критически влияла на работоспособность вооруженных сил, как механизма.

В неразвитых странах с низким уровнем системного мышления и скверной аналитикой порой принято говорить о том, что современное западное военное искусство якобы представляет собой некий набор компромиссов, базирующихся на принципах «человеколюбия». Это, конечно же, глупость – западное военное дело опирается на принципы общей эффективности работы системы и экономической целесообразности.

Ув. Дмитрий Прокофьев недавно написал отличный текст, в котором рассказал о взаимосвязи ценности опыта и его влияния на эффективность работы... конвейера. Это не случайная отсылка – устройство и работу современных вооруженных сил можно сравнить с конвейером, – системой, которая строится на бесперебойной профессиональной специализированной работе и высококлассном управлении. Как на производительность предприятия и процент брака влияет уход опытного рабочего, так и потеря опытных солдат и офицеров оказывает влияние на способность подразделения выполнять боевые задачи.

Ценность же человеческого опыта переоценить невозможно – достаточно вспомнить, что в Вермахте категории подразделений ранжировались по степени боеготовности, отталкиваясь не от количества личного состава и технического оснащения, а от числа успешно пройденных боев. «Сильным» считался батальон, прошедший более 400 боестолкновений – и сила его определялась вне зависимости от того, как много в нем было солдат. Ценность имел только опыт, слаженность и умение подразделения работать, как единое целое – как система.

Из этих фактов и рождается успех любого современного военного строительства – оно определяется ценностью каждого солдата в глазах правительства, как одного из ключевых элементов военной машины.

@atomiccherry 💯

По окончании Второй Мировой войны в СССР возник довольно занятный миф, долгое время продвигаемый в качестве базового элемента военной теории. Миф этот основывался на специфическом, сугубо советском опыте, и гласил, что кадровая армия погибает в первые 3 месяца боевых действий – дальше же тяжесть войны ложилась на плечи резервистов.

Примечательно, что эта странная концепция не только не умерла, но и по какой-то трагикомической причине была спроецирована на современность – на украинскую армию. В ряде полуофициальных информационных источников можно было встретить утверждения, что кадровые части ВСУ погибли, а опытных солдат, офицеров и сержантов больше нет.

Это не было правдой с самого начала – значительное количество кадровых бригад ВСУ с начала конфликта практически не принимали участия в боевых действиях, пребывая в стратегическом резерве. Лишь часть подразделений находилась непосредственно на линии фронта, выполняя роль каркаса, вокруг которого обеспечивалась боевая устойчивость бригад, укомплектованных мобилизованными солдатами.

За минувшие полгода части ВС РФ крайне редко сталкивалась с профессиональными подразделениями ВСУ, имеющими боевой опыт. Таковые преимущественно были представлены авиацией, ПВО, ракетно-артиллерийскими бригадами и прочими специалистами, которых нельзя было заменить мобилизованными.

Наступление – крайне сложный процесс с точки зрения участвующих в нем солдат и их командиров. В грамотно выстроенной эшелонированной обороне солдату может быть достаточно некой базовой подготовки. Но при проведении наступательных операций высокий профессионализм и мотивация будут необходимы. Солдаты и офицеры должны обладать высочайшим уровнем понимания военного дела, чтобы хорошо ориентироваться в стремительно меняющейся обстановке, когда линия фронта сдвигается каждый день на десятки километров. Никакое оснащение и техника в таких условиях не могут восполнить отсутствие знаний, опыта, тренировок – качество человеческого материала определяет всё.

Сейчас мы видим, что после 24 февраля украинская армия начала к готовиться проведению наступательных операций одновременно с реализацией стратегической обороны. Для украинцев это было непростой задачей – они никогда не рассчитывали наступать. К этому не было готово ни высшее командование, ни офицерский корпус, ни солдаты – все доктрины ВСУ строились лишь вокруг оборонительных операций. Лично я не предполагал, что украинская армия сможет освоить науку наступления всего за полгода – осознавая сложность процесса, я считал эту задачу титанической и почти невыполнимой (это равно что автомеханик возьмется за ремонт реактивного самолёта, если говорить языком простых аналогий. Формально и то, и другое – работа с механизмами, но дьявол кроется в деталях).

Кадровые бригады из состава стратегического резерва ВСУ принимали участие в боевых действиях ограниченным составом в виде ротно-тактических групп с целью получения боевого опыта, а также, согласно доступным ныне данным, проходили дополнительную подготовку в Британии (британская легкая пехота по праву считается лучшей в мире, а многие ее наработки создавались именно для борьбы с массовыми армиями «мобилизационного типа» – словом, учиться у них определенно было чему). В совокупности все это позволило не только сберечь ценные кадры, но и довести их подготовку до уровня, позволяющего проводить сложные маневры, из которых и состоят наступательные операции.

Нужно отметить, что ВСУ смогли не просто перейти от обороны к наступлению, но и превзойти свою собственную планку профессионализма. Украинское наступление на Харьков-Изюмском направлении оказалось операцией современного ассиметричного типа: фронт прорывался небольшими мобильными подразделениями, которые опирались на огневую поддержку высокоточного оружия.

Продолжение ниже...

@atomiccherry 💯

Начало выше...

Как заметил читатель, в тексте выше очень много внимания уделено подготовке личного состава. Это не случайность – Харьковско-Изюмская наступательная операция проводилась ВСУ в условиях крайне ограниченных ресурсов, и ее успех определился не количеством задействованной техники и вооружений, а инициативой и профессионализмом солдат.

Командование ВСУ пошло на большой (хотя и просчитанный) риск, потому что украинские подразделения двигались вперед практически без зенитного прикрытия, не имея паритета в артиллерийских системах и испытывая недостаток бронированного транспорта для личного состава. Резервы такого транспорта у ВСУ сильно истощены по объективным причинам – легкая БТ в силу своих конструктивных особенностей быстрее выходит из строя и редко подлежит восстановлению, в отличие, например, от танков.
Активами ВСУ были мотивированная мобильная пехота, танковые подразделения и системы высокоточных ракетно-артиллерийских вооружений (в ограниченном количестве).

Операция, повторюсь, была именно ассиметричного типа – говоря языком византийской военной мысли, «мудрый стратиг – это тот, кто ещё до начала военных действий тщательно изучит всё, чем располагает противник, и, с одной стороны, защитит себя от его преимуществ, а с другой стороны, обратит в свою пользу его слабости» («Стратегикон Маврикия», книга VII). Планы ВСУ строились с учетом слабых сторон противника, что позволило украинцам компенсировать недостатки своих войск.

Так, отсутствие войсковой ПВО успешно купировалось скрытностью и мобильностью – российская авиация, не имеющая эффективных средств разведки и целеуказания, физически не могла найти и наносить удары по украинским ротно-тактическим группам. Подразделения ВСУ на марше прикрывали высокомобильные зенитные взводы на пикапах, вооруженные ПЗРК, которые организовали зенитные засады на летательные аппараты ВВС РФ (вынужденные действовать на низких высотах из-за отсутствия высокоточного оружия).

Нехватку артсистем ВСУ восполнило за счет, во-первых, поражения российских складов боеприпасов, а во-вторых, за счет мобильности и точности работы собственных артдивизионов, привязанных к сетецентрическим системам повышения ситуационной осведомленности и управления войсками. В ходе операции украинская армия задействовала преимущественно самоходную артиллерию европейского производства – САУ Krab и PzH 2000.

Нехватка легкой бронетехники также была восполнена высокой мобильностью и скрытностью перемещения ротно-тактических групп, перемещавшихся на легких тактических внедорожниках типа HMMWV и коммерческих автомобилях типа «пикап». Именно здесь и сыграла свою важную роль выучка и мотивированность кадровой пехоты – действуя стремительно, агрессивно и инициативно, она смогла проникнуть на оперативную глубину и продвигаться вперед, покрывая до 25 км в сутки (это очень высокие показатели суточного продвижения).

Немалое значение сыграли в данном процессе качественная цифровая связь, насыщенность украинской пехоты средствами огневого поражения разных типов (большое количество гранатометов, ПТРК, безоткатных орудий, пулеметов), отлаженная автомобильная логистика, наличие сетецентрических систем управления войсками (несмотря на то, что передовые подразделения ВСУ представляли собой небольшие, но многочисленные тактические группы, оперативное командование всегда и точно понимало, где находятся подчиненные ему РТгр, что позволяло успешно корректировать их действия). Стоит, конечно, сказать и о высококлассной разведке и аналитике, без которых проведение операций в современных боевых действиях просто невозможно.

Резюмируя, можно сказать, что Харьков-Изюмская наступательная операция была примером реализации доктрины молниеносной войны в ее классическом трактовании – центральной движущей силой процесса стали не железо и объемы огневой мощи, а люди; их инициатива, интеллект, выучка, агрессивность и мотивация – словом, все те добродетели, которые в свое время воспитывали ведущие военные школы.

@atomiccherry 💯

Дополняя предыдущие тексты, резонно сказать о и Херсонском направлении. Территория Правобережья, занятая подразделениями ВС РФ, представляет собою местность, максимально неблагоприятную для проведения наступательных операций.

Отсутствие лесных массивов и прочих естественных укрытий практически не позволяет задействовать хоть сколько-нибудь серьезное количество бронетехники. По этой причине ВСУ используют тактику «ползучего наступления» с использованием практически одной лишь пехоты. Выход на оперативный простор де-факто невозможен: регион рассекает множество ирригационных каналов, которые представляют собой хоть и небольшие, но все же существенные водные преграды. Кроме того, немалая часть линии фронта пролегает по реке Ингулец, которую в текущих условиях форсировать нелегко.

Словом, сам тип местности на театре военных действий дает силам ВС РФ широкие возможности для оборонительных операций.

Но патовой ситуацию, тем не менее, назвать нельзя. Сейчас подразделения ВСУ находятся в 20 км от Херсона, тогда как в конце августа они были более чем в 32 км от города. Украинская армия с самого начала имела огневой контроль над переправами через Днепр, и за прошедшие недели сентября лишь увеличила его, вынеся вперед собственные огневые рубежи. Это безусловно, оказывает сильное воздействие на российскую военную логистику, сковывая силы ВС РФ на Правобережье: в сложившихся условиях их невозможно как усилить и насытить боеприпасами, топливом и техникой, так и просто начать их отвод на левый берег Днепра. Любые перемещения крупных масс войск в районе переправ будут с легкостью обнаружены и поражены ракетно-артиллерийскими вооружениями.

Стратегия действий ВСУ на южном направлении разительно отличается от Харьков-Изюмской операции. Как было сказано выше, наступление проводится силами одной лишь пехоты, точнее – пехотных ротно-тактических групп, работающих в стиле тактик Первой Мировой войны: расширяющих сети траншей («ползучее наступление»), либо атакующих российские опорные пункты в качестве штурмовых отрядов.

Подобный подход позволяет нивелировать превосходство сил ВС РФ в штурмовой авиации (в силу сложности атаки малоразмерных и подвижных целей), а также негативные стороны типа местности – пехоте легче оставаться незамеченной даже в условиях степи.
Впрочем, это не отменяет потерь, которые несет украинская пехота – пешим подразделениям сложно маневрировать на местности, отступать в случае преждевременного обнаружения; трудно вводить в бой резервы и нет возможности быстро пополнять боекомплект, а также «иметь под рукой» достаточное количество огневых средств.

Одновременно украинские ракетно-артиллерийские подразделения оказывают всеобъемлющее огневое воздействие на российскую военную инфраструктуру и силы, размещенные в ближнем и дальнем тылу. Это воздействие и является основным элементом пусть медленного, но все же достаточно стабильного продвижения наземных сил.

Атака тыловых объектов в какой-то степени обеспечивает паритет «наползающей» украинской пехоте: у ВС РФ нет возможности на постоянной основе концентрировать артиллерию в местах прорыва, истощаются и резервы, необходимые для укрепления обороны.

Подводя итоги, ситуацию на Херсонском направлении можно обозначить, как «сложную». Оперативная обстановка, тип местности – все это способствует боям на истощение, которые могут длиться долгие недели.

@atomiccherry 💯

В последние полгода в Российской Федерации идет множество бурных дискуссий, посвященных проблемам массового производства современных вооружений, а также «мобилизации промышленности». Публика, весьма скверно осознающая суть вопроса, требовала дроны, ракеты, цифровые системы связи, электронную оптику... и некое «массовое производство» всего вышеперечисленного.

Не так давно ув. коллеги из Счетной палаты Российской Федерации опубликовали крайне интересный документ: «Опердоклад за январь – июнь 2022 года», который даёт исчерпывающую информацию об уровне выполнения ряда госпрограмм. Нас, в частности, интересует «Развитие электронной и радиоэлектронной промышленности», которая, как отмечают авторы, входит в число программ с низким уровнем реализации – всего 3,2% в текущем году.

Это говорит о том, что критически важная для функционирования страны отрасль пребывает в глубоком кризисе из-за «ограничительных мероприятий». У правительства есть средства для финансирования, но уже не хватает квалифицированных кадров и, что важнее, высокотехнологичных компонентов, которые прямо сейчас находятся в большом дефиците. К слову, в эти 3,2% входят в основном программы подготовки персонала, а также производство простейшего радиоэлектронного оборудования по типу резисторов и разъемов, которые, как вы понимаете, имеют весьма условное отношение к хай-теку.

Российская промышленность (особенно военная) всегда была зависима от поставок оборудования и комплектующих из Европы и США. Зависимость эта безальтернативна – никто в мире более не производит высокотехнологичные комплектующие и станки. Ситуация куда более опасна, чем кажется — у государства намечается дефицит оборудования, необходимого для функционирования критической инфраструктуры страны. Речь идет не о пресловутых спутниках и ракетах, а о суперкомпьютерах для гидрометцентров, нефтегазовой отрасли, залах управления атомных электростанций, железных дорог, медицинском оборудовании, базовых станциях гражданских систем связи — словом, о всем том, что обеспечивает базовое функционирование Российской Федерации.

Если же говорить о промышленной мобилизации, необходимо вспомнить важный аспект — степень интеграции военного производства с гражданским. Во время Первой Мировой войны 80% военной продукции выпускалось на обычных предприятиях гражданской промышленности; к 1941 г. доля гражданской промышленности в выпуске военной техники упала до 50%, а к 1963 г. — до 10%. В настоящее время интеграция не превышает порога в 3-5% — то есть mil-tec является исключительно обособленной отраслью, которая в более чем 90% случаев никак не пересекается с остальными секторами экономики. Военное оборудование требует для себя уникальных компонентов и материалов — от марок стали до типов шин.

«Мобилизация» гражданской промышленности де-факто невозможна – она просто не может быть задействована в военном производстве. Сам же военпром физически не может быть расширен по причине отсутствия как оборудования (обновление станочного парка на российских оборонных заводах, напомню, производилось за счет зарубежных поставок), так и из-за множества «узких» мест, связанных с импортными комплектующими (к слову, таковые присутствуют даже в российских танковых двигателях, не говоря о более сложных элементах техники).

Заменить же их нечем.

Ни детали, ни оборудование, ни инженерные кадры не берутся из воздуха – тем более, когда речь идет о столь сложных и высокотехнологичных отраслях, как военное производство. Процессы формирования индустриальной базы занимают десятилетия, и миновать этот путь, требуя мобилизации завода Coca-Cola, невозможно.

@atomiccherry 💯

Если изучить структуру последних пакетов западной военно-технической помощи для Украины несколько более внимательно, чем это делают официальные комментаторы, то можно заметить ряд весьма любопытных деталей.

Например, в последней заявленной США поставке можно увидеть 36 тыс. 105-мм артиллерийских снарядов и 1 тыс. высокоточных 155-мм снарядов. Чем примечательна данная информация?

Во-первых, налицо смещение акцентов в оснащении украинской полевой артиллерии: она постепенно переходит на использование 105-мм орудий L118 и L119. Это не случайность – гаубицы данных моделей предназначены для ведения интенсивного артогня. Это определяется как их конструктивными особенностями, так и относительно невысокой стоимостью боеприпасов, а технических характеристик этих орудий в сочетании с мобильностью более чем достаточно для обеспечения непосредственной огневой поддержки войск.

Во-вторых, очевидно, что тяжелая 155-мм артиллерия переходит на использование преимущественно высокоточных боеприпасов. Смысл данного процесса состоит не столько в повышении результативности ее огневой работы, сколько в мультипликаторном эффекте управляемых вооружений. Страны, помогающие Украине, не могут предоставить в распоряжение ВСУ достаточное количество гаубиц для создания количественного паритета в артиллерийских системах, но, откровенно говоря, в этом и нет никакой потребности. В 80-ых годах прошлого века аналитики Военно-экономического управления ГРУ ГШ СССР подсчитали, что 1 оружейная система, использующая высокоточные боеприпасы, в среднем заменяет на поле боя до 70 (!!!) т.н. традиционных систем.

«Широкий спектр новшеств западной техники позволяет как минимум в десять раз увеличить ударный потенциал обычных вооружений...»
– Маршал Н.В. Огарков, начальник Генштаба СССР в 1977-84 годах

В сочетании фактов о комбинированных поставках артиллерийских боеприпаснов хорошо прослеживаются теоретические наработки американских вооруженных сил, использованные в конце Холодной войны при формировании «Стратегии ранней победы» и доктрины «AirLand Battle». Если говорить кратко, то упор делается на как можно более широкое использование самого технологически совершенного оружия против наиболее опасных целей. После поражения же этих целей приоритет огневой работы переходит к использованию традиционного оружия и боеприпасов.

В ситуации текущего конфликта речь, соответственно, идет об использовании тактических ракетных систем HIMARS и 155-мм артиллерийских орудиях с широкой номенклатурой управляемых боеприпасов, задачей которых является поражение высокоприоритетных целей на глубину до 85 км: командных пунктов, объектов логистической инфраструктуры, узлов связи, радиолокационных станций и зенитно-ракетных комплексов.
Задача же непосредственной огневой поддержки войск, в свою очередь, ложится на более бюджетные артсистемы калибра 105-мм и оставшиеся у ВСУ орудия советского типа (которые постепенно выбывают из строя по причине износа).

@atomiccherry 💯

Долго размышляя над происходящим, я понял, что однажды уже видел исчерпывающее объяснение текущим процессам. Более того, даже приводил его в одном из текстов, опубликованных еще весной.

Речь идет об одной из работ Валерия Васильевича Шлыкова – советского военного аналитика, одного из руководителей военно-экономического управления ГРУ ГШ СССР в период с 1980-1988 годы.

«Теперь, благодаря стратегии «ранней победы», США получали возможность диктовать по своему усмотрению любую продолжительность обычной войны. Грубо такой конфликт можно было бы представить себе следующим образом. В начале войны США благодаря превосходству в ВТО (прим.: высокоточное оружие) «выбивают» обычные советские наступательные средства (танки, самолеты, вертолеты, корабли), не трогая, естественно, стратегические ядерные силы СССР, чтобы не спровоцировать ядерный ответ.

Затем наступает нечто вроде пата. У СССР нет больше возможности проводить крупномасштабные наступательные боевые действия, но остается огромная армия, способная вести длительные оборонительные бои. У США и их союзников, с другой стороны, нет ни сил, ни желания захватывать территорию противника и ввязываться в изнурительные бои со все еще сильным и многочисленным противником. Затем СССР запускает в ход свои огромные мобилизационные мощности по производству традиционного вооружения и бросает на фронт десятки тысяч новых танков и самолетов, в то время как США отмобилизовывают свои мощности по производству ВТО.

Такая война в принципе может длиться с переменным успехом годы и годы. Однако параллельно с увеличением производства ВТО США начинают перестраивать на военные рельсы свою огромную экономику с целью создания подавляющего превосходства в обычных наступательных вооружениях. Как это делается, США убедительно продемонстрировали во время Второй Мировой войны».

Описанная Шлыковым модель боевых действий от и до разыгрывалась на наших глазах в течение предыдущих месяцев, и сейчас достигла своего апогея. Добавить к сказанному Валерием Васильевичем мне, пожалуй, нечего. Текст же, посвященный вопросам мобилизации экономики, вы можете прочесть выше, дабы наиболее точным образом составить для себя картину происходящего.

Военные противостояния не выигрываются на полях сражений. Победа – это комплекс процессов, работающих в единой системе. Процессы эти, в первую очередь, завязаны на вопросах стратегии и доктринального превосходства – именно они задают темп и формат кампании, создавая ключевые вызовы для противника.

Но есть ли хоть какой-то вызов в попытках реализации моделей ведения боевых действий полувековой давности?

@atomiccherry 💯

Писал вам, что ключевым моментом для понимания произошедшего в последние месяцы был саммит ШОС в Самарканде. Предыдущий саммит в Душанбе проходил под впечатлением от выхода американцев из Афганистана. Тогда появилась амбициозная мысль об увеличении военной компоненты организации - создания на базе РАТС (региональной антитеррористической структуры со штаб-квартирой в Ташкенте) единого постояннодействующего центра противодействия вызовам и угрозам безопасности членов ШОС. Понятно, без участия США и Великобритании. На плечи центра ложилась функция коллективной безопасности и противодействия войнам, экстремизму и цветным революциям. Основную роль в структуре должна была играть Россия и офис организации находился бы в России.
Владимир Путин активно взялся за подготовку к реализации нового международного проекта. В конце сентября в степи под Оренбургом были проведены учения "Мирная миссия — 2021", в которых участвовали контингенты стран ШОС, силами ОДКБ была проведена спецоперация в Казахстане. Ах да, перед этим вооруженные силы Таджикистана подавили оппозицию в Горном Бадахшане. Потом Владимир Путин заключает договор с Ильхамом Алиевым. Ну и самая большая проблема - Украина. Успешная СВО должна была показать, что Россия в состоянии оперативно проблемы и вызовы самого разного характера и в состоянии защитить от них всех участников новой структуры. Таким образом, экономический союз во главе с Китаем и Индией обретал силовое прикрытие в лице России. Это была бы хорошая альтернатива американо-британским инициативам, типа QUAD и Содружества.

Уважаемый Игорь Димитриев в одном из своих рассуждений справедливо заметил, что саммит ШОС, не столь давно проходивший в Самарканде, совершенно прошел мимо внимания публики.

Между тем, саммит явился ключевым событием, имющим прямое и непосредственное отношение ко всем наиболее важным процессам последних дней: к крупному обмену пленными, к ухудшению международных экономических связей РФ и... к мобилизации.

Мобилизацию многие сочли за некий «вызов Западу», но нет. Это был вызов Востоку... впрочем, обо всем по порядку.

Давайте сложим воедино цепь событий, произошедших до и после знаковой встречи в Самарканде. В первую очередь следует сказать, что российская платежная система «Мир» практически сразу после саммита оказалась в полной изоляции – от взаимодействия с ней отказались все и без того немногочисленные экономические партнеры РФ. Казахстан начал проведение военных учений на границе с Российской Федерацией, тогда как Беларусь ввела запрет на ввоз в РФ целого ряда промышленных товаров импортного производства.

Пожалуй, впервые в истории постсоветского периода военные конфликты в Закавказье и Средней Азии были урегулированы при полном игнорировании Москвы, но в тесном сотрудничестве Вашингтона, Пекина и Анкары. РФ тем временем производит возврат наиболее ценных украинских военнопленных, включая добровольцев из Европы и США, а также солдат и офицеров Мариупольского гарнизона при содействии Турции и Саудовской Аравии. Индия, в свою очередь, заявляет о намерении отказаться от закупок российской нефти.

Председатель Си Цзиньпин же требует от Кремля проведения мирных переговоров без каких-либо предварительных условий, и делает крайне пространные заявления о том, что НОАК должна быть готова к боевым действиям (и речь идет отнюдь не о Тайване)...

Перечисленные выше события и факты тесно взаимосвязаны, и они позволяют с высокой степенью уверенности утверждать – у Москвы не осталось союзников и даже партнеров, готовых и дальше прикрывать действия Кремля, а более того, делать это в убыток для себя и собственных экономик. Декларируемый РФ «разворот на Восток» не удался – пожалуй, он привел лишь к тому, что мнения Востока и Запада стремительно консолидируются, а их цели – сливаются воедино.

Мобилизация – ответ на отказ в дальнейшей поддержке Москвы со стороны Китая, Индии, Турции и монархий Ближнего Востока. Попытка разрешения нарастающего международного кризиса, потери веса на политической арене и растущую экономическую изоляцию путем перехода на новый виток эскалации конфликта.

@atomiccherry 💯

Важная история , рассказанная ув. @atomiccherry о том, что «военно-мобилизационная экономика» суть производная от «экономики обычной»
Могу добавить, что еще в 1929 году выдающийся военный теоретик, будущий Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников, опубликовал книгу «Мозг армии», в которой проанализировал деятельность генерального штаба (на опыте Первой мировой войны)

В главе «Экономика и война» Шапошников писал:
«…мы можем с полной определенностью сказать, что характер будущей войны определяется экономикой.
… определение характера будущей войны требует правильной оценки экономической мощи как своей страны, так и страны противника. Поэтому ясно, что в современных условиях органу, руководящему войной в целом, а равно и стратегу, необходимо быть в курсе всех этих вопросов..
… промышленная мобилизация должна быть тщательно подготовлена, увязана тесно с военными требованиями, т.е. давать в нужных размерах то, что необходимо армии и что может быть ею использовано, а не с целью накопления запасов вообще. Отнюдь не должно быть "перепроизводства" "военного материала", …, ибо это ведет к перенапряжению промышленности, перенапряжению всей страны и ослаблению ее обороноспособности и сопротивляемости. "Большая программа Гинденбурга" в Германии во многом способствовала внутреннему кризису страны и капитуляции перед Антантой.
… перенапряжение экономической силы государства чревато угрозами проигрыша войны, как бы блестящи ни были победы на полях сражений»

История с Керченским мостом имеет более сложную подоплеку, чем кажется на первый взгляд, с куда более долгоиграющими последствиями, способными оказать прямое влияние на ход боевых действий.

О чем идет речь? О логистике.

Что нам известно о структуре российской военной логистики? Ее принято сравнивать с логистикой советской, но сравнение это глубоко ошибочно. СССР исповедовал т.н. «эшелонированный» подход, опиравшийся на мощную военную инфраструктуру и объемные, заранее подготовленные запасы военно-технического имущества. Советы во многом отставали во внедрении новшевств, которые были привнесены в науку снабжения в ходе Холодной войны (такие, как, например, паллеты), и, тем не менее, Советская Армия имела развитую систему доставки военных грузов, которая строилась вокруг ж/д и автомобильного транспортных компонент, которые усиливались мощным парком военно-транспортной авиации.

Российская военная логистика во всех отношениях представляет собой шаг назад: она выстроена исключительно вокруг железных дорог и крайне зависима от сети крупных логистических центров. С другой стороны, ВС РФ никогда и не нуждались в чем-то большем – российская армия была ориентирована на ведение боевых действий низкой интенсивности с заведомо слабыми противниками, т.е. на сценарии «контртеррористической операции» в Чечне или же «операции по принуждению к миру» в Грузии. При таких вводных развитая военная логистика не предусматривалась доктринально, а пиком возможностей тыла было обеспечение учений стратегического уровня.

При чем здесь Керченский мост? Все просто – он был единственной транспортной артерией, которая обеспечивала снабжение и переброску подкреплений для южной группировки российской армии. Выстроить логистику по т.н. «сухопутному коридору» ВС РФ не могли в силу специфики железных дорог региона, пролегающих в близости от текущей линии фронта и де-факто находящихся в зоне огневого контроля ракетно-артиллерийских подразделений ВСУ. По этой причине ВС РФ использовали железнодорожную сеть полуострова, осуществляя снабжение своих сил с опорой на логистический центр в р-не Джанкоя.

Повреждение ж/д моста через Керченский пролив полностью меняет стратегические расклады для российской группировки на южном направлении. В данный момент она де-факто отрезана от снабжения и функционирует за счет накопленных ранее запасов. Назвать ситуацию критической сложно, т.к. грузы и подкрепления могут доставляться и по «сухопутному коридору», но с несколькими оговорками. При таком сценарии РФ будет вынуждена перейти на логистику автомобильного типа – это влечет за собой кратное снижение грузопотока, существенное увеличение времени доставки необходимого к линии фронта, а также целый ряд проблем организационного характера.

Автомобильная армейская логистика рентабельна лишь на дистанциях до 100 км, тогда как в случае задействования маршрута Новоазовск–Мариуполь–Бердянск–Мелитополь и далее речь идет о дистанции ~ 450 км (маршрут безальтернативен в силу малой оперативной глубины южного фронта). Частично закрыть данную проблему может использование портов Азовского моря, которые могут обеспечить потребности логистических колонн в топливе и запчастями (наладить морскую логистику РФ не может в силу отсутствия достаточного количества транспортных судов).

Пока, впрочем, никаких признаков переориентирования российской военной логистики на Южной Украине не наблюдается. Судя по всему, высшее командование ВС РФ рассчитывает на скорый ремонт железнодорожного моста через Керченский пролив и на накопленные ранее запасы военно-технического имущества в районе Джанкоя и Чаплинки. При этом состояние самого моста в данный момент неясно – в силу особенностей его конструкции из цельнометаллических балластных корыт, прогорание 450 тонн дизельного топлива с последующим тушением холодной морской водой могло нанести серьезный ущерб целостности сооружения.

Словом, истинные последствия произошедшего с мостом еще только начинают проявляться хоть в сколько-нибудь полном масштабе – во что же они выльются в конечном итоге, станет ясно в течение ближайших 3-4 недель.

@atomiccherry 💯

Ремонт Крымского моста.

Вопрос - как по мосту могут ходить поезда, если на обоих железнодорожных колеях техника и работяги?

Актуальное состояние российского ракетного арсенала является причиной яростных споров на протяжении вот уже более полугода боевых действий. И для этого есть объективные причины.

За прошедшие месяцы Российская Федерация использовала несколько тысяч крылатых и баллистических ракет разных типов. Сам факт столь масштабных ракетных атак (сравнимых с кампаниями в Ираке и Югославии) служил весомым аргументом о том, что запасы оперативно-тактических вооружений в РФ близки к исчерпанию. Данный тезис, впрочем, неоднократно опровергался практикой – российские войска продолжают демонстрировать возможность нанесения глубоких оперативных ударов, как это было 10 и 11 октября.

Тем не менее, нарастающие проблемы, которые касаются как качественных, так и количественных показателей наполняемости российского ракетного арсенала, очевидны. Удары наносятся с большими перерывами (если в начале кампании они были почти каждодневными, то сейчас промежутки между ними исчисляются неделями), количество задействованных ракет уменьшается, но что особенно важно, в корне изменилась сама номенклатура применяемых вооружений.

В начале кампании удары наносились преимущественно с использованием крылатых ракет «Калибр» морского базирования. Постепенно, вследствие исчерпания их запасов, широко стали применяться противокорабельные ракеты различных типов – от современных «Оникс» до советских Х-22.

С течением времени номенклатура изменилась еще больше – так, в ходе последних ракетных ударов применялись преимущественно ракеты Х-59, Х-22 и Х-101 авиационного базирования; также были ограниченно задействованы «Калибры» в варианте, созданном для старта с подводных лодок. Конструкция данной модификации подразумевает наличие дорогостоящего стартового «стакана», но запуск их производился с надводных кораблей (нужно понимать, что «стакан» -сложное техническое устройство - имеет стоимость в половину цены самой ракеты); кроме того, в ходе атак широко использовались иранские самолеты-снаряды «Шахид».

Изменение номенклатуры вооружений позволяет предположить, что:

➖ ВС РФ в значительной степени исчерпали запас современных оперативно-тактических вооружений, и все чаще прибегают с использованию своих стратегических резервов, о чем свидетельствует задействование ракет Х-101 недавних годов выпуска и лодочных ракет «Калибр» с нехарактерных для них пусковых платформ.

➖ Для восполнения утраченных запасов и поддержания военных возможностей, очевидно, ведется процесс расконсервации авиационных ракет как советского производства, так и производства 1990-2000 годов. По всей видимости, это процесс идет медленно из-за широкой нехватки квалифицированного персонала и отсутствия необходимых промышленных мощностей.

➖ Российская военная промышленность определенно испытывает проблемы с производством современных ракетных вооружений, что связано с наложенными на РФ санкциями как на поставки оборудования, так и необходимой компонентной базы – массированных ракетных ударов с задействованием ракет, выпущенных в текущем году, не наблюдается.

➖ По всей видимости, в связи с возникшими проблемами как в восполнении арсенала оперативно-тактических ракетных вооружений, российское военное командование приняло решение переориентировать часть мощностей и средств на закупку/производство самолетов-снарядов «Шахид». Имея функционал, аналогичный крылатой ракете, но несравненно более простую, если не примитивную конструкцию, выстроенную вокруг широко распространенных компонентов гражданской промышленности, «Шахиды» могут частично закрыть потребности ВС РФ в средствах глубого оперативного удара.

Ставить точку на российском ракетном арсенале, очевидно, преждевременно (подобные скоропалительные выводы неоднократно делались еще с весеннего этапа кампании), но его возможности определенно снизились и не имеют перспектив восстановления до показателей довоенного уровня. Вероятнее всего, РФ будет все чаще прибегать к практике задействования эрзац-ОТРВ в лице самолетов-снарядов, параллельно стремясь нарастить объемы расконсервации и введения в строй старых ракет.

@atomiccherry 💯