Трагические дни, недели, месяцы для тысяч русских людей. Но и о них, оказывается, при желании можно написать по-другому, немного подправив, и у читателя вместо сострадания появляются совсем другие чувства. Вот учебное пособие для студентов РГГУ «Российская эмиграция в Турции, Юго-Восточной и Центральной Европе» (Москва, 1994 г.). Читаем...«Вся знать и аристократия, эвакуированная из России, быстро нашла себе применение на службе в полиции англичан и жандармерии французов в Константинополе». Позвольте, это какое же количество полицейских и жандармских подразделений держали союзники в этом городе, чтобы в их состав можно было зачислить всю (!) эмигрировавшую российскую знать? И в качестве кого — простых полицейских и жандармов? Думается, что своих офицеров у них было достаточно. Далее в учебном пособии красочно описывается роскошная жизнь беженцев в Константинополе: балы, лотереи и т. п. При этом ученые авторы этой книжицы ссылаются на изданные в 1925 году в Советской России «мемуары» некоего А.Слободского, решившего вернуться из эмиграции на Родину. Вряд ли эти ученые не понимают, что такой опус мог быть опубликован только под контролем и диктовку ОГПУ, одной из главных задач которого были дискредитация и разложение белой эмиграции.
Безусловно, были среди беженцев разные люди, в том числе и те, кто всегда и везде хорошо устраивается. И совсем не обязательно, что они по преимуществу знатного происхождения. Очевидно другое — знать и аристократия в преобладающем своем большинстве делила с остальной частью беженцев все тяготы скитания, положив начало русским эмигрантским кладбищам. Левшины, кстати, древний дворянский род. Первая же могила на русском кладбище принадлежит графине Аглае Голенищевой-Кутузовой (1857-31.03.1920).
Вскоре лег в лемносскую землю генерал-майор Анофриев Николай Юрьевич, 63-летний георгиевский кавалер скончался 15 апреля 1920 года. На остров #Лемнос он прибыл с двумя дочерьми. Обе они — семилетняя Людмила и девятилетняя Наталья — лежат недалеко от отца.
Безусловно, были среди беженцев разные люди, в том числе и те, кто всегда и везде хорошо устраивается. И совсем не обязательно, что они по преимуществу знатного происхождения. Очевидно другое — знать и аристократия в преобладающем своем большинстве делила с остальной частью беженцев все тяготы скитания, положив начало русским эмигрантским кладбищам. Левшины, кстати, древний дворянский род. Первая же могила на русском кладбище принадлежит графине Аглае Голенищевой-Кутузовой (1857-31.03.1920).
Вскоре лег в лемносскую землю генерал-майор Анофриев Николай Юрьевич, 63-летний георгиевский кавалер скончался 15 апреля 1920 года. На остров #Лемнос он прибыл с двумя дочерьми. Обе они — семилетняя Людмила и девятилетняя Наталья — лежат недалеко от отца.
Чтобы закрыть тему «хорошо устроившейся русской знати», приведем еще несколько характерных фактов. На кладбище в Калоераки в апреле-мае 1920 года полковник кавалергардского полка барон Розен Константин Николаевич и его супруга графиня Розен (урожденная Канкрина) Нина Ивановна похоронили умерших от болезней и голода всех своих детей — Кирилла (10 лет), Андрея (11 лет), Марию (7 лет). Здесь же могилы графини Анастасии Граббе, жены шталмейстера Императорского двора, полковника кавалергарда графа Граббе П. М. и их сына, талантливого, как отмечали современники, поэта, 19-летнего графа Михаила Граббе. В мартирологе, публикуемом в этой книге, можно найти имена представителей и других титулованных и дворянских родов России.
Как уже отмечалось, первые месяцы пребывания на о. #Лемнос были крайне тяжелыми. В рапорте от 17.04.1920 года Главнокомандующему Вооруженными силами на Юге России главный комендант лемносских беженских лагерей 67-летний генерал-лейтенант П. П. Калитин пишет: «Лагеря из палаток английского военного образца, без пола. Все спят на голой земле в страшной скученности, подвергаясь всем видам простуды до воспаления легких включительно.
Как уже отмечалось, первые месяцы пребывания на о. #Лемнос были крайне тяжелыми. В рапорте от 17.04.1920 года Главнокомандующему Вооруженными силами на Юге России главный комендант лемносских беженских лагерей 67-летний генерал-лейтенант П. П. Калитин пишет: «Лагеря из палаток английского военного образца, без пола. Все спят на голой земле в страшной скученности, подвергаясь всем видам простуды до воспаления легких включительно.
Главный комендант русских беженских лагерей на острове #Лемнос генерал-лейтенант П. П. Калитин (первый справа) и генерал-лейтенант П. Н. Лазарев-Станищев (в центре). Июнь 1920 г.
#фотография
#фотография
Русских врачей всего трое. Медикаментов и перевязочных средств нет. Английская медчасть поставлена ниже всякой критики... Отношение безжалостное. Заболеваемость и смертность огромна. За три недели уже около 50 могил. Повально косит детей скарлатина, корь, воспаление легких.
«Все лагеря, все умывальники, отхожие места — построены нами, нашими же руками. Все без исключения, даже самые заслуженные генералы и высокопоставленные лица превращены в чернорабочих и грузчиков, работающих от 8:30 до 12:00 и от 14:00 до 16:30, кроме случаев разгрузки пароходов, которая заканчивается поздно вечером. Английские солдаты выполняют только легкую работу.
Питание неудовлетворительное... Хлеба выдается мало и не каждый день. Молоко — 1 банка на 20-30 человек. Самый тяжелый вопрос — варка пищи и кипячение воды. Не в чем и не на чем готовить. Дров почти нет. Все бродят и собирают щепки, тростник и т. п. 2-3 часа тратится на кипячение воды.
Почти все беженцы крайне нуждаются в белье, обуви, одежде, мыле. Мы совершенно отрезаны от мира. Масса самых разноречивых слухов, сильно всех волнующих. Во всех лагерях и на пароходах около 500 офицеров из числа раненых и выздоравливающих выражают желание возвратиться в действующую армию».
Нельзя без волнения читать рапорт старого боевого генерала, который взял на себя ответственность за устройство, а по большому счету, за жизни детей, женщин, стариков, больных и раненых. Петр Петрович Калитин нес этот крест до 12 августа 1920 года. К этому времени жизнь в лагерях более или менее наладилась, и он выехал с острова #Лемнос в Константинополь. Когда знакомишься с жизнью таких людей, поражаешься, какие в российской армии были офицеры и генералы! Судьба лишила большинство из них возможности заниматься тем, к чему они были подготовлены, — военным делом. Надо было зарабатывать на жизнь, кормить семью. И они пошли в шоферы, столяры, техники. Но у многих открылись самые неожиданные способности. Сколько кадровых военных стали научными работниками, причем и в гуманитарных, и естественных науках. Среди бывших офицеров и генералов — писатели, журналисты, художники, музыканты, певцы, хормейстеры. Во многом это объясняется воспитанием и образованием, которое будущие военные получали в семьях и учебных заведениях царской России. Тот же генерал Калитин, возглавлявший в Первую мировую войну 1-й Кавказский армейский корпус и награжденный орденом св. Георгия, был не только высокопрофессиональным командиром, но и известным востоковедом, знатоком Средней Азии, тюркских языков. Он стал первым русским путешественником, пересекшим Туркменские Каракумы с юга на север. После Лемноса через Константинополь генерал перебрался в Париж, где в возрасте 69 лет вынужден был устроиться рабочим на автомобильный завод. Последние годы жизни он провел в Русском доме в Сент-Женевьев-де-Буа. Умер генерал Калитин 6 июня 1927 года.
«Все лагеря, все умывальники, отхожие места — построены нами, нашими же руками. Все без исключения, даже самые заслуженные генералы и высокопоставленные лица превращены в чернорабочих и грузчиков, работающих от 8:30 до 12:00 и от 14:00 до 16:30, кроме случаев разгрузки пароходов, которая заканчивается поздно вечером. Английские солдаты выполняют только легкую работу.
Питание неудовлетворительное... Хлеба выдается мало и не каждый день. Молоко — 1 банка на 20-30 человек. Самый тяжелый вопрос — варка пищи и кипячение воды. Не в чем и не на чем готовить. Дров почти нет. Все бродят и собирают щепки, тростник и т. п. 2-3 часа тратится на кипячение воды.
Почти все беженцы крайне нуждаются в белье, обуви, одежде, мыле. Мы совершенно отрезаны от мира. Масса самых разноречивых слухов, сильно всех волнующих. Во всех лагерях и на пароходах около 500 офицеров из числа раненых и выздоравливающих выражают желание возвратиться в действующую армию».
Нельзя без волнения читать рапорт старого боевого генерала, который взял на себя ответственность за устройство, а по большому счету, за жизни детей, женщин, стариков, больных и раненых. Петр Петрович Калитин нес этот крест до 12 августа 1920 года. К этому времени жизнь в лагерях более или менее наладилась, и он выехал с острова #Лемнос в Константинополь. Когда знакомишься с жизнью таких людей, поражаешься, какие в российской армии были офицеры и генералы! Судьба лишила большинство из них возможности заниматься тем, к чему они были подготовлены, — военным делом. Надо было зарабатывать на жизнь, кормить семью. И они пошли в шоферы, столяры, техники. Но у многих открылись самые неожиданные способности. Сколько кадровых военных стали научными работниками, причем и в гуманитарных, и естественных науках. Среди бывших офицеров и генералов — писатели, журналисты, художники, музыканты, певцы, хормейстеры. Во многом это объясняется воспитанием и образованием, которое будущие военные получали в семьях и учебных заведениях царской России. Тот же генерал Калитин, возглавлявший в Первую мировую войну 1-й Кавказский армейский корпус и награжденный орденом св. Георгия, был не только высокопрофессиональным командиром, но и известным востоковедом, знатоком Средней Азии, тюркских языков. Он стал первым русским путешественником, пересекшим Туркменские Каракумы с юга на север. После Лемноса через Константинополь генерал перебрался в Париж, где в возрасте 69 лет вынужден был устроиться рабочим на автомобильный завод. Последние годы жизни он провел в Русском доме в Сент-Женевьев-де-Буа. Умер генерал Калитин 6 июня 1927 года.
Из рапорта очевидны причины высокой смертности в лагерях на Лемносе в марте-мае 1920 года. Именно тогда по русским эмигрантским колониям в Турции, на Кипре, в Греции, Болгарии, Сербии прошла молва, что на Лемносе беженцы вымирают целыми семьями, а сам остров они называют «островом смерти».
В конце марта англичане выделили под русские могилы участок земли на каменистом, абсолютно голом мысе Пунда, рядом с лагерями. Участок небольшой, 50 на 40 метров, но он постоянно расширялся в течение весны-лета, достигнув к сентябрю 1920 года около 80 метров в длину и 50 в ширину. В марте-мае священники отец Константин Ярмольчук и отец Георгий Голубцов отпевали умерших чуть ли не через день. Большинство, прежде всего дети, умирали в английском госпитале, персонал которого, по-видимому, был малоквалифицированным и помочь больным существенно не мог. Но умирали и прямо в палатках, на кораблях с беженцами, подолгу стоявших в мудросском заливе из-за неготовности мест для расселения людей. До 28 мая у причала в Калоераки стоял пароход «Владимир», на котором находился госпиталь с ранеными офицерами, эвакуированными из Новороссийска еще в марте 1920 года. Большинство скончавшихся в этот период офицеров и унтер-офицеров были из этого госпиталя.
Если у умершего рядом были родственники или знакомые, то в списках русского коменданта и союзников фиксировались более или менее подробно имя, возраст, вероисповедание, происхождение. Но нередко умирали люди, прежде всего тяжелораненые, одинокие, и тогда в документах появлялась запись: «С парохода „Владимир“ похоронен мужчина (православный), лет 35-40, в военной форме без знаков различия».
По подсчетам, из свыше 130 могил кладбища на мысе Пунда, относящихся к первой волне русской эмиграции на Лемносе (март-ноябрь 1920 г.), 73-74 появились в весенние месяцы. Из них 49-50 захоронений — детские (всего их до ноября 1920 г. было 68-69).Работа в архивах показала, что Господь сохранил как своего рода опознавательный знак кладбища 5-6 исключительно детских могил.
Можно сказать, что в марте-апреле беженцы на Лемносе были практически забыты там, где еще сохранялась российская власть: в Крыму, а также в представительстве Главнокомандующего ВСЮР при Союзном командовании в Константинополе. Лишь настойчивые, полные драматизма обращения генерала Калитина и ставшие известными за границей многочисленные факты смертей женщин и детей подтолкнули эмигрантский центр в Константинополе к конкретным действиям.
В двадцатых числах апреля на #Лемнос с инспекцией прибыл представитель Совещания русских организаций помощи русским беженцам известный в России юрист, курский прокурор П. Д. Бровцын. В своем отчете он не только подтверждает ужасные условия жизни наших соотечественников, о которых писал П. П. Калитин, но сообщает и новые, потрясшие его факты. Обнаружив на острове многочисленные русские могилы, он с тревогой пишет о свыше 100 больных (большинство из них дети), находящихся в русском и английском госпиталях. Бровцын предлагает срочно принять следующие меры, чтобы облегчить положение беженцев:
1. - улучшить питание и снабжение топливом;
2. - увеличить число палаток, чтобы не было скученности и люди жили семьями;
3. - оборудовать палатки, т. е. дать столы, стулья, кровати, матрацы;
4. - устроить печи для приготовления пищи;
5. - обратить внимание на постановку дела в госпиталях;
6. - дать необходимые инструменты для рубки дров;
7. - разрешить свободную покупку необходимых продуктов в греческих деревнях, и вообще устранить запреты, касающиеся как выезда из лагеря, так и сношения по почте.
Некоторые пункты этих предложений свидетельствуют о жестоком, немилосердном отношении английских властей на острове к русским беженцам. Не будет преувеличением сказать, что такое количество смертей в марте-мае 1920 года в немалой степени лежит на их совести.
В конце марта англичане выделили под русские могилы участок земли на каменистом, абсолютно голом мысе Пунда, рядом с лагерями. Участок небольшой, 50 на 40 метров, но он постоянно расширялся в течение весны-лета, достигнув к сентябрю 1920 года около 80 метров в длину и 50 в ширину. В марте-мае священники отец Константин Ярмольчук и отец Георгий Голубцов отпевали умерших чуть ли не через день. Большинство, прежде всего дети, умирали в английском госпитале, персонал которого, по-видимому, был малоквалифицированным и помочь больным существенно не мог. Но умирали и прямо в палатках, на кораблях с беженцами, подолгу стоявших в мудросском заливе из-за неготовности мест для расселения людей. До 28 мая у причала в Калоераки стоял пароход «Владимир», на котором находился госпиталь с ранеными офицерами, эвакуированными из Новороссийска еще в марте 1920 года. Большинство скончавшихся в этот период офицеров и унтер-офицеров были из этого госпиталя.
Если у умершего рядом были родственники или знакомые, то в списках русского коменданта и союзников фиксировались более или менее подробно имя, возраст, вероисповедание, происхождение. Но нередко умирали люди, прежде всего тяжелораненые, одинокие, и тогда в документах появлялась запись: «С парохода „Владимир“ похоронен мужчина (православный), лет 35-40, в военной форме без знаков различия».
По подсчетам, из свыше 130 могил кладбища на мысе Пунда, относящихся к первой волне русской эмиграции на Лемносе (март-ноябрь 1920 г.), 73-74 появились в весенние месяцы. Из них 49-50 захоронений — детские (всего их до ноября 1920 г. было 68-69).Работа в архивах показала, что Господь сохранил как своего рода опознавательный знак кладбища 5-6 исключительно детских могил.
Можно сказать, что в марте-апреле беженцы на Лемносе были практически забыты там, где еще сохранялась российская власть: в Крыму, а также в представительстве Главнокомандующего ВСЮР при Союзном командовании в Константинополе. Лишь настойчивые, полные драматизма обращения генерала Калитина и ставшие известными за границей многочисленные факты смертей женщин и детей подтолкнули эмигрантский центр в Константинополе к конкретным действиям.
В двадцатых числах апреля на #Лемнос с инспекцией прибыл представитель Совещания русских организаций помощи русским беженцам известный в России юрист, курский прокурор П. Д. Бровцын. В своем отчете он не только подтверждает ужасные условия жизни наших соотечественников, о которых писал П. П. Калитин, но сообщает и новые, потрясшие его факты. Обнаружив на острове многочисленные русские могилы, он с тревогой пишет о свыше 100 больных (большинство из них дети), находящихся в русском и английском госпиталях. Бровцын предлагает срочно принять следующие меры, чтобы облегчить положение беженцев:
1. - улучшить питание и снабжение топливом;
2. - увеличить число палаток, чтобы не было скученности и люди жили семьями;
3. - оборудовать палатки, т. е. дать столы, стулья, кровати, матрацы;
4. - устроить печи для приготовления пищи;
5. - обратить внимание на постановку дела в госпиталях;
6. - дать необходимые инструменты для рубки дров;
7. - разрешить свободную покупку необходимых продуктов в греческих деревнях, и вообще устранить запреты, касающиеся как выезда из лагеря, так и сношения по почте.
Некоторые пункты этих предложений свидетельствуют о жестоком, немилосердном отношении английских властей на острове к русским беженцам. Не будет преувеличением сказать, что такое количество смертей в марте-мае 1920 года в немалой степени лежит на их совести.
П. Д. Бровцын в своем отчете отмечает: «Бывшие со мной на Лемносе члены английской комиссии, не отрицая тяжести положения беженцев, обещали принять все меры к улучшению его и высказали уверенность, что положение их будет быстро и значительно улучшено». Но сам Бровцын, удрученный увиденным, делает пессимистичный вывод, что никакие меры, несмотря на всю их необходимость, «не могут сделать жизнь на Лемносе хотя сколько-нибудь привлекательной: местность совершенно безобразная, лишенная какой-либо растительности, нет абсолютно ничего для жизни духовной, полная оторванность от мира и совершенная невозможность найти себе занятия и заработок».
Насчет привлекательности Лемноса для жизни Бровцын был, конечно, прав. И довольно скоро давление представителя Главнокомандующего Русской армии при союзниках генерал-лейтенанта А. С. Лукомского, публикации эмигрантских и английских газет, протесты самих беженцев возымели свое действие. Условия пребывания эмигрантов на Лемносе к июню 1920 года значительно улучшились практически по всем пунктам, указанным Бровцыным.
В «Обзоре деятельности учреждений, подведомственных заведующему эвакуированными чинами ВСЮР и их семействами за июнь 1920 года» отмечалось: «Английское командование оказалось сильно встревожено возбуждением общественного мнения за границей... Экстренно были посланы представители высшего английского командования с инструкциями из Лондона обследовать русских беженцев и облегчить их жизнь... На Лемносе появились великолепно оборудованные госпитали, врачи, медикаменты. За последние три недели (июня) вовсе не было эпидемических заболеваний. Всех женщин и девочек одели..., а Константинопольский комитет российского общества Красного Креста послал для них обувь...
На пароходе „Астерия“ на остров было отправлено 13500 рационов добавочного питания для 450 русских детей. Всероссийским Земским Союзом организованы сапожная, столярная и протезная мастерские (в них работали генералы, полковники...).
Англичане сняли все запреты, рогатки, проволочные заграждения, и разрешили селиться в окружающих деревнях при условии перехода на свое иждивение. Были привезены походные кухни, улучшена водопроводная сеть и канализация...
Лучше всего говорит о резкой перемене условий жизни на острове в благоприятную сторону то обстоятельство, что многие семьи офицеров, получив разрешение выехать с Лемноса, ...медлят. А на свое иждивение перешли только пять семей...».
Этот документ смахивает на победную реляцию. И не знающий реального положения дел может подумать, что в течение нескольких недель лагеря беженцев вдруг превратились чуть ли не в зоны отдыха. Но авторов обзора можно понять - после того ужаса, который творился на Лемносе в марте-мае 1920 года, когда люди массово голодали, ходили полуголыми, болели и умирали, удовлетворение самых элементарных потребностей искренне воспринималось как огромный успех. Конечно, в этих условиях семьи офицеров не торопились покидать остров, боясь на новом месте столкнуться с тем, что они пережили весной. Да и переселялись в греческие деревни на собственное иждивение единицы, так как у подавляющего большинства не было необходимых для этого средств, а многие опасались оказаться один на один с трудностями, не чувствуя хотя бы моральной поддержки соотечественников.
Вот как описывал беженскую жизнь корреспондент одной из эмигрантских газет, побывавший на Лемносе летом 1920 года: «Луна сменяет солнце и придает фантастический вид городу палаток... Со всех концов острова несется пение: здесь хор, там цыганские романсы с аккомпанементом гитары, вот льется широкая русская песня, а вот и украинская думка. Больно слышать родные, милые напевы... Тяжелым кошмаром кажется эта луна, эти палатки, эта унылая, бессодержательная жизнь, эти голые поля, по которым бредешь из лагеря в лагерь, спотыкаясь о камни и царапая ноги об единственную растительность Лемноса,какую-то бурую колючую траву».
Насчет привлекательности Лемноса для жизни Бровцын был, конечно, прав. И довольно скоро давление представителя Главнокомандующего Русской армии при союзниках генерал-лейтенанта А. С. Лукомского, публикации эмигрантских и английских газет, протесты самих беженцев возымели свое действие. Условия пребывания эмигрантов на Лемносе к июню 1920 года значительно улучшились практически по всем пунктам, указанным Бровцыным.
В «Обзоре деятельности учреждений, подведомственных заведующему эвакуированными чинами ВСЮР и их семействами за июнь 1920 года» отмечалось: «Английское командование оказалось сильно встревожено возбуждением общественного мнения за границей... Экстренно были посланы представители высшего английского командования с инструкциями из Лондона обследовать русских беженцев и облегчить их жизнь... На Лемносе появились великолепно оборудованные госпитали, врачи, медикаменты. За последние три недели (июня) вовсе не было эпидемических заболеваний. Всех женщин и девочек одели..., а Константинопольский комитет российского общества Красного Креста послал для них обувь...
На пароходе „Астерия“ на остров было отправлено 13500 рационов добавочного питания для 450 русских детей. Всероссийским Земским Союзом организованы сапожная, столярная и протезная мастерские (в них работали генералы, полковники...).
Англичане сняли все запреты, рогатки, проволочные заграждения, и разрешили селиться в окружающих деревнях при условии перехода на свое иждивение. Были привезены походные кухни, улучшена водопроводная сеть и канализация...
Лучше всего говорит о резкой перемене условий жизни на острове в благоприятную сторону то обстоятельство, что многие семьи офицеров, получив разрешение выехать с Лемноса, ...медлят. А на свое иждивение перешли только пять семей...».
Этот документ смахивает на победную реляцию. И не знающий реального положения дел может подумать, что в течение нескольких недель лагеря беженцев вдруг превратились чуть ли не в зоны отдыха. Но авторов обзора можно понять - после того ужаса, который творился на Лемносе в марте-мае 1920 года, когда люди массово голодали, ходили полуголыми, болели и умирали, удовлетворение самых элементарных потребностей искренне воспринималось как огромный успех. Конечно, в этих условиях семьи офицеров не торопились покидать остров, боясь на новом месте столкнуться с тем, что они пережили весной. Да и переселялись в греческие деревни на собственное иждивение единицы, так как у подавляющего большинства не было необходимых для этого средств, а многие опасались оказаться один на один с трудностями, не чувствуя хотя бы моральной поддержки соотечественников.
Вот как описывал беженскую жизнь корреспондент одной из эмигрантских газет, побывавший на Лемносе летом 1920 года: «Луна сменяет солнце и придает фантастический вид городу палаток... Со всех концов острова несется пение: здесь хор, там цыганские романсы с аккомпанементом гитары, вот льется широкая русская песня, а вот и украинская думка. Больно слышать родные, милые напевы... Тяжелым кошмаром кажется эта луна, эти палатки, эта унылая, бессодержательная жизнь, эти голые поля, по которым бредешь из лагеря в лагерь, спотыкаясь о камни и царапая ноги об единственную растительность Лемноса,какую-то бурую колючую траву».
Но русский дух и в таких крайне сложных условиях не угасал. Его поддерживала вера, религиозные чувства, усилившиеся в дни лишений и испытаний. Уже 28 апреля 1920 года генерал П. П. Калитин в рапорте в Константинополь просит прислать необходимое для устройства церкви. На острове в этот момент находились несколько православных священников и митрополит Екатеринославский и Новомосковский Гермоген. Они-то в тяжелых походных условиях и окормляли духовно тысячи православных христиан. В первой половине мая в больших палатках были оборудованы три церкви. Многие беженцы стремились стать певчими, алтарниками, псаломщиками. В лагерях находились и три буддийских священника из 80-го калмыцкого казачьего полка Всевеликого Войска Донского. Два из них — бакша-лама Шургучи Нимгиров и Аве Буринов похоронены на русском кладбище на мысе Пунда.
Сколько же русских беженцев высадилось на Лемносе в марте-апреле 1920 года? Из архивных документов следует, что речь может идти о 3500-3550 человек.На июнь 1920 года в лагерях находились 3569 эмигрантов. Численность их не могла быть постоянной. Помимо умерших, а их было к этому времени около 80, кто-тоуезжал для воссоединения с семьями, кому-то удавалось перебраться в Сербию или Болгарию. Целый ряд офицеров, оправившись от ран и болезней, возвращались на фронт в Крым. Среди первых были С. Мухортов, А. Иваницкий, А. Пильц, Ф. Когутницкий, А. Абрамов, В. Любомирский, Б. де Астор, князь П. Грузинский и другие. По подсчетам, в Крым в июне-сентябре 1920 г. выехало свыше 250 офицеров и членов их семей.
Тем не менее, количество русских эмигрантов летом 1920 года не только не сократилось, но даже выросло. В конце мая — июне с турецкого острова Принкипо на Лемнос были переброшены около 1500 беженцев, эвакуированных из Новороссийска еще в начале 1920 года. Натерпевшись в абсолютно неприемлемых условиях на маленьком турецком островке, они приехали на новое место с надеждой, что жизнь на Лемносе, как им говорили, более или менее налаживается. В определенном смысле так оно и было. Беженцев лагерей в Калоераки постепенно начали обеспечивать необходимым минимумом. Ведущую роль в этом играл Российский земский союз в эмиграции — беженцы даже называли лагерь «земским городком». Но страдания и лишения, перенесенные прибывшими с Принкипо, давали свои печальные результаты и на Лемносе. На кладбище в Калоераки лежат десятки выходцев с турецкого острова: дети Г. Воронец, К. Палажченко, Н. Петрова, Т. Чередеева, офицеры В. Цитович, Д. Ивчатов, Н. Волконский, казаки-калмыки М. Димонов, Б. Сусинов, М. Ходтеев, медсестра О. Люцедарская и другие.
На #Лемнос прибывали из Крыма и семьи сражающихся в действующей армии офицеров. В результате число наших соотечественников на острове к концу сентября 1920 года составляло 4617 человек. Вопросами переселения эмигрантов в другие страны и устройства их там на работу генерал П. Н. Врангель и крымское правительство активно заниматься, пока шли боевые действия, не могли. В основном эта задача лежала на представителях главнокомандующего в Константинополе, Белграде, Софии, а также в некоторых других странах. Их усилия в значительных масштабах начали реализовываться лишь в октябре 1920 года. А пока надо было работать над насущными проблемами жизни беженцев на Лемносе. И главнейшая из них — дети.
Количество русских детей (в их число мы включаем 40-50 детей казаков-калмыков) на острове поражает. Из архивных документов следует, что на конец июня 1920 года из 3569 «лемносских сидельцев» 1138 были дети в возрасте до 16 лет. В лагерях венчались (за июнь-сентябрь — 6 пар), рождались дети (за тот же период — 12 человек). Новорожденные часто умирали, прожив на белом свете от двух-трех дней до нескольких месяцев. Детская смертность была особенно высокой. Важно было не только взять всех несовершеннолетних под медицинский и санитарно-гигиенический контроль, но и организовать их жизнь. Детьми занимались в основном мамы, реже бабушки. Отцы в большинстве случаев находились на фронте или погибли. Учеба детей школьного возраста прервалась еще в январе-феврале 1920 года, когда началась эвакуация.
Сколько же русских беженцев высадилось на Лемносе в марте-апреле 1920 года? Из архивных документов следует, что речь может идти о 3500-3550 человек.На июнь 1920 года в лагерях находились 3569 эмигрантов. Численность их не могла быть постоянной. Помимо умерших, а их было к этому времени около 80, кто-тоуезжал для воссоединения с семьями, кому-то удавалось перебраться в Сербию или Болгарию. Целый ряд офицеров, оправившись от ран и болезней, возвращались на фронт в Крым. Среди первых были С. Мухортов, А. Иваницкий, А. Пильц, Ф. Когутницкий, А. Абрамов, В. Любомирский, Б. де Астор, князь П. Грузинский и другие. По подсчетам, в Крым в июне-сентябре 1920 г. выехало свыше 250 офицеров и членов их семей.
Тем не менее, количество русских эмигрантов летом 1920 года не только не сократилось, но даже выросло. В конце мая — июне с турецкого острова Принкипо на Лемнос были переброшены около 1500 беженцев, эвакуированных из Новороссийска еще в начале 1920 года. Натерпевшись в абсолютно неприемлемых условиях на маленьком турецком островке, они приехали на новое место с надеждой, что жизнь на Лемносе, как им говорили, более или менее налаживается. В определенном смысле так оно и было. Беженцев лагерей в Калоераки постепенно начали обеспечивать необходимым минимумом. Ведущую роль в этом играл Российский земский союз в эмиграции — беженцы даже называли лагерь «земским городком». Но страдания и лишения, перенесенные прибывшими с Принкипо, давали свои печальные результаты и на Лемносе. На кладбище в Калоераки лежат десятки выходцев с турецкого острова: дети Г. Воронец, К. Палажченко, Н. Петрова, Т. Чередеева, офицеры В. Цитович, Д. Ивчатов, Н. Волконский, казаки-калмыки М. Димонов, Б. Сусинов, М. Ходтеев, медсестра О. Люцедарская и другие.
На #Лемнос прибывали из Крыма и семьи сражающихся в действующей армии офицеров. В результате число наших соотечественников на острове к концу сентября 1920 года составляло 4617 человек. Вопросами переселения эмигрантов в другие страны и устройства их там на работу генерал П. Н. Врангель и крымское правительство активно заниматься, пока шли боевые действия, не могли. В основном эта задача лежала на представителях главнокомандующего в Константинополе, Белграде, Софии, а также в некоторых других странах. Их усилия в значительных масштабах начали реализовываться лишь в октябре 1920 года. А пока надо было работать над насущными проблемами жизни беженцев на Лемносе. И главнейшая из них — дети.
Количество русских детей (в их число мы включаем 40-50 детей казаков-калмыков) на острове поражает. Из архивных документов следует, что на конец июня 1920 года из 3569 «лемносских сидельцев» 1138 были дети в возрасте до 16 лет. В лагерях венчались (за июнь-сентябрь — 6 пар), рождались дети (за тот же период — 12 человек). Новорожденные часто умирали, прожив на белом свете от двух-трех дней до нескольких месяцев. Детская смертность была особенно высокой. Важно было не только взять всех несовершеннолетних под медицинский и санитарно-гигиенический контроль, но и организовать их жизнь. Детьми занимались в основном мамы, реже бабушки. Отцы в большинстве случаев находились на фронте или погибли. Учеба детей школьного возраста прервалась еще в январе-феврале 1920 года, когда началась эвакуация.
В этих условиях героическими выглядят усилия эмигрантского Всероссийского союза городов по созданию на Лемносе «приготовительной школы» и гимназии, которые начали занятия, не дожидаясь учебного года. Школа и гимназия открылись 1 июня 1920 года. В первую записались 58 учеников, гимназистами стали 93 человека. Не так много, как хотелось организаторам. Но значительная часть родителей считали, что нет смысла спешить — скоро они вернутся в Россию или на худой конец переедут в какой-нибудь европейский город. И уж там дети в нормальных условиях возобновят учебу.
Как бы то ни было работа школы и гимназии в крайне тяжелой ситуации беженских лагерей стала еще одним выражением несгибаемого русского духа. Документы сохранили имена лишь нескольких самоотверженных преподавателей лемносских школ — проф. Зайцев А. А., Паскевский В. В., Васильев А. А., Стрежнева В. М. проф. Сопоцько Л. А., Александров М. А., Сергеев И. И.
На #Лемнос в результате эвакуации из Новороссийска, Одессы, Севастополя вместе с родителями или самостоятельно попали кадеты и преподаватели Киевского, Крымского, а также Одесского и Донского кадетских корпусов. Организацией их жизни на острове занялся генерал-лейтенант Саранчов Андрей Михайлович (1862 г. р.), в свое время директор Сумского, затем Киевского кадетских корпусов. С ноября 1919 года по март 1920 года он был начальником управления военных учебных заведений Вооруженных сил Юга России.
А. М. Саранчову активно помогал генерал-лейтенант Лазарев-Станищев Павел Николаевич, последний до февральского переворота 1917 года директор Донского Императора Александра III кадетского корпуса. Кстати, некоторым оказавшимся на Лемносе кадетам эвакуированного в Египет Донского корпуса он помог перебраться туда для продолжения учебы.
Характерен случай с донским кадетом И. П. Егоровым. Он ушел добровольцем в Белую армию, несмотря на совсем еще юный возраст. На фронте сражался храбро, за воинский подвиг награжден Георгиевским крестом 4-й степени. Егоров опоздал к эвакуации своего корпуса и оказался на пароходе, уходившим на Лемнос. Однако к сентябрю 1920 года генералам А. М. Саранчову и П. Н. Лазареву-Станищеву удалось переправить И. П. Егорова в Египет, где он в 1922 году был благополучно выпущен из кадетского корпуса в офицерском звании. Усилиями этих генералов и их соратников в конце июня 1920 года начались занятия на Лемносе и для кадетов.
Не были забыты и самые маленькие. С особой торжественностью 26 июля 1920 года на Лемносе открылся детский сад. После молебна в приветственной речи к собравшимся более 200 эмигрантам представитель Союза городов сказал: «Пусть на каменистом, сожженном солнцем острове зазеленеют побеги нашего детского садика». В двух отделениях детсада было 40 детей в возрасте до 7 лет.
Как бы то ни было работа школы и гимназии в крайне тяжелой ситуации беженских лагерей стала еще одним выражением несгибаемого русского духа. Документы сохранили имена лишь нескольких самоотверженных преподавателей лемносских школ — проф. Зайцев А. А., Паскевский В. В., Васильев А. А., Стрежнева В. М. проф. Сопоцько Л. А., Александров М. А., Сергеев И. И.
На #Лемнос в результате эвакуации из Новороссийска, Одессы, Севастополя вместе с родителями или самостоятельно попали кадеты и преподаватели Киевского, Крымского, а также Одесского и Донского кадетских корпусов. Организацией их жизни на острове занялся генерал-лейтенант Саранчов Андрей Михайлович (1862 г. р.), в свое время директор Сумского, затем Киевского кадетских корпусов. С ноября 1919 года по март 1920 года он был начальником управления военных учебных заведений Вооруженных сил Юга России.
А. М. Саранчову активно помогал генерал-лейтенант Лазарев-Станищев Павел Николаевич, последний до февральского переворота 1917 года директор Донского Императора Александра III кадетского корпуса. Кстати, некоторым оказавшимся на Лемносе кадетам эвакуированного в Египет Донского корпуса он помог перебраться туда для продолжения учебы.
Характерен случай с донским кадетом И. П. Егоровым. Он ушел добровольцем в Белую армию, несмотря на совсем еще юный возраст. На фронте сражался храбро, за воинский подвиг награжден Георгиевским крестом 4-й степени. Егоров опоздал к эвакуации своего корпуса и оказался на пароходе, уходившим на Лемнос. Однако к сентябрю 1920 года генералам А. М. Саранчову и П. Н. Лазареву-Станищеву удалось переправить И. П. Егорова в Египет, где он в 1922 году был благополучно выпущен из кадетского корпуса в офицерском звании. Усилиями этих генералов и их соратников в конце июня 1920 года начались занятия на Лемносе и для кадетов.
Не были забыты и самые маленькие. С особой торжественностью 26 июля 1920 года на Лемносе открылся детский сад. После молебна в приветственной речи к собравшимся более 200 эмигрантам представитель Союза городов сказал: «Пусть на каменистом, сожженном солнцем острове зазеленеют побеги нашего детского садика». В двух отделениях детсада было 40 детей в возрасте до 7 лет.
Школа Американского Красного Креста. #Лемнос #фотография
Всю трудную, огромную работу по налаживанию более или менее терпимой жизни наших соотечественников вели они сами — врачи, преподаватели, земские деятели, чиновники различных ведомств, священнослужители. Заметную роль среди них играл ряд офицеров и генералов, попавших на Лемнос в связи с ранениями, болезнями или преклонным для военной службы возрастом. На остров были эвакуированы авторитетные, прошедшие русско-японскую и Первую мировую войны генералы и старшие офицеры российской армии.
К уже названным можно добавить еще десятки и десятки имен. Среди них полковник, а в Гражданскую войну генерал-майор, георгиевский кавалер И. Ф. Быкадоров(1882-1957), один из организаторов и руководителей общедонского восстания в начале 1918 года, командующий 2-й Донской армией, 8-м Донским армейским корпусом (1919 г.). В бою он лишился правого глаза и был переброшен на Лемнос, где активно участвовал в жизни беженского лагеря. В это же время на острове находились замечательный русский военный инженер, строитель Екатеринославского оружейного завода генерал-лейтенант А. П. Залюбовский, георгиевский кавалер, генерал-лейтенант П. О. Папенгут, один из руководителей донского казачества, генерал-майор С. Д. Позднышев.
Своего рода «мотором» организации беженских лагерей стал генерал-лейтенант от инфантерии П. Н. Лазарев-Станищев (04.12.1857— 17.09.1920). Офицер с 1876 года, выпускник Николаевской инженерной академии, он с 1903 по февраль 1917 года возглавлял Донской Императора Александра III кадетский корпус, который под его руководством стал одним из лучших учебных заведений такого типа в России. В феврале 1917 года перед строем кадетов и преподавателей корпуса генерал отказался присягать Временному правительству, заявив, что он присягал Императору. В 1918 году, несмотря на возраст, Павел Николаевич включается в борьбу с большевиками. В армии А. И. Деникина он стал начальником инспекции по расквартированию войск. В марте 1920 года, прибыв на Лемнос, старый генерал стал решать не менее сложные задачи «расквартирования» детей, женщин, раненых, больных. И умер он одним из последних среди тех, кто высадился на #Лемнос весной 1920 года, т. е. тогда, когда практически все возможное по обустройству беженцев было уже сделано.
Спустя три месяца после смерти П. Н. Лазарева-Станищева на Лемнос был переброшен Донской казачий корпус. Среди его офицеров находились немало выпускников кадетского корпуса, который в свое время возглавлял покойный генерал. Они прошли через сражения, стали опытными боевыми офицерами, сохранив при этом свойственное русским кадетам братство и, конечно, вспоминали и чтили память своего директора. Каково же было их изумление и огорчение, когда весной 1921 года они обнаружили на кладбище на мысе Пунда в Калоераки могилу П. Н. Лазарева-Станищева. Бывшие донские кадеты привели ее в порядок, подновили крест и надпись на нем, возложили большой венок из живых цветов, украшенный лентой российского триколора, и отслужили панихиду. Это было их последнее прощание с заслуженным русским генералом, так как вскоре началась переброска Донского казачьего корпуса в Болгарию.
Но вернемся на Лемнос сентября-октября 1920 года. Кончина П. Н. Лазарева-Станищева, одной из видных фигур первой волны русской эмиграции на острове, стала своего рода знаковым событием в жизни беженцев. Примерно с конца сентября их количество начало резко сокращаться. Люди уезжали в Константинополь, чтобы затем перебраться в какую-нибудь европейскую страну или в Крым. В октябре три большие партии по 500-700 человек на пароходах отправились в Сербию.
16 октября 1920 года с Лемноса в Севастополь отплывал пароход «Херсон». Никто из его 1150 пассажиров не мог предположить, что это будет последний рейс с острова в Крым, в действующую армию. До поражения Врангеля и эвакуации Белых войск оставалось три недели. На пароходе — свыше 440 генералов и офицеров, решивших после выздоровления продолжить борьбу: Г. Розалион-Сошальский, С. Позднышев, М. Пржевальский, А. Линицкий, П. Шапошников, А. Семенов, Котляревский, Н. Гринев, Н. Дятлов, Н. фон Витте, Н. Страшкевич, Б. Палынау, В. Вяземский, М.
К уже названным можно добавить еще десятки и десятки имен. Среди них полковник, а в Гражданскую войну генерал-майор, георгиевский кавалер И. Ф. Быкадоров(1882-1957), один из организаторов и руководителей общедонского восстания в начале 1918 года, командующий 2-й Донской армией, 8-м Донским армейским корпусом (1919 г.). В бою он лишился правого глаза и был переброшен на Лемнос, где активно участвовал в жизни беженского лагеря. В это же время на острове находились замечательный русский военный инженер, строитель Екатеринославского оружейного завода генерал-лейтенант А. П. Залюбовский, георгиевский кавалер, генерал-лейтенант П. О. Папенгут, один из руководителей донского казачества, генерал-майор С. Д. Позднышев.
Своего рода «мотором» организации беженских лагерей стал генерал-лейтенант от инфантерии П. Н. Лазарев-Станищев (04.12.1857— 17.09.1920). Офицер с 1876 года, выпускник Николаевской инженерной академии, он с 1903 по февраль 1917 года возглавлял Донской Императора Александра III кадетский корпус, который под его руководством стал одним из лучших учебных заведений такого типа в России. В феврале 1917 года перед строем кадетов и преподавателей корпуса генерал отказался присягать Временному правительству, заявив, что он присягал Императору. В 1918 году, несмотря на возраст, Павел Николаевич включается в борьбу с большевиками. В армии А. И. Деникина он стал начальником инспекции по расквартированию войск. В марте 1920 года, прибыв на Лемнос, старый генерал стал решать не менее сложные задачи «расквартирования» детей, женщин, раненых, больных. И умер он одним из последних среди тех, кто высадился на #Лемнос весной 1920 года, т. е. тогда, когда практически все возможное по обустройству беженцев было уже сделано.
Спустя три месяца после смерти П. Н. Лазарева-Станищева на Лемнос был переброшен Донской казачий корпус. Среди его офицеров находились немало выпускников кадетского корпуса, который в свое время возглавлял покойный генерал. Они прошли через сражения, стали опытными боевыми офицерами, сохранив при этом свойственное русским кадетам братство и, конечно, вспоминали и чтили память своего директора. Каково же было их изумление и огорчение, когда весной 1921 года они обнаружили на кладбище на мысе Пунда в Калоераки могилу П. Н. Лазарева-Станищева. Бывшие донские кадеты привели ее в порядок, подновили крест и надпись на нем, возложили большой венок из живых цветов, украшенный лентой российского триколора, и отслужили панихиду. Это было их последнее прощание с заслуженным русским генералом, так как вскоре началась переброска Донского казачьего корпуса в Болгарию.
Но вернемся на Лемнос сентября-октября 1920 года. Кончина П. Н. Лазарева-Станищева, одной из видных фигур первой волны русской эмиграции на острове, стала своего рода знаковым событием в жизни беженцев. Примерно с конца сентября их количество начало резко сокращаться. Люди уезжали в Константинополь, чтобы затем перебраться в какую-нибудь европейскую страну или в Крым. В октябре три большие партии по 500-700 человек на пароходах отправились в Сербию.
16 октября 1920 года с Лемноса в Севастополь отплывал пароход «Херсон». Никто из его 1150 пассажиров не мог предположить, что это будет последний рейс с острова в Крым, в действующую армию. До поражения Врангеля и эвакуации Белых войск оставалось три недели. На пароходе — свыше 440 генералов и офицеров, решивших после выздоровления продолжить борьбу: Г. Розалион-Сошальский, С. Позднышев, М. Пржевальский, А. Линицкий, П. Шапошников, А. Семенов, Котляревский, Н. Гринев, Н. Дятлов, Н. фон Витте, Н. Страшкевич, Б. Палынау, В. Вяземский, М.
Палажченко, Д. Заборовский, Н. Мартос, П. Доброхотов, кадет Г. Куторга и другие. На фронт ехали 30 врачей и 94 сестры милосердия. Здесь же 198 жен офицеров, сражавшихся в Крыму, — С. Меснянкина, Д. Григорович-Барская, Космачевская, М. Турбина, Е. Гребенщикова (Черепанова), Н. Чередеева, В. Соцевич, Е. Моргушина, супруга полкового священника С. Дановская и другие.
Многие оставили на острове могилы своих детей, жен. Так, генерал Розалион-Сошальский похоронил на Лемносе сына Олега, чиновник военного времени Заборовский — дочь Галину, штаб-ротмистр Палажченко — трехлетнюю Клеопатру... Весной 1920-го офицеры, уезжавшие в армию Врангеля, с разрешения командования отправляли свои семьи в эвакуацию на Лемнос, чтобы чувствовать себя на фронте спокойными за детей и жен. Никто не мог и предположить, что в эвакуации они окажутся в смертельной опасности. И вот Елизавета Меснянкина возвращалась к своему мужу, поручику, без сына Петра, Вера Космачевская без трехлетнего Владимира, Мария Турбина без сына Бориса, матушка Софья Дановская без девятилетней Ани. Этот список можно продолжать и продолжать.
В Севастополь пароход «Херсон» прибыл 19 октября 1920 года. Не успели офицеры выехать в назначенные им части, а жены встретиться с находившимися в действующей армии мужьями, как красные прорвали фронт и повторился кошмар новороссийской эвакуации. Не все «лемносцы» смогли выбраться из Крыма. Некоторые из них, как поручик П. Меснянкин, были расстреляны большевиками, учинившими под руководством Р. Землячки и Б. Куна кровавую расправу над тысячами русских офицеров, которые не смогли или не захотели уйти в эмиграцию. В этой кровавой бойне погибли также и жены, и дети офицеров, пережившие лемносскую трагедию марта-мая 1920 года.
Те из «лемносцев», кто эвакуировался на кораблях в Константинополь, вновь испили чашу лагерей, теперь уже галлиполийских, а затем эмигрантских скитаний от Болгарии до Парагвая, от Чехословакии до Австралии, не имея больше возможности поклониться родным могилам на Лемносе.
До сих пор, несмотря на активную поисковую работу в архивах, невозможно точно сказать, сколько беженцев оставалось на острове к середине ноября 1920 года. По косвенным признакам можно лишь предположить, что их число было незначительным, приблизительно человек 300. Во всяком случае, на могилах на русском кладбище в Калоераки их имен с этого времени очень мало. На надгробиях чаще появлялись казачьи фамилии.
В Севастополь пароход «Херсон» прибыл 19 октября 1920 года. Не успели офицеры выехать в назначенные им части, а жены встретиться с находившимися в действующей армии мужьями, как красные прорвали фронт и повторился кошмар новороссийской эвакуации. Не все «лемносцы» смогли выбраться из Крыма. Некоторые из них, как поручик П. Меснянкин, были расстреляны большевиками, учинившими под руководством Р. Землячки и Б. Куна кровавую расправу над тысячами русских офицеров, которые не смогли или не захотели уйти в эмиграцию. В этой кровавой бойне погибли также и жены, и дети офицеров, пережившие лемносскую трагедию марта-мая 1920 года.
Те из «лемносцев», кто эвакуировался на кораблях в Константинополь, вновь испили чашу лагерей, теперь уже галлиполийских, а затем эмигрантских скитаний от Болгарии до Парагвая, от Чехословакии до Австралии, не имея больше возможности поклониться родным могилам на Лемносе.
До сих пор, несмотря на активную поисковую работу в архивах, невозможно точно сказать, сколько беженцев оставалось на острове к середине ноября 1920 года. По косвенным признакам можно лишь предположить, что их число было незначительным, приблизительно человек 300. Во всяком случае, на могилах на русском кладбище в Калоераки их имен с этого времени очень мало. На надгробиях чаще появлялись казачьи фамилии.