Кому нужен этот ваш литий?

В 70-е разразился энергетический кризис, который принял масштаб катастрофы, и подсевший на нефть мир задумался об альтернативных источниках энергии.

Идей было много, в том числе и проект, который «пробил» в компании Exxon инженер Стэнли Уиттингэм, проводивший опыты с литиевыми батарейками. Добился он ошеломительных результатов, которых никто и не ждал: его литиевый аккумулятор (литиевый катод и анод из сульфида титана) - работал! Да, вольтаж был скромным - 2,3 В, но это был самый миниатюрный источник энергии на планете, с которым, конечно, надо бы еще работать и работать, но казалось, что у «таблеток» Уиттингэма есть будущее.

Однако кризис закончился, нефть снова потекла рекой, жизнь радовала настолько, что заниматься «глупостями» дальше Exxon не стал. Батарейка была слишком пожароопасна, и ответственность за ее разработку никто из топов, жизнь которых была богата, размерена и благополучна, брать на себя не хотел.

Правда, одно дело - менеджеры-бюрократы, другое дело - беспокойный мозг ученых. Вскоре Джон Гуденау из Оксфорда сделал мощный шаг: он предположил, что заниматься сульфидами - тупик, и надо перейти на оксиды. Привлеченный к решению этой задачи Коити Мидзусима занялся поисками нужного анода. Работая методом подбора, Мидзусима, прорвавшись через взрывы и пожары, остановился на оксиде кобальта. В итоге Гуденау и Мидзусима получили литиево-ионную батарею мощностью уже аж в 4 вольта. Правда, она по-прежнему не была надежной - фейерверки случались так часто, что о производстве и речи быть не могло. Но в 1980-м марокканец Язами, попробовал в качестве катода графит, и этот совершенно безопасный элемент решил проблему.

Вот только вся эта красота по-прежнему никому не нужна. Оксфорд отказывается оплачивать патент Гуденау, и тот еле находит AERE, институт атомной энергии, который в патент вкладывается, но - в обмен на отказ Гуденау от всех финансовых претензий. А получив патент, AERE сразу же прячет его под сукно. Потому что чиновники AERE, как все нормальные люди, не видят совершенно никаких перспектив в разработке.

Но мир спасут не нормальные. Вроде Акиро Ёсино. Он наткнулся на работы Гуденафа, когда искал катод, чтобы протестировать свой анод из пластика. Ёсино ухитряется получить грант на разработку аккумулятора от Asahi Chemical, и в 1986-м работа завершается получением патента. Но Asahi отказывается от продолжения работ. Конечно же, снова в связи с отсутствием перспектив.

В то время Sony готовят к выпуску лучшую из видеокамер, которые когда-либо знало человечество: Handicam. Она должна превосходить всё существовавшее до неё, должна быть легкой, обладать компактным аккумулятором, и быстро подзаряжаться. И выясняется, что нет ничего лучше для этого, чем литиево-ионные батареи. Asahi, владелец патента Ёсино, от совместной работы отказывается, но есть еще патент Гуденау - и Sony, к полному изумлению AERE, выкупает у них эту пустую безделицу.

И вот в 1991 году Ёсино позирует фотографам, держа в руках первый в мире коммерческий образец литиево-ионного аккумулятора, который по всем параметрам кратно превосходит своего предшественника.

Пройдет еще почти десятилетие, прежде чем литиево-ионный аккумулятор станет «царем горы». Для этого потребуется, чтобы мир наполнился мобильными телефонами, смартфонами, ноутбуками, электромобилями и множеством других хитрых приборов (компактных и не очень), и даже генераторов «зеленой энергетики», вроде ветряков и солнечных батарей, которые сейчас без того самого аккумулятора не обходятся.

В 2019 году Нобелевский комитет решил, что пора отметить людей, благодаря стараниям которых стали возможны такие невероятные перемены. В итоге премию по химии получили трое - Уиттингэм, Гуденау и Ёсино. Почему именно они, а не, например, Мидзусима или Язами? Так бывает - признание не всегда приходит точно по адресу, в отличии от потребления. А потребителями и бенефициарами этого изобретения являются сегодня все жители Земли.

#техноистории от Саши Иванова

Самый первый комп

Академические карьеры в старину делались не так, как нынче. Вот, например, Муса ибн Шакир, известный в Хорасане разбойник, однажды обнаружил в себе талант астролога. И талант этот настолько бил через край, что ибн Шакир, будучи не в состоянии держать это всё в себе, сам явился к правителю Хорасана, который, испытав знания разбойника, признал в нем алима, то есть ученого, и, простив ему прошлые преступления, приблизил его к себе, назначив придворным астрономом и астрологом.

Правителем был Аль-Мамун, сын благословенного халифа Харуна ар Рашида. Он мечтал стать халифом вместо своего брата, и мечты свои воплотил, захватив Багдад и отрубив тому голову. Заодно порубив на куски еще чуть ли не половину багдадцев. Но времена были такие, что головы с плеч слетали часто, и никого это не удивляло и ничего не меняло, в отличие от снов правителей. А Аль-Мамуну однажды во сне явился Аристотель, который объяснил халифу всю пользу наук и даже рассказал, как организовать обучение и изучение.

Так в Багдаде появился Дом Мудрости - уникальное заведение, с которым, собственно, и связано понятие “Золотой век ислама”, ибо золотой век - это успехи в науках и изучении природы, и отсчет его ведут с 813 года, когда Аристотель наставил халифа-братоубийцу на верный путь, а завершают 1258-м, когда армия монгольского хана Хулагу уничтожила Дом Мудрости вместе с его книгохранилищем.

Аль-Мамун, конечно, ввел в Дом Мудрости и своего любимого астролога. Впрочем, бывший разбойник вскоре умер, оставив троих сыновей, и халиф взял на себя заботу об их образовании. Все трое стали блестящими учеными и оставили свой след в истории. Поскольку все свои работы они подписывали тремя именами, то и остались в памяти как коллективный автор. Их называют Бану Муса - дети Мусы.

Среди множества их достижений в математике, астрономии, инженерном деле, особой известностью пользовалась их «Книга хитроумных устройств», которая представляла из себя описание ста удивительных механизмов с подробным объяснением того, как они работают. Сразу скажем, что большинство из их придумок востребованы будут только спустя тысячелетие. Практического применения в свою эпоху они не нашли - тогда хитроумные устройства ценились вовсе не для повышения производительности, а для того, чтобы удивить, поразить.

Братьям ошибочно приписывают создание водяных часов из латуни, подаренных Харун ар-Рашидом Карлу Великому (правители активно обменивались посольствами, заключая союзы против единоверцев - Аль-Андалус и Византии). Часы отбивали бой и были украшены двенадцатью подвижными фигурками, каждая из которых соответствовала какому-то часу. Рассказывают, что Карл Великий никак не мог поверить, что такое чудо могло быть придумано и сделано человеком. Представляете, с каким удовольствием узнал об этом халиф?

Собственно, в такого рода эффектах, прославляющих державу правителя, и видели предназначение ученых. Что же касается упомянутой книги Бану Муса, то больше всего потомков поражал созданный им Флейтист. Эта фигурка могла играть несколько мелодий, а механизм устройства Флейтиста, но мнению современных инженеров, был, фактически, первым программируемым устройством и самым старым из известных предтечей компьютера. Приводился в действие он с помощью потока воды.

Неизвестно, построили ли Бану Муса Флейтиста в реальности или нет, но их современник описывал чудо: на пруду во дворце халифа на лодке сидел целый механический оркестр из четырех фигурок, который играл мелодию за мелодией.

Судьба ученых в те времена была такой же, как и судьба любого придворного - могли казнить, побить, выгнать на любое неудовольствие. Однако Бану Муса всегда были в фаворе у всех правителей, хотя пережили, как минимум, десять халифов. Их книга уцелела, была переведена на латынь и известна европейцам. Говорят, о ней знал великий Леонардо, и ученые думают, что куклы-автоматоны XVIII-XIX века, которые производили фурор в Европе и стали вполне реальными прототипами первого в мире компьютера Бэббиджа, были сделаны с учетом достижений Бану Муса.

#техноистории и от Саши Иванова

Не Поповым единым...

В 1901 году в Киеве выпускник университета Семен Айзенштайн провел для почтенной публики демонстрацию беспроволочного радио собственной конструкции. Ее почти присутствием (уважил родителя Семена, купца первой гильдии) генерал-губернатор Сухомлинов и так расчувствовался, что предложил Семену немедленно заняться выпуском таких устройств, полагая, что армии они будут крайне нужны.  Но тот считал, что знаний у него все еще недостаточно, и отправился учиться в Германию.

Вернулся он в 1905-м году, уже в Петербург. К тому времени делами радио занимался институт, открытый специально «под Попова», куда и перетекали все заказы (главными заказчиками, как и пророчествовал Сухомлинов, были военные). Попов умер год спустя, но его ученики были активны и талантливы, а военное ведомство к ним лояльно. Было глупо с ними соревноваться, но Семен решил попробовать.

Первая же задача — соединить беспроволочной связью Киев, Жмеринку и Одессу, была выполнена с блеском и открыла ему путь к госзаказам. Вслед за этим успешным проектом последуют и другие, а уж когда Сухомлинов возглавит военное ведомство, то заказы Айзенштейну и вовсе потекут рекой — военный министр будет считать этого бывшего студента своим личным открытием.

Задачи возросли и для расширения производства надо было искать деньги — и он нашел неожиданного компаньона в лице бывшего ссыльного народовольца Юрия Тищенко. Тот возглавлял рабочие комитеты Баку и одновременно был правой рукой миллионщика Гукасова. Собственные миллионы, сделанные на нефти, Тищенко щедро жертвовал на «дело рабочего класса». Дело это, правда, обернулось пожарами на нефтепромыслах, от которых замахнувшаяся было на мировое лидерство каспийская нефть так никогда и не оправится. Доходы Тищенко снижались, и народоволец вложил заработанное на нефти в компанию Айзенштейна, да еще вовлек в дело своего друга и классового врага Гукасова.

В 1908 году учреждается «Общество беспроволочных телеграфов и телефонов системы С.М. Айзенштейна», которое позже получит от Совмина право именоваться «российским» (РОБТиТ). К тому моменту в стране была уже жесткая конкуренция в области радио — два десятка российских компаний плюс мировые монстры, вроде Маркони и Сименса. Тем не менее устройства оригинальной системы Айзенштейна конкуренцию выигрывали.

У Айзенштейна - нюх на таланты: у него работает Папалекси, будущий академик и отец радиофизики, Львович, который станет главным в продвижении радио в СССР, а также Шейнберг, будущий главный инженер Маркони.

За шесть лет обороты выросли в 25 раз, а когда началась война, возросла и сложность задач: например, удалось построить мощную радиостанцию, которая позволяла держать связь со столицами стран Антанты; была разработана компактная полковая рация, которую можно было перевозить на лошади, начат выпуск первых отечественных радиоламп.

Приходит революция. Айзенштейн, социалист и человек прогрессивных взглядов, ждет от нее свобод: он внешне безропотно переживает национализацию и пробует сотрудничать с новой властью, например, оборудует Шуховскую башню. Однако бесконечные аресты удручают его. Аресты с целью грабежа он еще переносит, но когда его вновь обвиняют в саботаже (за что полагался расстрел) Айзенштейн решает, что с него хватит, и тайно бежит в Лондон, где находит себе работу на фирме старого знакомого Маркони.

РОБТиТ же будет «вписан» в советскую систему и станет зваться НПО «Вектор». Производство электроламп перейдет заводу «Светлана».

Во время второй мировой войны талант Айзенштейна пригодится армиям союзников, к десяткам патентов Российской империи он прибавил еще столько же английских, а после войны акционеры именно ему предлагают возглавить компанию English Electric Valve Company, выпускавшей радары. Созданная им компания, которая называется сейчас e2v оборудовала телескоп Хаббл, её клиенты - Боинг, Аэробус, НАСА, ЕКА.

Умер пионер российской радиосвязи в Лондоне в 1962 году, в 78 лет. В России о нем помнят, говорят и пишут мало - что, собственно, вовсе не означает, что он нашей памяти не достоин.

#техноистории от Саши Иванова

Ошибка Герца

В 1888 году Генрих Рудольф Герц делал доклад, сопровождаемый демонстрацией, которая доказывала существование электромагнитных волн. Завершилась всё в гробовом молчании - публика затихла, пытаясь себе представить то великое будущее, которое принесет миру это открытие.

Наконец, прозвучал вопрос:
- Что за всем этим следует?
На что Герц сухо ответил:
- Более - ничего.

Открытию помог случай: Герц был поклонником Максвелла, одна из работ которого доказывала возможность существования электромагнитных волн, и Герц во время опытов по индукции заметил искру и предположил, что это и есть следствие волны.

В тот же день он повесил на дверь своей лаборатории табличку, чтобы его не беспокоили две недели, отменил все лекции (с большим удовольствием - он терпеть не мог читать лекции) и занялся исследованием эффекта. Двух недель не хватило, но через полгода он придумал прибор, который мог передавать волну.

Получив практическое доказательство теории, Герц переключился на другие задачи, в конце концов, в мире хватало интересного и не исследованного. Так, позже Герц сосредоточится на явлении внешнего фотоэффекта, той самой работы, которую разовьет в теорию Альберт Эйнштейн. Он получит, кстати, свою «нобелевку» в 1921 году именно за эту свою работу.

Возможно, нам сейчас кажется (благодаря школьному учебнику) что наука всегда, шаг за шагом, двигалась в нужном направлении, последовательно «разгадывая тайны природы». Однако, ничего подобного, конечно, не было и быть не могло. Мир всем мыслителям представлялся разным. Герц ввел в обиход понятие «физической картины мира» - понятие не только или не столько физическое, сколько общефилософское (потом его разовьет Витгенштейн) и ставшее определяющим в нашем представлении о природе сегодня.

Всю свою короткую жизнь Герц будет вынужден отвечать на вопросы о практическом применении электромагнитных волн, и всю жизнь он будет вежливо объяснять, что это пустяки, детские игрушки, глупые забавы, а заодно высказываться в том духе, что использовать науку для личного обогащения неприлично, и что познание - благородно само по себе.

Американская глупость «если ты такой умный, то почему не богатый» достигла в те годы Европы, но слышал ли о нем Герц, неизвестно. Деньги его и в самом деле не интересовали - он происходил из весьма богатой еврейской семьи, принявшей лютеранство, и на его материальном положении его карьера сказывалась мало.

Герц умирает в 36 лет, в 1894 году, и профессор Аугусто Риги посвящает ему обширный некролог, в котором описывает практическое значение открытия электромагнитных волн.
Один из студентов Риги, Гульельмо Маркони, прочитав написанное, загорается идеей создания радио, что он, как мы знаем, в конце концов и сделает, умно обобщив достижения предшественников.

Практический результат Маркони, которого он добился, используя открытие Герца, часто приводят в качестве иллюстрации к высказыванию Бернара Шартрского о том, что мы - карлики на плечах гигантов, а сия метафора означает, что мы видим дальше по той причине, что наши знания основываются на знаниях и открытиях великих предшественников.

Возможно, это справедливо: сам Герц вполне мог бы назвать себя карликом на плечах своего кумира Максвелла или своего учителя Гельмгольца. Для нас же, людей нынешнего времени, Маркони - такой же гигант, сидя на плечах которого, мы обозреваем современный нам мир и судим о прошлом.

Герц умер до того, как высшие достижения в науках стали отмечать Нобелевскими премиями, и его имя потомки (те самые карлики) увековечили иначе - его именем названа единица измерения частоты, герц (Гц или Hz).

Фашисты, придя ко власти в Германии, пробовали, кстати, имя еврея Герца истребить, предложив обозначение оставить, но в не в честь Герца, а в честь его учителя Гельмгольца. Но чем все закончилось, мы знаем.

#техноистории от Саши Иванова

В вечном поиске

Тим Бернерс-Ли, создатель WWW, вел список сайтов вручную - у него был специальный листочек, в котором он фиксировал каждый новый сайт. Сайты появлялись далеко не каждую неделю, и любой новый — важное событие для Всемирной Паутины. Поэтому когда 34 года назад, 10 сентября 1990-го, канадец Эмтейдж объявил о создании поисковика Archie, его не поняли — неужели для записей сайтов ему не хватает тетрадки? Но к 1994 году сайтов в мире стало уже 2,7 тысяч и перспективы поиска в интернете стали очевидными.

Эмтейдж создал фирму для продвижения своего поисковика, но к моменту её создания выяснилось, что сайтов уже так много, что надо искать не страницы, а контент.
В дело пошли поисковые роботы, и вовремя, сайтов-то к тому времени было уже 24 тысячи.

Еще составлялись модные списки вроде «Путеводителя Джерри по всемирной паутине», но задачу поиска нужного контента они уже не решали, разработчики поисковиков считали каталоги примитивными.

В 1995 году мир поражает AltaVista — Луи Монье решил научить компьютер «разговаривать», отвечать на вопрос, заданный так, как мы формулировали бы его в разговорной речи. Сайтов к моменту выхода в свет AltaVista было уже четверть миллиона и интуитивно было ясно, что тот, кто справится с поиском по ним, соберет «все деньги мира». Поисковиков было тогда больше 40 — о многих из них уже некому вспомнить, зато обмен идеями порождал новые алгоритмы.

Смешной «Путеводитель Джерри» первым догадался, как сделать деньги на том, что сайтов слишком много, выйдя на бой за аудиторию. В 1995 году он заявил себя как Yahoo!, и победил. Хотя биться ему в тот момент было с кем.

Впрочем, Джерри Янг и Дэвид Фило не могли решить, надо ли им разрабатывать поисковик самим или купить услуги поиска на большом тогда рынке.
Друзья порешили, что, пока они будут думать, поисковик на сайте должен работать. Лучшей из лучших поисковых систем создатели Yahoo! посчитали AltaVista и привлекли их, что сделало Монье чуть ли не монополистом и позволило сделать новый качественный рывок.

В 1996-м Робин Ли получил патент на технологию оценки сайта для ранжирования результатов поиска и использование гиперссылок. Через два года Пейдж и Брин получат другой патент на похожий алгоритм и создадут Google, а Янг использует свой алгоритм при создании в 2000 году Baidu.

Качество Google было вне конкуренции. Поэтому, хотя Yahoo! наконец решил, что будет делать собственный лучший в мире поисковик, для чего купил на рынке несколько компаний с командами, на время пока он делается, договорился с Google.

Четыре года посетители Yahoo!, число которых тогда почти равнялось числу пользователей интернета, наслаждались Google, когда контракт истек, а поисковика Yahoo! создать так и не смог, они решили купить Google. Переговоры шли прекрасно, но лидер Yahoo! Янг, решил показать своим менеджерам, как надо вести дела — он «зачеркнул нолик», предложив Пейджу и Брину вместо $3 млрд в десять раз меньше.

Так что, можно сказать, что мировой гигант Google родился благодаря великому мастеру-переговорщику Янгу. Ведь именно после объявления им «окончательной цены» Пейдж и Брин и приняли решение о создании того самого Google, который сейчас обрабатывает примерно 90% поисковых запросов в мире.

Есть история, которую любил рассказывать сооснователь Яндекса Илья Сегалович (вчера ему исполнилось бы 60): о том как он и Волож встречались с Пейджем и Брином, и обнаружили единство взглядов и подходов. Тогда решено было работать вместе, но вместе, увы, не получилось. Слишком явно Google начал тянуть одеяло на себя, игнорируя инициативы команды Яндекса. В итоге у Яндекса вышел отличный продукт, никак не хуже Google.

Возможно, кто-то думает, что тема поиска в интернете исчерпана, а роли и места распределены навсегда. Тем не менее, ежегодно регистрируется несколько сотен патентов, связанных с поиском. Так что, не исключено, что новые брины янги и сегаловичи уже ваяют что-то в своих гаражах.

#техноистории от Саши Иванова

Забытый бипер

В 1920-х годах, на пике борьбы с гангстерами, Детройтская полиция решила внести перелом в работу патрулей. Им начали передавать сообщения по односторонней радиосвязи, диктуя номера угнанных автомобилей или приметы пропавшего ребенка. Впрочем, эта история не получила продолжения до 1949 года.

Канадец Эл Гросс, выходец из румынско-еврейский семьи эмигрантов, был одним из самых продуктивных и, одновременно, неудачливых изобретателей. Радио он увлекся в 16 лет, и изобретения посыпались сразу же — беспроводная радиосвязь была его коньком, вот только заказы на производство раз за разом улетали к конкурентам или  изобретения не «выстреливали» вовсе, обогнав свое время.

Идея пейджера (хотя чаще его будут называть «биппер») родилась у Гросса, когда он работал над уоки-токи. Это было устройство, которое получив сигнал по радиосвязи, пищало, сообщая владельцу, что он должен совершить заранее оговоренное действие. Гросс считал, что больше всего он будет нужен врачам, к которым пациенты могли бы обращаться в срочных случаях. Поэтому он приехал с новинкой на конгресс медиков и провел там демонстрацию, которая вызвала бурю эмоций, причем резко негативных.

Позже Гросс будет говорить, что «врачи не хотели, чтобы их отвлекали  от игры в гольф». Но возможно проблема была в самом Гроссе, не умевшем рекламировать свои изобретения. Во всяком случае, когда шесть лет спустя к медикам со своим бипером пришла Motorola, проблем с внедрением не возникло, и Гросс вновь остался не у дел.

Больницы с радостью приняли этот миниатюрный (размером всего лишь почти с пол-кирпича) радиоприемник. А в 1959-м за пейджерами потянулся и Старый свет: компания Multitone оборудовала ими больницу в Лондоне.

Motorola же врачами не ограничилась, биперы стали служить полицейским и пожарным — компания шла изведанным путем, уже однажды пройденным ею при внедрении уоки-токи. Правда, Федеральная комиссия по связи не спешит передавать частоты под пейджинг, и идея заморожена на десятилетие, пока в 1971 году бюрократическая блокада не была прорвана.

Следующие 10 лет пейджинговые компании тратят на неспешный «захват мира». Идея-то простая: ты звонишь по телефону, сообщаешь номер пейдежера и диктуешь сообщение, у абонента пищит гаджет и он либо перезванивает на присланный ему номер телефона либо читает сообщение. Но дело идет туго: за 12 лет число пользователей выросло со 100 тысяч до 3,2 млн. Девайс слишком дорогой — около $200. В 1980-м году упомянутая Multitone за огромные деньги организует такую сеть связи в Москве к Олимпиаде.

Массовым спрос на пейджеры станет к концу 80-х, когда их стоимость резко упадет — в ходу модели дешевле 50 долларов. Пиком же их популярности станет 1994 год. Мобильный телефон тогда стоит $2000, да и сама сотовая связь еще очень дорога, так что 64 млн владельцев пейджеров потешаются над пионерами мобильной связи, которых тогда было несколько миллионов.

Но уже в 1995-м ситуация изменилась: мобильниками пользуются 90 млн, а число пользователей пейджеров сокращается до 56 млн. В тот момент на пейджер уже передаются текстовые сообщения, кроме того, активно рекламируются «твейджеры», способные не только принимать, но и передавать сообщения. Но мобильные телефоны убивают этот гаджет на корню.

К 2007 году, когда пейджеры уже почти исчезли, в мире в все время их существования было продано больше 200 млн этих устройств. И хотя они и сейчас используются кое-где скорой помощью или пожарными, это все-таки реликтовые явления. До недавних событий почти всё население Земли было уверено, что пейджер — глубокая архаика.

В целом так и есть: в том же Ливане уже очень много лет нет ни операторов пейджинговой связи, ни самого сервиса, который использовался бы обычными гражданами. Их использовали, впрочем, как мы теперь знаем, для обхода прослушки. Судя по всему, используемые протоколы при этом отличались от классических, которые было легко декодировать, и не позволяли идентифицировать получателей.

Но попытка спуститься технологической ступенькой ниже, чтобы поставить противника в тупик не удалась.

#техноистории от Саши Иванова

Заря электричества

Дела у Эдисона шли прекрасно, пока не объявился конкурент в лице Вестингауза, и началось то, что потом назовут «войной токов»: Эдисон горой стоял за постоянный ток, а Вестингауз считал, что будущее за переменным.

В конце концов Вестингауз принял на работу талантливого эмигранта Теслу, уволенного Эдисоном. Тот сперва обещал Тесле 50 тысяч долларов за технические решения, но когда он создал их, Эдисон отказался платить сербу, сказав что тот просто не понял его американского юмора. Вестингауз же сразу предложил Тесле $1 млн плюс роялти от внедрения.

Разработка Теслы — двухфазный переменный ток — означает, что дела Эдисона плохи. Но Эдисон не перестал упорствовать в своем стремлении навязать миру тупиковый вариант. 

В Старом свете шла своя война токов, сродни американской.
Там друг другу противостояли фон Сименс, к тому времени уже «оседлавший» постоянный ток, и Ратенау с его компанией AEG, инженеры которой считали, что только переменный ток решит проблемы передачи электроэнергии. 

Среди вовлеченных в эту войну — Михаил Доливо-Добровольский. Он учился в Риге, в созданном лютеранами политехническом институте. Занятия велись на немецком — своих кадров не было, преподавали приглашенные профессора.

Учиться Михаилу пришлось недолго: в 1881 году, после убийства Александра II, он был исключен за «антиправительственную деятельность» — он подписал петицию против репрессий. Это означало запрет на продолжение учебы в России, «волчий билет», и Доливо-Добровольский уезжает продолжать образование в Германию, в Дармштадт. В Россию он больше не вернется.

В 1887 Ратенау пригласил его в AEG, и отныне вся жизнь Доливо-Добровольского будет связана с этим концерном.

К тому моменту его занимает идея трехфазного переменного тока. Дело в том, что человечество еще не могло решить проблему передачи электроэнергии на большие расстояния. Постоянный ток (электрическая лампочка Эдисона и трамваи Сименса, например) диктовал очень дорогие и малопригодные для практики решения: где-то рядом должны размещаться генераторы, которые подавали бы ток определенной мощности (например, 110V для электроламп и 500V для трамваев), перераспределить её было невозможно.

Доливо-Добровольский занялся созданием прибора, который мы сегодня знаем как трансформатор, и который дожил до настоящего времени, не претерпев сколько-нибудь значительных изменений: современные трансформаторы выглядят так же, как в XIX веке.

В 1891 году во Франкфурте-на-Майне открылась выставка, посвященная электричеству, которая продемонстрировала преимущество трехфазного переменного тока: AEG, по проекту Доливо-Добровольского, осуществил передачу энергии.
Протяженность первой линии электропередачи составила 170 километров, это было феноменальным достижением, стало ясно, что расстояния больше не преграда для передачи электричества.

Мир ждал появления электричества десять лет, с того момента, как, в 1881 году, Эдисон показал свою лампочку на выставке в Париже.
Густой яркий свет поразил обывателей, но реальную путевку в жизнь электричество получило только после открытия Доливо-Добровольского.

Именно тогда и наступила эра электричества: во всем мире начинается активное строительство гидроэлектростанций, ЛЭП, распределительных подстанций.
Электричество завоевывает мир быстро и легко, становится массовым, общедоступным и дешевым.

Правда, открытие Доливо-Добровольского было успешно оспорено Вестингаузом, который «доказал» суду, что все патенты AEG по трехфазному току являются версией изобретенного Теслой двухфазного.

Сутяжничество Вестингауза не сказалось ни на научной репутации Доливо-Добровольского, ни на его карьере. В 1909 году он получает швейцарское гражданство и становится директором AEG.

Умер Доливо-Добровольский рано — в 57 лет, в 1919 году в Германии, куда вернулся после окончания первой мировой. Одна из улиц Дармштадта названа его именем. Об увековечении его памяти (не считая выпущенной в СССР почтовой марки) сведений найти не удалось, разве что в Гатчине в свое время была открыта мемориальная доска в его честь.

#техноистории от Саши Иванова

Глобализация цифр

Впервые суккуб - дьявол в образе прекрасной девы, посетил юного монаха Герберта Орийакского в 963 году. Последствием этой греховной связи стало внушенная лукавым неискушенному юноше любовь к наукам. Ибо чем еще, кроме как дьявольскими кознями, можно было объяснить то, с каким рвением этот крестьянский сын постигал книжные знания?

Есть предположение, что тяга к науке в итоге привела этого монаха в самый древний в мире университет — Аль-Карауин, что в марокканском Фесе — одно из немногих мест в мире, где можно было приобщиться к настоящим знаниям. Среди алюмни Аль-Карауина было полно звездных персонажей – арабские ученые ибн Араби и ибн Хальдун, еврей Маймонид. Среди них есть даже один Римский Папа, так как сильно позже наш герой, монах Герберт стал Папой Сильвестром II. Но нам он интересен не этим, а тем, что он (не иначе как по наущению суккуба) первым попробовал ввести арабские цифры в обиход среди европейцев.

Хотя цифры и считаются арабскими, они появились около V века в Индии. Правда, не все: цифры «ноль» тогда еще не существовало – нет смысла тратить знаки на пустоту, и ее обозначали пробелом. Как и у любого знания, их путь был неспешен: до Персии они добрались только в IX веке.

В Багдаде, где халиф создал Дом Мудрости, были собраны лучшие ученые, и среди них аль-Хорезми, автор «Китаб аль-джебр ва-ль-мукабала» (именно от него произошло слово «алгебра»). Он-то и ввел в обращение индийские цифры. Его вкладом в придумку стало изобретение знака для «нуля». Можно сказать, что после этого цифры с полным правом стали арабскими.

В работах ученых Дома Мудрости можно увидеть следы споров о том, надо ли менять системы счисления - в конце концов, Дом Мудрости был создан как библиотека, которая в первую очередь должна сберечь наследие античности. Замена того, чем пользовались Евклид или Архимед, могло выглядеть кощунством.

Тем не менее прогресс торжествует - полтора столетия спустя ученые Магриба и Ал-Андалуса, где поглощал знания монах Герберт из Орийака, уже вовсю пользовались десятичной системой. Правда, долгое время арабские цифры и сама система счисления была «тайным знанием» людей науки. В широкие же народные массы, доставшееся от индусов знание пришло вовсе не по указам «сверху»: его носителями и распространителями стали арабские купцы, благо рынок, центр любого города, был лучшим местом для массовых знаний.

В самом начале XIII века Леонардо Пизанский, известный нам как Фибоначчи, получив знание об арабских цифрах во время учебы в Алжире, возвращается в Европу, и участвует в математических турнирах. Да, в те времена в шоу превращали не только схватки рыцарей: соревнования математиков были модным развлечением (почти как сегодня чемпионаты мира по программированию). Побеждал тот, кто считал быстрее и точнее соперников, и оперировавший позиционной системой счисления (т.е. арабскими цифрами) Фибоначчи легко побеждал всех, кто мучался с римскими цифрами, благодаря чему обратил на себя внимание императора и его свиты.

Всем было интересно, как он умудряется так запросто побеждать, а Фибоначчи не делал из этого секрета, рассказывая об арабской десятичной системе и тайне числа «ноль». Более того, в 1202 году Фибоначчи выпустил «Книгу абака», которая стала хитом, и все, занимающиеся наукой, были отныне вовлечены в мир арабских цифр. Эффект их распространения умножился благодаря давлению «снизу» - популярности среди торговцев.

И все же римские цифры исчезают из массового оборота только после 1440 года, когда распространяется книгопечатание. С тех пор вопросов об их возвращении больше не возникает. А для создания компьютера позиционная система счисления и вовсе стала неоценимым благом.

В Россию арабские цифры завезли только в XIV или XV веке. Судя по всему, завезены они были теми же фрягами — архитекторами и литейщиками на великокняжеской службе, и ганзейскими купцами. Но официально Россия перешла с посконной цифири (славяно-кириллического написания цифр) на чужеземные арабские цифры только в 1708-м, после введения Петром I так называемого «гражданского шрифта».

#техноистории от Саши Иванова

Делегирование интеллекта

Высказывания Джона Хопфилда об опасности искусственного интеллекта мы слышали давно, но теперь, когда он получил Нобелевскую премию за изобретение нейросетей, это стало предупреждением от их официального создателя.

Кажется, «отец нейросетей» (ему сейчас 91 год) выглядит если не напуганным, то, как минимум, весьма настороженным насчет перспектив ИИ.

Он беспокоится, что если раньше интеллект был эволюционным преимуществом человека, давшим ему способность выживать в довольно сложной среде обитания, то теперь мы делегируем использование этой главной человеческой силы, не совсем понимая последствий этого шага — как долгосрочных, в чисто биологическом смысле (не будет ли это означать деградацию людей как биологического вида), так и ближайших, в виде создания механизмов подчинения и угнетения.

«Меня, как физика, очень нервирует то, что неконтролируемо» — говорит он, поясняя, что сейчас он уже и сам не до конца понимает, как действует ИИ.

Впрочем, в науке встречается (пусть и довольно редко) подобная трансформация взглядов. Все начинается с захватывающей задачки, с попытки решения некоторой проблемы, с игры ума, но позже люди осознают социальные последствия полученного результата. Правда, случаи, когда результат можно осознать  еще до того, как интересная задачка будет решена, крайне редки.

Хопфилд положил начало решению проблемы ИИ еще в 1982 году, создав сеть, названную его именем.
Описывать весь путь выходца из семьи эмигрантов из Польши (его отец тоже был физиком) мы не станем - об этом сейчас пишут буквально все, скажем только, что сеть Хопфилда интересна тем, что он построил её не на основе знаний в нейрофизиологии (путь, по которому шли примерно все исследователи), а на основе знаний из физики твердого тела.

Хопфилд представил движение атомов как код (вверх и вниз, 1 и 0), а его сеть стала идеальным способом хранения эталонной информации и её распознавания и сравнения. Словом, машина научилась перебирать шаблоны и искать сходства и различия.
Причем довольно скоро научилась делать это быстрее человека.

Впрочем, настоящее обучение нейросетей началось только тогда, когда британец Джеффри Хинтон (между прочим, правнук Джорджа Буля, основоположника матанализа и двоичного кода) создал машину Больцмана — вид сети, которая применяет метод обратного распространения ошибки — способ рассчитывать изменения и корректировать данные при накоплении информации.

Как и его коллега, Джеффри Хинтон, еще совсем недавно работавший над проблемой ИИ в команде Google, обеспокоен тем, что принесет человечеству искусственный интеллект.

Он считает, что происходящее вполне сравнимо с промышленной революцией, вот только если в прошлом создавались вещи, которые компенсировали нехватку мускульной силы и энергии, то теперь развитие идет по иному пути: «Мы не знаем, каково это - иметь вещи, которые умнее нас».
Кроме того, человечество не застраховано от того, что тот или иной диктатор захочет создать сверхразумные машины для убийств.

Словом, люди, родившие искусственный интеллект, нынче крайне обеспокоены его распространением и потенциальным влиянием на жизнь, предвидя не только достижения в прогрессе и развитии, но и угрозу человечеству.

Впрочем, премию пацифиста и создателя динамита Альфреда Нобеля пока что вручают не за лучшие способы убийств, а за мирное использование достижений науки. И в этом году премия по химии присуждена двум сотрудникам Google DeepMind, Д. Хассабису и Д. Дамперу, за использование ИИ для определения структуры белка. Так что, как там обстоят дела с угрозой человечеству пока не ясно, между тем ИИ уже помогает продвигать медицину и фармакологию.

Ну а премию Мира получило японское движение хибакуся, которое выступает за уничтожение ядерного оружия — результата предыдущего научного прорыва и игр ума гениальных физиков недавнего прошлого. Так что, может лет через 70 премия Мира уйдет борцам за уничтожение милитаризированного ИИ. Если, конечно, не сбудутся худшие апокалиптические опасения создателей ИИ.

#техноистории от Саши Иванова

Машина Бэббиджа, шведский вариант

Типография, доставшаяся от отца, неплохо кормила шведа Георга Шутца, вот только контента постоянно не хватало: все время нужно было находить для печати что-то новое. Поэтому Шутц увлекся переводами с английского, которым он овладел очень хорошо — например, перевел Шекспира и Вальтера Скотта на шведский.

Но вскоре, он обнаружил помимо художественной литературы и другую «золотую жилу» — переводы научных статей. Тиражи их были небольшими, а платили за подписку на них очень даже неплохо.

В один (по-настоящему!) прекрасный день в 1837 году Георгу в руки попала статья доктора Дионисия Ланднера из Эдинбурга «Вычислительная машина Бэббиджа», в которой был описан механизм устройства, позволявшего выполнять очень сложные математические расчеты.

В те годы сложные и рутинные вычисления производили с помощью напечатанных в форме справочников математических таблиц. Но чтобы создать эти таблицы, тысячи людей рассчитывали их вручную. Таблицы отлично раскупались моряками, строителями и военными, и Шутца, как издателя, захватила возможность создания такой машины: таблицы стоили дорого, цифры не требовали перевода и такие справочники имели не стесненный государственными и языковыми границами сбыт.

Правда, Шутц ничего не понимал в механике и математике. Отсутствие базовых специальных знаний возможно остановило бы современного человека, но — не человека первой половины XIX века. Не знаю - узнаю, выучу, не беда - наверное, решил Шутц (вполне в духе своего времени).

И таки выучил, несмотря на очень солидный, по меркам его века, возраст — 42 года. Его родная Швеция, кстати, была лидером в Европе по средней продолжительности жизни — 47 лет. Так что в далекое будущее он вглядывался с оптимизмом.

К созданию машины он подключил своего сына Эдварда, которого идея отца увлекла настолько, что ради работы над ней он даже бросает учебу в Королевском технологическом институте.

Шутц посчитал делом чести сообщить о своей работе Бэббиджу, и получил в лице изобретателя горячего сторонника своего дела — Бэббидж с азартом вникал в детали, давал отличные советы, рекламировал работу Шутцев как только мог и где это только было возможно.

Дело оказалось очень затратным — уже через восемь лет Шутцы потратили все сбережения и лишились кормилицы-типографии. По совету Бэббиджа, который попал в такую же ситуацию и для которого такие попытки окончились ничем — безденежье заставило прекратить работу, они обратились в шведский парламент. В отличии от прогрессивного парламента Англии, тот счел дело важным и перспективным и выделил 280 фунтов (Бэббидж просил у парламента Англии 17 тысяч), а через год выделил еще столько же уже без запроса от Шутцев (шведские парламентарии говорили о «необыкновенном энтузиазме и самоотверженности изобретателей, заслуживающих всяческой поддержки и поощрения»).

Работа заняла у Шутцев 17 лет. Машина оказалась сильно проще, чем задумывал Бэббидж. Англичанин хотел, чтобы машина работала с числами длиной в 31 знак и многочленами 7 порядка, шведы ограничились 15 знаками и 4 порядками. Но всё равно она произвела фурор — сначала в Королевской Академии Стокгольма, а через год, в 1855-м, на Всемирной выставке в Париже, где получила золотую медаль.

Бэббидж лично, за свои деньги, выпустил к выставке плакаты с разъяснениями о том, как работает машина и для чего она может применяться.

Компактное устройство (размером чуть меньше рояля) Шутцы воспроизводили несколько раз — у них появились заказчики. Выставочный образец из Парижа сразу же уехал за океан — его выкупила обсерватория в Олбани. А самую мощную машину заказало… правительство Англии, у которой своей собственной, английской машины, так и не появилось.

В Швеции идеи Бэббиджа и работа Шутцев имели продолжение — доктор Мартин Виберг в 1860-м на бумаге, а в 1875-м в металле, создает устройство размером со швейную машинку, которое весь мир будет несколько десятилетий использовать для создания логарифмических таблиц.

#техноистории от Саши Иванова

Предтеча эры смартфонов

На рубеже веков главным персональным устройством меломана был плеер. Вот только по каким-то причинам инженерная мысль до них тогда еще не добралась. Выглядели они как скучные коробки с примитивными возможностями и максимально были способны считывать 16 песен. А Стив Джобс всю жизнь был музыкальным фанатом. Так, его проект iTunes как раз предназначался для записи музыки на пустые «болванки» CD-дисков. Поэтому Джобс решает сделать «нормальный плеер», буквально для себя — то есть такой, которым он захотел бы пользоваться сам.

Лучшие из плееров прошлого были размером с колоду карт, и Джобс в типичной для себя несколько истеричной манере требовал от разработчиков предельной миниатюризации. Рассказывают, к примеру, что он бросил прототип в аквариум, чтобы показать инженерам на пузырьки воздуха, показывающие, сколько свободного места они в нем оставили.

Фанат дизайна, Джобс прилагает массу усилий, чтобы его прибор выглядел не так как все - он должен быть таким, чтобы его не хотелось бы выпускать из рук. Он настоял на белом цвете плеера и наушников, хотя в те годы было принято как-то прятать или маскировать провода, а белый цвет виден за версту: Джобс считал, что обладатель его гаджета должен выделяться в толпе и чувствовать себя особенным.

Всё у Джобса получается — в 2001 году мир увидел iPod. Его миниатюрный жесткий диск мог хранить тысячи песен, добраться до любой из них можно было в три клика, прибор работал без подзарядки 10 часов. Словом – воплощение мечты меломана. Другие плееры даже выглядели рядом с ним как детские каракули рядом с полотном художника, а уж по своим свойствам iPod далеко превосходил всех прочих.

Вот только цена кусалась: и все смеялись над Джобсом – какой бы ни был прекрасный гаджет, но кому он будет нужен за $399? Однако, критики просчитались. В рекламу iPod было вбухано на порядок больше денег, чем обычно – рекордные $75 млн. Это не просто разогнало продажи iPod, но и потянуло за собой рост продаж iMac. Apple в одно мгновение стала центром притяжения музыкальной индустрии.

Джобс кует железо, пока горячо: появляется приложение iTunes Store, которое позиционируется как музыкальный интернет-магазин. Елей на сердце лейблов, которых в то время разбил паралич от страха перед нашествием пиратов. Но вокруг iTunes тоже начинаются споры – Джобс настаивает, чтобы в магазине продавались не альбомы целиком, а отдельные треки. Это повергает музыкантов в шок – они привыкли, что в альбом попадает 2-3-4 хита, а остальное идет «в нагрузку», и беспокоятся, что никто не станет покупать их работы целиком. Джобс же настаивает, что при современных возможностях каждый пользователь все равно будет формировать собственный плейлист. И он опять оказывается прав: вопреки опасениям, доходы музыкантов в итоге растут, а потребитель – в восторге от возможностей индивидуального выбора. А для Джобса и Apple это новый рынок, а значит — новые возможности и новые доходы.

Для самого Джобса выпуск iPod становится моментом его личностного становления. Новая волна успеха не ломает его, как это случилось после выпуска Apple II, его первого успеха. Джобс вновь меняется (что, вообще-то, мало кому в жизни удается) и становится совершенно другим человеком — без капризов, нытья и постоянных рыданий. Его рационализм проявляется в том, что он делает версию iTunes для Windows, при том, что Билл Гейтс, как ни крути, при всей внешней благостности их отношений, был и остается врагом. Журналисты спрашивают: каково это, делать что-то для Windows? Следует мгновенный ответ: «Это как передать кому-то стакан холодной воды в аду».

В 2005 году продажи iPod составили 20 миллионов — кажется, это был самый продаваемый гаджет на планете Земля. Но Джобс не стоит на месте – он понимает, что будет востребован прибор, который соединит в себе компьютер, музыкальный проигрыватель, фотоаппарат, видеокамеру и телефон. И на волне успеха с iPod он берется за то, что еще никто никогда не делал. Но это уже другая история, которая стала возможной лишь на фундаменте, заложенном маленьким музыкальным плеером.

#техноистории от Саши Иванова

Русский свет

Василий Петров, открывший в 1802 году явление электрической дуги, позже размышлял, что это открытие вполне можно использовать и для освещения. Каждый, видевший сварку, с ним согласится, свет получался мощный и яркий. Вот только речь шла о вспышке, а не об освещении. Да и с генераторами была проблема – устройство Петрова занимало примерно один кубометр и весило больше тонны – согласитесь, так себе батарейка.

Правда, «батарейку» уменьшил Фарадей, еще компактней её сделал Якоби (о чем никто не узнал – эта военная разработка была засекречена), а больше всех поразил мир бельгийский столяр-самоучка Грамм со своей динамо-машиной. Прогресс не стоял на месте.

Прорыв случился, когда телеграфист Павел Яблочков располагает электроды параллельно друг другу - получался мощный свет, который светил, пока оба электрода не прогорали. Скоро представился случай опробовать новинку в деле: Яблочкову предложили освещать путь царского поезда, и с этой задачей он прекрасно справился, всю дорогу перемещаясь с локомотива на локомотив вместе со своими прожекторами.

Яблочкову пророчили славу и богатство, но, увы, бизнеса в России так и не случилось. Ему пришлось переезжать в Париж и искать себе там работу телеграфиста, чтобы как-то закрыть финансовые бреши. Там его берет на работу Луи Бреге (из знаменитой семьи часовщиков), который внедряет телеграф собственной разработки. Яблочков рассказывает ему о своей идее, и академик Бреге немедленно начинает заниматься реализацией его проекта, его связи и авторитет помогают получить патент буквально за месяц (обычно на это уходят годы), а еще через месяц, в апреле 1876 года «свечу Яблочкова» уже показывают на выставке в Лондоне.

Демонстрация вызывает фурор: «русский свет» (иначе это освещение и не именуют) в мгновение ока захватывает мир, к Бреге и Яблочкову стоит гигантская очередь из мэров и правителей городов и земель, которые мечтают осветить свои территории.

В тот момент газовое освещение несколько дешевле «русского света», но разница в качестве огромна: новое электроосвещение делало города «светлыми, как днем», в то время как газовые фонари только подсвечивали немного вокруг себя. Яркость газового фонаря составляла 16 свечей, а «свечи Яблочкова» были мощностью в 400 и даже 1000 свечей. Для сравнения, самые мощные бытовые лампы сегодня дают 100 свечей.

«Русский свет», между тем, поставляют не только русские. Например, подряд на освещение Зимнего дворца получил не Яблочков, а Сименс. А лампа американца Браша даже превосходила свечу Яблочкова. Лучшую же из всех ламп создает инженер Владимир Чиколев, но в России она никому не нужна, и Чиколев сам забрасывает идею.

Пять лет продолжается победное шествие «русского света». Мир восхищен Яблочковым, его называют новым гением планетарного масштаба: в Париже, Лондоне, Берлине, Сан-Франциско, Стамбуле, Шанхае, Сан-Пауло - да в любом почти городе планеты - ночью светло как днем. Только знай меняй раз в полтора часа прогорающие электроды.

Пока на выставке в Париже, которая состоялась пять лет спустя после лондонской, американец Эдисон не презентует свою лампу накаливания. Она отличается от свечи Яблочкова радикально: её можно включать и выключать в любой момент, она работает 1000 часов. А когда она перегорает, в отличие от электродов, её может заменить человек, не имеющий профильного образования. И она намного дешевле.

Словом, мировая звезда Яблочков, хотя и получает в Париже по инерции гран-при, понимает, что мир поменялся. Это не смущает его: у Яблочкова зреют новые смелые планы, он переезжает в Россию и готов помогать своему коллеге Лодыгину с его лампой накаливания. Но, увы, в 1894 году болезнь сводит его в могилу.

Гения, осветившего весь мир, хоронят в фамильном склепе в селе Сапожок Саратовской губернии (его могила – местная достопримечательность). Благодаря ему электрический свет завоевал планету. Правда, «русский свет» к этому времени уже перестал быть «русским», но это, пожалуй, справедливо.

#техноистории от Саши Иванова

1+1=10

В 1851 году Ада Лавлейс предлагает Чарльзу Бэббиджу новый вариант работы над его компьютером: она готова возглавить предприятие и воплотить задумку своего учителя, у которого никак не выходит заняться её реализацией всерьез. К её (и всеобщему) изумлению, Бэббидж не просто соглашается — он в восторге от этого плана. И начинает помогать Аде всем, чем только может. Например, сопровождает её (Ада уже тяжело и, как выяснится позже, неизлечимо больна) при посещении международной выставки в Лондоне.

Там, на выставке, Бэббидж (который знает решительно всех в мире, и уж точно любой ученый в мире знает его) знакомит Аду с Джорджем Булем, математиком, одним из создателей матанализа. Благодаря ему появятся понятия булевой алгебры. Буль занят двоичными значениями, 0 и 1 означают да/нет, и Ада, которая писала свою первую в мире программу в десятичной системе, в восторге от этого нового подхода, он кажется ей идеальным для «разговора» с машиной.

Увы, вскоре Ада умирает — машина Бэббиджа будет воссоздана в полном виде много лет спустя, и идея использования двоичного кода для программирования будет отложена до следующего столетия.

Сама идея использования в математике двоичного кода, кажется, впервые встречается в трактате о стихосложении (чем не математика?) индийского ученого Пингалы (примерно II век), в Х веке другой индус, Халаюдха, написал к этому трактату комментарии, которые, возможно, дошли до китайца Шао Юна, а уже Юн, в свою очередь, описал двоичные цифры, используя значения от 0 до 63, хотя принято думать, что предтечей работ Юна была Книга Перемен, которая содержала уже набор из 8 триграмм и 64 гексаграмм, аналог 3-битных и 6-битных цифр, впрочем, сам двоичный код некоторые пробуют связать с философией Инь-Янь.

В самом начале XVII к этой идее обратился Фрэнсис Бэкон, который обозначал буквы с помощью последовательности двоичных цифр — забава эта привела к созданию шифра Бэкона, давшего большую пищу для ума последующим криптографам (мы уже писали об Уильяме Фридмане, наверное, самом гениальном криптографе XX века, который положил жизнь, намереваясь поймать в письмах Бэкона хотя бы намек на то, что он, Бэкон, и есть настоящий Шекспир, но, увы, подтверждений этой несколько экстравагантной теории Фридман так и не нашел). А математикой двоичный код сделал Лейбниц, который увлекался всем китайским и Книга Перемен никак не могла ускользнуть от его внимания.

В настоящую же науку это превратил, однако, уже знакомый нам Джордж Буль (заметим, что свой труд по алгебре логики он завершил через три года после смерти Ады Лавлейс).

Но, как это часто бывает, до поры до времени эти знания не были использованы практически. Пока не наступил 1937 год. Идеи компьютера и программирования уже витают в воздухе, и вполне естественно, что о булевой алгебре вспоминают. В этом году Клод Шеннон защищает диссертацию в MIT об анализе релейных переключательных систем с позиции булевой логики — считается, что эта работа основа основ работы всей современной цифровой техники. В том же году Джордж Штибиц, сотрудник Bell Labs, придумавший компьютер Model K (K - это “Kitchen”, Штибиц занимался сборкой своей релейной машины дома на кухне) «научил» свою машину выполнять двоичные действия.

В 1940-м, когда его компьютер (по сути, это ещё сложный калькулятор) был собран, Штибиц продемонстрировал его возможности, передавая команды удаленно с помощью телетайпа. Собственно, именно эта демонстрация, на которой присутствовали Винер и фон Нейман, и считается своего рода «отсечкой» — Штибиц сделал то, что не успела сделать Ада Лавлейс, создав полноценную программу управления, после чего двоичный код уже господствует в программировании. 

Впрочем, точка будет поставлена, можно сказать, аппаратно, все в той же Bell Labs, где в 1947 году будет создан первый транзистор, ставший компонентной базой всех устройств, способных работать с бинарным кодом. 

#техноистории от Саши Иванова

Оптический предок мессенджеров

Клод Шапп придумал оптический телеграф в 17 лет, и вовлек в это дело и своих братьев. Но тогда, в 1780-м, рассказать об их изобретении было некому: вельможи их не принимали, денег на реализацию проекта взять было негде.

Но в 1793-м бывшего голодранца, а ныне гражданина Французской Республики, выслушал Конвент. Идея семафорного сообщения изумляет депутатов, и за нее берутся немедленно. В следующем году уже запущена линия оптической связи между Парижем и Лиллем.

22 башни с семафорами связали два города на расстоянии 225 км. Сигнал от башни до башни передавался с помощью устройства в виде поперечины с рукоятками. Изменения их положения суммарно давали комбинацию из 196 символов. Сообщения передавались по цепочке. В хорошую погоду сигнал можно было разглядеть с помощью подзорной трубы.

Один знак долетал от Парижа до Лилля за две минуты, а вполне содержательное (но очень коротенькое) сообщение можно было передать за несколько минут. Это устройство способствовало успехам армии Наполеона – он быстро узнавал о событиях в своих владениях и мог реагировать на них куда оперативнее, чем противник.

Братья Шапп узнали о таком способе коммуникаций из античной истории – правда называлась эта система тогда не «семафор» (это слово придумал Клод Шапп), а Фриктория. Эта система передачи сигнальных огней использовала квадрат Полибия, который поместил все буквы в квадрат 5х5, где нашлось место всему греческому алфавиту (24 знака). Две группы факелов на каждой башне могли передавать слова. Например, если левый факел показывал два (по вертикали), а правый 5 (по горизонтали), то получалась буква К.

Идею унаследовали римляне и карфагеняне, она существовала в Византии в виде системы маяков (сигналы шли по береговой линии, и об этом помнили еще в IX веке), но в средние века жизнь упростилась, даже дороги поддерживать в рабочем состоянии - и то не могли, куда уж там думать о связи.

Возродил это устройство Роберт Гук в 1684-м, а еще через 18 лет французский механик Амонтон показал свое устройство при королевском дворе. Однако, обе разработки вскоре были забыты. Пока идею не возродили братья Шапп, успех которых вызвал волну новых разработок. Среди них особо выделяют семафор Августина Бетанкура – в 1798-м он построил линию Мадрид - Кадис и создал совершенную систему передачи сигналов.

В России Иван Кулибин делает свой семафор еще в 1794-м году, на волне слухов из Франции. Но внедрять начали систему Бетанкура, когда он в 1808 году бежал в Россию (его позвали, впрочем, не для этого, а как архитектора). Правда,  дальше связи столицы с Царским Селом и Кронштадтом дело не пошло. Пока, в 1839 году Николай I, настрадавшийся во время междуцарствия 1825 года от долгих переговоров с засевшим в Польше братом Константином, не устроит грандиозный проект – оптическую связь с Варшавой (1200 км). Заметим, что к этому времени Шиллинг уже 7 лет как изобрел вполне пригодный электрический телеграф.

Самой густой сетью оптических линий связи была покрыта Швеция, где Абрахам Эделькранц, услышав что-то о работе Шаппов, сделал семафор своей конструкции. За свои деньги он строит вышки в королевском замке Стокгольма и загородным замке, и передает стихотворение, написанное им на 14-й день рождения короля. Король в восторге и велит развивать сеть. Когда в 1808 году русские захватывают Аландские острова, то семафор, оказавшийся в их тылу, на который они не обращают внимания, продолжает работать и сообщать шведам о перемещениях русских войск.

Идея обмена сообщениями оказывается настолько удобной, что линии оптической связи появляются везде: даже далекий остров Тасмания строит свои семафоры.

Эпоха эта, впрочем, длилась недолго: до изобретения электрического телеграфа. Как водится, там, где предыдущая технология была хорошо развита, внедрение идет медленно. Французам ломать работающие семафоры будет жалко, строить новую систему накладно, власти медлят. В итоге телеграф конструкции Бреге (внука основателя знаменитой часовой компании), изобретенный еще в 1842-м, внедрять там начнут только в 1870-е.

#техноистории от Саши Иванова

Технологии вместо морали

Воровали все шесть тысячелетий существования торговли. Стоило хозяину лавки отвернуться, как его приказчики тут же клали выручку себе в карман и растаскивали товары. А без помощников-приказчиков на бойком месте никак не обойтись.

С воришками боролись - рубили руки, сажали в тюрьмы, отнимали имущество, наконец, просто выгоняли - но на их место приходили другие, не менее вороватые. Их увещевали, давили на совесть, объясняли, что воровство - грех, что честным быть выгоднее, приятнее и почетнее. Но морализаторство помогало плохо.

Сейчас, с высоты веков, многим (хоть пока и не всем) ясно, что на свете есть проблемы, которые должны решаться не кнутом или пряником, а технологичностью, максимальной отстраненностью «человеческого фактора» от операционных процессов. Но в XIX веке это было не столь очевидно.

Для серийного изобретателя Джеймса Риттли эта проблема стала личной, когда он стал владельцем салуна в родном Дайтоне. Место, было «козырным» — у вокзала (там и по сей день замечательный ресторан, визитка города), салун был переполнен, а прибыли давал примерно ноль — ну, мы уже поняли, почему.

И Ритти думал, как решить эту проблему, но решение пришло ему в голову только тогда, когда он увидел устройство, отсчитывающее повороты винта на судне. По его образу и подобию в 1878 году он создает «Неподкупного кассира Ритти», который отсчитывает денежные операции внутри салуна. То есть первый в мире контрольно-кассовый аппарат.

Риттли строит небольшой завод, где совершенствует конструкцию, начинает собирать такие же механизмы. Он убежден, что делает крайне важную, востребованную и ценную вещь, которая перевернет мир, но, к его крайнему изумлению и раздражению, как он ни старается, дело у него никак не идет — продано всего несколько десятков аппаратов. Чтобы не работать в убыток Ритти, скрепя сердце, продает свое производство вместе с идеей группе инвесторов.

К счастью для человечества, во главе группы, названной NCR, встал Джон Паттерсон, который не только усовершенствовал сам аппарат и построил шикарный «завод будущего», но и продемонстрировал всему миру, что такое правильно организовать продажи.

Паттерсона не зря называют «отцом маркетинга», по его «методичкам» любой бизнес работает и по сей день — он разделил территорию на зоны, где работал только один продавец, ввел обучение для своих агентов (каждый сдавал экзамены — и на знание техники, и на умение объяснить её нужность), KPI, премии, ежегодные съезды для обмена опытом, где учили друг друга наиболее эффективным приемам продаж (Паттерсон даже отсидел год в тюрьме за то, что подучил своих продавцов вскрывать кассы конкурентов, демонстрируя их уязвимость). Он же первым ввел этапность и классификацию процесса продажи: подход — предложение — демонстрация — закрытие сделки. Эта классификация позже пересматривалась, дополнялась, развивалась, но основные этапы не изменились и сейчас.

Фактически, Паттерсон открыл MBA своего времени, пройти обучение в котором считалось честью. Хотя обучение строилось довольно жестко — Уотсон, будущий создатель IBM, был выгнан Паттерсоном как совершенно бесперспективный, а будущий лидер General Motors Кеттеринг был исключен после соревнований по поло — Паттерсон решил, что человек, не умеющий обращаться с лошадью, не способен будет управиться с людьми. 

Так что у Паттерсона продажи новых устройств пошли «на ура» — в мгновение ока мир был снабжен кассовыми аппаратами. Производство честности было поставлено на поток, к 1911 году его компания продавала уже более миллиона касс в год, в ней работало около 6 тысяч человек, а доля NCR в мире была больше 95%.

NCR — одна из весьма немногих компаний, которая умудрялась всегда соответствовать запросам времени. Она и сейчас производит сканеры, POS-терминалы, банкоматы и многое другое, в частности, именно NCR - лидер по части разработок оборудования для магазинов полного самообслуживания.

А честность? Это важное человеческое качество, но благодаря усилиям Риттли и Паттерсона оно уже не критично для торговли.

#техноистории от Саши Иванова

Первые хакеры оптических систем связи

Описанное нами ранее триумфальное шествие оптического телеграфа не могло не заинтересовать предприимчивых дельцов. В 1832 году два биржевых игрока из Бордо, братья-близнецы Франсуа и Луи Бланы подали заявку на открытие частной оптико-телеграфной линии. Братья полагали, что проект быстро окупится, так как существующие линии были загружены государственными депешами, что называется, под завязку. Французское государство, впрочем, монополии на быструю связь лишаться не собиралось, так что братьям было решительно отказано.

Близнецы были людьми деятельными и остро нуждались в быстром получении информации (как и любой биржевик). Их интересовали котировки акций в Париже, а информация оттуда поступала с почтовой каретой, которая двигалась до Бордо пять дней. Кроме того, братья были склонны к манипуляциям, если не сказать махинациям (еще в детстве они сбежали из дома с бродячим цирком, устроившись в ассистенты к карточному фокуснику, который поразил их воображение).

В итоге они своего добились, найдя в системе слабое звено: братья Блан подкупили телеграфиста в Туре (это примерно на полпути из Парижа в Бордо), предложив ему 1500 франков в виде стартового бонуса, 150 франков ежемесячно плюс еще 20 за каждое сообщение - неплохой приработок для человека, чей рабочий день стоил 1,5 франка.

Сама схема выглядела так: агент братьев в Париже, получив котировки, посылал в Тур посылку (возможно, её доставляла та же почтовая карета, которая везла в Бордо данные о биржевых котировках). Содержимое посылки было невинным – перчатки, носки или галстуки (прилагаемая опись сообщала, что получателю посылают образцы товара). Но телеграфисту оно говорило о росте, падении или равновесии акций, а цвет указывал на размеры колебаний.

Далее в дело вступал телеграф. Суть оптического телеграфа в том, чтобы попытаться в мощную подзорную трубу разглядеть сигнал с передающей вышки, отстоящей от принимающей примерно на 20 километров. Такой метод предполагает ошибки, а значит, существовал и знак отмены предыдущего сообщения.

Сообщения от исходящего до входящего адресата шли последовательно, так же, как и передавались, со всеми «отменами», так как телеграфист мог передавать сообщения только последовательно, сигнал за сигналом. Иными словами, до Бордо сигнал приходил со всеми теми «вставками», которые делал сообщник в Туре – в последовательности его «отмен» и содержался код, указывающий братьям на то, какие события произошли на парижской бирже.

Не стоит объяснять, как биржевой игрок может распорядиться информацией, которая станет доступна остальным только через пару дней (когда почтовая карета доедет, наконец, до Бордо). Братья Блан, получившие за два года 121 сообщение, быстро богатели, но никому и в голову не могло прийти, что дело тут не чисто. Никому и в голову не пришло связать воедино их успехи с неожиданным обогащением телеграфиста в Туре и других участников цепочки (всего в схеме было задействовано около полдюжины человек). Пока не случился «черный лебедь»: телеграфист в Туре не на шутку заболел, и решив, что настал его последний час, на смертном одре он делится секретом обогащения со своим сменщиком.

Сменщик оказывается человеком честным и в мошеннических играх участвовать не собирается: он докладывает обо всем начальству. Скандал, суд – а как же, налицо целая преступная группа, причем руководителей этой ОПГ, братьев Блан, хватают первыми. И – отпускают. Потому что во Франции как раз время торжества Закона, а в Законе нет наказания за такого рода преступления (правда, после этого случая оно там появится – сам казус станет основой для внесения поправок).

Собственно, на этом заканчивается история о первых хакерах, проникших в государственную сеть передачи информации. Позже склонность братьев Блан к махинациям приведет их к созданию казино в том виде, в каком мы его знаем. Луи, правда, рано умрет, а Франсуа прославится как человек, придумавший «зеро» и сделавший Монте-Карло игорной столицей мира. А живи они сегодня, их таланты, наверняка, были бы востребованы в мире криптовалют.

#техноистории от Саши Иванова

Как Intel проспал смартфоны

О том, как лихо начинала компания когда-то Intel, мы уже писали. Но к нынешнему состоянию, о котором все говорили на этой неделе, ее привело несколько неудачных решений. Об одной из таких ошибок и пойдет речь.

К середине нулевых годов Intel уже пережил пик своей популярности, проведя одну из самых ярких рекламных кампаний, когда пользователю ПК разрешили «заглянуть под капот» своих устройств и рассказали о чудо-процессоре Pentium. Уже была сделана первая ошибка, которую тогда вряд ли кто считал ошибкой: отказ от производства графических процессоров (после чего Intel навсегда уступил этот рынок NVIDIA и AMD) и сосредоточение всех усилий на центральном процессоре.

Тем не менее, тогда у Intel был его замечательный процессор х86, компания занимала шестую строчку в мира по капитализации, клиенты постоянно прибывали, в том числе и громкая, но не то чтобы очень уж большая фирма Apple, которая, устами своего шумного и склонного к эпатажу директора как раз объявила о том, что вот-вот выпустит в свет некое гениальное устройство, которое изменит мир.

Пол Отеллини, директор Intel, был чуть ли не единственным человеком в Кремниевой Долине, способным воспринимать Стива Джобса.
Джобсу нравился процессор Intel, он уже был использован в iMac, и его обращение к Отеллини было логичным. Более того, использование Intel в рекламе неведомого iPhone добавляло веса последнему.

Стороны провели огромное количество встреч, инженеры компаний постоянно проводили совещания и обсуждения, каким должен быть «мозг» iPhone. Джобс вел переговоры в свойственном ему стиле — встречу с инженерами Intel он начинает словами: «То, что вы делаете - полное дерьмо!». Это был его обычный прием, чтобы сбить цену и спесь поставщика (пользуйтесь!). Но в итоге все  договорились и ударили по рука Даже провели совместную презентацию для прессы, на которую Отеллини пришел в костюме сборщика Intel (из всем уже известной рекламы), а Джобс, кажется, единственный раз в жизни, сменил черные джинсы и водолазку на черные брюки и рубашку.

Джобс и позже постоянно вытаскивает Отеллини на какие-то совместные появления на публике. А тот ведет себя, как ошарашенная напором кавалера девушка, которая не понимает, что с ней делают и как ей пользуются. Однако, когда доходит до дела, он очень отчетливо говорит Джобсу «нет».

Главных персонажей этой истории уже нет в живых, но мы знаем, что Джобс был в ярости от такого «предательства». А Отеллини много позже рассказал, почему он принял именно такое решение.

Он подсчитал стоимость разработки нового процессора, сравнил расходы с теми ценами, на которые желал «уломать» его Джобс и прикинул объемы продаж. Джобс говорил о миллионе продаж в первый год, предлагая Отеллини сделать ставку на масштабирование, которое сулило бы гигантские прибыли. А Отеллини посчитал, что идея с iPhonе, во-первых, сомнительная, и объемов продаж ждать не стоит, а во-вторых, быстро «сдуется» и не имеет перспектив, следовательно, не принесет Intel ничего, кроме убытков.

Когда Джобс выводил на рынок свой iPod в него тоже никто не верил. Казалось бы, Отеллини было с чем сопоставить будущее нового проекта Apple. Однако, по каким-то глубоко внутренним причинам (пресловутая «чуйка») сделать этого он не смог, не сумел или не захотел.

В итоге, за первый квартал после начала продаж было продано 1,2 млн iPhone, а сейчас микропроцессор (но не Intel, а Apple Silicon) установлен примерно на 1,8 млрд устройств. Отеллини позже признал свою ошибку («кто же мог знать, что объемы продаж будут в сотни раз больше прогнозируемых?») и раскаялся, но раскаяние, что называется, к делу не пришьешь.

Позже Intel будут ждать и другие ляпы - вроде отказа от участия в OpenAI, в которые надо было вложить всего-то $15 млн и которая сейчас, три года спустя, сравнялась по капитализации с Интел ($150 млрд). Это считают шагом в пропасть №3, а вот каков будет четвертый шаг - мы пока не знаем, но, похоже, лишь пока.

#техноистории от Саши Иванова

Как чат-бот вы назовете…

В знаменитой пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион» профессор словесности на спор обучает «хабалку» с рынка по имени Элиза говорить и вести себя так, чтобы её невозможно было отличить от леди. В ее честь Джозеф Вейценбаум и назвал в свою программу – ELISA, ведь он хотел того же: обучить и представить её так, чтобы люди не могли понять, говорят они с машиной или с человеком.

Дело было в 1966-м, для рода людского подобное испытание было еще в новинку, хотя в окружении Вейценбаума все, кто стал участником его эксперимента, знали о тесте Тьюринга. Первого в мире чат-бота (само это слово появится только в 90-е) Вейценбаум «замаскировал» под психотерапевта.

Психотерапия была в США обычным явлением, и среди ее методик была популярна идея Карла Роджерса: психолог создает атмосферу доверия, говорит мало, дает высказаться - от проговаривания первый шаг к рефлексии, ну и так далее.

ELISA Вейценбаума вела себя как психотерапевт, умела выделять ключевые слова, вроде «работа» или «родители», отыскивать в своих закромах подходящий шаблон, которыми её создатель постарался её напичкать, умела заполнять паузу поощрением и приглашением продолжать, располагала набором фраз вроде «вы не могли бы рассказать об этом подробнее?» Словом, основанная на тех же принципах, что и современные чат-боты, программа, при всей ограниченности возможностей, была хороша, а для своего времени и вовсе чудом - ничего подобного ранее не существовало.

Потом язвительный Вейценбаум будет говорить, что, подумай он как следует, он бы вместо психотерапевта сделал из программы бармена. Изобретатель приглашал коллег и студентов к себе, усаживал их за свой компьютер и наблюдал, как они разговаривают с железякой. Например, машина спрашивала собеседника о его состоянии - какими словами он смог бы охарактеризовать его сейчас? Тот отвечал что-то («мне одиноко» или «я переживаю» и т.п.) - и программа тут же бросалась в образовавшуюся брешь и просила описать ощущения, спрашивала, почему так и чем это вызвано. Словом, разговорить клиента она умела.

ELISA не была искусственным интеллектом, не понимала смысл сказанного, не обучалась на своем опыте, зато имитировать диалог она могла здорово. Но в итоге не она, а человечество с треском провалило тест Тьюринга, причем при первой же встрече с легкой имитацией искусственного интеллекта. Зная, что они общаются с программой, люди вдруг массово обнаружили страсть очеловечивать железо. Все полюбили общаться с машиной и общались с ней так же, как с живым человеком, не особенно задумываясь, с кем именно они говорят, просто игнорируя нестыковки.

Это сильно удручало Вейценбаума, который считал Элизу весьма примитивным устройством. Вот только люди даже не прислушивались к ученому, когда он убеждал их, что программа не обладает интеллектом. Вейценбаум был неприятно поражен тем, с какой легкостью люди устанавливали эмоциональный контакт с машиной. Выяснилось, что симуляции интеллекта достаточно, чтобы обмануть людей. Вейценбаум назвал это «эффектом Элизы» и считал, что это тип «бредового мышления», от которого человечество будет коллективно страдать в цифровую эпоху. Это открытие стало для Вейценбаума глубоким потрясением, он писал о том, как внешне вполне адекватные люди невероятно быстро становятся идиотами, общаясь с машиной.

Учёный пришёл к выводу, что ИИ служит «индексом безумия нашего мира». По мнению Вейценбаума, передав множество решений компьютерам, люди создали более неравный и менее рациональный мир, и что роль искусственного интеллекта надо жестко регулировать.

Сегодня многие (не без удовольствия) находят примеры, подтверждающие то, что «пророчество Вейценбаума сбылось». Ведь слово 2024 года по версии Оксфордского университета Brain rot («гниение мозга») – оно, если вдуматься, не только про взаимодействие человека с примитивным онлайн-контентом, но и про общение с современными ELISA’ми, которые куда как умнее своей далекой прародительницы.

Бернард Шоу писал комедию, но человечество, претворяя его «Пигмалион» в свою жизнь, упорно превращает его в фарс.

#техноистории от Саши Иванова

Музыка электрических волн

О том, что существуют «электрические звуки», знали давно, но электричество открывало столько возможностей, что до звуков руки все не доходили. Ну, если не считать волшебного инструмента, созданного в 1753-м чешским богословом и изобретателем громоотвода Дивишеком, хотя описание его устройства до нас не дошло.

В 1874 году изобретатель Элиша Грей создал нечто (для пресвитерианской церкви в Хайленд Парке, штат Иллинойс, прихожанином которой он был), что сам он назвал электрогармоническим телеграфом с фортепианной клавиатурой — это был первый электроорган, хотя самого Грея больше интересовало то, что этот звук можно было передать по проводам. Это чудо вдохновляло прихожан больше четверти века, пока что-то не сломалось — а починить его было некому (Грей к тому времени уже умер).

Позже Клеман Адер, инженер, велосипедист и будущий авиатор, придумал Театрофон — трансляцию музыки из парижского театра на телефонный приемник. Адер подхватил необыкновенно популярную идею, которую «придумывали» примерно все, кто был занят изобретательством, но массовым явлением она так и не стала, хотя всемогущая AT&T когда-то мечтала разбогатеть именно на трансляции музыки. Идея выглядела как типичная «ошибка маркетолога» (так часто бывает) — будучи рассказанной, она вызывает восторг своими остроумием и яркостью, но когда её начинают внедрять, все восторженные сторонники сразу же исчезают. В 1890-м AT&T удалила прослушивание музыки по телефону из своих прайс-листов — подписчиков на эту услугу оказалось примерно ноль.

Все эти чужие неудачи оставили равнодушным изобретателя телефонного коммутатора Пушкаша, который в 1893-м открыл в Пеште Telefon Hírmondó («Телефонный вестник»), по сути, предшественника радио — он транслировал новости по телефону и набрал целых 60 подписчиков — часть трансляций он «закрывал» музыкой, используя фонограф своего друга Эдисона.

Идея объединить электрозвучание и трансляции сильно «зацепила» юриста Таддеуса Кэхилла, хобби которого было изобретение клавиатур для пишущих машинок и изготовление фортепиано. Он взялся за дело, взяв за основу идею швейцарца Маттеуса Хиппа, создавшего в 1867-м электрический клавир. Хипп, кстати, фонтанировал идеями – он успел отметиться сотнями изобретений, но многие из них он даже не успевал записывать, не говоря уже о патентах.

Внешне идея первого в истории полностью электронного инструмента выглядела просто: надо было преобразовать ноты в электрический сигнал (некогда Гельмгольц уже описал этот процесс). Так появился электрический орган телармониум, состоящий из множества генераторов, вращающих цилиндры с зубьями с разной частотой, зубья издавали звучание, которое просто потрясло публику во время первой демонстрации, в 1901 году.

Машина была небольшой, демонстрационной, для привлечения инвесторов, весила всего семь тонн и называлась Mark-I (полстолетия спустя по стечению обстоятельств так же назовут один из первых компьютеров). Позже было построено еще два Mark’a, последний — в 1911-м, весил уже 200 тонн, имел несколько клавиатур и требовал, как минимум, двух исполнителей.

Увы, появившееся в 1921 массовое радиовещание убило идею трансляции по телефону насмерть, зато другая составляющая фантазии — электрическое звучание - никуда не делось. Позже появится терменвокс ( по имени изобретателя Льва Термена), на котором Ленин пробовал исполнять Глинку. В «американский период» жизни Термена этот аппарат полюбят Чаплин и Гершвин. Позже из Нью-Йорка Термена выманят в СССР и посадят, а его талант пригодится для создания оборудования для слежки.

Патент на терменвокс он продаст RCA, крупнейшей радиокорпорации мира. В 1945-м саундтрек к фильму Хичкока, исполненный на терменвоксе, получит Оскара. Инструмент используют Шостакович и Led Zeppelin. Его успех породил огромную массу людей, которые стали заниматься использованием этого нового звучания для создания (синтеза) новой музыки, на этом новом инструменте – синтезаторе.

Следующим шагом в новый мир стала электрогитара, увидевшая свет в 1931-м, но об этом стоит рассказывать отдельно.

#техноистории от Саши Иванова