— Вы говорите, что сицилийцы захотят стать лучше? Они никогда не захотят стать лучше, потому что считают себя совершенными. Их тщеславие сильнее их убожества.

Садитесь, я вам расскажу одну историю. За несколько дней до того, как Гарибальди вошел в Палермо, несколько офицеров с английских кораблей попросили разрешения подняться на террасу моего дома, откуда видны горы, окружающие город. Они были в восторге от прекрасного вида, но удивлялись нищете и убожеству окружающих нас улиц. Я не стал объяснять им, как попытался объяснить вам, что это связано между собой.

Один из офицеров спросил меня: «Зачем пришли на Сицилию эти гарибальдийцы?». «Учить нас хорошим манерам», — ответил я. Но у них ничего не выйдет, потому что мы боги».

Они засмеялись, но я думаю, они так ничего и не поняли.

— Но князь, теперь это всё в прошлом. Сицилия больше не колония, но свободная часть свободной страны.

— Это благое намерение, но уже слишком поздно. Сон, вечный сон — вот чего хотят сицилийцы. И они возненавидят всякого, кто вздумает их разбудить.

«Il Gattopardo», Giuseppe Tomasi di Lampedusa

Presentiment «конца прекрасной эпохи» у князя Салина в лампедузовском «Леопарде» и у шерифа Белла из «Старикам тут не место» — совершенно унисонный, несмотря на разницу контекста, времени, «эроса, космоса...».

Я люблю стариков из кино и книг за их спокойный, выдержанный страх перед наступлением новых времен, страх, перемешанный со смирением и последним эгоистическим желанием человека — достойно взглянуть в лицо смерти.

Я хочу обладать им, но таким страхом боятся только они. Они обращают его в долгое, направленное в самих себя созерцание — созерцание посреди хаоса, потому что ни сицилийский principe, ни коп из Техаса, ни другие знакомые мне книжные старики не остаются в стороне от основных событий и проживают их до конца, вместе со всеми.

В конце концов, любые потрясения становятся лишь декорацией к их прекрасным глазам. Потому что какая революция и какое преступление могут быть интереснее человеческой тоски по бессмертию.

Четвертый год участники «СВО» возвращаются домой с посттравматическим стрессом, тяжёлыми психическими расстройствами, наркотической зависимостью и утраченной способностью жить в мирных условиях.

Война убила уже почти тысячу молодых мужчин Осетии. Скольких она инвалидизировала морально и физически? Это тоже вполне поддается подсчету: инвалидизирован каждый, кто поехал воевать. Минимум — каждый из тех, кто воевал, а если считать их родных и близких, то покалечены мы все.

Убил ли этих женщин «бытовой конфликт», или их убила проклятая война, сделавшая неотвратимым превращение отца семейства в больное чудовище?

Позавчера знакомая рассказала, как её осужденный по ст. 228 брат-наркоман уехал из колонии на войну, вернулся и теперь — то в угаре, то в ломке — терроризирует их мать, угрожая побоями. Случись что — это будет «бытовой конфликт» или результат того, что больной наркоман, который должен был сидеть за решеткой, сходил в окопы и в конце концов оказался на свободе ещё более отъехавшим?

Тем временем инвалиды любуются горящим Киевом, не осознавая, как невидимым напалмом была выжжена их собственная родина.

А в центре города сейчас, поди, фотовыставка какая-нибудь патриотическая. Ну вот такая, например.

Видео взято здесь.

Женщина, плача, снимает кладбище, полное молодых мужчин Осетии, и спрашивает, что же это такое и когда это закончится.

Это печальное видео, но слава Богу, что оно существует. Среди всего инфомусора, мемов, рофлов, споров о туризме, рекламы кофеен, харчевен и ботокса, среди всей псевдопатриотической срани в оснете — хорошо, что в 2025 году, на четвертый год войны, есть хотя бы одно видео, на котором осетинская женщина просто искренне плачет над могилами, в большинстве которых лежат ровесники её ребенка. Не пытаясь успокоить себя и не оправдывая картину, которая предстала перед ее глазами.

Вроде бы Николай Пунин говорил Ахматовой: «Главное — не теряйте отчаяния». Трудно не потерять отчаяние на тысячном некрологе. Апатия, усталость, внутреннее бегство, у самых слабых и тупых — остатки бравады. Такого вдоволь. Но вот неподдельного отчаяния (за пределами семей, в которые приходят похоронки) я не замечала уже давно. Слава Богу, что мне попалось это видео. Значит, погибла пока только тысяча осетин, а не все шестьсот тысяч.

И как великий художник Оззи умер практически на сцене. Всего две недели назад он был на сцене в родном Бирмингеме перед огромной толпой фанатов. Пел сидя в коляске и знал, что смерть дышит в затылок.

Также, как Дэвид Боуи, который до последнего вдоха записывал альбом, чтобы успеть. И успел, альбом Black Star вышел в день его смерти. Сильнейший альбом, но который лично я не могу слушать - это прощание с жизнью.

Также, как Фредди, который в качестве предсмертного послания спел "Шоу должно продолжаться". Пафосно, но очень храбро, как ни крути.

Это презревшие смерть.

Очень важно понимать тонкости освещения такой сложной и тяжелой темы, как домашнее насилие. Об этом написан не один текст и не один гайд для медиа, и я искренне считаю, что научиться разумно, бережно, правдиво и эффективно говорить о насилии должен каждый, кто хочет что-то сказать по теме. Я, например, до сих пор этому учусь и, вспоминая некоторые свои комментарии пяти-, шестилетней давности, очень порой стыжусь.

Теперь к делу. Увидела отрывок из передачи о домашнем насилии на «Иристон ТВ». Инфоповодом, как я поняла, стало недавнее страшное убийство во Владикавказе двух женщин, матери и дочери. Их убил отец, глава семейства.

Первый же вопрос ведущей звучит примерно так: «Можно было как-то по его поведению предвидеть, что случится трагедия?»

Следует ответ приглашенного психолога: «Безусловно, мама и родственники могли предвидеть, я в этом уверена, и, надеюсь, каждый из них себе в этом сегодня признался…».

Свою мысль гостья продолжает рассуждением о том, что экономическая зависимость женщины от партнёра заставляет её дать абьюзеру некий карт-бланш, «аванс», «оправдывать его».

Мне жаль это говорить, но — не опять, а снова — случился классический пример смещения фокуса с агрессора на жертву. Даже если беседующие этого не хотели. По-другому это ещё называется виктимблейминг, и у него бывает много латентных форм.

Виктимблейминг — это не только крики «Сама виновата!» и «Значит, довела!», это в том числе и ситуации, когда мы анализируем поведение жертвы тщательнее, чем действия человека, совершившего насилие. Это рассуждения, в которых ответственность за преступление становится как бы «разделённой», в то время как она должна быть безоговорочно и полностью персонализирована. Фактически, разговор начинается не с того, почему мужчина совершил убийство, а с того, почему женщина и кто угодно в ее окружении не смогли это предотвратить. Так, будто погибшая позволила этому произойти, а не стала жертвой насильственного преступления.

Психологи давно и чётко описали, как формируется динамика страха и зависимости, как протекает цикл насилия в отношениях с абьюзером. Человек, находящийся в такой связи, не всегда способен рационально оценить угрозу. Особенно когда речь идёт о длительном психологическом или физическом подавлении. И не все из тех, кто всё-таки понимает угрозу, способен уйти. Почему — разговор отдельный и очень важный, и он также требует глубокого понимания всех аспектов темы дом.насилия — психологического, правового, социокультурного. И в основе всего этого должно быть сострадание к пострадавшим. Без сострадания, без искренней жалости к чужой жизни всё это не имеет смысла.

Я уверена, что ни у автора телепередачи, ни у гостей не было побуждения осуждать жертву. Я вижу, куда устремлена мысль ведущей и её собеседниц: научить распознавать абьюз, возвращать людям ответственность за их жизнь, призвать всех быть внимательней и участливей к своим близким, не бояться вмешаться, не молчать и не закрывать глаза. Но для неподготовленного зрителя неправильно выстроенный ход разговора фактически обрушивает на погибших вину за то, что с ними сделали. Я вас уверяю: среднестатистический житель республики, который увидит этот отрывок в Инстаграме или по телевизору, первым делом подумает о том, что слабохарактерная и недальновидная женщина погубила и себя и дочь, связавшись с подонком и не захотев от него уйти. Это не мои догадки — это то, на каком уровне находится общественная дискуссия о домашнем насилии в нашем обществе.

Подытоживая: говорить о том, как осознать насилие, как помочь тем, кто в нём живёт, как успеть вмешаться, пока ещё не слишком поздно — необходимо. Начинать обсуждение чудовищного убийства с догадок о том, что могла или не могла предвидеть жертва — неправильно. Особенно, когда пострадавшие уже погибли и не могут ничего ответить, а их родственники потрясены горем.

В насилии виноват насильник. Давайте всегда начинать с этого?