В глубинке Башкирии проходят самые масштабные региональные протесты за последние два года. Среди наиболее массовых протестных акций последних лет: события в аэропорту Махачкалы (Дагестан), которые правильнее квалифицировать как попытку антиеврейского погрома и беспорядки (окт. 2023 г.), митинги против повышения тарифов ЖКХ в Новосибирской области (февраль 2023 г.), протестные акции в Алтайском крае (зима - весна 2023 г.) и многочисленные протесты (и перекрытия улиц) в том же Дагестане в связи с коммунальными авариями в прошлом году.
В Башкирии жители Баймака и других зауральских локаций протестуют по поводу внесенного в списки экстремистов Ф. Алсынова, который много лет конфликтует с местными властями, а сейчас получил четыре года тюрьмы.
В 2020 г. башкирские активисты сыграли ключевую роль в сохранении шихан, хотя их роль тут не абсолютная. Консолидировано было все общество республики, а региональная администрация экс-главы Башкирии Р. Хамитова выступала против разработки гор. Несколько лет велась активная работа по формированию общественного мнения в этом направлении. Решение не отдавать промышленникам под разработку и производство соды шиханов принималось в связи с очевидными рисками дестабилизации, последствия которых есть и сейчас.
В итоге через протесты и массовое несогласие граждан шиханы сохранили, а протестная волна осталась. События на Куштау по времени примерно совпали с протестами в Хабаровске, связанными с задержанием экс-губернатора С. Фургала (лето 2020 г.). С момента их завершения прошло более трех лет и, в значительной степени, протест на Дальнем Востоке нейтрализован и переведен в латентное русло, а в Башкирии локализован, преимущественно, Зауральем.
Все это отчетливо показывает, что наибольший уровень протеста и несогласия сейчас не в мегаполисах и столицах, среди образованных граждан с доходами выше среднего, а в российской глубинке. Для образованных и относительно обеспеченных есть вариант релокации, а жителям глубинки деваться некуда.
Возвращаясь к Башкирии. Характерно и как диссиденты, имеющие отношение к этому региону, пытаются активно разжечь волну протеста: некоторые из них (не будем показывать пальцем из-за презрения) активно лоббировали срытие шиханов и формировали межэтнические противоречия в родной для меня республике, а сейчас находясь в своих мамадах в Израиле и пентахаусах в Барселоне с умным видом говорят о закипании противоречий и критикуют региональные и федеральные власти. Такие как они своей деятельностью (в том числе и на госслужбе) и формировали эти противоречия, в том числе из-за своих интересов (шкурняки). Таких сами зауральские башкиры давно уже и правильно стигматизируют одним слово «манкурты».
И коротко по перспективам башкирского протеста (без оценок): будет проводится планомерная и многоуровневая работа по его переводу в латентное русло. Проблема очень сложная и трудно решаемая, но усилия властей будут значительные.
В Башкирии жители Баймака и других зауральских локаций протестуют по поводу внесенного в списки экстремистов Ф. Алсынова, который много лет конфликтует с местными властями, а сейчас получил четыре года тюрьмы.
В 2020 г. башкирские активисты сыграли ключевую роль в сохранении шихан, хотя их роль тут не абсолютная. Консолидировано было все общество республики, а региональная администрация экс-главы Башкирии Р. Хамитова выступала против разработки гор. Несколько лет велась активная работа по формированию общественного мнения в этом направлении. Решение не отдавать промышленникам под разработку и производство соды шиханов принималось в связи с очевидными рисками дестабилизации, последствия которых есть и сейчас.
В итоге через протесты и массовое несогласие граждан шиханы сохранили, а протестная волна осталась. События на Куштау по времени примерно совпали с протестами в Хабаровске, связанными с задержанием экс-губернатора С. Фургала (лето 2020 г.). С момента их завершения прошло более трех лет и, в значительной степени, протест на Дальнем Востоке нейтрализован и переведен в латентное русло, а в Башкирии локализован, преимущественно, Зауральем.
Все это отчетливо показывает, что наибольший уровень протеста и несогласия сейчас не в мегаполисах и столицах, среди образованных граждан с доходами выше среднего, а в российской глубинке. Для образованных и относительно обеспеченных есть вариант релокации, а жителям глубинки деваться некуда.
Возвращаясь к Башкирии. Характерно и как диссиденты, имеющие отношение к этому региону, пытаются активно разжечь волну протеста: некоторые из них (не будем показывать пальцем из-за презрения) активно лоббировали срытие шиханов и формировали межэтнические противоречия в родной для меня республике, а сейчас находясь в своих мамадах в Израиле и пентахаусах в Барселоне с умным видом говорят о закипании противоречий и критикуют региональные и федеральные власти. Такие как они своей деятельностью (в том числе и на госслужбе) и формировали эти противоречия, в том числе из-за своих интересов (шкурняки). Таких сами зауральские башкиры давно уже и правильно стигматизируют одним слово «манкурты».
И коротко по перспективам башкирского протеста (без оценок): будет проводится планомерная и многоуровневая работа по его переводу в латентное русло. Проблема очень сложная и трудно решаемая, но усилия властей будут значительные.
В Башкирии, теперь уже в столице республике – Уфе, протестующие применяют новую тактику: собралось много людей около памятника Салавату Юлаеву. Они гуляют из стороны в сторону и водят хороводы. Такая тактика уже применялась на протестах в Якутии в конце февраля – начале марта 2022 г.
Тем самым совершается попытка масштабировать протест и перевести его из башкирского Зауралья в Уфу. Очевидная заявка на перевод протеста из зауральского (локального) статуса в общебашкирский.
Перспективы такой тактики ограничены, но серьёзные сложности властям будут доставлены. В Уфе преобладает русскоязычное население, значительная доля межнациональных браков и проблемы башкирской глубинки многих не интересуют. Тем более, что в Уфе примерно в равной пропорции проживают русские, татары и башкиры, а также примерно 10% представители других этносов. При этом в случае жестких задержаний число симпатизантов к протестующим увеличится, в том числе и за счет представителей небашкирской нации.
Комментарии экспертов по протестам в Башкирии сводятся к тому, что за этим конфликтом стоят «противоречия элит» и «глава республики показал слабость». При этом большинство комментирующих, например, никогда не бывали в башкирском Зауралье и плохо понимают, что это такое. А это совершенно особая локация, жители которой значительно отличаются от остальных жителей большого региона страны (4 млн чел.) и претендуют на особый статус. На развитие их территорий республиканские администрации всех глав региона за последние 30 лет выделяли много денег, но значительная их часть не доходила до простых людей, по понятным причинам.
Конечно, никакой отставки главы Башкирии Р. Хабирова в ближайшие месяцы не будет. Хотя бы потому, что на поводу у протестующих никто не пойдет. Плюс фактор президентских выборов и другие (еще более важные) задачи. При этом сам Хабиров как бывалый политик будет и дальше принимать негатив на себя. Он уже публично признал свои недоработки, что, собственно, от него и требовалось. Однако дело, скорее, не в недоработках, а в том, что зауральские башкиры хотят не «наместника из Москвы», а относительно суверенного руководителя каким для них был тяжеловес эпохи парада суверенитетов М. Рахимов.
Никто из системных игроков такие опасные темы как межнациональный протест, в нынешних условиях, конструировать не решится. Хотя финансирование протестов из-за рубежа, вполне может быть. Давно уже объявленный в розыск в России сын умершего год назад экс-президента Башкортостана М. Рахимова Урал находится в Австрии и, в нынешних условиях, дать средства на протесты для него вполне себе приемлемый ход. Хотя экстрадиция в Россию ему давно не грозит из-за позиции австрийских властей, которые закрывают глаза на очевидные многомиллиардные махинации Урала Рахимова.
Тем не менее в основе протеста не пресловутое «финансирование из-за рубежа», а многолетнее недовольство зауральских (и других) башкир своим положением. Оно объективно есть, но другое дело, что большинство в республике считают, что ставить на первое место титульную нацию (то есть башкир) нельзя. А именно это делалось на системной основе во времена Рахимова и парада суверенитетов. Тоска по этой политике вряд ли отвечает интересам большинства жителей республики.
Пока не понятно какими методами будет противодействие протесту: политико-административными или силовыми. Первые ограничены в своем действии, а вторые – крайне вредны. Тем не менее, предположу, что силовой крен в решении вопроса будет постепенно нарастать, что и усилит риск факторы в долгосрочной перспективе (но не краткосрочной или среднесрочной).
Тем самым совершается попытка масштабировать протест и перевести его из башкирского Зауралья в Уфу. Очевидная заявка на перевод протеста из зауральского (локального) статуса в общебашкирский.
Перспективы такой тактики ограничены, но серьёзные сложности властям будут доставлены. В Уфе преобладает русскоязычное население, значительная доля межнациональных браков и проблемы башкирской глубинки многих не интересуют. Тем более, что в Уфе примерно в равной пропорции проживают русские, татары и башкиры, а также примерно 10% представители других этносов. При этом в случае жестких задержаний число симпатизантов к протестующим увеличится, в том числе и за счет представителей небашкирской нации.
Комментарии экспертов по протестам в Башкирии сводятся к тому, что за этим конфликтом стоят «противоречия элит» и «глава республики показал слабость». При этом большинство комментирующих, например, никогда не бывали в башкирском Зауралье и плохо понимают, что это такое. А это совершенно особая локация, жители которой значительно отличаются от остальных жителей большого региона страны (4 млн чел.) и претендуют на особый статус. На развитие их территорий республиканские администрации всех глав региона за последние 30 лет выделяли много денег, но значительная их часть не доходила до простых людей, по понятным причинам.
Конечно, никакой отставки главы Башкирии Р. Хабирова в ближайшие месяцы не будет. Хотя бы потому, что на поводу у протестующих никто не пойдет. Плюс фактор президентских выборов и другие (еще более важные) задачи. При этом сам Хабиров как бывалый политик будет и дальше принимать негатив на себя. Он уже публично признал свои недоработки, что, собственно, от него и требовалось. Однако дело, скорее, не в недоработках, а в том, что зауральские башкиры хотят не «наместника из Москвы», а относительно суверенного руководителя каким для них был тяжеловес эпохи парада суверенитетов М. Рахимов.
Никто из системных игроков такие опасные темы как межнациональный протест, в нынешних условиях, конструировать не решится. Хотя финансирование протестов из-за рубежа, вполне может быть. Давно уже объявленный в розыск в России сын умершего год назад экс-президента Башкортостана М. Рахимова Урал находится в Австрии и, в нынешних условиях, дать средства на протесты для него вполне себе приемлемый ход. Хотя экстрадиция в Россию ему давно не грозит из-за позиции австрийских властей, которые закрывают глаза на очевидные многомиллиардные махинации Урала Рахимова.
Тем не менее в основе протеста не пресловутое «финансирование из-за рубежа», а многолетнее недовольство зауральских (и других) башкир своим положением. Оно объективно есть, но другое дело, что большинство в республике считают, что ставить на первое место титульную нацию (то есть башкир) нельзя. А именно это делалось на системной основе во времена Рахимова и парада суверенитетов. Тоска по этой политике вряд ли отвечает интересам большинства жителей республики.
Пока не понятно какими методами будет противодействие протесту: политико-административными или силовыми. Первые ограничены в своем действии, а вторые – крайне вредны. Тем не менее, предположу, что силовой крен в решении вопроса будет постепенно нарастать, что и усилит риск факторы в долгосрочной перспективе (но не краткосрочной или среднесрочной).
Протесты в Башкирии интересны еще и с точки зрения того, что они демонстрируют алгоритмы возможного реагирования властей на аналогичные проявления недовольства в будущем.
Про отключения мессенджеров на территории крупного региона многие уже отметили: связь нормально восстановилась только ближе к середине субботы (20 января).
Просвечиваются и другие меры: глава Башкирии Р. Хабиров на встрече с лояльным активом отметил, что участвующие в несанкционированном митинге ставят крест на своей карьере. То есть, возможны меры белорусского воздействия: там, стоит напомнить, протесты 2020-2021 гг. были окончательно подавлены тогда, когда ответственность за участие в такого рода акциях стали нести работодатели (за своих сотрудников).
С учетом того, что экономика в российской глубинке в значительной степени этатизирована (зависит от государства) эта мера может иметь свой эффект. Вопрос в интенсивности ее применения. Однако, конечно же, такие меры нежелательны с точки зрения развития реального лоялизма.
Дальнейшие задержания и преследования участников протестов не просто вероятны, а гарантированы: это будет продолжено.
Учитывая внешнеполитическую ситуацию не удивительно, что на теме протестов в Башкортостане сфокусировались многие медийные акторы. В этих условиях защитить простых граждан, выражающих социальное недовольство от манипулирования крайне сложно, практически невозможно. Например, один из «деятелей», как бы между делом, набросил в масс-медиа региона фальшивый тезис о том, что «и Куштау в скором времени забрать могут и отдать содовикам». Этот вопрос сейчас на повестке совершенно не стоит, но очевидно, что есть цель усилить башкирский ресентимент и сыграть на чувстве уязвленной национальной гордости: есть и другие примеры опасного фейкотворчества.
Если обьективно: протестные корни все равно, скорее всего, останутся. Достаточно изучить события последних лет в башкирской глубинке для того, чтобы понять: протестных акций, в том числе и с участием в них более тысячи человек, за последние 2,5-3 года было в башкирской глубинке немало. Это не протестный фон, а устойчивый глубинный башкирский протест, который можно приглушить, но нейтрализовать быстро не получится никак.
Про отключения мессенджеров на территории крупного региона многие уже отметили: связь нормально восстановилась только ближе к середине субботы (20 января).
Просвечиваются и другие меры: глава Башкирии Р. Хабиров на встрече с лояльным активом отметил, что участвующие в несанкционированном митинге ставят крест на своей карьере. То есть, возможны меры белорусского воздействия: там, стоит напомнить, протесты 2020-2021 гг. были окончательно подавлены тогда, когда ответственность за участие в такого рода акциях стали нести работодатели (за своих сотрудников).
С учетом того, что экономика в российской глубинке в значительной степени этатизирована (зависит от государства) эта мера может иметь свой эффект. Вопрос в интенсивности ее применения. Однако, конечно же, такие меры нежелательны с точки зрения развития реального лоялизма.
Дальнейшие задержания и преследования участников протестов не просто вероятны, а гарантированы: это будет продолжено.
Учитывая внешнеполитическую ситуацию не удивительно, что на теме протестов в Башкортостане сфокусировались многие медийные акторы. В этих условиях защитить простых граждан, выражающих социальное недовольство от манипулирования крайне сложно, практически невозможно. Например, один из «деятелей», как бы между делом, набросил в масс-медиа региона фальшивый тезис о том, что «и Куштау в скором времени забрать могут и отдать содовикам». Этот вопрос сейчас на повестке совершенно не стоит, но очевидно, что есть цель усилить башкирский ресентимент и сыграть на чувстве уязвленной национальной гордости: есть и другие примеры опасного фейкотворчества.
Если обьективно: протестные корни все равно, скорее всего, останутся. Достаточно изучить события последних лет в башкирской глубинке для того, чтобы понять: протестных акций, в том числе и с участием в них более тысячи человек, за последние 2,5-3 года было в башкирской глубинке немало. Это не протестный фон, а устойчивый глубинный башкирский протест, который можно приглушить, но нейтрализовать быстро не получится никак.
Противодействие протестам в Башкирии со стороны республиканских властей высвечивает еще одну значимую тенденцию: аполитичному и атомизированному социуму не нужны не только проблемы, но и никакие «бузотеры» и «правдорубы».
Власти республики готовят масштабный митинг против экстремизма и сепаратизма, на котором будет продемонстрировано: действующую в регионе власть поддерживают гораздо больше людей чем «горстку националистов». Привычный прием административной мобилизации + спонтанно поддерживающие = формулы для таких массовых мероприятий известны.
Однако и реальная социология в Башкирии и, особенно, в Уфе говорит отчетливо в пользу того, что никакой этнонациональный и прочий протест аполитичному большинству (условному «болоту») не нужен. Тем более, что этнонациональные требования самих зауральских башкир многих смущают и отпугивают. Но здесь не только (и не столько) национальный фактор, сколько различия в стиле жизни и мировоззрении между республиканским центром/мегаполисом (Уфа) и региональной периферией.
Республиканская власть делает ставку на отсечение ядра и симпатизантов протеста (наиболее яркими из которых на регулярной и методичной основе занимаются силовики). Остальным (реального большинства) пошлют сигнал: все эта зараза (хоть в кавычках, хоть без) вам не нужна. И большинство согласится.
Экс-глава Башкирии Р. Хамитов, выступавший против разработки шиханов, пытался быть своим для башкир, но никогда им не стал в виду собственного татарского происхождения. В октябре 2018 г. башкирские активисты с радостью вышли гулять по Уфе из-за отставки Хамитова: они искренне считали (и считают), что Башкортостаном должен править башкир: это в их картине мира заложено прочно. Но, после прихода «крутого башкира-терминатора» Р. Хабирова башнацактив в нем очень скоро разочаровался.
Сейчас Хабиров не собирается допускать ошибок Хамитова и, похоже, понимает, что с зауральской башкирской глубинкой он поругался навсегда. И нет смысла это все заливать зефирными «политтехнологиями». Прагматичный подход, который, впрочем, оставляет обширное поле для тлеющего конфликта.
И еще один важный момент: антиеврейские события в Дагестане осенью прошлого года показали значительный потенциал конструирования противоречий на национальной почве. Многие тогда привычно заговорили об антисемитизме, но проблема шире и называется ксенофобия. Вот и в Башкирии активно раскачивается антиармянская тема (с акцентом на происхождение жены Хабирова).
Потенциал ксенофобии, особенно на фоне социально-экономических и прочих реалий, достаточно высок в российской глубинке. Об этом же говорит и глубинное недовольство по поводу мигрантов.
Власти республики готовят масштабный митинг против экстремизма и сепаратизма, на котором будет продемонстрировано: действующую в регионе власть поддерживают гораздо больше людей чем «горстку националистов». Привычный прием административной мобилизации + спонтанно поддерживающие = формулы для таких массовых мероприятий известны.
Однако и реальная социология в Башкирии и, особенно, в Уфе говорит отчетливо в пользу того, что никакой этнонациональный и прочий протест аполитичному большинству (условному «болоту») не нужен. Тем более, что этнонациональные требования самих зауральских башкир многих смущают и отпугивают. Но здесь не только (и не столько) национальный фактор, сколько различия в стиле жизни и мировоззрении между республиканским центром/мегаполисом (Уфа) и региональной периферией.
Республиканская власть делает ставку на отсечение ядра и симпатизантов протеста (наиболее яркими из которых на регулярной и методичной основе занимаются силовики). Остальным (реального большинства) пошлют сигнал: все эта зараза (хоть в кавычках, хоть без) вам не нужна. И большинство согласится.
Экс-глава Башкирии Р. Хамитов, выступавший против разработки шиханов, пытался быть своим для башкир, но никогда им не стал в виду собственного татарского происхождения. В октябре 2018 г. башкирские активисты с радостью вышли гулять по Уфе из-за отставки Хамитова: они искренне считали (и считают), что Башкортостаном должен править башкир: это в их картине мира заложено прочно. Но, после прихода «крутого башкира-терминатора» Р. Хабирова башнацактив в нем очень скоро разочаровался.
Сейчас Хабиров не собирается допускать ошибок Хамитова и, похоже, понимает, что с зауральской башкирской глубинкой он поругался навсегда. И нет смысла это все заливать зефирными «политтехнологиями». Прагматичный подход, который, впрочем, оставляет обширное поле для тлеющего конфликта.
И еще один важный момент: антиеврейские события в Дагестане осенью прошлого года показали значительный потенциал конструирования противоречий на национальной почве. Многие тогда привычно заговорили об антисемитизме, но проблема шире и называется ксенофобия. Вот и в Башкирии активно раскачивается антиармянская тема (с акцентом на происхождение жены Хабирова).
Потенциал ксенофобии, особенно на фоне социально-экономических и прочих реалий, достаточно высок в российской глубинке. Об этом же говорит и глубинное недовольство по поводу мигрантов.
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
О рефлексии и обобщениях относительно динамики региональных протестов
При анализе башкирских протестов важны очень многие нюансы и специфика, но их достаточно громкий характер делает актуальным некоторые обобщения по поводу протестной динамики в стране.
1. Высокий уровень лоялизма и лоялизованности (часто - безальтернативной) российского социума делает крайне ограниченными перспективы протестных многотысячных выступлений граждан в стране. Социум аполитичен и атомизирован, и на этом фоне жители национальных окраин не утратили способности к консолидации: отсюда и цифры башкирского протеста выглядят очень внушительно на фоне остальной России. События в Дагестане и Башкирии только укоренили госвласть во мнении, что нужно активнее заниматься именно национальными республиками.
2. Соцзамеры разных (в том числе - и полувизантийских) социологов показывают: в Москве и столицах сейчас число поддерживающих курс развития страны выше, чем на региональной периферии. Это значимая (и не до конца осмысленная тенденция): протест столичных агломераций связывался с несистемной оппозицией, сейчас его нет, равно как и покинули страну многие нелояльные релоканты. Таким образом, страна оказывается в условиях, когда недовольство проявляют жители региональной периферии, в том числе и недовольные многочисленными проблемами и бытовыми сложностями, а столицы пребывают в молчаливом и комфортном (конформистском или искреннем – неважно) согласии с вектором. Для власти данная ситуация более комфортная, чем это было 2-4 года назад. Хотя бы потому, что локализовать протест отдельными периферийными селами и городками гораздо проще, чем нейтрализовать протест в столицах.
3. Заметно, что у региональных администраций просто не хватает ресурсов для нейтрализации протеста и недовольства неэффективными управленческими мерами. В этих условиях происходит секьютиризация внутренней политики в регионах и растут соблазны все чаще решать протестные проблемы не политическими и даже не административными, но силовыми методами. Конечно, чаще всего речь идет о комбинированных мерах, но силовая компонента в этом наборе усиливается. Эта не слишком хорошая новость для губернаторов и мэров: в этих условиях их значение будет снижаться и сводится до роли исполнителей или даже лиц, принимающих негатив на себя.
4. Новое (вос)производство недовольных/протестных граждан вероятно в силу социально-экономического положения страны. Объективная социология четко показывает: протестно-ориентированный уровень (15-20%) граждан, недовольных своим социально-экономическим положением, сохраняется. Протестные в нынешних условиях- это бедные и, откровенно, нищие слои населения, а меньше их в ближайшие годы не станет. Однако их положение в структурах российской власти чаще всего - на уровне молчаливого большинства, и о многих акциях протеста и проявлений недовольства общественное сознание элементарно знать не будет. Впрочем, так уже и происходит. Однако, на этом фоне есть риски роста, например, ксенофобии в российской глубинке.
5. Губернаторскую политику в плане работы с социальным недовольством и протестом можно обобщенно охарактеризовать как стремление замести негатив "под ковер". Это не блажь губернаторов, но и не свидетельство эффективности их работы. В силу складывающихся обстоятельств, губернаторы взяли курс на тефлоновость и снижение своей ответственности за социальный негатив, проявляющийся во вверенных им регионах. Это понятно, но дальнейшие издержки в виде снижения (и без того не слишком эффективного регионального госуправления) неминуемы.
Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
О рефлексии и обобщениях относительно динамики региональных протестов
При анализе башкирских протестов важны очень многие нюансы и специфика, но их достаточно громкий характер делает актуальным некоторые обобщения по поводу протестной динамики в стране.
1. Высокий уровень лоялизма и лоялизованности (часто - безальтернативной) российского социума делает крайне ограниченными перспективы протестных многотысячных выступлений граждан в стране. Социум аполитичен и атомизирован, и на этом фоне жители национальных окраин не утратили способности к консолидации: отсюда и цифры башкирского протеста выглядят очень внушительно на фоне остальной России. События в Дагестане и Башкирии только укоренили госвласть во мнении, что нужно активнее заниматься именно национальными республиками.
2. Соцзамеры разных (в том числе - и полувизантийских) социологов показывают: в Москве и столицах сейчас число поддерживающих курс развития страны выше, чем на региональной периферии. Это значимая (и не до конца осмысленная тенденция): протест столичных агломераций связывался с несистемной оппозицией, сейчас его нет, равно как и покинули страну многие нелояльные релоканты. Таким образом, страна оказывается в условиях, когда недовольство проявляют жители региональной периферии, в том числе и недовольные многочисленными проблемами и бытовыми сложностями, а столицы пребывают в молчаливом и комфортном (конформистском или искреннем – неважно) согласии с вектором. Для власти данная ситуация более комфортная, чем это было 2-4 года назад. Хотя бы потому, что локализовать протест отдельными периферийными селами и городками гораздо проще, чем нейтрализовать протест в столицах.
3. Заметно, что у региональных администраций просто не хватает ресурсов для нейтрализации протеста и недовольства неэффективными управленческими мерами. В этих условиях происходит секьютиризация внутренней политики в регионах и растут соблазны все чаще решать протестные проблемы не политическими и даже не административными, но силовыми методами. Конечно, чаще всего речь идет о комбинированных мерах, но силовая компонента в этом наборе усиливается. Эта не слишком хорошая новость для губернаторов и мэров: в этих условиях их значение будет снижаться и сводится до роли исполнителей или даже лиц, принимающих негатив на себя.
4. Новое (вос)производство недовольных/протестных граждан вероятно в силу социально-экономического положения страны. Объективная социология четко показывает: протестно-ориентированный уровень (15-20%) граждан, недовольных своим социально-экономическим положением, сохраняется. Протестные в нынешних условиях- это бедные и, откровенно, нищие слои населения, а меньше их в ближайшие годы не станет. Однако их положение в структурах российской власти чаще всего - на уровне молчаливого большинства, и о многих акциях протеста и проявлений недовольства общественное сознание элементарно знать не будет. Впрочем, так уже и происходит. Однако, на этом фоне есть риски роста, например, ксенофобии в российской глубинке.
5. Губернаторскую политику в плане работы с социальным недовольством и протестом можно обобщенно охарактеризовать как стремление замести негатив "под ковер". Это не блажь губернаторов, но и не свидетельство эффективности их работы. В силу складывающихся обстоятельств, губернаторы взяли курс на тефлоновость и снижение своей ответственности за социальный негатив, проявляющийся во вверенных им регионах. Это понятно, но дальнейшие издержки в виде снижения (и без того не слишком эффективного регионального госуправления) неминуемы.
Курс на минимизацию жалоб и видео обращений граждан в федеральные органы власти реализуется губернаторами не последовательно и не системно, но достаточно линейно: определенные успехи тут есть.
Некоторые политологи пишут: есть темы, по которым жалобы властям и протесты федеральное руководство считает допустимым, а некоторые – нет. Например, замерзающие жители подмосковного Климовска могут жаловаться и протестовать (ведь они замерзают), а жители зауральской Башкирии протестовать не могут (ведь они поддерживают экстремиста и вообще обмануты манипуляторами, в том числе и из западных стран).
Однако в реальности, даже если такие стандарты и есть, – они размыты и плохо работают. Многое тут зависит от способностей самих губернаторов перекрыть протест, найти поддержку у федеральных кураторов, преподнести ситуацию в нужном свете и т.д.
Фактор губернаторов в рамках российской конфигурации власти не самый значимый, но именно он, наряду с эволюцией силовых органов, будет определять дальнейшую динамику госуправления в России.
А в отношении губернаторов все довольно-таки понятно: им никакие протесты и выражения гражданского несогласия на местах не нужны. Тем более, что у губернаторов, мягко говоря, не растет количество ресурсов, с помощью которых можно изменить негативные тренды. Потенциал заливания проблем деньгами есть еще в столичных агломерациях, Краснодарском крае или нефтегазовых регионах Сибири и, пожалуй, все. В перспективе сюда можно отнести и регионы с оборонзаказом (Тульская, Ульяновская области, Удмуртия и др.), однако для проявления этого тренда нужна более долгосрочная перспектива (как минимум, 5-10 лет). Пока значительного количество граждан, желающих переехать в эти регионы не наблюдается, а вот на севера и в Москву люди по-прежнему едут.
Пресс-конференция и прямая линия главы государства в середине декабря 2023 г. показала, что жалобы на бояр (губернаторов) принимаются сейчас менее охотно. Этот настрой губернаторы моментально считали и усилили тренд на минимизацию выражения несогласия.
Замерзают ли граждане, страдают ли они экстремизмом, – способность выражения ими несогласия и протеста зависят не от неких стандартов (разрешенного или легитимного), а от элементарной способности губернаторов оперативно решить вопрос или заткнуть несогласным рты. Это не про стандарты администрирования, это про конфигурацию огромного количества факторов, умение вовремя подсуетиться. А еще все это про политическое выживание наделенных властными полномочиями акторов.
Никакие стандарты в долгосрочной перспективе работать не будут еще и потому, что износ, например, оборудования ЖКХ в регионах различный, а средств на его модернизацию в ближайшие годы больше выделяться не будет. И эти стандарты в масштабе многоукладной и многоуровневой (по социально-экономическим показателям) стране поддерживать будет все сложнее.
Плюс, любой экономический кризис в постсоветской истории страны приводил к усилению не только разрыва в уровне жизни (между богатыми и бедными), но и к разрывам в социально-экономических показателях развития регионов. Сейчас в стране не кризис, однако разрыв между регионами будет усиливаться значительными темпами.
Некоторые политологи пишут: есть темы, по которым жалобы властям и протесты федеральное руководство считает допустимым, а некоторые – нет. Например, замерзающие жители подмосковного Климовска могут жаловаться и протестовать (ведь они замерзают), а жители зауральской Башкирии протестовать не могут (ведь они поддерживают экстремиста и вообще обмануты манипуляторами, в том числе и из западных стран).
Однако в реальности, даже если такие стандарты и есть, – они размыты и плохо работают. Многое тут зависит от способностей самих губернаторов перекрыть протест, найти поддержку у федеральных кураторов, преподнести ситуацию в нужном свете и т.д.
Фактор губернаторов в рамках российской конфигурации власти не самый значимый, но именно он, наряду с эволюцией силовых органов, будет определять дальнейшую динамику госуправления в России.
А в отношении губернаторов все довольно-таки понятно: им никакие протесты и выражения гражданского несогласия на местах не нужны. Тем более, что у губернаторов, мягко говоря, не растет количество ресурсов, с помощью которых можно изменить негативные тренды. Потенциал заливания проблем деньгами есть еще в столичных агломерациях, Краснодарском крае или нефтегазовых регионах Сибири и, пожалуй, все. В перспективе сюда можно отнести и регионы с оборонзаказом (Тульская, Ульяновская области, Удмуртия и др.), однако для проявления этого тренда нужна более долгосрочная перспектива (как минимум, 5-10 лет). Пока значительного количество граждан, желающих переехать в эти регионы не наблюдается, а вот на севера и в Москву люди по-прежнему едут.
Пресс-конференция и прямая линия главы государства в середине декабря 2023 г. показала, что жалобы на бояр (губернаторов) принимаются сейчас менее охотно. Этот настрой губернаторы моментально считали и усилили тренд на минимизацию выражения несогласия.
Замерзают ли граждане, страдают ли они экстремизмом, – способность выражения ими несогласия и протеста зависят не от неких стандартов (разрешенного или легитимного), а от элементарной способности губернаторов оперативно решить вопрос или заткнуть несогласным рты. Это не про стандарты администрирования, это про конфигурацию огромного количества факторов, умение вовремя подсуетиться. А еще все это про политическое выживание наделенных властными полномочиями акторов.
Никакие стандарты в долгосрочной перспективе работать не будут еще и потому, что износ, например, оборудования ЖКХ в регионах различный, а средств на его модернизацию в ближайшие годы больше выделяться не будет. И эти стандарты в масштабе многоукладной и многоуровневой (по социально-экономическим показателям) стране поддерживать будет все сложнее.
Плюс, любой экономический кризис в постсоветской истории страны приводил к усилению не только разрыва в уровне жизни (между богатыми и бедными), но и к разрывам в социально-экономических показателях развития регионов. Сейчас в стране не кризис, однако разрыв между регионами будет усиливаться значительными темпами.
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
О региональной асимметрии и особенностях регионального развития России
В постсоветской России любой социально-экономический кризис усиливает разрыв между богатыми и бедными, а также разрыв в уровне развития между Центром и регионами. Сейчас, как заявляется, кризиса в стране нет: данные методологически откорректированного Росстата это подтверждают. Однако, трудно спорить с тем, что государство и общество проходят крайне сложный стресс-тест, и он, безусловно, оказывает влияние на динамику развития разных регионов.
1. Главный эффект, который стоит отметить за последние два года: инерция предыдущих процессов оказалась достаточно сильной. Население по-прежнему стягивается в мегаполисы и столицы, а реальность депрессивных регионов и, особенно, региональной периферии сохраняется.
2. Увеличившийся объём гособоронзаказа дает новые возможности регионам в плане развития (Тульская, Ульяновская, Свердловская, Московская области, Удмуртия, Татарстан, Башкирия и ряд других). Можно ли говорить, что сейчас это стало драйвером для развития регионов? В какой-то степени - да, хотя пока речь не идет о том, что в Тулу люди будут стягиваться «на заработки», как это происходит, например, в Сургуте на протяжении последних 30-40 лет.
3. Деньги пришли на региональную периферию, откуда больше всего участников СВО. Заметно, что часть из них рассматривают эти выплаты как возможность повысить свой статус, переехать в областной центр и т.д. Темпы строительства во многих областных центрах страны и просто в крупных городах (типа Нижнего Тагила) – достаточно высокие.
4. Значимость регионов Дальнего Востока объективно возрастает, но это небыстрый процесс. Если такая политика («поворот на Восток») сохранится еще 10-15 лет – можно будет говорить о какой-то динамике. На сей счет есть большие сомнения. Пока же ситуация прежняя: отток населения продолжается, но заметно, что государство намерено больше вкладывать в инфраструктуру, которая обеспечивает экспорт ресурсов на Восток. Такая инфраструктура, впрочем, не требует концентрации на Дальнем Востоке большого числа людей.
5. В отношении арктических регионов пока аналогичная динамика. Руководство этих регионов больше конкурирует между собой за федеральное внимание, нежели работает на благо выстраивания общей инфраструктуры в Арктике, в том числе и в аспекте Северного морского пути. Губернаторы повторяют как мантру «На севере жить», однако, отток продолжается. Впрочем, аналогичные проблемы есть у всех (без исключения) арктических государств.
6. Социология показывает, что Центр и столицы стали более лояльны властям, чем это было 5-10 лет назад. Столицы – это не источник вольнодумства и «либеральности», а, скорее, главные бенефициары сверхцентрализации. В позднем Советском Союзе и Москва не избежала карточной системы на продукты питания, но введено это было со значительной задержкой на фоне всех остальных городов. Вот и сейчас, в условиях сверхцентрализованной экономики, предпосылок для того, чтобы Москва перестала быть «страной в стране» со своим уровнем жизни, – нет.
Вывод: Структурных изменений в динамике развития регионов и их отношений с Центром пока нет, гособоронзаказ способен улучшить показатели некоторых регионов, но кардинально ситуацию не меняет. Напрашивается вопрос о сохранении в сельской местности, а также в малых и средних городах страны населения (в том числе и молодого). В текущих реалиях это входит в противоречия с планами не только застройщиков, но и большинства самих жителей периферийной России, многие из которых мечтают ее покинуть. Тем не менее, в ближайшие годы руководство страны будет думать, как бы сохранить население на периферии, а не стянуть его в 30-40 агломераций. Тем более, что на региональной периферии лояльность и вера в государство выше, а в средне- и долгосрочной перспективе и это будет иметь очень важное значение.
Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
О региональной асимметрии и особенностях регионального развития России
В постсоветской России любой социально-экономический кризис усиливает разрыв между богатыми и бедными, а также разрыв в уровне развития между Центром и регионами. Сейчас, как заявляется, кризиса в стране нет: данные методологически откорректированного Росстата это подтверждают. Однако, трудно спорить с тем, что государство и общество проходят крайне сложный стресс-тест, и он, безусловно, оказывает влияние на динамику развития разных регионов.
1. Главный эффект, который стоит отметить за последние два года: инерция предыдущих процессов оказалась достаточно сильной. Население по-прежнему стягивается в мегаполисы и столицы, а реальность депрессивных регионов и, особенно, региональной периферии сохраняется.
2. Увеличившийся объём гособоронзаказа дает новые возможности регионам в плане развития (Тульская, Ульяновская, Свердловская, Московская области, Удмуртия, Татарстан, Башкирия и ряд других). Можно ли говорить, что сейчас это стало драйвером для развития регионов? В какой-то степени - да, хотя пока речь не идет о том, что в Тулу люди будут стягиваться «на заработки», как это происходит, например, в Сургуте на протяжении последних 30-40 лет.
3. Деньги пришли на региональную периферию, откуда больше всего участников СВО. Заметно, что часть из них рассматривают эти выплаты как возможность повысить свой статус, переехать в областной центр и т.д. Темпы строительства во многих областных центрах страны и просто в крупных городах (типа Нижнего Тагила) – достаточно высокие.
4. Значимость регионов Дальнего Востока объективно возрастает, но это небыстрый процесс. Если такая политика («поворот на Восток») сохранится еще 10-15 лет – можно будет говорить о какой-то динамике. На сей счет есть большие сомнения. Пока же ситуация прежняя: отток населения продолжается, но заметно, что государство намерено больше вкладывать в инфраструктуру, которая обеспечивает экспорт ресурсов на Восток. Такая инфраструктура, впрочем, не требует концентрации на Дальнем Востоке большого числа людей.
5. В отношении арктических регионов пока аналогичная динамика. Руководство этих регионов больше конкурирует между собой за федеральное внимание, нежели работает на благо выстраивания общей инфраструктуры в Арктике, в том числе и в аспекте Северного морского пути. Губернаторы повторяют как мантру «На севере жить», однако, отток продолжается. Впрочем, аналогичные проблемы есть у всех (без исключения) арктических государств.
6. Социология показывает, что Центр и столицы стали более лояльны властям, чем это было 5-10 лет назад. Столицы – это не источник вольнодумства и «либеральности», а, скорее, главные бенефициары сверхцентрализации. В позднем Советском Союзе и Москва не избежала карточной системы на продукты питания, но введено это было со значительной задержкой на фоне всех остальных городов. Вот и сейчас, в условиях сверхцентрализованной экономики, предпосылок для того, чтобы Москва перестала быть «страной в стране» со своим уровнем жизни, – нет.
Вывод: Структурных изменений в динамике развития регионов и их отношений с Центром пока нет, гособоронзаказ способен улучшить показатели некоторых регионов, но кардинально ситуацию не меняет. Напрашивается вопрос о сохранении в сельской местности, а также в малых и средних городах страны населения (в том числе и молодого). В текущих реалиях это входит в противоречия с планами не только застройщиков, но и большинства самих жителей периферийной России, многие из которых мечтают ее покинуть. Тем не менее, в ближайшие годы руководство страны будет думать, как бы сохранить население на периферии, а не стянуть его в 30-40 агломераций. Тем более, что на региональной периферии лояльность и вера в государство выше, а в средне- и долгосрочной перспективе и это будет иметь очень важное значение.
Уважаемые коллеги! Значительная часть развернувшейся дискуссии по поводу отношения Центра и Регионов сводится к вопросам СВО. Однако не они были в центре моего внимания в посте для Кремлевского безБашенника.
Некоторые уточнения: я не говорил, что глубинка вымирает и все сведется к стягиванию населения в 30-40 агломераций. Этот тезис имеет под собой основания (в виде инерционного и почти очевидного прогноза). Но, одна из возможных зон коррекции государственной политики в том, что власти согласятся с необходимостью повысить значение региональной периферии. Малые, средние и большие города плюс сельская местность важнее им стратегически чем уплотненное по китайским образцам население агломераций. Власти говорят о программах развития малых и средних городов страны, но все это на уровне надо построить несколько миллионников в Сибири. И, тем не менее, полагаю, что в перспективе следующих 3-5 лет подход может измениться. Прежде всего из-за того, что на демографические бонусы властей лучше всего реагируют небогатые жители глубинки. А еще потому, что там население более лояльное и послушное.
Еще одно уточнение. Я не говорю, что в Тулу (или Ижевск) пойдет приток трудовой силы в ближайшие годы на уровне нефтегазовых регионов Западной Сибири. Я лишь сказал о том, что, если так случится – тогда (и только тогда) можно будет говорить о том, что оборонзаказ корректирует конфигурацию экономических потенциалов регионов. Пока же этого нет.
И третье: пока конфигурация власти в стране будет сверхцентрализованной – значительной динамики в развитии регионов ждать не стоит. В перспективе следующих 3-4 лет возможен рост полномочий губернаторов и (если это случится) тогда возможно будет говорить о динамике. Пока же почти все губернаторы остаются послушными исполнителями воли Центра: этот политико-управленческий фактор бетонирует конструкцию и сдерживает динамизм регионального развития.
https://t.iss.one/kremlebezBashennik/36651
Некоторые уточнения: я не говорил, что глубинка вымирает и все сведется к стягиванию населения в 30-40 агломераций. Этот тезис имеет под собой основания (в виде инерционного и почти очевидного прогноза). Но, одна из возможных зон коррекции государственной политики в том, что власти согласятся с необходимостью повысить значение региональной периферии. Малые, средние и большие города плюс сельская местность важнее им стратегически чем уплотненное по китайским образцам население агломераций. Власти говорят о программах развития малых и средних городов страны, но все это на уровне надо построить несколько миллионников в Сибири. И, тем не менее, полагаю, что в перспективе следующих 3-5 лет подход может измениться. Прежде всего из-за того, что на демографические бонусы властей лучше всего реагируют небогатые жители глубинки. А еще потому, что там население более лояльное и послушное.
Еще одно уточнение. Я не говорю, что в Тулу (или Ижевск) пойдет приток трудовой силы в ближайшие годы на уровне нефтегазовых регионов Западной Сибири. Я лишь сказал о том, что, если так случится – тогда (и только тогда) можно будет говорить о том, что оборонзаказ корректирует конфигурацию экономических потенциалов регионов. Пока же этого нет.
И третье: пока конфигурация власти в стране будет сверхцентрализованной – значительной динамики в развитии регионов ждать не стоит. В перспективе следующих 3-4 лет возможен рост полномочий губернаторов и (если это случится) тогда возможно будет говорить о динамике. Пока же почти все губернаторы остаются послушными исполнителями воли Центра: этот политико-управленческий фактор бетонирует конструкцию и сдерживает динамизм регионального развития.
https://t.iss.one/kremlebezBashennik/36651
Telegram
Кремлёвский безБашенник
Ув. Дмитрий Михайличенко говорит о том, о чем ув. Павел Пряников твердит давно: в конечном итоге, останутся агломерации, остальная глубинка вымирает и вымрет окончательно, если ничего кардинально не изменится. А что может измениться и, главное, как? Как при…
В столице Кыргызстана Бишкеке авария на единственной ТЭЦ: нет воды и электричества в городе, в котором живет ок. 1 млн чел. В том числе и, как минимум, 10 тыс. российских релокантов. И это в разгар зимы, которая в Бишкеке помягче чем в Москве, но тоже достаточно холодная. На этой неделе в Бишкеке было и минус 7 °C, хотя сейчас теплее.
Глава МЧС Кыргызстана Б. Ажикеев сообщил, что причиной «нескольких хлопков» могла стать диверсия. И он, скорее всего, абсолютно прав: диверсию совершают ведь не только террористы и кыргызофобствующие экстремисты, но и «родные» чиновники, погрязшие в клановости и коррупции. Их деятельность разрушает не только государственность, но и нормальный ход повседневной жизни и даже безопасность жизнедеятельности. В Кыргызстане в последние десятилетия это заметно, что называется, невооруженным взглядом.
Впрочем, с этими экстремистами (хоть в кавычках, хоть без) и так нынешняя власть в республике разбирается активно: многие видные бизнесмены уже прошли путь задержаний и выплат государству значительных сумм. Такой инструмент пополнения бюджета и приведения к лояльности работает и даже встречает общественную поддержку.
Кыргызстанское общество вольнолюбивое и склонное к различным «майданам», но последние годы действующее руководство страны во главе С. Жапаровым взяло курс на единоначалие и порядок. Как у других центральноазиатских соседей. Произошедшее в Бишкеке ЧП вряд ли станет значимым политическим детонатором, но является серьезным стресс-тестом для действующей власти. Многое будет зависеть от способности оперативно исправить ситуацию.
Потребность найти «козла отпущения» неминуемо будет удовлетворена.
Глава МЧС Кыргызстана Б. Ажикеев сообщил, что причиной «нескольких хлопков» могла стать диверсия. И он, скорее всего, абсолютно прав: диверсию совершают ведь не только террористы и кыргызофобствующие экстремисты, но и «родные» чиновники, погрязшие в клановости и коррупции. Их деятельность разрушает не только государственность, но и нормальный ход повседневной жизни и даже безопасность жизнедеятельности. В Кыргызстане в последние десятилетия это заметно, что называется, невооруженным взглядом.
Впрочем, с этими экстремистами (хоть в кавычках, хоть без) и так нынешняя власть в республике разбирается активно: многие видные бизнесмены уже прошли путь задержаний и выплат государству значительных сумм. Такой инструмент пополнения бюджета и приведения к лояльности работает и даже встречает общественную поддержку.
Кыргызстанское общество вольнолюбивое и склонное к различным «майданам», но последние годы действующее руководство страны во главе С. Жапаровым взяло курс на единоначалие и порядок. Как у других центральноазиатских соседей. Произошедшее в Бишкеке ЧП вряд ли станет значимым политическим детонатором, но является серьезным стресс-тестом для действующей власти. Многое будет зависеть от способности оперативно исправить ситуацию.
Потребность найти «козла отпущения» неминуемо будет удовлетворена.
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
О пяти эффектах Бориса Надеждина в контексте политического процесса
Сразу же оговорюсь: считаю целесообразным рассматривать феномен Б.Надеждина не в контексте его гипотетического участия в президентской кампании, а в контексте его роли в политическом процессе. Уже сейчас можно констатировать, что эта роль может быть краткосрочной, но достаточно заметной. Итак, ЦИК РФ выявил в подписях за Бориса Надеждина 15,348% брака, и рабочая группа рекомендовала не регистрировать его в качестве кандидата в президенты. Все это походит на сигнал: «мы готовы его снять, но ждем отмашки». Но нужно сосредоточиться не на домыслах, а на уже произведенных эффектах.
1. Первый эффект – элитный. Он главный с точки зрения конфигурации власти в стране и баланса властных потенций. Есть определенные элитные силы, которые вытаскивают на первый план фигуру, аналогичную Б.Надеждину. И это не только диссиденты и несистемщики, но и системные акторы. Точка зрения о том, что с помощью Е.Пригожина некоторые силы хотели, мягко говоря, существенно поменять конфигурацию власти в стране, мне представляется правильной. Сейчас видим не аналогичный, но типологически схожий эффект, хотя и с поправкой на процедуры (президентские выборы) и, соответственно, дозирование усилий.
2. Второй эффект – социологический. Б.Надеждин – кандидат для тех 15-20%, которые выступают за сворачивание СВО. Речь о тех самых десятках миллионов граждан, которых депутат Гурулев призвал «изолировать или хотя бы как-то уничтожить». Кураторы внутренней политики прекрасно понимают, что усиливать антагонизм в обществе сейчас не стоит. И, собственно, поэтому сейчас (по крайней мере, до окончания президентских выборов) мы увидим уменьшение трэш-высказываний и дискурсивного производства ненависти со стороны говорящих голов. Хотя коктейли ненависти для сегментарных слоев будут производиться, что называется, по расписанию. На сей счет беспокоиться не стоит.
3. Третий эффект – внешнеполитический. Он амбивалентен: с одной стороны, хорошо бы показать Западу, что в России есть легальные основания для выражения антивоенной позиции. С другой, есть высокая вероятность того, что за Надеждина будут топить несистемная оппозиция и диссиденты, а это для них – окно возможностей влиять на ситуацию в полузакрытой России. Это говорит в пользу того, что политика секьюритизации и минимизации рисков победит.
4. Четвертый – легитимность выборов. Сам факт участия Б.Надеждина в выборах президента в качестве кандидата в кандидаты – уже некоторый фактор легитимности, однако его недопуск, конечно, снизит легитимность, но вряд ли критично. Общественное мнение подготовлено, а «гурулевские» 20% могут быть обозначены как недовольное меньшинство. Тем не менее, проблема есть. В этом плане растет запрос кураторов внутренней политики на паллиативные решения: например, допуск со стороны ЦИК РФ Б.Надеждина к выборам, но снятие его самого по собственной воле по каким-то причинам. Однако, думаю и на это не пойдут. У кураторов есть заготовленное (и не одно) паллиативное решение в виде перетекания голосов недопущенного к выборам Б.Надеждина в пользу кандидата от «Новых людей» В.Даванкова. Однако этот вариант точно очень мало кого удовлетворит.
5. Пятый эффект – оживляющий. Как и в 2018 г. П.Грудинин (КПРФ) оживил интерес к выборам, так и Надеждин, с поправкой на реальность 2024 г., поспособствовал этому. Российский социум находится в аполитичном состоянии, но в спящем режиме и, при определенных раскладах, может быть пробудится. Плюс есть запрос у наиболее образованной части социума на конкуренцию и динамику. Все это, отчасти (ключевое слово), Б.Надеждин удовлетворил. Ролевой политик сделал свое дело и он может уходить, ну а вопросы и сложности остаются.
Вывод: вопрос допуска или недопуска Б. Надеждина до выборов, на самом деле, очень и очень важен, однако каких-то выводов, отличающихся от мнения большинства экспертов, у меня нет. ЦИК не зря сигнализирует.
Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
О пяти эффектах Бориса Надеждина в контексте политического процесса
Сразу же оговорюсь: считаю целесообразным рассматривать феномен Б.Надеждина не в контексте его гипотетического участия в президентской кампании, а в контексте его роли в политическом процессе. Уже сейчас можно констатировать, что эта роль может быть краткосрочной, но достаточно заметной. Итак, ЦИК РФ выявил в подписях за Бориса Надеждина 15,348% брака, и рабочая группа рекомендовала не регистрировать его в качестве кандидата в президенты. Все это походит на сигнал: «мы готовы его снять, но ждем отмашки». Но нужно сосредоточиться не на домыслах, а на уже произведенных эффектах.
1. Первый эффект – элитный. Он главный с точки зрения конфигурации власти в стране и баланса властных потенций. Есть определенные элитные силы, которые вытаскивают на первый план фигуру, аналогичную Б.Надеждину. И это не только диссиденты и несистемщики, но и системные акторы. Точка зрения о том, что с помощью Е.Пригожина некоторые силы хотели, мягко говоря, существенно поменять конфигурацию власти в стране, мне представляется правильной. Сейчас видим не аналогичный, но типологически схожий эффект, хотя и с поправкой на процедуры (президентские выборы) и, соответственно, дозирование усилий.
2. Второй эффект – социологический. Б.Надеждин – кандидат для тех 15-20%, которые выступают за сворачивание СВО. Речь о тех самых десятках миллионов граждан, которых депутат Гурулев призвал «изолировать или хотя бы как-то уничтожить». Кураторы внутренней политики прекрасно понимают, что усиливать антагонизм в обществе сейчас не стоит. И, собственно, поэтому сейчас (по крайней мере, до окончания президентских выборов) мы увидим уменьшение трэш-высказываний и дискурсивного производства ненависти со стороны говорящих голов. Хотя коктейли ненависти для сегментарных слоев будут производиться, что называется, по расписанию. На сей счет беспокоиться не стоит.
3. Третий эффект – внешнеполитический. Он амбивалентен: с одной стороны, хорошо бы показать Западу, что в России есть легальные основания для выражения антивоенной позиции. С другой, есть высокая вероятность того, что за Надеждина будут топить несистемная оппозиция и диссиденты, а это для них – окно возможностей влиять на ситуацию в полузакрытой России. Это говорит в пользу того, что политика секьюритизации и минимизации рисков победит.
4. Четвертый – легитимность выборов. Сам факт участия Б.Надеждина в выборах президента в качестве кандидата в кандидаты – уже некоторый фактор легитимности, однако его недопуск, конечно, снизит легитимность, но вряд ли критично. Общественное мнение подготовлено, а «гурулевские» 20% могут быть обозначены как недовольное меньшинство. Тем не менее, проблема есть. В этом плане растет запрос кураторов внутренней политики на паллиативные решения: например, допуск со стороны ЦИК РФ Б.Надеждина к выборам, но снятие его самого по собственной воле по каким-то причинам. Однако, думаю и на это не пойдут. У кураторов есть заготовленное (и не одно) паллиативное решение в виде перетекания голосов недопущенного к выборам Б.Надеждина в пользу кандидата от «Новых людей» В.Даванкова. Однако этот вариант точно очень мало кого удовлетворит.
5. Пятый эффект – оживляющий. Как и в 2018 г. П.Грудинин (КПРФ) оживил интерес к выборам, так и Надеждин, с поправкой на реальность 2024 г., поспособствовал этому. Российский социум находится в аполитичном состоянии, но в спящем режиме и, при определенных раскладах, может быть пробудится. Плюс есть запрос у наиболее образованной части социума на конкуренцию и динамику. Все это, отчасти (ключевое слово), Б.Надеждин удовлетворил. Ролевой политик сделал свое дело и он может уходить, ну а вопросы и сложности остаются.
Вывод: вопрос допуска или недопуска Б. Надеждина до выборов, на самом деле, очень и очень важен, однако каких-то выводов, отличающихся от мнения большинства экспертов, у меня нет. ЦИК не зря сигнализирует.
Обзорный пост.
Эхо январских коммунальных аварий постепенно уходит и на этом фоне заметен негласный мораторий на принятие непопулярных решений в преддверии президентских выборов. Информационное поле стабилизировано.
Заметно и как уменьшается количество трэш-высказываний различных депутатов и прочих ЛОМов. В том числе и отсутствие предложений «как-то уничтожить» 20% россиян, не согласных с курсом действующей власти (о чем говорил депутат Гурулев). Отказ кошмарить граждан и социально-психологическое спокойствие – значимый ресурс, остающийся в арсенале руководства страны.
Сейчас в повестке Такер Карлсон и меры стабилизационного характера.
Главный смысл ожидаемого в скором времени Послания главы государства – все-таки внешнеполитический. Во многом 2024 г. будет определяющим с точки зрения дальнейшей конфронтации России и Запада и хода СВО. И сигналы Западу тут более чем актуальны. Помимо этого, нужно элитам показать стабильность курса («все будет как прежде»).
Готовящееся послание главы государства ожидается содержательным в плане стимуляционных мер, которые будут направлены на усиление лояльности, прежде всего, граждан с небольшими и средними доходами. Социология последних лет четко показывает, что наиболее протестные и недовольные сейчас – это жители региональной периферии и, прежде всего, бедные. Протесты образованных с доходами выше среднего жителей столиц и мегаполисов уходят в историю (на этом этапе): в нынешней конфигурации возможности таких протестов сильно ограничены в силу многих и очевидных причин.
А вот локальные проблемы, а также межнациональные и экономические могут служить значимым детонатором протеста. В этом плане имеет смысл детальнее посмотреть на природу таких конфликтов в Центральной Азии последних лет (каракалпаки, конфликты с этническими узбеками на юге Кыргызстана, недовольство в Казахстане ростом цен на бензин, которое привело к событиям января 2022 г. и др.).
Российская глубинка уже подошла к такому состоянию, что такие вопросы как коррупция или произвол чиновников ее слишком не трогают. А негатив (причем неконтролируемый) и протесты возможны из-за этнических и религиозных факторов, а также из-за дороговизны продуктов питания и товаров первой необходимости. То есть, на уровне базовых потребностей пирамиды А. Маслоу.
При этом стадия накопления противоречий продолжается и, так или иначе, регулировать этот массив можно либо за счет повышения экономической эффективности, либо за счет силовой. И те, и те ресурсы используются активно, но крен в сторону одного из них очевиден. Вряд ли что-либо изменится в ближайшие годы в этой диспозиции.
Эхо январских коммунальных аварий постепенно уходит и на этом фоне заметен негласный мораторий на принятие непопулярных решений в преддверии президентских выборов. Информационное поле стабилизировано.
Заметно и как уменьшается количество трэш-высказываний различных депутатов и прочих ЛОМов. В том числе и отсутствие предложений «как-то уничтожить» 20% россиян, не согласных с курсом действующей власти (о чем говорил депутат Гурулев). Отказ кошмарить граждан и социально-психологическое спокойствие – значимый ресурс, остающийся в арсенале руководства страны.
Сейчас в повестке Такер Карлсон и меры стабилизационного характера.
Главный смысл ожидаемого в скором времени Послания главы государства – все-таки внешнеполитический. Во многом 2024 г. будет определяющим с точки зрения дальнейшей конфронтации России и Запада и хода СВО. И сигналы Западу тут более чем актуальны. Помимо этого, нужно элитам показать стабильность курса («все будет как прежде»).
Готовящееся послание главы государства ожидается содержательным в плане стимуляционных мер, которые будут направлены на усиление лояльности, прежде всего, граждан с небольшими и средними доходами. Социология последних лет четко показывает, что наиболее протестные и недовольные сейчас – это жители региональной периферии и, прежде всего, бедные. Протесты образованных с доходами выше среднего жителей столиц и мегаполисов уходят в историю (на этом этапе): в нынешней конфигурации возможности таких протестов сильно ограничены в силу многих и очевидных причин.
А вот локальные проблемы, а также межнациональные и экономические могут служить значимым детонатором протеста. В этом плане имеет смысл детальнее посмотреть на природу таких конфликтов в Центральной Азии последних лет (каракалпаки, конфликты с этническими узбеками на юге Кыргызстана, недовольство в Казахстане ростом цен на бензин, которое привело к событиям января 2022 г. и др.).
Российская глубинка уже подошла к такому состоянию, что такие вопросы как коррупция или произвол чиновников ее слишком не трогают. А негатив (причем неконтролируемый) и протесты возможны из-за этнических и религиозных факторов, а также из-за дороговизны продуктов питания и товаров первой необходимости. То есть, на уровне базовых потребностей пирамиды А. Маслоу.
При этом стадия накопления противоречий продолжается и, так или иначе, регулировать этот массив можно либо за счет повышения экономической эффективности, либо за счет силовой. И те, и те ресурсы используются активно, но крен в сторону одного из них очевиден. Вряд ли что-либо изменится в ближайшие годы в этой диспозиции.
Борис Надеждин проявляет системность, причем полностью. Он храбро выслушивает отказ ЦИК РФ зарегистрировать его в качестве кандидата в президенты и решительно собирается обжаловать это решение. Подлинный Дон Кихот системы, который, впрочем, для большинства нормальных людей выступает, скорее, как позитивный персонаж. Как, собственно, и Дон Кихот. Но сумасшедшим (в отличие от героя Мигеля де Сервантеса) Надеждина никто не считает, и это очень хорошо.
Сам же кейс зацикливается и постепенно будет сворачиваться, но эффекты остаются. В целом же, Надеждин сыграл свою роль хорошо. Был показан потенциал консолидации граждан России с аналогичной позицией. А он значительный. Не зря Гурулев говорил о «20% граждан, которых нужно «как-то уничтожить».
Ведь Надеждина никто не знал еще 4-5 месяцев назад, а сейчас неовизантийские социологи Russian Field дают ему рейтинг 10,4%. Надеждин совершенно не врет, когда говорит о миллионах граждан, которые были готовы за него были голосовать.
И ситуация (уже послезавтра она станет историей) с Надеждиным дала хорошую пищу для размышления о состоянии российского социума и соответствующих настроений. Ее будут тщательно анализировать аналитики, работающие на власть.
Если же говорить на уровне элитных обобщений: политадминистраторы и методологи показали, что полной секьюризации/silovikiзации политики в стране быть не должно. Собственно, для этого им и нужен был Надеждин, а не для легитимности выборов.
Сам же кейс зацикливается и постепенно будет сворачиваться, но эффекты остаются. В целом же, Надеждин сыграл свою роль хорошо. Был показан потенциал консолидации граждан России с аналогичной позицией. А он значительный. Не зря Гурулев говорил о «20% граждан, которых нужно «как-то уничтожить».
Ведь Надеждина никто не знал еще 4-5 месяцев назад, а сейчас неовизантийские социологи Russian Field дают ему рейтинг 10,4%. Надеждин совершенно не врет, когда говорит о миллионах граждан, которые были готовы за него были голосовать.
И ситуация (уже послезавтра она станет историей) с Надеждиным дала хорошую пищу для размышления о состоянии российского социума и соответствующих настроений. Ее будут тщательно анализировать аналитики, работающие на власть.
Если же говорить на уровне элитных обобщений: политадминистраторы и методологи показали, что полной секьюризации/silovikiзации политики в стране быть не должно. Собственно, для этого им и нужен был Надеждин, а не для легитимности выборов.
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
О перспективах формирования российской версии антизападничества
Условия для формирования враждебного антизападничества в российском обществе создаются уже давно, но может ли оно стать доминирующим в массовом сознании социума - это будет зависеть от позиции элит.
Философ С.Жижек говорит о т.н. окцидентализме в аспекте идеологического видения Запада, который искажает западную реальность очень значительно. Эти искажения в виде господствующих в той или иной незападной стране нарративов и массовых представлений, несомненно, важны. С аналогичным искажением Востока со стороны Запада человечество столкнулось в Новое время и эпоху колонизаций. Сейчас же, в контексте российских реалий, стоит вести речь о потенциале коррекции образа Запада в массовом сознании.
Многочисленные соцопросы четко показывают: уровень антизападных настроений в российском обществе очень высок. Более того, он самый высокий за весь постсоветский период: с учетом внешнеполитической конфронтации это ожидаемо. В то же время, согласно данным Russian Field (январь 2024 г.), 43% опрошенных положительно отвечают на вопрос о том, что сближение с Западом лучше всего выражает их мечту о будущем России. Те же количественные опросы показывают, что отношение, например, к Китаю в российском обществе очень хорошее, однако это не трансформируется на бытовой уровень.
И тут можно сослаться на опыт республик Центральной Азии, в которых сильна синафобия, где нередко бывают конфликты с китайскими рабочими, а местные элиты давно уже являются проводниками интересов китайской «мягкой силы». У нас тоже недавно активно обсуждали участие мэрии Москвы в праздновании китайского Нового года. Собственно, так и действуют китайцы в регионах, где хотят расширить свое влияние. Но, например, китайские сериалы в российском обществе «не заходят», как, кстати, и в казахстанском.
Потенциал влияния антизападных установок для жителей российской глубинки – очень высок: большинство из них не были ни в каких Европах и не собираются. Для образованных жителей мегаполисов и столиц с доходом выше среднего антизападные настроения «заходят» хуже, но свой эффект доминирующие нарративы оказывают.
Понятно, что внешняя политика и торгово-экономическая деятельность России, с учетом экстенсивно-экспортного характера экономики, предполагают долгосрочные ориентиры не только на Восток, но и на Запад. Однако пока (в пределах ближайших, как минимум, лет) это крайне проблематично. И это значит, что правящий класс будет не только избавляться от западного влияния, но и станет активным проводником антизападничества. Сейчас это один из элементов усиления позиции правящего класса внутри страны. Причем, прежде всего, нужно говорить о силовиках и их политических лобби.
В угоду политической ситуации подавляющее большинство граждан России примут (хотя бы формально) антизападничество. Однако в средне- и долгосрочной перспективе (5-10 лет) тезисы о более сбалансированных отношениях с Западом, в том числе и в плане культуры, экономики и заимствования эффективных социальных практик останутся. Но решающую роль в этом процессе будет играть, скорее всего, трансформирующийся и дрейфующий в сторону силовой составляющей правящий класс.
Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
О перспективах формирования российской версии антизападничества
Условия для формирования враждебного антизападничества в российском обществе создаются уже давно, но может ли оно стать доминирующим в массовом сознании социума - это будет зависеть от позиции элит.
Философ С.Жижек говорит о т.н. окцидентализме в аспекте идеологического видения Запада, который искажает западную реальность очень значительно. Эти искажения в виде господствующих в той или иной незападной стране нарративов и массовых представлений, несомненно, важны. С аналогичным искажением Востока со стороны Запада человечество столкнулось в Новое время и эпоху колонизаций. Сейчас же, в контексте российских реалий, стоит вести речь о потенциале коррекции образа Запада в массовом сознании.
Многочисленные соцопросы четко показывают: уровень антизападных настроений в российском обществе очень высок. Более того, он самый высокий за весь постсоветский период: с учетом внешнеполитической конфронтации это ожидаемо. В то же время, согласно данным Russian Field (январь 2024 г.), 43% опрошенных положительно отвечают на вопрос о том, что сближение с Западом лучше всего выражает их мечту о будущем России. Те же количественные опросы показывают, что отношение, например, к Китаю в российском обществе очень хорошее, однако это не трансформируется на бытовой уровень.
И тут можно сослаться на опыт республик Центральной Азии, в которых сильна синафобия, где нередко бывают конфликты с китайскими рабочими, а местные элиты давно уже являются проводниками интересов китайской «мягкой силы». У нас тоже недавно активно обсуждали участие мэрии Москвы в праздновании китайского Нового года. Собственно, так и действуют китайцы в регионах, где хотят расширить свое влияние. Но, например, китайские сериалы в российском обществе «не заходят», как, кстати, и в казахстанском.
Потенциал влияния антизападных установок для жителей российской глубинки – очень высок: большинство из них не были ни в каких Европах и не собираются. Для образованных жителей мегаполисов и столиц с доходом выше среднего антизападные настроения «заходят» хуже, но свой эффект доминирующие нарративы оказывают.
Понятно, что внешняя политика и торгово-экономическая деятельность России, с учетом экстенсивно-экспортного характера экономики, предполагают долгосрочные ориентиры не только на Восток, но и на Запад. Однако пока (в пределах ближайших, как минимум, лет) это крайне проблематично. И это значит, что правящий класс будет не только избавляться от западного влияния, но и станет активным проводником антизападничества. Сейчас это один из элементов усиления позиции правящего класса внутри страны. Причем, прежде всего, нужно говорить о силовиках и их политических лобби.
В угоду политической ситуации подавляющее большинство граждан России примут (хотя бы формально) антизападничество. Однако в средне- и долгосрочной перспективе (5-10 лет) тезисы о более сбалансированных отношениях с Западом, в том числе и в плане культуры, экономики и заимствования эффективных социальных практик останутся. Но решающую роль в этом процессе будет играть, скорее всего, трансформирующийся и дрейфующий в сторону силовой составляющей правящий класс.
Визиты В. Путина в регионы могут показать больше чем это кажется на первый взгляд. Советологи в период холодной войны определяли иерархию во власти советских вождей по расстановке на мавзолее в дни парадов (9 мая, 7 ноября). А сейчас уже второй (и не самый слабый) губернатор не допущен к главе государства во время визита в «его» регион.
В начале февраля 2024 г. это был А. Дюмин (Тульская область), который знает лично В. Путина намного лучше всех остальных губернаторов (впрочем, Дюмин хорошо знал и, например, Е. Пригожина). А сейчас (условно)недопущен Е. Куйвашев (Свердловская область), который имеет очевидные сложности во взаимоотношениях с местной и очень ресурсной элитой.
Все эти поездки главы государства в рамках предвыборной кампании и, в конечном счете, они не направлены на подсветку глав регионов. В прочее время, Путин регулярно встречается с губернаторами, выслушивает их презентации и благостные отчеты (в которых цифрами и показателями губернаторы жонглируют весьма активно) для того, чтобы сформировать позитивные инфоповоды в регионах и дать сигнал местным элитам – этот глава региона «нормальный», «пусть дальше работает». А с хромыми утками Сюзерен не встречается.
Но сейчас иной расклад: губернаторы задвинуты глубоко на периферию и их роль в ходе предвыборных (по сути) визитов – минимальная. А недопуск («к телу»), как выражаются чиновники на своем жаргоне, формирует мучительные психологические переживания и провоцируют информационные атаки со стороны недоброжелателей.
Правильная модель здесь была бы сохранение спокойствия и отказа от паники и манипулятивных конструкций на сей счет, но она практически невозможно в рамках Вертикали в которой внимание Сюзерена стоит слишком дорого. А некоторые губернаторы, в моменте, оказались его лишены: и им будут это припоминать. Тем более, Свердловская область регион с отчетливо выраженным недовольством, а Екатеринбург имеет репутацию протестного города. В отличие, кстати, от Тульской области.
В начале февраля 2024 г. это был А. Дюмин (Тульская область), который знает лично В. Путина намного лучше всех остальных губернаторов (впрочем, Дюмин хорошо знал и, например, Е. Пригожина). А сейчас (условно)недопущен Е. Куйвашев (Свердловская область), который имеет очевидные сложности во взаимоотношениях с местной и очень ресурсной элитой.
Все эти поездки главы государства в рамках предвыборной кампании и, в конечном счете, они не направлены на подсветку глав регионов. В прочее время, Путин регулярно встречается с губернаторами, выслушивает их презентации и благостные отчеты (в которых цифрами и показателями губернаторы жонглируют весьма активно) для того, чтобы сформировать позитивные инфоповоды в регионах и дать сигнал местным элитам – этот глава региона «нормальный», «пусть дальше работает». А с хромыми утками Сюзерен не встречается.
Но сейчас иной расклад: губернаторы задвинуты глубоко на периферию и их роль в ходе предвыборных (по сути) визитов – минимальная. А недопуск («к телу»), как выражаются чиновники на своем жаргоне, формирует мучительные психологические переживания и провоцируют информационные атаки со стороны недоброжелателей.
Правильная модель здесь была бы сохранение спокойствия и отказа от паники и манипулятивных конструкций на сей счет, но она практически невозможно в рамках Вертикали в которой внимание Сюзерена стоит слишком дорого. А некоторые губернаторы, в моменте, оказались его лишены: и им будут это припоминать. Тем более, Свердловская область регион с отчетливо выраженным недовольством, а Екатеринбург имеет репутацию протестного города. В отличие, кстати, от Тульской области.
Тот самый момент, когда византийские политологи превращаются в фаталистов и квиетистов. «На все воля Божья» вот и весь нарратив. А еще, конечно же, вежливые соболезнования. Без всяких ухмылок.
Только секьюритизация уже окончательно победила. Это инвариантно. И последствия будут еще очень серьезные. Возможно, гораздо более серьезные чем мы видим сейчас. Бывают моменты, когда то, что происходит – почти никому не нужно, в том числе и среди правящего класса, но это происходит в силу созданных условий.
Ну а так: жизнь продолжается и «завтра все забудут». Или «послезавтра». Надеждин может кому-то понадобиться, наверное, или безнадеждин. А какая, собственно, разница (без знака вопроса)…
Только секьюритизация уже окончательно победила. Это инвариантно. И последствия будут еще очень серьезные. Возможно, гораздо более серьезные чем мы видим сейчас. Бывают моменты, когда то, что происходит – почти никому не нужно, в том числе и среди правящего класса, но это происходит в силу созданных условий.
Ну а так: жизнь продолжается и «завтра все забудут». Или «послезавтра». Надеждин может кому-то понадобиться, наверное, или безнадеждин. А какая, собственно, разница (без знака вопроса)…
Смерть оппоционера А. Навального (внесен в список экстремистов и террористов) не создает никаких новых качеств в том, что называют внутренней политикой современной России. За исключением одного - иконизация самого умершего оппозиционера. Но пока рано рассуждать насколько эффективно этим качеством будут распоряжаться и кто именно. На сей счет большие сомнения в кратко и среднесрочной перспективе. В долгосрочной все более понятно, но совершенно непонятны сроки наступления этой долгосрочности.
В то же время вектор на секьюритизацию планомерно и последовательно лишает политадминистраторов возможности управления общественно-политическим ландшафтом. Он займет еще некоторое время, но поколебать его пока мало что в состоянии.
Если пытаться объективно оценить ситуацию: для российского общества, каким бы оно не было аполитичным, смерть Навального не является, строго говоря, новостью. Конформисты лишний раз удостоверяются в том, что нельзя выступать против государства. Лоялисты, для которых умерший враг и предатель, тем более.
Инструментарий и ресурсы диссидентов и несистемщиков тоже весьма ограничены. Этот инструментарий выстраивался для противодействия власти в авторитарном режиме и основан на публичной критике и гражданском протесте. Но сейчас ситуация иная: для радикализации у нынешних диссидентов недостаточно ни воли, ни ресурсов, ни технологий.
Однако их сфера влияния – уехавшие из страны россияне, релоканты и эмигранты. Борьба за них и их умы сейчас еще имеет значение, но противостоять тут децентрализованные и разрозненные группы диссидентов и несистемщики будут преимущественно силовому ресурсу российской власти.
Но ключевое значение на процессы будет играть социально-экономическая ситуация. В этом плане попытки выбить почву, например, из-под главы Центробанка Э. Набиуллиной и прочих рыночников, работающих на власть, гораздо более значимы с точки зрения дальнейшего состояния политического режима в стране. Впрочем, дело не в Набиуллиной, а в том, что ресурс для развития рыночной экономики в стране сокращается. Это объективная реальность. Социалистическая Венгрия или Чехословакия в таком полурыночном виде существовали достаточно долго и у нынешней России тоже есть еще значительный запас инерции, но он не безграничен.
P.S.Заявление Юлии Навальной о желании/готовности продолжить дело мужа - диспозицию не меняет.
В то же время вектор на секьюритизацию планомерно и последовательно лишает политадминистраторов возможности управления общественно-политическим ландшафтом. Он займет еще некоторое время, но поколебать его пока мало что в состоянии.
Если пытаться объективно оценить ситуацию: для российского общества, каким бы оно не было аполитичным, смерть Навального не является, строго говоря, новостью. Конформисты лишний раз удостоверяются в том, что нельзя выступать против государства. Лоялисты, для которых умерший враг и предатель, тем более.
Инструментарий и ресурсы диссидентов и несистемщиков тоже весьма ограничены. Этот инструментарий выстраивался для противодействия власти в авторитарном режиме и основан на публичной критике и гражданском протесте. Но сейчас ситуация иная: для радикализации у нынешних диссидентов недостаточно ни воли, ни ресурсов, ни технологий.
Однако их сфера влияния – уехавшие из страны россияне, релоканты и эмигранты. Борьба за них и их умы сейчас еще имеет значение, но противостоять тут децентрализованные и разрозненные группы диссидентов и несистемщики будут преимущественно силовому ресурсу российской власти.
Но ключевое значение на процессы будет играть социально-экономическая ситуация. В этом плане попытки выбить почву, например, из-под главы Центробанка Э. Набиуллиной и прочих рыночников, работающих на власть, гораздо более значимы с точки зрения дальнейшего состояния политического режима в стране. Впрочем, дело не в Набиуллиной, а в том, что ресурс для развития рыночной экономики в стране сокращается. Это объективная реальность. Социалистическая Венгрия или Чехословакия в таком полурыночном виде существовали достаточно долго и у нынешней России тоже есть еще значительный запас инерции, но он не безграничен.
P.S.Заявление Юлии Навальной о желании/готовности продолжить дело мужа - диспозицию не меняет.
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
О структуре социального недовольства и перспективах его выражения в современной России
За последние полгода было несколько случаев, когда власти отработали достаточно оперативно и попытались купировать рост социального недовольства. Среди них – рост цен на куриные яйца и потенциально опасная тема с дефицитом бананов, которые, без всякого сомнения, являются одним из ключевых продуктов питания десятков миллионов россиян. В случае с авариями в сфере ЖКХ или ситуацией в сфере здравоохранения – ситуация намного сложнее, но очевидно, что среди правящего класса есть понимание обоснованности требований граждан в большинстве случаев. Однако спектр возможных реакций – ограничен.
Тут вспоминается мнение одного зарубежного политолога, который предположил, что есть проблемы, по которым власти считают, что протест легитимен, а есть темы, по которым такой протест нелегитимен и должен подавляться. Думаю, это совершенно не так. Многое зависит от кураторов того или иного губернатора или, как некоторые называют, «крыши».
Региональная и муниципальная власть подавляет то недовольство и протест, который может подавить. В российской Вертикали нет (и, скорее всего, не может быть) единых стандартов и общих канонов к допустимости выражения социального недовольства. Есть требование к губернаторам обеспечить управляемость и «тишину», а там, где это не удается – главам регионов обычно помогают силовым ресурсом. Помощь эта амбивалентного свойства: с одной стороны, жестко (и часто быстро) решается (или «заметается под ковер») проблема, а с другой, возрастает зависимость гражданских властей от силовиков.
Учитывая тренды и параметры бюджета на ближайшие годы, расширение проблемного поля в здравоохранении, ЖКХ и многих других сферах выглядит как наиболее вероятное. Плюс извечная проблема – инфляция и рост цен: задача - не победить ее, а, по крайней мере, сдерживать, насколько это возможно.
Соцопросы иноагента «Левада-центр» показывают: готовность граждан выходить на акции протеста резко снижается. Протесты с экономическими требованиями допускают 17%, при этом 11% сообщили, что готовы принять в них участие (в сентябре 2023 г. таких было 18%). Протесты с политическими требованиями считают вероятными 15% и лишь 8% заявили, что готовы принять в них участие (в сентябре 2023 г. таких было 13%). Динамика очевидна и не требует комментариев.
Госвласть за последние два года много сделала с точки зрения снижения привлекательности/легитимности протеста в глазах граждан. Этот социально-психологический эффект значим: во многом он - часть патриотического консенсуса - «Как можно протестовать, когда идут военные действия и нужно сплотиться на благо Родины?». Однако, на уровне губернаторов можно отчетливо видеть, как они усиливают управляемость, но не эффективность госуправления. Соответственно, эффективность решения локальных проблем остается, в целом, невысокой.
После разгрома несистемной оппозиции и, особенно, после февраля 2022 г., заметно как партии системной оппозиции почти перестали работать с социальным недовольством в регионах. В этих условиях сделано очень много для минимизации социального недовольства и протеста. И федеральный Центр (в лице некоторых, пока еще не всех) дает понять, что не заинтересован в жалобах с мест. Эту тему активно забирают на себя правоохранители и силовики, но общий тренд на минимизацию жалоб есть. До стандартов Екатерины Великой, которая запретила крестьянам жаловаться на дворян, еще далеко, но, тем не менее.
Возрастают риски резкого роста социального недовольства по вопросам, касающимся базовых потребностей пирамиды А.Маслоу (жилье, еда, тепло и т.д.). По другим вопросам пролегает толстый слой бетонирования, но сквозь него может пробиваться межнациональное напряжение. Плюс есть риски радикализации несистемной оппозиции и соответствующая силовая стилистика действий. Решение этих проблем возможно за счет экономического роста, но такой сценарий в ближайшие годы носит, на мой взгляд, теоретический характер.
Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
О структуре социального недовольства и перспективах его выражения в современной России
За последние полгода было несколько случаев, когда власти отработали достаточно оперативно и попытались купировать рост социального недовольства. Среди них – рост цен на куриные яйца и потенциально опасная тема с дефицитом бананов, которые, без всякого сомнения, являются одним из ключевых продуктов питания десятков миллионов россиян. В случае с авариями в сфере ЖКХ или ситуацией в сфере здравоохранения – ситуация намного сложнее, но очевидно, что среди правящего класса есть понимание обоснованности требований граждан в большинстве случаев. Однако спектр возможных реакций – ограничен.
Тут вспоминается мнение одного зарубежного политолога, который предположил, что есть проблемы, по которым власти считают, что протест легитимен, а есть темы, по которым такой протест нелегитимен и должен подавляться. Думаю, это совершенно не так. Многое зависит от кураторов того или иного губернатора или, как некоторые называют, «крыши».
Региональная и муниципальная власть подавляет то недовольство и протест, который может подавить. В российской Вертикали нет (и, скорее всего, не может быть) единых стандартов и общих канонов к допустимости выражения социального недовольства. Есть требование к губернаторам обеспечить управляемость и «тишину», а там, где это не удается – главам регионов обычно помогают силовым ресурсом. Помощь эта амбивалентного свойства: с одной стороны, жестко (и часто быстро) решается (или «заметается под ковер») проблема, а с другой, возрастает зависимость гражданских властей от силовиков.
Учитывая тренды и параметры бюджета на ближайшие годы, расширение проблемного поля в здравоохранении, ЖКХ и многих других сферах выглядит как наиболее вероятное. Плюс извечная проблема – инфляция и рост цен: задача - не победить ее, а, по крайней мере, сдерживать, насколько это возможно.
Соцопросы иноагента «Левада-центр» показывают: готовность граждан выходить на акции протеста резко снижается. Протесты с экономическими требованиями допускают 17%, при этом 11% сообщили, что готовы принять в них участие (в сентябре 2023 г. таких было 18%). Протесты с политическими требованиями считают вероятными 15% и лишь 8% заявили, что готовы принять в них участие (в сентябре 2023 г. таких было 13%). Динамика очевидна и не требует комментариев.
Госвласть за последние два года много сделала с точки зрения снижения привлекательности/легитимности протеста в глазах граждан. Этот социально-психологический эффект значим: во многом он - часть патриотического консенсуса - «Как можно протестовать, когда идут военные действия и нужно сплотиться на благо Родины?». Однако, на уровне губернаторов можно отчетливо видеть, как они усиливают управляемость, но не эффективность госуправления. Соответственно, эффективность решения локальных проблем остается, в целом, невысокой.
После разгрома несистемной оппозиции и, особенно, после февраля 2022 г., заметно как партии системной оппозиции почти перестали работать с социальным недовольством в регионах. В этих условиях сделано очень много для минимизации социального недовольства и протеста. И федеральный Центр (в лице некоторых, пока еще не всех) дает понять, что не заинтересован в жалобах с мест. Эту тему активно забирают на себя правоохранители и силовики, но общий тренд на минимизацию жалоб есть. До стандартов Екатерины Великой, которая запретила крестьянам жаловаться на дворян, еще далеко, но, тем не менее.
Возрастают риски резкого роста социального недовольства по вопросам, касающимся базовых потребностей пирамиды А.Маслоу (жилье, еда, тепло и т.д.). По другим вопросам пролегает толстый слой бетонирования, но сквозь него может пробиваться межнациональное напряжение. Плюс есть риски радикализации несистемной оппозиции и соответствующая силовая стилистика действий. Решение этих проблем возможно за счет экономического роста, но такой сценарий в ближайшие годы носит, на мой взгляд, теоретический характер.
Армения, устами премьер-министра Н. Пашиняна, на прекрасном византийском языке обьявила о приостановке членства в ОДКБ. С точки зрения Кремля есть имиджевый урон, но в целом ситуация не столь критичная.
«Умеющий в политику» Пашинян тут же заявил, что вопрос с российской военной базой в Гюмри на повестке дня не стоит: российские войска на территории Армении остаются. Вообще темп: шаг вперед, полшага назад – это фирменный стиль Пашиняна, который пытается пройти между струек уже давно.
Приостановка членства в ОДКБ Армении нужна Пашиняну для того, чтобы списать часть армянского ресентимента от поражения в войнах за Нагорный Карабах на Россию. При этом Армения сама не признавала бывший Арцах, а устав ОДКБ говорит о защите признанных на международном уровне границ. Впрочем, на это тоже есть контраргументы, особенно с учетом того, что происходит, начиная с февраля 2022 г.
И еще. Для ОДКБ как организации такая ситуация отнюдь не новая: Узбекистан при И. Каримове несколько раз входил-выходил в ОДКБ. В 1999 г. Каримов почувствовал значительный прилив суверенитета и дистанцировался от ОДКБ, но когда в 2005 г. ему «пришлось» пролить кровь в Андижане – гордый правитель быстренько прибежал за помощью Москвы. Ну а в 2012 г. снова вышел из ОДКБ.
В этом плане аналогичные трюки может, видимо, проделывать и Пашинян, однако он, похоже, всерьез взял курс на прозападный вектор страны. Только делать это он собирается медленно и идет обходными византийскими дорогами. При этом Пашинян держится на общественной поддержке, которая не характеризуется тотальными значениями, но, тем не менее, очевидно, есть. Но вектор на улучшение отношений с Кремлем для Пашиняна почти закрыт: ему эти византийские маневры в Москве не простят. Впрочем, и дотянуться до него сейчас не так просто как раньше...
«Умеющий в политику» Пашинян тут же заявил, что вопрос с российской военной базой в Гюмри на повестке дня не стоит: российские войска на территории Армении остаются. Вообще темп: шаг вперед, полшага назад – это фирменный стиль Пашиняна, который пытается пройти между струек уже давно.
Приостановка членства в ОДКБ Армении нужна Пашиняну для того, чтобы списать часть армянского ресентимента от поражения в войнах за Нагорный Карабах на Россию. При этом Армения сама не признавала бывший Арцах, а устав ОДКБ говорит о защите признанных на международном уровне границ. Впрочем, на это тоже есть контраргументы, особенно с учетом того, что происходит, начиная с февраля 2022 г.
И еще. Для ОДКБ как организации такая ситуация отнюдь не новая: Узбекистан при И. Каримове несколько раз входил-выходил в ОДКБ. В 1999 г. Каримов почувствовал значительный прилив суверенитета и дистанцировался от ОДКБ, но когда в 2005 г. ему «пришлось» пролить кровь в Андижане – гордый правитель быстренько прибежал за помощью Москвы. Ну а в 2012 г. снова вышел из ОДКБ.
В этом плане аналогичные трюки может, видимо, проделывать и Пашинян, однако он, похоже, всерьез взял курс на прозападный вектор страны. Только делать это он собирается медленно и идет обходными византийскими дорогами. При этом Пашинян держится на общественной поддержке, которая не характеризуется тотальными значениями, но, тем не менее, очевидно, есть. Но вектор на улучшение отношений с Кремлем для Пашиняна почти закрыт: ему эти византийские маневры в Москве не простят. Впрочем, и дотянуться до него сейчас не так просто как раньше...
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
Аполитичность россиян: банальное, действительное и желаемое
Тезис об аполитичности россиян набил уже оскомину и воспринимается не как аналитическое суждение, а как стереотип, банальность. Российское общество аполитично по многим критериям, но тут нужна явная спецификация, если мы хотим понимать суть происходящего.
Если понимать аполитичность как нежелание/неготовность жителей страны вмешиваться в политику – то все вроде бы понятно. Большинство россиян так и живут и политикой не интересуются.
В то же время, спустя два года с момента начала известных событий февраля 2022 г., можно констатировать: в обществе произошел резкий рост патриотизма и поддержки собственных вооруженных сил. Помимо всего прочего, в том числе и не только по патриотическим, но и прагматичным причинам. Большинство прекрасно понимает, что в случае каких-либо экстрасложностей в зоне боевых действий (чего исключать нельзя) дополнительная нагрузка падет на простых граждан. Этого большинство россиян искренне хочет избежать. Но, все-таки, главная причина - патриотичная позиция граждан и мобилизация вокруг флага в условиях внешнего врага: а это уже не аполитизм, а форма конвенционального (одобренного властями) политического участия.
Далее, патриотическое воспитание в школах. Это тоже форма политизации общества, не только детей, но и их родителей. Она активно происходит и оказывает свой постепенный, но очень глубокий эффект.
Следующее: рост антизападничества. Это тоже выражение определенной позиции. Вместо атрибутов западного общества потребления (типа дня Святого Валентина, который охотно поддерживали маркетологи по понятным причинам) приходят паттерны мобилизационного общества и режим военной экономии («давайте не будем тратить деньги на новогодние салюты»). Число граждан (в основном, в регионах и в региональной глубинке), которые помогали участникам СВО, на самом деле, очень значительно.
Все это (и многое другое) говорит не об аполитичности российского социума, а о фронтальной обьектной политизации в соответствии с базовой идеологической парадигмой. А она у российского руководства есть и выражается в наборе идеологем, которые сформировали соответствующие публичные дискурсы и нарративы.
Таким образом, власти требуют от российского общества не вмешиваться в политическую жизнь, но иметь (и иногда высказывать) политическую позицию в соответствии с базовыми установками. Эта интенция общественного сознания продолжится. Тезис «делайте, что хотите, но в политику не вмешивайтесь» остался далеко в прошлом. Сейчас российское общество имеет дело с объектной политизацией, в рамках которой десяткам миллионов россиян указывают, что им делать, как и когда. Им предстоит быть носителями базовых политических идеологем и высказывать их по мере запроса со стороны власти. Ну а в политику, на уровне активных граждан или субъектов этого процесса, по мнению правящего класса, действительно, вмешиваться не стоит: в этом плане общество остается аполитичным. Но это - только одна грань процесса, все отчетливее проступают и другие.
Дмитрий Михайличенко, аналитик, доктор философских наук
Аполитичность россиян: банальное, действительное и желаемое
Тезис об аполитичности россиян набил уже оскомину и воспринимается не как аналитическое суждение, а как стереотип, банальность. Российское общество аполитично по многим критериям, но тут нужна явная спецификация, если мы хотим понимать суть происходящего.
Если понимать аполитичность как нежелание/неготовность жителей страны вмешиваться в политику – то все вроде бы понятно. Большинство россиян так и живут и политикой не интересуются.
В то же время, спустя два года с момента начала известных событий февраля 2022 г., можно констатировать: в обществе произошел резкий рост патриотизма и поддержки собственных вооруженных сил. Помимо всего прочего, в том числе и не только по патриотическим, но и прагматичным причинам. Большинство прекрасно понимает, что в случае каких-либо экстрасложностей в зоне боевых действий (чего исключать нельзя) дополнительная нагрузка падет на простых граждан. Этого большинство россиян искренне хочет избежать. Но, все-таки, главная причина - патриотичная позиция граждан и мобилизация вокруг флага в условиях внешнего врага: а это уже не аполитизм, а форма конвенционального (одобренного властями) политического участия.
Далее, патриотическое воспитание в школах. Это тоже форма политизации общества, не только детей, но и их родителей. Она активно происходит и оказывает свой постепенный, но очень глубокий эффект.
Следующее: рост антизападничества. Это тоже выражение определенной позиции. Вместо атрибутов западного общества потребления (типа дня Святого Валентина, который охотно поддерживали маркетологи по понятным причинам) приходят паттерны мобилизационного общества и режим военной экономии («давайте не будем тратить деньги на новогодние салюты»). Число граждан (в основном, в регионах и в региональной глубинке), которые помогали участникам СВО, на самом деле, очень значительно.
Все это (и многое другое) говорит не об аполитичности российского социума, а о фронтальной обьектной политизации в соответствии с базовой идеологической парадигмой. А она у российского руководства есть и выражается в наборе идеологем, которые сформировали соответствующие публичные дискурсы и нарративы.
Таким образом, власти требуют от российского общества не вмешиваться в политическую жизнь, но иметь (и иногда высказывать) политическую позицию в соответствии с базовыми установками. Эта интенция общественного сознания продолжится. Тезис «делайте, что хотите, но в политику не вмешивайтесь» остался далеко в прошлом. Сейчас российское общество имеет дело с объектной политизацией, в рамках которой десяткам миллионов россиян указывают, что им делать, как и когда. Им предстоит быть носителями базовых политических идеологем и высказывать их по мере запроса со стороны власти. Ну а в политику, на уровне активных граждан или субъектов этого процесса, по мнению правящего класса, действительно, вмешиваться не стоит: в этом плане общество остается аполитичным. Но это - только одна грань процесса, все отчетливее проступают и другие.
Заявление Э. Макрона, который не исключил в будущем возможность отправки французских военных в Украину, – пока напоминает вброс и замер возможных реакций. Кремль тут же ответил максимально жестко: это будет означать прямое военное столкновение России и НАТО.
Тактическая цель заявления президента республики: заставить французское общество обратить внимание на события в Украине, которые ушли на периферию общественного внимания из-за забастовок фермеров, Палестины и грядущей Олимпиады в Париже. В целом, такие заявления для внутреннего потребления, прежде всего. Они нужны для повышения готовности граждан тратить больше средств на помощь Украине, а также переключения внимания с внутренних проблем страны на внешние.
Франция до недавнего времени тратила на Украину, согласно официальным данным, примерно 0,02% своего бюджета, однако, скорее всего, будет увеличение.
Характерно, что власти Чехии и Польши заявили, что не собираются отправлять свои войска в Украину. Многие другие выступят соответствующим образом. И Макрон, скорее всего, не собирается, но сам нарратив направлен на усиление конфронтации, а это опасно. Глобализированные общества постиндустриального мира не любят воевать, но текущая секьюритизация направлена на коррекцию этих общественных представлений.
В этой ситуации обмен даже такими вербальными ударами и «любезностями» опасен: формируется ситуация, из которой не может быть благоприятного выхода. Но пока так говорить не стоит и возможности деэскалации сохраняются. А США как бы дистанцируются от ситуации: история учит, что такая стратегия приносит им свои долгосрочные дивиденды. Но в нынешнем сценарии есть еще и потенциальный «третий радующийся» – Китай. Впрочем, и это очень условно, отсечение Китая от рынков Европы будет болезненным и для Пекина, а в случае эскалации, это произойдет.
Тактическая цель заявления президента республики: заставить французское общество обратить внимание на события в Украине, которые ушли на периферию общественного внимания из-за забастовок фермеров, Палестины и грядущей Олимпиады в Париже. В целом, такие заявления для внутреннего потребления, прежде всего. Они нужны для повышения готовности граждан тратить больше средств на помощь Украине, а также переключения внимания с внутренних проблем страны на внешние.
Франция до недавнего времени тратила на Украину, согласно официальным данным, примерно 0,02% своего бюджета, однако, скорее всего, будет увеличение.
Характерно, что власти Чехии и Польши заявили, что не собираются отправлять свои войска в Украину. Многие другие выступят соответствующим образом. И Макрон, скорее всего, не собирается, но сам нарратив направлен на усиление конфронтации, а это опасно. Глобализированные общества постиндустриального мира не любят воевать, но текущая секьюритизация направлена на коррекцию этих общественных представлений.
В этой ситуации обмен даже такими вербальными ударами и «любезностями» опасен: формируется ситуация, из которой не может быть благоприятного выхода. Но пока так говорить не стоит и возможности деэскалации сохраняются. А США как бы дистанцируются от ситуации: история учит, что такая стратегия приносит им свои долгосрочные дивиденды. Но в нынешнем сценарии есть еще и потенциальный «третий радующийся» – Китай. Впрочем, и это очень условно, отсечение Китая от рынков Европы будет болезненным и для Пекина, а в случае эскалации, это произойдет.
В послании главы государства нет не только прежних сетований по поводу «кинули западные партнеры», но и нет особых надежд на то, что договоренности будут достигнуты. Много было надежд на интервью Т. Карлсону, однако, похоже, сейчас уже иные настроения.
Тезис о том, что Россия не собирается нападать на Запад абсолютно искренний, но пока стратегическое целеполагание не обозначено. «Дальше будет видно»: желание завершить боевые действия есть, но преобладает реалистичный подход. А он говорит о том, что боевые действия продолжатся и, возможно, долго.
Дается понять, что Россия не хочет втягиваться в гонку вооружений по аналогии с поздним СССР: то есть, риск такого сценария оценивается серьезно. Сейчас, скорее, речь уместно вести о желании/возможности снизить/замедлить темпы конфронтации, а в том, что она будет продолжена, – сомнений нет.
В социально-экономической политике обозначено, что системные «как бы» либералы нужны, как и конкурентная экономика (на уровне малого и среднего бизнеса). Банковскому сектору велено больше средств привлекать у граждан, не за счет изъятий и принудительных займов, а на добровольной и коммерческой основе.
Крупный бизнес огосударствлен либо находится под контролем руководства через лояльных властям акторов. Это инвариант на ближайшие годы. Текущий уровень огосударствления экономики можно сравнить с экономикой Чехословакии или Венгрии в 1970-1980-е гг. Условно говоря, полурыночная экономика с высоким уровнем государственного дирижизма (этатизма).
Среди губернаторского корпуса праздник: наиболее расточительные из них, которые занимали и брали кредиты у федерального центра торжествуют: им спишут долги. Впрочем, тратили много в последние годы те губернаторы, которые имели надежную «крышу» на федеральном уровне. Времена неконтролируемых займов и закредитованных Мордовий давно уже прошли.
Многие сотни миллиардов обещанных государственных денег на проекты и развития бодрят и региональную и, особенно, федеральную элиту. В этом плане месседжи Послания услышаны и одобрены правящим классом сполна.
Тезис о том, что Россия не собирается нападать на Запад абсолютно искренний, но пока стратегическое целеполагание не обозначено. «Дальше будет видно»: желание завершить боевые действия есть, но преобладает реалистичный подход. А он говорит о том, что боевые действия продолжатся и, возможно, долго.
Дается понять, что Россия не хочет втягиваться в гонку вооружений по аналогии с поздним СССР: то есть, риск такого сценария оценивается серьезно. Сейчас, скорее, речь уместно вести о желании/возможности снизить/замедлить темпы конфронтации, а в том, что она будет продолжена, – сомнений нет.
В социально-экономической политике обозначено, что системные «как бы» либералы нужны, как и конкурентная экономика (на уровне малого и среднего бизнеса). Банковскому сектору велено больше средств привлекать у граждан, не за счет изъятий и принудительных займов, а на добровольной и коммерческой основе.
Крупный бизнес огосударствлен либо находится под контролем руководства через лояльных властям акторов. Это инвариант на ближайшие годы. Текущий уровень огосударствления экономики можно сравнить с экономикой Чехословакии или Венгрии в 1970-1980-е гг. Условно говоря, полурыночная экономика с высоким уровнем государственного дирижизма (этатизма).
Среди губернаторского корпуса праздник: наиболее расточительные из них, которые занимали и брали кредиты у федерального центра торжествуют: им спишут долги. Впрочем, тратили много в последние годы те губернаторы, которые имели надежную «крышу» на федеральном уровне. Времена неконтролируемых займов и закредитованных Мордовий давно уже прошли.
Многие сотни миллиардов обещанных государственных денег на проекты и развития бодрят и региональную и, особенно, федеральную элиту. В этом плане месседжи Послания услышаны и одобрены правящим классом сполна.