Мегамашина в новой реальности
Новая реальность требует от правящего класса стратегий по консолидации всего общества в формате мегамашины. Антрополог Л. Мамфорд под мегамашиной понимал принцип организации человеческого большинства для достижения какой-то масштабной цели. Эта социально-технологическая модель использовалась при строительстве египетских пирамид, организации древнеримских легионов, для возведения Беломорканала, строительства БАМа или проведение в советское время массовых первомайских демонстраций.
Все части целого таких мегамашин были подчинены единой цели, которая формулировалась правителями. Причем далеко не всегда эта цель была экономически оправданной.
До спецоперации российская мегамашина работала в рамках электоральных процессов и оперативно организовывала лояльное/конформистское большинство (бюджетники, пенсионеры, сотрудники крупных предприятий, включенных в логику госкапитализма). Это далеко не все общество (и даже меньше чем его половина), но этого было достаточно для того, чтобы обеспечивать пролонгацию правления. Еще один пример – акция Бессмертный полк, которая демонстрирует высокий уровень консолидации общества по вопросам победы в Великой Отечественной войне.
Тем не менее, российское общество остается аполитичным по своей сути и мобилизацию в нынешней реальности понимает аполитично: как умение выживать и адаптироваться к новой реальности, прежде всего, с точки зрения стратегий повседневного поведения и социально-экономического самочувствия. Также нынешний контекст усилил и без того высокую атомизацию общества.
Однако касаний (как говорят политтехнологи) с точки зрения выстраивания общей мегамашины, которая будет олицетворять единство общества и власти на уровне повседневности (университеты, школы, трудовые коллективы, известные буквы на автомобилях) сейчас стало гораздо больше.
Пока еще конструкторы идеологии не приступили к формированию мегамашины абсолютного большинства, но желание — это сделать очевидно. Это сложный и трудный путь на котором власти могут столкнуться с различными формами сопротивления, несогласия и саботажа.
Именно поэтому базовая стратегия власти пока остается прежней: покой для несогласных при их гражданской пассивности и неготовности протестовать. И это логично: общество эмоционально, физически выхолощено, испытывает постоянные стрессы и не хочет дополнительной мобилизационно-гражданской нагрузки.
Новая реальность требует от правящего класса стратегий по консолидации всего общества в формате мегамашины. Антрополог Л. Мамфорд под мегамашиной понимал принцип организации человеческого большинства для достижения какой-то масштабной цели. Эта социально-технологическая модель использовалась при строительстве египетских пирамид, организации древнеримских легионов, для возведения Беломорканала, строительства БАМа или проведение в советское время массовых первомайских демонстраций.
Все части целого таких мегамашин были подчинены единой цели, которая формулировалась правителями. Причем далеко не всегда эта цель была экономически оправданной.
До спецоперации российская мегамашина работала в рамках электоральных процессов и оперативно организовывала лояльное/конформистское большинство (бюджетники, пенсионеры, сотрудники крупных предприятий, включенных в логику госкапитализма). Это далеко не все общество (и даже меньше чем его половина), но этого было достаточно для того, чтобы обеспечивать пролонгацию правления. Еще один пример – акция Бессмертный полк, которая демонстрирует высокий уровень консолидации общества по вопросам победы в Великой Отечественной войне.
Тем не менее, российское общество остается аполитичным по своей сути и мобилизацию в нынешней реальности понимает аполитично: как умение выживать и адаптироваться к новой реальности, прежде всего, с точки зрения стратегий повседневного поведения и социально-экономического самочувствия. Также нынешний контекст усилил и без того высокую атомизацию общества.
Однако касаний (как говорят политтехнологи) с точки зрения выстраивания общей мегамашины, которая будет олицетворять единство общества и власти на уровне повседневности (университеты, школы, трудовые коллективы, известные буквы на автомобилях) сейчас стало гораздо больше.
Пока еще конструкторы идеологии не приступили к формированию мегамашины абсолютного большинства, но желание — это сделать очевидно. Это сложный и трудный путь на котором власти могут столкнуться с различными формами сопротивления, несогласия и саботажа.
Именно поэтому базовая стратегия власти пока остается прежней: покой для несогласных при их гражданской пассивности и неготовности протестовать. И это логично: общество эмоционально, физически выхолощено, испытывает постоянные стрессы и не хочет дополнительной мобилизационно-гражданской нагрузки.
Кейнсианский план Московии
Московская мэрия опубликовала прогноз, согласно которому ок. 200 тыс. москвичей могут потерять работу из-за ухода иностранных компаний. О реальных цифрах потерь работы можно спорить, но, очевидно, они для Московии очень существенны.
При этом, в отличие от большинства субъектов федерации, Москва имеет возможность оказать какую-то поддержку потерявшим работу. Большинство других регионов страны будут такую поддержку со стороны государства, скорее, имитировать.
Столичные власти предлагают потерявшим трудоустройство временные работы: комплектование архивов, ремонт оборудования, возможность поработать в учреждениях городской инфраструктуры (типа парков и летних павильонов).
То есть постиндустриальная Московия переходит к кейнсианству эпохи великой депрессии (1929-1933 гг.), когда потерявшие работу квалифицированные рабочие шли убирать парки и улицы американских мегаполисов, получая за это напечатанные американскими властями доллары.
Пока в Московии многие не готовы к такому поражению в социальном статусе, однако за всем этим видеть контур ненужности мигрантов также пока не стоит.
Отток мигрантов из Московии будет, но не значительный: для новой реальности центральноазиатские мигранты, готовые работать даже в условиях падения доходов, будут цениться выше чем привыкшие к европейским зарплатам и комфорту квалифицированные рабочие. Тем более, что в Киргизии и Таджикистане уровень жизни также падает и зависимость их экономик от российской инвариантна.
Новая реальность – удар по среднему и образованному классу, а разделение на господ и обслугу сохраняется. Более того, новая реальность создает расширенные предпосылки для сословного общества, но это отдельная тема для анализа.
Московская мэрия опубликовала прогноз, согласно которому ок. 200 тыс. москвичей могут потерять работу из-за ухода иностранных компаний. О реальных цифрах потерь работы можно спорить, но, очевидно, они для Московии очень существенны.
При этом, в отличие от большинства субъектов федерации, Москва имеет возможность оказать какую-то поддержку потерявшим работу. Большинство других регионов страны будут такую поддержку со стороны государства, скорее, имитировать.
Столичные власти предлагают потерявшим трудоустройство временные работы: комплектование архивов, ремонт оборудования, возможность поработать в учреждениях городской инфраструктуры (типа парков и летних павильонов).
То есть постиндустриальная Московия переходит к кейнсианству эпохи великой депрессии (1929-1933 гг.), когда потерявшие работу квалифицированные рабочие шли убирать парки и улицы американских мегаполисов, получая за это напечатанные американскими властями доллары.
Пока в Московии многие не готовы к такому поражению в социальном статусе, однако за всем этим видеть контур ненужности мигрантов также пока не стоит.
Отток мигрантов из Московии будет, но не значительный: для новой реальности центральноазиатские мигранты, готовые работать даже в условиях падения доходов, будут цениться выше чем привыкшие к европейским зарплатам и комфорту квалифицированные рабочие. Тем более, что в Киргизии и Таджикистане уровень жизни также падает и зависимость их экономик от российской инвариантна.
Новая реальность – удар по среднему и образованному классу, а разделение на господ и обслугу сохраняется. Более того, новая реальность создает расширенные предпосылки для сословного общества, но это отдельная тема для анализа.
Фасадная демократия: Kaliningrad style
Губернатор Калининградской области А. Алиханов первым среди руководителей регионов заявил о том, что хотел бы переизбраться с помощью прямых выборов. Тем самым, Алиханов косвенно подтвердил вероятность отмены прямых выборов губернаторов и их избрание с помощью заксобраний, то есть, фактически, с помощью прямого назначения из федерального центра.
Это заявление – фактический старт избирательной кампании, однако многие другие губернаторы такие заявления делать не спешат. Во-первых, их рейтинги невысоки и, например, беспроблемно избрать Е. Куйвашева (Свердловская область), С. Жвачкина (Томская область) или В. Радаева (Саратовская область) практически невозможно. К тому же региональные администрации хотят сэкономить административный ресурс, который необходим для проведения любых, так сказать, выборов в современной России.
В новой реальности выстраивание электоральных полу-мегамашин и мобилизация бюджетников и сотрудников крупных предприятий – вещь довольно-таки сложная и затратная. К тому же на уровне федеральных кампаний центр помогает, а на уровне региональных основная нагрузка ложится на региональные администрации.
Сейчас неизвестно, сколько сотрудников крупных промпредприятий будет иметь полноценную работу к осени: настроения даже в этом конформистском сегменте могут быть совсем иные. Поэтому административная логика: чем проще, тем лучше в некоторых регионах может победить. И тогда (по примеру ряда республик Северного Кавказа) губернаторов будут избирать/назначать в Заксобраниях.
Новгород и Псков – исторически предлагавшие альтернативный централизованному республиканский строй – ныне в упадке, а показатели социально-экономического развития в них – ниже общероссийских. На этом фоне Калининградская область в социокультурном смысле формируется как альтернативный и проевропейский контур с соответствующими настроениями. Здесь уместны некие аналогии с прибалтийскими республиками в составе СССР. На эти проевропейские настроения и должен реагировать Алиханов и отражать их в своем позиционировании. Впрочем, преимущественно на уровне стилистики, не более того.
Губернатор Калининградской области А. Алиханов первым среди руководителей регионов заявил о том, что хотел бы переизбраться с помощью прямых выборов. Тем самым, Алиханов косвенно подтвердил вероятность отмены прямых выборов губернаторов и их избрание с помощью заксобраний, то есть, фактически, с помощью прямого назначения из федерального центра.
Это заявление – фактический старт избирательной кампании, однако многие другие губернаторы такие заявления делать не спешат. Во-первых, их рейтинги невысоки и, например, беспроблемно избрать Е. Куйвашева (Свердловская область), С. Жвачкина (Томская область) или В. Радаева (Саратовская область) практически невозможно. К тому же региональные администрации хотят сэкономить административный ресурс, который необходим для проведения любых, так сказать, выборов в современной России.
В новой реальности выстраивание электоральных полу-мегамашин и мобилизация бюджетников и сотрудников крупных предприятий – вещь довольно-таки сложная и затратная. К тому же на уровне федеральных кампаний центр помогает, а на уровне региональных основная нагрузка ложится на региональные администрации.
Сейчас неизвестно, сколько сотрудников крупных промпредприятий будет иметь полноценную работу к осени: настроения даже в этом конформистском сегменте могут быть совсем иные. Поэтому административная логика: чем проще, тем лучше в некоторых регионах может победить. И тогда (по примеру ряда республик Северного Кавказа) губернаторов будут избирать/назначать в Заксобраниях.
Новгород и Псков – исторически предлагавшие альтернативный централизованному республиканский строй – ныне в упадке, а показатели социально-экономического развития в них – ниже общероссийских. На этом фоне Калининградская область в социокультурном смысле формируется как альтернативный и проевропейский контур с соответствующими настроениями. Здесь уместны некие аналогии с прибалтийскими республиками в составе СССР. На эти проевропейские настроения и должен реагировать Алиханов и отражать их в своем позиционировании. Впрочем, преимущественно на уровне стилистики, не более того.
Земские коннотации & Симулякры местного самоуправления
У большевиков, как известно, было очень куцее местное самоуправление. Вот и нынешний директивно-мобилизационный контекст не предполагает ничего подобного.
Сегодня в России – день местного самоуправления, но губернаторы поздравляют не граждан, а работников муниципальной службы, то есть исполнителей на местах, встроенных в Вертикаль. Среди них и мэры городов, которые давно уже де-факто в статусе подчиненных региональным правительствам министров (или даже замминистров).
По факту мэр областного центра или столицы республики именно в таком статусе. При этом мэры должны оставаться публичными, а это значит, что их чаще всего губернаторы используют в качестве стрелочников. По принципу пиар мне, а проблемы – мэру/министру города.
Мобилизационный контекст и беспрецедентные санкции требуют поиска новых источников социальной энергии: и развитие местного самоуправления могло бы стать таким источником, если бы ему дали инициативу, но в правящей номенклатуре никто этого делать не собирается. Скорее, в человейниках мегаполисов и столиц появятся старшие по дому Швондеры, чем будет реализовываться принципы местного самоуправления.
В последующие годы, в соответствии с федеральным законом о развитии публичной власти стране уготовано существенное сокращение муниципалитетов (почти двухкратное). Принцип шаговой доступности власти в сельской местности будет по сути уничтожен.
В историческом противостоянии Вертикали и Земства первая побеждала чаще, однако периоды экономического возрождения России чаще связывались именно с развитием земств и реформ. Это в свое время прекрасно понимал незаурядный деятель эпохи Александр I М.М. Сперанский, но его блестящий проект диалектического сосуществования Земства и Вертикали был отвергнут окружением императора, а потом и им самим.
Диалектика исторического развития такова, что пореформенный период в России, скорее всего, настанет, а значит и земства, и местное управление получит возможность реализоваться. Вопрос лишь когда это будет. Ответ на него зависит от уровня оптимизма/пессимизма отвечающего.
У большевиков, как известно, было очень куцее местное самоуправление. Вот и нынешний директивно-мобилизационный контекст не предполагает ничего подобного.
Сегодня в России – день местного самоуправления, но губернаторы поздравляют не граждан, а работников муниципальной службы, то есть исполнителей на местах, встроенных в Вертикаль. Среди них и мэры городов, которые давно уже де-факто в статусе подчиненных региональным правительствам министров (или даже замминистров).
По факту мэр областного центра или столицы республики именно в таком статусе. При этом мэры должны оставаться публичными, а это значит, что их чаще всего губернаторы используют в качестве стрелочников. По принципу пиар мне, а проблемы – мэру/министру города.
Мобилизационный контекст и беспрецедентные санкции требуют поиска новых источников социальной энергии: и развитие местного самоуправления могло бы стать таким источником, если бы ему дали инициативу, но в правящей номенклатуре никто этого делать не собирается. Скорее, в человейниках мегаполисов и столиц появятся старшие по дому Швондеры, чем будет реализовываться принципы местного самоуправления.
В последующие годы, в соответствии с федеральным законом о развитии публичной власти стране уготовано существенное сокращение муниципалитетов (почти двухкратное). Принцип шаговой доступности власти в сельской местности будет по сути уничтожен.
В историческом противостоянии Вертикали и Земства первая побеждала чаще, однако периоды экономического возрождения России чаще связывались именно с развитием земств и реформ. Это в свое время прекрасно понимал незаурядный деятель эпохи Александр I М.М. Сперанский, но его блестящий проект диалектического сосуществования Земства и Вертикали был отвергнут окружением императора, а потом и им самим.
Диалектика исторического развития такова, что пореформенный период в России, скорее всего, настанет, а значит и земства, и местное управление получит возможность реализоваться. Вопрос лишь когда это будет. Ответ на него зависит от уровня оптимизма/пессимизма отвечающего.
Интенция курса: от аполитичности к тотальному патриотизму
Актуальные действия власти показывают стремление превратить аполитичные и конформистские массы («болото») в патриотичное большинство, выражающее поддержку выбранному курсу. Речь идет как про ритуальные и внешние формы поддержки, так и про более глубинные формы проявления лояльности.
Российское общество по своей структуре остается аполитичным и не любит вовлекаться в политические дела. Однако после 24 февраля положение дел кардинально изменилось: затеяна трансформация.
В регионах назначаются советники губернатора по патриотическому воспитанию, на госслужбе появляются ответственные за фиксацию настроений в коллективах чиновников лица. Патриотическая компонента резко усилилась в учреждениях образования.
Расширение критериев присвоения «звания» иноагентов направлено на минимизацию социальной критики в общественном сознании. Такие действия
позволят решить краткосрочные задачи, но в средне- и долгосрочной перспективе будут работать на легитимизацию и расширение влияния «иноагентского» дискурса среди экономически активных и образованных граждан страны.
Аполитичный социум не вполне готов к патриотической мобилизации, но формальное подчинение вполне может быть обеспечено, особенно, на фоне очевидных структурных сдвигов в российском социуме и сокращения «людей свободных профессий» (малый бизнес, фрилансеры и, особенно, IT-шники).
По сути, в нынешних условиях власти проактивно консолидируют общество и делают ему прививку против социального недовольства, которое может возникнуть в следствии социально-экономических сложностей начиная со середины лета.
Очевидно, что аполитичным гражданам некомфортно в такой реальности, однако большинство принимает это как необходимые требования. При этом базовая интенция общества сохраняется прежней: быть оставленными в покое и заниматься своими делами как обыватели.
Актуальные действия власти показывают стремление превратить аполитичные и конформистские массы («болото») в патриотичное большинство, выражающее поддержку выбранному курсу. Речь идет как про ритуальные и внешние формы поддержки, так и про более глубинные формы проявления лояльности.
Российское общество по своей структуре остается аполитичным и не любит вовлекаться в политические дела. Однако после 24 февраля положение дел кардинально изменилось: затеяна трансформация.
В регионах назначаются советники губернатора по патриотическому воспитанию, на госслужбе появляются ответственные за фиксацию настроений в коллективах чиновников лица. Патриотическая компонента резко усилилась в учреждениях образования.
Расширение критериев присвоения «звания» иноагентов направлено на минимизацию социальной критики в общественном сознании. Такие действия
позволят решить краткосрочные задачи, но в средне- и долгосрочной перспективе будут работать на легитимизацию и расширение влияния «иноагентского» дискурса среди экономически активных и образованных граждан страны.
Аполитичный социум не вполне готов к патриотической мобилизации, но формальное подчинение вполне может быть обеспечено, особенно, на фоне очевидных структурных сдвигов в российском социуме и сокращения «людей свободных профессий» (малый бизнес, фрилансеры и, особенно, IT-шники).
По сути, в нынешних условиях власти проактивно консолидируют общество и делают ему прививку против социального недовольства, которое может возникнуть в следствии социально-экономических сложностей начиная со середины лета.
Очевидно, что аполитичным гражданам некомфортно в такой реальности, однако большинство принимает это как необходимые требования. При этом базовая интенция общества сохраняется прежней: быть оставленными в покое и заниматься своими делами как обыватели.
Банальность экстраординарного & Управление фобиями
Разговоры о «молниеносных ответах» и обсуждение пропагандистами «возможных ядерных ударов» проходят на фоне снижения пропагандистской истерии и ослаблении риторики турбо-патриотов. Похоже, по темникам получено указание пропагандистам говорить спокойно и уверенно, а не нагнетать ситуацию.
При этом сам по себе контекст, допускающий возможность ядерного противостояния, является шок-фактором для большинства граждан, которые не утратили способности эмпатии и самостоятельного мышления. Его нормализация в общественном мнении, то есть превращение во что-то как бы нормальное и банальное уже началась.
Этот фактор работает на снижение фокусировки внимания на геополитическом противостоянии и спецоперации в Украине. Спецоперация в восприятии российского социума не становится фоновым явлением, но уже и не привлекает к себе тотального внимания. К тому же, социум устал от режима плохих и очень плохих новостей в экономике, а актуализация на этом фоне (пусть и в гипотетическом варианте) фактора ядерной угрозы только усиливает потенциал социальной тревоги.
Состояние обывателя, не интересующегося политикой, в моменте является наиболее сберегающим для психики и энергии социального действия. Всю оставшуюся социальную энергию граждане будут тратить на себя и собственное выживание. В атомизированном обществе иначе и быть не могло, однако социальная тревога все равно будет оставаться высокой и, прежде всего, из-за экономических факторов.
Из истории известно, что массовая социальная тревога – это амбивалентный фактор. С одной стороны, он позволяет власти поддерживать дисциплинарный порядок и держать общество в повиновении. С другой, в условиях информационного общества именно носители социальной тревоги являются агенты распространения различных фобий (от разговоров про тотальную национализацию и всеобщую мобилизацию до применения нековенционального оружия). Преобладание носителей социальной тревоги может привести к хаотизации общественных настроений со всеми нелинейными последствиями.
Прошлогодняя массовая вакцинация от ковида и фобии ее противников уже показали потенциал этих общественных настроений. Очевидно, что тогда они координировались некоторыми системными силами. Сейчас вполне возможна ситуации массового распространения фобий и апокалипсических настроений, тем более, что структуры информационного общества позволяют координировать этот процесс и управлять образованными (и не очень) массами не только системным, но и несистемными силами.
Разговоры о «молниеносных ответах» и обсуждение пропагандистами «возможных ядерных ударов» проходят на фоне снижения пропагандистской истерии и ослаблении риторики турбо-патриотов. Похоже, по темникам получено указание пропагандистам говорить спокойно и уверенно, а не нагнетать ситуацию.
При этом сам по себе контекст, допускающий возможность ядерного противостояния, является шок-фактором для большинства граждан, которые не утратили способности эмпатии и самостоятельного мышления. Его нормализация в общественном мнении, то есть превращение во что-то как бы нормальное и банальное уже началась.
Этот фактор работает на снижение фокусировки внимания на геополитическом противостоянии и спецоперации в Украине. Спецоперация в восприятии российского социума не становится фоновым явлением, но уже и не привлекает к себе тотального внимания. К тому же, социум устал от режима плохих и очень плохих новостей в экономике, а актуализация на этом фоне (пусть и в гипотетическом варианте) фактора ядерной угрозы только усиливает потенциал социальной тревоги.
Состояние обывателя, не интересующегося политикой, в моменте является наиболее сберегающим для психики и энергии социального действия. Всю оставшуюся социальную энергию граждане будут тратить на себя и собственное выживание. В атомизированном обществе иначе и быть не могло, однако социальная тревога все равно будет оставаться высокой и, прежде всего, из-за экономических факторов.
Из истории известно, что массовая социальная тревога – это амбивалентный фактор. С одной стороны, он позволяет власти поддерживать дисциплинарный порядок и держать общество в повиновении. С другой, в условиях информационного общества именно носители социальной тревоги являются агенты распространения различных фобий (от разговоров про тотальную национализацию и всеобщую мобилизацию до применения нековенционального оружия). Преобладание носителей социальной тревоги может привести к хаотизации общественных настроений со всеми нелинейными последствиями.
Прошлогодняя массовая вакцинация от ковида и фобии ее противников уже показали потенциал этих общественных настроений. Очевидно, что тогда они координировались некоторыми системными силами. Сейчас вполне возможна ситуации массового распространения фобий и апокалипсических настроений, тем более, что структуры информационного общества позволяют координировать этот процесс и управлять образованными (и не очень) массами не только системным, но и несистемными силами.
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Конфигурация власти в состоянии неопределенности. Динамика есть, а вот режим фиксации пока не активирован. Сказывается дефицит инвариантности и преобладание переменных различного уровня. Вариантов развития масса: сценарий с сохранением статус-кво также существует, однако шансы на его реализацию невелики.
Многое будет зависеть от завершения спецоперации, однако, кто, собственно, сказал, что спецоперация завершится в ближайшее время? Общим в состоянии правящего класса является осознание будущих перемен: и в конфигурации, и в наборе правящих акторов, и в общей стилистике позиционирования власти.
Инерцию прежней конфигурации исключать не стоит. Многие административные группы влияния (на федеральном и, особенно, региональных уровнях), собственно, не заинтересованы в изменениях и предпочли бы оставить все как есть. Имеются и те, кто в этом заинтересован и разворачивает свои турбо-мощности для перекройки правящего класса. Но не факт, что они получат высочайшее одобрение на перекройку.
И все же, кажется, что зацементировать конфигурацию власти и набор правящих акторов не получится. Но попытки это сделать и сохранить статус-кво будут и уже предприняты (например, показательное переназначение Э. Набиуллиной главой Центробанка). Вполне возможно, не склонный к резким движениям глава государства в общих чертах также захочет сохранить такой баланс сил, с некоторыми изменениями.
Другой пласт – это отношения общества и власти. Правящий класс убежден в том, что общество примет любую «картинку», лишь бы она была монолитной и разделялась всеми основными медийными ресурсами и транслировалась пропагандой в режиме нон-стоп. В этом плане правящий класс ведет себя так, будто общественного мнения в стране не существует.
Эта диспозиция дает возможность власти обсуждать любые варианты развития событий публично, не опасаясь народных волнений. Так, пропагандисты на ТВ рассказывают, за сколько минут ядерное оружие долетит до Лондона и Парижа и уничтожит их. А разве этого желает российское общество и разве социум не видит разрушительных последствий для России в таком случае? На это отвечу: а кто его спрашивает? Кстати, не пора ли «ФОМ» или «ВЦИОМ» провести опрос на эту тему? При этом выкладывать многомерки опросов – это, конечно, хорошо, но проблема с опросами таится еще и в формулировках вариантов ответов, которые порой не выдерживают замечаний объективной экспертизы.
Генерал-лейтенант запаса К. Пуликовский не хочет бомбить Париж, он желает предотвратить Третью мировую войну… и поэтому говорит о необходимости нанесения мощного удара по Славянску и Краматорску. Предположу, что это не только его частное мнение, такие настроения преобладают среди офицерского состава высшего и среднего уровня. При этом, до 24 февраля многие военные не хотели спецоперации и своеобразным образом сигнализировали об этом. И это на самом деле логично и легко объяснимо, хотя и останется за пределами этого поста.
Итак, до того момента, когда власть в стране не перейдет в свое новое качество, правящий класс так и будет относительно индифферентным к общественному мнению и, не стесняясь, публично обсуждать любые варианты, включая самые страшные, антигуманные и антипопулярные. Апеллировать к обществу будет только проигравший сегмент элит, да и то, если ему это позволят сделать, и на это будут соответствующие обстоятельства.
При этом сама структура общественных настроений таит в себе много интересного и неизведанного. Кажется, с ядерной темой некоторые заплыли «за буйки» и, собственно, заигрались, недооценив потенциал общественного мнения. Недооценка этого фактора рано или поздно сыграет свою роль и процессы начнутся разворачиваться в другой, более широкой, нежели элитарная, перспективе. Дело аналитиков - «за малым»: понять, когда это произойдет.
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Конфигурация власти в состоянии неопределенности. Динамика есть, а вот режим фиксации пока не активирован. Сказывается дефицит инвариантности и преобладание переменных различного уровня. Вариантов развития масса: сценарий с сохранением статус-кво также существует, однако шансы на его реализацию невелики.
Многое будет зависеть от завершения спецоперации, однако, кто, собственно, сказал, что спецоперация завершится в ближайшее время? Общим в состоянии правящего класса является осознание будущих перемен: и в конфигурации, и в наборе правящих акторов, и в общей стилистике позиционирования власти.
Инерцию прежней конфигурации исключать не стоит. Многие административные группы влияния (на федеральном и, особенно, региональных уровнях), собственно, не заинтересованы в изменениях и предпочли бы оставить все как есть. Имеются и те, кто в этом заинтересован и разворачивает свои турбо-мощности для перекройки правящего класса. Но не факт, что они получат высочайшее одобрение на перекройку.
И все же, кажется, что зацементировать конфигурацию власти и набор правящих акторов не получится. Но попытки это сделать и сохранить статус-кво будут и уже предприняты (например, показательное переназначение Э. Набиуллиной главой Центробанка). Вполне возможно, не склонный к резким движениям глава государства в общих чертах также захочет сохранить такой баланс сил, с некоторыми изменениями.
Другой пласт – это отношения общества и власти. Правящий класс убежден в том, что общество примет любую «картинку», лишь бы она была монолитной и разделялась всеми основными медийными ресурсами и транслировалась пропагандой в режиме нон-стоп. В этом плане правящий класс ведет себя так, будто общественного мнения в стране не существует.
Эта диспозиция дает возможность власти обсуждать любые варианты развития событий публично, не опасаясь народных волнений. Так, пропагандисты на ТВ рассказывают, за сколько минут ядерное оружие долетит до Лондона и Парижа и уничтожит их. А разве этого желает российское общество и разве социум не видит разрушительных последствий для России в таком случае? На это отвечу: а кто его спрашивает? Кстати, не пора ли «ФОМ» или «ВЦИОМ» провести опрос на эту тему? При этом выкладывать многомерки опросов – это, конечно, хорошо, но проблема с опросами таится еще и в формулировках вариантов ответов, которые порой не выдерживают замечаний объективной экспертизы.
Генерал-лейтенант запаса К. Пуликовский не хочет бомбить Париж, он желает предотвратить Третью мировую войну… и поэтому говорит о необходимости нанесения мощного удара по Славянску и Краматорску. Предположу, что это не только его частное мнение, такие настроения преобладают среди офицерского состава высшего и среднего уровня. При этом, до 24 февраля многие военные не хотели спецоперации и своеобразным образом сигнализировали об этом. И это на самом деле логично и легко объяснимо, хотя и останется за пределами этого поста.
Итак, до того момента, когда власть в стране не перейдет в свое новое качество, правящий класс так и будет относительно индифферентным к общественному мнению и, не стесняясь, публично обсуждать любые варианты, включая самые страшные, антигуманные и антипопулярные. Апеллировать к обществу будет только проигравший сегмент элит, да и то, если ему это позволят сделать, и на это будут соответствующие обстоятельства.
При этом сама структура общественных настроений таит в себе много интересного и неизведанного. Кажется, с ядерной темой некоторые заплыли «за буйки» и, собственно, заигрались, недооценив потенциал общественного мнения. Недооценка этого фактора рано или поздно сыграет свою роль и процессы начнутся разворачиваться в другой, более широкой, нежели элитарная, перспективе. Дело аналитиков - «за малым»: понять, когда это произойдет.
Векторы спецОперационного контекста: Стабильность VS Тотальная вовлеченность
Базовый запрос российского общества в условиях спецоперации остается прежним: стабильность/оставленность в покое. Анализ показывает, что масс-медиа и госпропаганда резко усилили количество политических передач, которые пришли на место развлекательного контента, однако фокусировать внимание общества на спецоперации становится все сложнее. По своей структуре, российский социум остается аполитичным и ищет стабильность в уходе в повседневную жизнь. Российскому обществу несколько десятилетий обьясняли, что политика – это «грязное дело» и так быстро эту установку деконструировать и политизировать общество не получится.
Режим постоянной конфронтации с Украиной/коллективным Западом вызывает привыкание, но не искомое ощущение стабильности утомленного социума. Запроса на многолетнюю конфронтацию с Западом и длительную спецоперацию в российском обществе на уровне абсолютного большинства нет. Базовая установка «худой мир, лучше войны» сохраняется. При этом анализ показывает, что социум реагирует не только на пропаганду, но и на различные чрезвычайные происшествия и случайные возгорания на промышленных и стратегически значимых обьектах страны. Эти инфоповоды работают на формирование режима чрезвычайщины, который чреват возрастающей социальной тревогой и фобиями общественного сознания.
В первый месяц спецоперации можно было говорить о ситуативно выросшей политизации российского общественного сознания, однако сейчас происходит снижение фокусировки внимания на этом событии. Российский социум остается аполитичным, однако тотальное политизирование – это необходимое условие для режима лояльности властям в новой реальности.
Поэтому следует ожидать усиление активности властей и масс-медиа в работе на этом направлении. Социологически фиксируемый, в том числе и номинально-ритуальный лоялизм, будут подтягивать до уровня реального и отчетливо выраженного патриотизма. Работа в этом направлении потребует более значимых и настойчивых инструментов воздействия/вовлечения, причем не только пропагандистских, информационных и административных…
Базовый запрос российского общества в условиях спецоперации остается прежним: стабильность/оставленность в покое. Анализ показывает, что масс-медиа и госпропаганда резко усилили количество политических передач, которые пришли на место развлекательного контента, однако фокусировать внимание общества на спецоперации становится все сложнее. По своей структуре, российский социум остается аполитичным и ищет стабильность в уходе в повседневную жизнь. Российскому обществу несколько десятилетий обьясняли, что политика – это «грязное дело» и так быстро эту установку деконструировать и политизировать общество не получится.
Режим постоянной конфронтации с Украиной/коллективным Западом вызывает привыкание, но не искомое ощущение стабильности утомленного социума. Запроса на многолетнюю конфронтацию с Западом и длительную спецоперацию в российском обществе на уровне абсолютного большинства нет. Базовая установка «худой мир, лучше войны» сохраняется. При этом анализ показывает, что социум реагирует не только на пропаганду, но и на различные чрезвычайные происшествия и случайные возгорания на промышленных и стратегически значимых обьектах страны. Эти инфоповоды работают на формирование режима чрезвычайщины, который чреват возрастающей социальной тревогой и фобиями общественного сознания.
В первый месяц спецоперации можно было говорить о ситуативно выросшей политизации российского общественного сознания, однако сейчас происходит снижение фокусировки внимания на этом событии. Российский социум остается аполитичным, однако тотальное политизирование – это необходимое условие для режима лояльности властям в новой реальности.
Поэтому следует ожидать усиление активности властей и масс-медиа в работе на этом направлении. Социологически фиксируемый, в том числе и номинально-ритуальный лоялизм, будут подтягивать до уровня реального и отчетливо выраженного патриотизма. Работа в этом направлении потребует более значимых и настойчивых инструментов воздействия/вовлечения, причем не только пропагандистских, информационных и административных…
Политизация экологии & Дискурс о диверсантах
Одним из недостаточно отрефлексированных, но значимых и сопутствующих эффектов масштабных санкций против России будет экология и нарастающий масштаб проблем.
До спецоперации в Украине у российского руководства была возможность сотрудничать с передовым западным бизнесом и, например, заниматься раздельным сбором мусора и мусоропереработкой, которая в развитых странах мира приносит огромную прибыль и пользу обществу. Однако, фактически, этого не делалось: напротив, была выбрана политика мусоросжигательных заводов и монополистов. Опросы в Москве, например, показывали, что большинство жителей за раздельный сбор мусора и переработку, однако этот запрос социума власти удовлетворять пока не собираются.
Губернаторы отчитываются о ликвидированных свалках и стихийных полигонах мусора, но забывают сообщить что их рост идет возрастающими темпами почти по всей стране.
Экстенсивный Уклад и до санкций и спецоперации в Украине не особо форсировал повышение экологических стандартов, а сейчас, тем более, будет все чаще закрывать глаза на окружающую среду.
Понесшим существенный урон менеджерам крупных промышленных гигантов итак уже погрозили прокуратурой и ввели, фактический, запрет на увольнение сотрудников. При этом масштаб структурных сложностей и вынужденные простои предприятий очевидны не только для автопрома, но и для нефтяников, металлургов, угольщиков и многих других. В этом плане на экологию будут обращать все меньше внимания: и это будет элементом консенсуса власти и бизнеса.
Соцсети Перми, Красноярска, Новосибирска, Самары, Омска, Челябинска и многих других крупных городов России полны жалоб на едкий запах, вредные выбросы и задымления. Этой весной уже прогнозируются значительный рост пожаров от Дальнего Востока до Урала и Поволжья, а, возможно, и дальше.
Якутские пожары прошлого года показали, что стихийные бедствия могут существенно обрушить рейтинг региональных властей: на фоне масштабных пожаров на выборах в Госдуму в Якутии в 2021 г. победили КПРФ и даже админресурс не помог.
Сейчас губернатор Красноярского края А. Усс заявляет о том, что региональные власти будут платить вознаграждение за «информацию о виновниках пожарах». При этом с начала спецоперации общественное сознание политизировано: следствием этого будет дискурс о «вредителях», «поджигателях» и «диверсантах».
Анализ противодействия активистам в Шиесе и другие экологические кейсы последних лет показывает, что у региональных властей нередко возникает желание обвинить активных граждан в их «проплаченности», «ангажированности» и т.д. Сейчас для этого оснований будет больше, а стигматизировать будет проще: достаточно будет объявить, что это «западные иноагенты, которые стремятся разрушить Россию».
Одним из недостаточно отрефлексированных, но значимых и сопутствующих эффектов масштабных санкций против России будет экология и нарастающий масштаб проблем.
До спецоперации в Украине у российского руководства была возможность сотрудничать с передовым западным бизнесом и, например, заниматься раздельным сбором мусора и мусоропереработкой, которая в развитых странах мира приносит огромную прибыль и пользу обществу. Однако, фактически, этого не делалось: напротив, была выбрана политика мусоросжигательных заводов и монополистов. Опросы в Москве, например, показывали, что большинство жителей за раздельный сбор мусора и переработку, однако этот запрос социума власти удовлетворять пока не собираются.
Губернаторы отчитываются о ликвидированных свалках и стихийных полигонах мусора, но забывают сообщить что их рост идет возрастающими темпами почти по всей стране.
Экстенсивный Уклад и до санкций и спецоперации в Украине не особо форсировал повышение экологических стандартов, а сейчас, тем более, будет все чаще закрывать глаза на окружающую среду.
Понесшим существенный урон менеджерам крупных промышленных гигантов итак уже погрозили прокуратурой и ввели, фактический, запрет на увольнение сотрудников. При этом масштаб структурных сложностей и вынужденные простои предприятий очевидны не только для автопрома, но и для нефтяников, металлургов, угольщиков и многих других. В этом плане на экологию будут обращать все меньше внимания: и это будет элементом консенсуса власти и бизнеса.
Соцсети Перми, Красноярска, Новосибирска, Самары, Омска, Челябинска и многих других крупных городов России полны жалоб на едкий запах, вредные выбросы и задымления. Этой весной уже прогнозируются значительный рост пожаров от Дальнего Востока до Урала и Поволжья, а, возможно, и дальше.
Якутские пожары прошлого года показали, что стихийные бедствия могут существенно обрушить рейтинг региональных властей: на фоне масштабных пожаров на выборах в Госдуму в Якутии в 2021 г. победили КПРФ и даже админресурс не помог.
Сейчас губернатор Красноярского края А. Усс заявляет о том, что региональные власти будут платить вознаграждение за «информацию о виновниках пожарах». При этом с начала спецоперации общественное сознание политизировано: следствием этого будет дискурс о «вредителях», «поджигателях» и «диверсантах».
Анализ противодействия активистам в Шиесе и другие экологические кейсы последних лет показывает, что у региональных властей нередко возникает желание обвинить активных граждан в их «проплаченности», «ангажированности» и т.д. Сейчас для этого оснований будет больше, а стигматизировать будет проще: достаточно будет объявить, что это «западные иноагенты, которые стремятся разрушить Россию».
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
После мощных турбо-патриотических информационных залпов о возможных ядерных ударах по «лондонам/варшавам» и обозначения готовности к применению оружия массового поражения в Украине, которое артикулировали близкие к военным лица, пропагандистский дискурс несколько умиротворился и перестал активно обсуждать апокалипсические сценарии развития ситуации. Можно ли прогнозировать, что публичные и «банализированные» обсуждения запредельных, с точки зрения здравого смысла, сценариев развития ситуации мы еще увидим? Официально, конечно, было заявлено, что первым российская власть не применит ядерное оружие.
Российский социум и государство в таком состоянии, когда насилие сейчас выглядит (или, точнее, представляется) как главный и самый эффективный мета-регулятор. Он выглядит как более значимый регулятор, чем правовые, моральные и, наверное, даже экономические регуляторы, по крайней мере, в понимании многих. Этот фактор прочно интегрируется в ментальную матрицу общественного сознания России и будет иметь долгосрочные последствия, большинство из которых я оцениваю негативно и критично, но это - тема для отдельного разговора.
Анализ социологии последних недель, в том числе - и собственных фокус-групп, показывает, что общество склонно полагать: ситуация в экономике стабилизировалась, запредельного роста цен удалось избежать, а потребительской паники стало гораздо меньше. Ситуативно этот фактор работает на увеличение готовности общества к продолжению спецоперации, которая, впрочем, даже по экономическим подсчетам (не считая прочих) обходится российскому государству и обществу очень дорого.
При этом даже социология показывает, что уровень неприятия обсуждения апокалипсических сценариев достаточно высок, и этот фактор вызывает перманентное беспокойство граждан и способствует их выходу из зоны комфорта. А этого, строго говоря, российскому руководству совершенно не нужно. Поэтому, можно сказать, что информационная машина пропаганды сработала и снизила градус напряжения. Однако, главный реципиент этих сигналов - отнюдь не российское общество, а коллективный Запад. Президент США Д. Байден призна, недавно, что его волнует то, «что у российских властей нет выхода из ситуации в Украине». Уверен, что в российском руководстве думают иначе, и для этого много оснований, однако и там беспокойство по поводу дальнейшей траектории присутствует. Сценариев несколько – фиксация территорий, заморозка конфликта, продолжение наступления, или даже эскалация за пределы Украины. Есть и другие сценарии.
Все это формирует точку геополитической бифуркации: решение российская власть любит принимать в тишине, поэтому до того, как генеральная линия не будет определена, мы не увидим пропагандистских опусов, шокирующих всех здравомыслящих граждан в России и за ее пределами. Однако, в дальнейшем ничего исключать не стоит. Период компромиссных решений и мирных сентенций, возможно, уже утрачен и, скорее всего, это еще не все осознали.
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
После мощных турбо-патриотических информационных залпов о возможных ядерных ударах по «лондонам/варшавам» и обозначения готовности к применению оружия массового поражения в Украине, которое артикулировали близкие к военным лица, пропагандистский дискурс несколько умиротворился и перестал активно обсуждать апокалипсические сценарии развития ситуации. Можно ли прогнозировать, что публичные и «банализированные» обсуждения запредельных, с точки зрения здравого смысла, сценариев развития ситуации мы еще увидим? Официально, конечно, было заявлено, что первым российская власть не применит ядерное оружие.
Российский социум и государство в таком состоянии, когда насилие сейчас выглядит (или, точнее, представляется) как главный и самый эффективный мета-регулятор. Он выглядит как более значимый регулятор, чем правовые, моральные и, наверное, даже экономические регуляторы, по крайней мере, в понимании многих. Этот фактор прочно интегрируется в ментальную матрицу общественного сознания России и будет иметь долгосрочные последствия, большинство из которых я оцениваю негативно и критично, но это - тема для отдельного разговора.
Анализ социологии последних недель, в том числе - и собственных фокус-групп, показывает, что общество склонно полагать: ситуация в экономике стабилизировалась, запредельного роста цен удалось избежать, а потребительской паники стало гораздо меньше. Ситуативно этот фактор работает на увеличение готовности общества к продолжению спецоперации, которая, впрочем, даже по экономическим подсчетам (не считая прочих) обходится российскому государству и обществу очень дорого.
При этом даже социология показывает, что уровень неприятия обсуждения апокалипсических сценариев достаточно высок, и этот фактор вызывает перманентное беспокойство граждан и способствует их выходу из зоны комфорта. А этого, строго говоря, российскому руководству совершенно не нужно. Поэтому, можно сказать, что информационная машина пропаганды сработала и снизила градус напряжения. Однако, главный реципиент этих сигналов - отнюдь не российское общество, а коллективный Запад. Президент США Д. Байден призна, недавно, что его волнует то, «что у российских властей нет выхода из ситуации в Украине». Уверен, что в российском руководстве думают иначе, и для этого много оснований, однако и там беспокойство по поводу дальнейшей траектории присутствует. Сценариев несколько – фиксация территорий, заморозка конфликта, продолжение наступления, или даже эскалация за пределы Украины. Есть и другие сценарии.
Все это формирует точку геополитической бифуркации: решение российская власть любит принимать в тишине, поэтому до того, как генеральная линия не будет определена, мы не увидим пропагандистских опусов, шокирующих всех здравомыслящих граждан в России и за ее пределами. Однако, в дальнейшем ничего исключать не стоит. Период компромиссных решений и мирных сентенций, возможно, уже утрачен и, скорее всего, это еще не все осознали.
Примитивная неинтересность: почему падает доверие к телевидению
Аналитики, прогнозируемо, зафиксировали существенное падение доверия российского общества к телевидению. Пропаганда примитивна и этим понятна для глубинного народа. Но она однообразна, обладает низкой динамикой и неинтересна, следовательно, не способна долго фокусировать внимание на себе в чистом виде. До спецоперации в Украине пропаганда на российском ТВ качественно миксовалась с развлечениями, а сейчас явный перекос в сторону пропаганды и обличений «проклятого Запада».
Ожидаемо, общество устает от фокусировки внимания на Украине и готово демонстрировать, скорее, конформистскую солидарность, а не пассионарную энергию в геополитическом противостоянии.
Массовая индоктринация возможна только за счет выполнения двух условий: безальтернативность и угрозы репрессий. В СССР оба этих условия, с разной степенью интенсивности соблюдались на протяжении почти всего периода существования. Во время сталинизма угроз репрессий было больше, в годы брежневского застоя меньше, но они также были.
В СССР же возник сегмент т.н. сарафанного радио и кухонных разговоров. Нечто подобное формируется и сейчас, тем более, что медиумы для распространения этой среды есть: соцсети, общение с кругом своих знакомых и Telegram-каналы. Российское общество боится репрессий, а телевидение стремится к безальтернативности, но не достигает его в полной и желаемой для себя мере. Эти факторы работают на рост конформизма, лукавого двоемыслия и гражданской пассивности и апатичному отношению к пропаганде, но не способствуют росту реальной вовлеченности в политизированный контекст.
При этом как показывает ситуация с Rutube, попавших под мощную хакерскую атаку, альтернативные российские сервисы оказались не готовы к острой фазе геополитического противостояния. В этом плане говорить о блокировке YouTube можно только как экстренной и очень плохой для власти и общества мере, негативных последствий которой будет масса.
Следовательно, кураторам информационной политики либо придется уменьшать градус пропаганды (в том числе и «пятиминуток ненависти» и обсуждений ядерной тематики) на ТВ, либо альтернативные каналы информации будут все больше захватывать внимание социума, особенно экономически активной его части. Плюс не стоит забывать о факторе холодильника, который пока не сыграл свою роль в формировании общественных настроений новой реальности.
Аналитики, прогнозируемо, зафиксировали существенное падение доверия российского общества к телевидению. Пропаганда примитивна и этим понятна для глубинного народа. Но она однообразна, обладает низкой динамикой и неинтересна, следовательно, не способна долго фокусировать внимание на себе в чистом виде. До спецоперации в Украине пропаганда на российском ТВ качественно миксовалась с развлечениями, а сейчас явный перекос в сторону пропаганды и обличений «проклятого Запада».
Ожидаемо, общество устает от фокусировки внимания на Украине и готово демонстрировать, скорее, конформистскую солидарность, а не пассионарную энергию в геополитическом противостоянии.
Массовая индоктринация возможна только за счет выполнения двух условий: безальтернативность и угрозы репрессий. В СССР оба этих условия, с разной степенью интенсивности соблюдались на протяжении почти всего периода существования. Во время сталинизма угроз репрессий было больше, в годы брежневского застоя меньше, но они также были.
В СССР же возник сегмент т.н. сарафанного радио и кухонных разговоров. Нечто подобное формируется и сейчас, тем более, что медиумы для распространения этой среды есть: соцсети, общение с кругом своих знакомых и Telegram-каналы. Российское общество боится репрессий, а телевидение стремится к безальтернативности, но не достигает его в полной и желаемой для себя мере. Эти факторы работают на рост конформизма, лукавого двоемыслия и гражданской пассивности и апатичному отношению к пропаганде, но не способствуют росту реальной вовлеченности в политизированный контекст.
При этом как показывает ситуация с Rutube, попавших под мощную хакерскую атаку, альтернативные российские сервисы оказались не готовы к острой фазе геополитического противостояния. В этом плане говорить о блокировке YouTube можно только как экстренной и очень плохой для власти и общества мере, негативных последствий которой будет масса.
Следовательно, кураторам информационной политики либо придется уменьшать градус пропаганды (в том числе и «пятиминуток ненависти» и обсуждений ядерной тематики) на ТВ, либо альтернативные каналы информации будут все больше захватывать внимание социума, особенно экономически активной его части. Плюс не стоит забывать о факторе холодильника, который пока не сыграл свою роль в формировании общественных настроений новой реальности.
Торжество «среднестатистичности» & Глубины социально-экономического неравенства
Эксперты все чаще заговорили о инерционном сценарии, чему ход спецоперации, действительно, способствует. Вариант с заморозкой конфликта в Украине, с высокой долей вероятности, будут пытаться реализовать, однако в любом случае масштаб социально-экономических изменений в стране громадный.
Россия – это государство с одним из самых высоких уровней социально-экономического неравенства. Узкая прослойка сверхбогатых, небольшой (и постоянно сужающийся) средний класс и значительный (и постоянно расширяющийся слой бедных). Плюс нищие и бомжи (которых статистика часто не замечает). Методологические коррекции расчета уровне бедности Росстата не меняют суть, хотя и позволяют формировать более благоприятные цифры, которые нужны политикам федерального и регионального уровней.
Средний класс выполняет роль стабилизатора общественных отношений и делает конструкцию устойчивой, однако в России его роль достаточно невысока.
Очевидно, что бедное и, скажем так, небогатое население страны испытывает устойчивый ресентимент по поводу богатства других россиян. Нагляднее всего это выражается в отношении к олигархам, однако имеет и другие преломления.
Падение доходов россиян, которые могли воспроизводить среднеевропейский стиль жизни, отнюдь не расстроит тех, кто не мог себе позволить заграничные поездки, рестораны, программы индивидуального развития, ивенты и прочие блага достойного уровня жизни.
Фокус-группы в регионах и особенно на региональной периферии, показывают, что отношение к Москве (и москвичам) достаточно негативное и это также преломление неравенства. Причем в окружающих Московию областях (Тверская, Калужская, Тульская, Владимирская и т.д.) это фиксируется отчетливо. Например, жители локаций, соседствующих с дачными участками москвичей очень часто жалуются, что в летний период цены на продукты питания магазины поднимают из-за наплыва столичных дачников. Это также следствие значительного неравенства в стране, но уже на уровне регионов.
Строго говоря, все эти факторы не работают на укрепление конструкции, однако сейчас власти очень легко могут вывести на арену «среднестатистического россиянина», одеть его в патриотическое одеяние, указать на его скромные потребности, предать осуждению «излишнее потребление», «зависимость от импорта» и даже попытаться убедить снизить обьемы потребления мяса, примеров чему со стороны пропаганды уже было не мало.
Нынешний кризис делает все слои общества беднее, а некоторых сделает нищими. Скорее всего, огромное социально-экономическое неравенство от этого не уменьшится, а, наоборот, увеличится, однако с помощью масс-медиа и пропаганды власти смогут сфокусировать внимание на уровниловке возможностей и большинство воспримет это с тихим одобрением, а кое-кто повторит заветные «не жили хорошо и ничего мечтать».
Эксперты все чаще заговорили о инерционном сценарии, чему ход спецоперации, действительно, способствует. Вариант с заморозкой конфликта в Украине, с высокой долей вероятности, будут пытаться реализовать, однако в любом случае масштаб социально-экономических изменений в стране громадный.
Россия – это государство с одним из самых высоких уровней социально-экономического неравенства. Узкая прослойка сверхбогатых, небольшой (и постоянно сужающийся) средний класс и значительный (и постоянно расширяющийся слой бедных). Плюс нищие и бомжи (которых статистика часто не замечает). Методологические коррекции расчета уровне бедности Росстата не меняют суть, хотя и позволяют формировать более благоприятные цифры, которые нужны политикам федерального и регионального уровней.
Средний класс выполняет роль стабилизатора общественных отношений и делает конструкцию устойчивой, однако в России его роль достаточно невысока.
Очевидно, что бедное и, скажем так, небогатое население страны испытывает устойчивый ресентимент по поводу богатства других россиян. Нагляднее всего это выражается в отношении к олигархам, однако имеет и другие преломления.
Падение доходов россиян, которые могли воспроизводить среднеевропейский стиль жизни, отнюдь не расстроит тех, кто не мог себе позволить заграничные поездки, рестораны, программы индивидуального развития, ивенты и прочие блага достойного уровня жизни.
Фокус-группы в регионах и особенно на региональной периферии, показывают, что отношение к Москве (и москвичам) достаточно негативное и это также преломление неравенства. Причем в окружающих Московию областях (Тверская, Калужская, Тульская, Владимирская и т.д.) это фиксируется отчетливо. Например, жители локаций, соседствующих с дачными участками москвичей очень часто жалуются, что в летний период цены на продукты питания магазины поднимают из-за наплыва столичных дачников. Это также следствие значительного неравенства в стране, но уже на уровне регионов.
Строго говоря, все эти факторы не работают на укрепление конструкции, однако сейчас власти очень легко могут вывести на арену «среднестатистического россиянина», одеть его в патриотическое одеяние, указать на его скромные потребности, предать осуждению «излишнее потребление», «зависимость от импорта» и даже попытаться убедить снизить обьемы потребления мяса, примеров чему со стороны пропаганды уже было не мало.
Нынешний кризис делает все слои общества беднее, а некоторых сделает нищими. Скорее всего, огромное социально-экономическое неравенство от этого не уменьшится, а, наоборот, увеличится, однако с помощью масс-медиа и пропаганды власти смогут сфокусировать внимание на уровниловке возможностей и большинство воспримет это с тихим одобрением, а кое-кто повторит заветные «не жили хорошо и ничего мечтать».
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Как известно, Арктика – это одна из самых перспективных тем, которую активно позиционируют российские власти. Богатые углеводородами и редкоземельными ресурсами территории на фоне глобального потепления климата, действительно, способны через 10-15 лет наполнить отечественную экстенсивность (сущностная черта российской цивилизации) новыми богатствами, экспорт которых принесет много прибылей.
К 2030-2035 гг. власти обещают резкое увеличение транспортного потока по Северному морскому пути, который, как заявляется, будет альтернативой Суэцкому морскому каналу и позволит доставлять товары из Азии в Европу (и наоборот) намного быстрее. Впрочем, это будет возможно, если российская модернизация все эти годы будет конкурентоспособной, а Россия - не изолированной со стороны Запада.
Впрочем, не в столь далеких очертаниях видится совершенно иное. В случае, если заявки Финляндии и Швеции на вступление в НАТО будут одобрены, арктическая конфигурация приобретет весьма интересный вид. 7 из 8 полноправных членов Арктического Совета будут являться страны, входящие в НАТО. И на этом фоне Россия, которая председательствует в Арктическом Совете до середины 2023 г., останется в гордом одиночестве. При этом, инициативы России бойкотируют все страны-участники организации, и сейчас Арктический Совет по сути не работает. Возможно, эта ситуация продлится недолго, а, возможно, и до конца периода председательства России. Здесь многое будет зависеть от ситуации в Украине.
При этом у России масса расхождений со странами-участниками, а там, где есть сходства, давят США. Например, у Канады типологически схожее отношение к Северо-Западному морскому проходу, который Оттава (также, как и Москва - Северный морской путь) считает своей акваторией, однако, США фактически вынуждают Канаду отказаться от такого подхода. Давление (пока вербально-дипломатическое) идет и на Россию по Северному морскому пути.
Также масса проблем по вопросам экологии и добычи ресурсов. Очевидно, что США продавливают превращение Арктики в своеобразный заповедник, в котором будет мораторий на добычу полезных ископаемых. Это, конечно же, не устраивает не только Россию, но и, например, Норвегию и «приарктический» (как он сам себя называет) Китай.
Однако нынешний уровень геополитической конфронтации делает консолидированную позицию России со странами Северной Европы гораздо менее вероятной, а договоренности - намного более сложными. Швеция, Дания, Исландия, Дания и Норвегия всегда выступали в Арктике с позиций «золотой середины» и предпочитали искать компромиссы, а не игнорировать интересы Москвы. У России с Норвегией и до спецоперации было много сложностей (например, по статусу Шпицбергена), однако дипломатический процесс шел постоянно и приносил результат. Норвегия буквально в прошлом году заявляла, что войска НАТО на границе с Россией ей не нужны, так как это создаст лишнее напряжение: такую позицию Москва ценила и уважала.
Но сейчас все это оказывается перечеркнуто или, по крайней мере, поставлено на паузу. И тут нужно учитывать, что интересы России и Китая в Арктике совпадают только в краткосрочной перспективе. Поднебесная также, как и США, считает Северный морской путь интернациональным и ориентирована на добычу ресурсов в регионе по принципу «богатства Арктики принадлежат всем».
Конфронтация в Украине поставила Россию в крайне сложную позицию в Арктике. Без России, очевидно, арктическая конфигурация полноценной быть не может, но место Москвы в ней после 24 февраля еще предстоит найти. Вполне возможно, что Арктика в ближайшие годы станет еще одной ареной конфронтации России и Запада. По крайней мере, напряжение в регионе нарастает, равно как и милитаризация.
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Как известно, Арктика – это одна из самых перспективных тем, которую активно позиционируют российские власти. Богатые углеводородами и редкоземельными ресурсами территории на фоне глобального потепления климата, действительно, способны через 10-15 лет наполнить отечественную экстенсивность (сущностная черта российской цивилизации) новыми богатствами, экспорт которых принесет много прибылей.
К 2030-2035 гг. власти обещают резкое увеличение транспортного потока по Северному морскому пути, который, как заявляется, будет альтернативой Суэцкому морскому каналу и позволит доставлять товары из Азии в Европу (и наоборот) намного быстрее. Впрочем, это будет возможно, если российская модернизация все эти годы будет конкурентоспособной, а Россия - не изолированной со стороны Запада.
Впрочем, не в столь далеких очертаниях видится совершенно иное. В случае, если заявки Финляндии и Швеции на вступление в НАТО будут одобрены, арктическая конфигурация приобретет весьма интересный вид. 7 из 8 полноправных членов Арктического Совета будут являться страны, входящие в НАТО. И на этом фоне Россия, которая председательствует в Арктическом Совете до середины 2023 г., останется в гордом одиночестве. При этом, инициативы России бойкотируют все страны-участники организации, и сейчас Арктический Совет по сути не работает. Возможно, эта ситуация продлится недолго, а, возможно, и до конца периода председательства России. Здесь многое будет зависеть от ситуации в Украине.
При этом у России масса расхождений со странами-участниками, а там, где есть сходства, давят США. Например, у Канады типологически схожее отношение к Северо-Западному морскому проходу, который Оттава (также, как и Москва - Северный морской путь) считает своей акваторией, однако, США фактически вынуждают Канаду отказаться от такого подхода. Давление (пока вербально-дипломатическое) идет и на Россию по Северному морскому пути.
Также масса проблем по вопросам экологии и добычи ресурсов. Очевидно, что США продавливают превращение Арктики в своеобразный заповедник, в котором будет мораторий на добычу полезных ископаемых. Это, конечно же, не устраивает не только Россию, но и, например, Норвегию и «приарктический» (как он сам себя называет) Китай.
Однако нынешний уровень геополитической конфронтации делает консолидированную позицию России со странами Северной Европы гораздо менее вероятной, а договоренности - намного более сложными. Швеция, Дания, Исландия, Дания и Норвегия всегда выступали в Арктике с позиций «золотой середины» и предпочитали искать компромиссы, а не игнорировать интересы Москвы. У России с Норвегией и до спецоперации было много сложностей (например, по статусу Шпицбергена), однако дипломатический процесс шел постоянно и приносил результат. Норвегия буквально в прошлом году заявляла, что войска НАТО на границе с Россией ей не нужны, так как это создаст лишнее напряжение: такую позицию Москва ценила и уважала.
Но сейчас все это оказывается перечеркнуто или, по крайней мере, поставлено на паузу. И тут нужно учитывать, что интересы России и Китая в Арктике совпадают только в краткосрочной перспективе. Поднебесная также, как и США, считает Северный морской путь интернациональным и ориентирована на добычу ресурсов в регионе по принципу «богатства Арктики принадлежат всем».
Конфронтация в Украине поставила Россию в крайне сложную позицию в Арктике. Без России, очевидно, арктическая конфигурация полноценной быть не может, но место Москвы в ней после 24 февраля еще предстоит найти. Вполне возможно, что Арктика в ближайшие годы станет еще одной ареной конфронтации России и Запада. По крайней мере, напряжение в регионе нарастает, равно как и милитаризация.
Дихотомия чрезвычайщины: ресурс или риск
Вновь озвученное предложение «справедливоросса» С. Миронова отменить региональные выборы в этом году свидетельствует: правящая номенклатура пока до конца не определилась со своим отношением не столько к т.н. выборами, сколько к чрезвычайщине как принципу управления.
С одной стороны, чрезвычайщина – это управленческий ресурс, с помощью которого можно превратить общество в казарму и заставить всех ходить строем и/или сидеть по своим человейникам, хрущевкам и не высовываться. Опыт чрезвычайщины уже был апробирован во времена пандемии, хотя практика QR-кодизации и всеобщей вакцинации оказалась не успешной, в том числе и потому, что поддержки со стороны силовиков, мягко говоря, не было.
С другой стороны, чрезвычайщина – это долгосрочная угроза, которая выводит все общество из состояния повседневного комфорта и возвращает обывателей и все аполитичное болото к ощущению соприкосновения с тревожными реалиями спецоперации в Украине. Социология показывает, что большинство россиян желает рассматривать эти события как нечто отстраненное и предпочитает думать, что их они не коснутся.
Настойчивое (с явными оттенками влияния силовиков) продвижение чрезвычайщины – это проактивное давление не столько на общество, сколько на центры принятия решения. По своему масштабу это предложение сопоставимо с призывами турбо-патриотов об отмене принципов рыночной экономики и войне с НАТО до победного конца (с неминуемой всеобщей мобилизацией). И хотя и финансовый и внутриполитический блоки стараются минимизировать чрезвычайщину, с ней, так или иначе, придется столкнуться в ближайшие годы.
Проактивная чрезвычайщина доводит до логического завершения вектор развития Конфигурации, который уже давно прошел точку невозврата. В этих условиях проактивное продавливание чрезвычайщины – это не про эффективность, а про дополнительное ускорение тех процессов, которые уже запущены и в исторической перспективе выглядят как неминуемые.
Умеренные в правящем классе это понимают, однако они не могут ничего противопоставить геополитической конфронтации с Западом, которая уже также прошла точку невозврата. И это работает в пользу сторонников жесткой чрезвычайщины.
Умение оперировать чрезвычайщиной – это важнейший управленческий ресурс, без которого Конфигурация не обойдется. Вопрос лишь в том, мягкий или жесткий режим ее использования будет магистральным.
Вновь озвученное предложение «справедливоросса» С. Миронова отменить региональные выборы в этом году свидетельствует: правящая номенклатура пока до конца не определилась со своим отношением не столько к т.н. выборами, сколько к чрезвычайщине как принципу управления.
С одной стороны, чрезвычайщина – это управленческий ресурс, с помощью которого можно превратить общество в казарму и заставить всех ходить строем и/или сидеть по своим человейникам, хрущевкам и не высовываться. Опыт чрезвычайщины уже был апробирован во времена пандемии, хотя практика QR-кодизации и всеобщей вакцинации оказалась не успешной, в том числе и потому, что поддержки со стороны силовиков, мягко говоря, не было.
С другой стороны, чрезвычайщина – это долгосрочная угроза, которая выводит все общество из состояния повседневного комфорта и возвращает обывателей и все аполитичное болото к ощущению соприкосновения с тревожными реалиями спецоперации в Украине. Социология показывает, что большинство россиян желает рассматривать эти события как нечто отстраненное и предпочитает думать, что их они не коснутся.
Настойчивое (с явными оттенками влияния силовиков) продвижение чрезвычайщины – это проактивное давление не столько на общество, сколько на центры принятия решения. По своему масштабу это предложение сопоставимо с призывами турбо-патриотов об отмене принципов рыночной экономики и войне с НАТО до победного конца (с неминуемой всеобщей мобилизацией). И хотя и финансовый и внутриполитический блоки стараются минимизировать чрезвычайщину, с ней, так или иначе, придется столкнуться в ближайшие годы.
Проактивная чрезвычайщина доводит до логического завершения вектор развития Конфигурации, который уже давно прошел точку невозврата. В этих условиях проактивное продавливание чрезвычайщины – это не про эффективность, а про дополнительное ускорение тех процессов, которые уже запущены и в исторической перспективе выглядят как неминуемые.
Умеренные в правящем классе это понимают, однако они не могут ничего противопоставить геополитической конфронтации с Западом, которая уже также прошла точку невозврата. И это работает в пользу сторонников жесткой чрезвычайщины.
Умение оперировать чрезвычайщиной – это важнейший управленческий ресурс, без которого Конфигурация не обойдется. Вопрос лишь в том, мягкий или жесткий режим ее использования будет магистральным.
Диалектика власти & диссидентов
Диссидентское движение в новой реальности пытается обрести свою нишу, но при определенных раскладах, может быть полезно и правящему режиму в России.
На II Российской конференции антивоенного комитета в литовском Вильнюсе было предложено институционализировать понятие «хорошие русские». Этот незамысловатый термин имеет свое историко-филологическое, а не политико-правовое происхождение и уже был активно раскритикован. Формулировка «хорошие русские» восходит к знаменитым речам немецкого писателя Т. Манна времен Второй мировой войны и, фактически, хотя и косвенно, проводит запрещенные в России исторические аналогии.
Речь идет о выделении российских граждан, которые не поддерживают власть в России. Таких предлагается вывести из-под санкционного давления, избавить от блокировки счетов в странах Европы и создать условия, позволяющие россиян уезжать из страны и адаптироваться в Европе и других странах мира. Однако внятных инструментов (кроме необходимости вести переговоры с Евробюрократией) для реализации этой цели пока не продемонстрировано.
Диссидентский дискурс кардинально отличается от официального и приемлемого с точки зрения цензуры, однако само влияние диссидентов на общественные настроения в России низко. Скорее диссидентские мысли и подходы направлены на консолидацию волн эмиграции из страны, потенциал которых отнюдь не исчерпан. Собственно, диссидентские структуры и представляют интересы в основном эмигрировавших из России граждан. По сути, сегодня это обширнейший и экономически активный класс в российской цивилизации численностью примерно в 10-20 млн. чел. (а по некоторым подсчетам и больше).
И тут антагонисты в виде российской власти и диссидентов имеют общие, хотя и ситуативные интересы. Конфигурация власти в ближайшие годы будет меняться, но либеральной она вряд ли будет. Это значит, что в ее интересах обеспечить цивилизованный отток из страны «инакомыслящих» и прочих оппозиционно настроенных граждан, которые «не подлежат мобилизационному перевоспитанию в духе патриотизма».
Естественно, что в притоке в Европу и другие страны мира таких граждан заинтересованы диссидентские структуры, которые тем самым будут расширять поле своего влияния в рамках альтернативного русского мира.
При этом потенциал диссидентского движения как актора политического действия во многом остается не определенным, однако аналогии с организациями белорусской оппозиции офиса С. Тихановской вполне прослеживаются, хотя и не могут быть реализованы оперативно.
Диссидентское движение в новой реальности пытается обрести свою нишу, но при определенных раскладах, может быть полезно и правящему режиму в России.
На II Российской конференции антивоенного комитета в литовском Вильнюсе было предложено институционализировать понятие «хорошие русские». Этот незамысловатый термин имеет свое историко-филологическое, а не политико-правовое происхождение и уже был активно раскритикован. Формулировка «хорошие русские» восходит к знаменитым речам немецкого писателя Т. Манна времен Второй мировой войны и, фактически, хотя и косвенно, проводит запрещенные в России исторические аналогии.
Речь идет о выделении российских граждан, которые не поддерживают власть в России. Таких предлагается вывести из-под санкционного давления, избавить от блокировки счетов в странах Европы и создать условия, позволяющие россиян уезжать из страны и адаптироваться в Европе и других странах мира. Однако внятных инструментов (кроме необходимости вести переговоры с Евробюрократией) для реализации этой цели пока не продемонстрировано.
Диссидентский дискурс кардинально отличается от официального и приемлемого с точки зрения цензуры, однако само влияние диссидентов на общественные настроения в России низко. Скорее диссидентские мысли и подходы направлены на консолидацию волн эмиграции из страны, потенциал которых отнюдь не исчерпан. Собственно, диссидентские структуры и представляют интересы в основном эмигрировавших из России граждан. По сути, сегодня это обширнейший и экономически активный класс в российской цивилизации численностью примерно в 10-20 млн. чел. (а по некоторым подсчетам и больше).
И тут антагонисты в виде российской власти и диссидентов имеют общие, хотя и ситуативные интересы. Конфигурация власти в ближайшие годы будет меняться, но либеральной она вряд ли будет. Это значит, что в ее интересах обеспечить цивилизованный отток из страны «инакомыслящих» и прочих оппозиционно настроенных граждан, которые «не подлежат мобилизационному перевоспитанию в духе патриотизма».
Естественно, что в притоке в Европу и другие страны мира таких граждан заинтересованы диссидентские структуры, которые тем самым будут расширять поле своего влияния в рамках альтернативного русского мира.
При этом потенциал диссидентского движения как актора политического действия во многом остается не определенным, однако аналогии с организациями белорусской оппозиции офиса С. Тихановской вполне прослеживаются, хотя и не могут быть реализованы оперативно.
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
В России сейчас нет политического протеста, но есть гражданский активизм. И этот фактор актуализирует внимание к лидерам общественного мнения (ЛОМам) и известным людям, которые готовы активно заявлять свою позицию после начала спецоперации в Украине.
В самом ее начале активно обсуждали И.Урганта и М.Галкина, которые, как заверяется временно, уехали из страны. Эти деятели шоу-бизнеса имеют значительное влияние на общественные настроения, но их юмористическое творчество оставляет возможности для любых маневров. С лидером ДДТ музыкантом Ю.Шевчуком все сложнее.
Недавний концерт в родной Уфе оказался широко обсуждаемым, прежде всего, из-за пацифистских высказываний Шевчука и острых, скажем так, аллегорий и метафор. Тут нужно отметить, что Шевчук несколько лет назад выступил одним из фронтменов протеста на Куштау и тем самым получил дополнительную популярность в родной для себя Башкирии.
С момента уфимского концерта прошло более недели, аналогичные концерты Ю.Шевчука в соседних регионах отмены, однако волны осуждения в адрес музыканта с провластных позиций в масс-медиа нет.
Шевчук обладает значительным моральным авторитетом среди части россиян, в том числе - и патриотично настроенных. Его «пассажи» (как в случае с Галкиным) на юмор и «пошутил» не спишешь. Для властей Шевчук давно уже представляет собой, мягко говоря, неудобного актора.
Морального авторитета для давления на него может и не хватить. Иноагента из Юрия Юлиановича, который искренне любит свою Родину и более сорока лет поет «Не стреляй!», не сделать. Поэтому, похоже, решено было замолчать эту проблему и свести ее к высказываниям поэта, которому можно больше, чем другим.
Это весьма показательно и интересно. Впрочем, фигур, которые могут открыто заявлять о своей позиции в эти сложные для страны времена, достаточно немного. Потенциал для гражданского активизма в стране есть, но, как видим (например, по отмене концертов группы Би-2 в Омске и той же Уфе), власти стараются аккуратно обойти острые углы.
Российский социум остается аполитичным, однако в моменте политизация, наоборот, огромна и она сказывается на всем, в том числе - и в концертах музыкантов. Позиция ЛОМов, готовых выступать с альтернативных позиций, так или иначе будет заявлена в обществе, однако, социология показывает, что большинство предпочитает оставаться индифферентным к такой риторике и обсуждать ее, в лучшем случае, на кухнях или среди друзей. Российское общество остается социумом, консолидированным не только в плане патриотизма, но и в плане конформизма и сохранения режима молчаливого большинства: не только диалектическая, но и прямая связь между этими элементами социальной конструкции становится все более очевидной.
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
В России сейчас нет политического протеста, но есть гражданский активизм. И этот фактор актуализирует внимание к лидерам общественного мнения (ЛОМам) и известным людям, которые готовы активно заявлять свою позицию после начала спецоперации в Украине.
В самом ее начале активно обсуждали И.Урганта и М.Галкина, которые, как заверяется временно, уехали из страны. Эти деятели шоу-бизнеса имеют значительное влияние на общественные настроения, но их юмористическое творчество оставляет возможности для любых маневров. С лидером ДДТ музыкантом Ю.Шевчуком все сложнее.
Недавний концерт в родной Уфе оказался широко обсуждаемым, прежде всего, из-за пацифистских высказываний Шевчука и острых, скажем так, аллегорий и метафор. Тут нужно отметить, что Шевчук несколько лет назад выступил одним из фронтменов протеста на Куштау и тем самым получил дополнительную популярность в родной для себя Башкирии.
С момента уфимского концерта прошло более недели, аналогичные концерты Ю.Шевчука в соседних регионах отмены, однако волны осуждения в адрес музыканта с провластных позиций в масс-медиа нет.
Шевчук обладает значительным моральным авторитетом среди части россиян, в том числе - и патриотично настроенных. Его «пассажи» (как в случае с Галкиным) на юмор и «пошутил» не спишешь. Для властей Шевчук давно уже представляет собой, мягко говоря, неудобного актора.
Морального авторитета для давления на него может и не хватить. Иноагента из Юрия Юлиановича, который искренне любит свою Родину и более сорока лет поет «Не стреляй!», не сделать. Поэтому, похоже, решено было замолчать эту проблему и свести ее к высказываниям поэта, которому можно больше, чем другим.
Это весьма показательно и интересно. Впрочем, фигур, которые могут открыто заявлять о своей позиции в эти сложные для страны времена, достаточно немного. Потенциал для гражданского активизма в стране есть, но, как видим (например, по отмене концертов группы Би-2 в Омске и той же Уфе), власти стараются аккуратно обойти острые углы.
Российский социум остается аполитичным, однако в моменте политизация, наоборот, огромна и она сказывается на всем, в том числе - и в концертах музыкантов. Позиция ЛОМов, готовых выступать с альтернативных позиций, так или иначе будет заявлена в обществе, однако, социология показывает, что большинство предпочитает оставаться индифферентным к такой риторике и обсуждать ее, в лучшем случае, на кухнях или среди друзей. Российское общество остается социумом, консолидированным не только в плане патриотизма, но и в плане конформизма и сохранения режима молчаливого большинства: не только диалектическая, но и прямая связь между этими элементами социальной конструкции становится все более очевидной.
Милитаризация социальности: ограничители & потенциал
Три месяца спустя начала спецоперации в Украине показали, что российский социум готов жертвовать своими гражданскими свободами, спокойно относится к цензуре, запрету западных соцсетей: россияне готовы больше ненавидеть США, но пока не готовы к интенсивной милитаризации социальности и превращению ее в огромный военные лагерь (по заветам Л. Троцкого).
Базовые социальные представления во многом остаются неизменными. Люди по-прежнему желают остаться в модусе обывательского образа жизни и пребывают в инерции аполитичности. Такие общественные настроения, с одной стороны, не способствуют распространению сущностного патриотизма, а с другой, позволяют оставлять без ответа, например, вопрос об образе будущего России и причинах начала спецоперации в Украине. Очевидно, что термин денацификация глубинному народу не зашел, однако лишних вопросов социум по поводу спецоперации не задает и это устраивает власть.
Попытки навязать обществу военную стилистику со стороны власти имеют свои пределы. Ритуально и на уровне символов общество готово это принимать, однако сущностно, скорее, нет. Это видно, хотя бы по числу автомобилей с известной стилистикой в столицах и мегаполисах, а также общему размыванию значимости известных символов с латинскими буквами в пропагандистском инфопотоке.
Затягивание военной конфронтации в Украине также работает на возрастающее желание общества жить спокойной, мирной и обывательской жизнью. Однако в случае если военная конфронтация затянется власти, так или иначе, вынуждены будут активнее использовать военный фактор как условие мобилизации социума, которое потребует от общества не только ритуальной поддержки, но и активного участия. Пока этот вариант остается в резерве, ввиду возможных, в том числе и негативных последствий, которые могут выразиться в росте не только апатии, но и открытого недовольства и протеста.
В то же время, опыт первых трех месяцев спецоперации показал, что российское общество готово терпеть очень многое, а политика – это сфера возможного: это означает, что как только властям понадобится ресурс социума она пойдет на любые, в том числе и непопулярные решения. Тем более, что в условиях податливости социума риски такого варианта развития события некоторые в правящей номенклатуре оценивают невысоко.
Другие, более системно мыслящие чиновники, наоборот, отмечают, что лишний раз общество не стоит беспокоить непопулярными решениями. Сейчас преобладает именно эта точка зрения, однако смена подходов в ближайшие полгода – год видится как вероятная.
Три месяца спустя начала спецоперации в Украине показали, что российский социум готов жертвовать своими гражданскими свободами, спокойно относится к цензуре, запрету западных соцсетей: россияне готовы больше ненавидеть США, но пока не готовы к интенсивной милитаризации социальности и превращению ее в огромный военные лагерь (по заветам Л. Троцкого).
Базовые социальные представления во многом остаются неизменными. Люди по-прежнему желают остаться в модусе обывательского образа жизни и пребывают в инерции аполитичности. Такие общественные настроения, с одной стороны, не способствуют распространению сущностного патриотизма, а с другой, позволяют оставлять без ответа, например, вопрос об образе будущего России и причинах начала спецоперации в Украине. Очевидно, что термин денацификация глубинному народу не зашел, однако лишних вопросов социум по поводу спецоперации не задает и это устраивает власть.
Попытки навязать обществу военную стилистику со стороны власти имеют свои пределы. Ритуально и на уровне символов общество готово это принимать, однако сущностно, скорее, нет. Это видно, хотя бы по числу автомобилей с известной стилистикой в столицах и мегаполисах, а также общему размыванию значимости известных символов с латинскими буквами в пропагандистском инфопотоке.
Затягивание военной конфронтации в Украине также работает на возрастающее желание общества жить спокойной, мирной и обывательской жизнью. Однако в случае если военная конфронтация затянется власти, так или иначе, вынуждены будут активнее использовать военный фактор как условие мобилизации социума, которое потребует от общества не только ритуальной поддержки, но и активного участия. Пока этот вариант остается в резерве, ввиду возможных, в том числе и негативных последствий, которые могут выразиться в росте не только апатии, но и открытого недовольства и протеста.
В то же время, опыт первых трех месяцев спецоперации показал, что российское общество готово терпеть очень многое, а политика – это сфера возможного: это означает, что как только властям понадобится ресурс социума она пойдет на любые, в том числе и непопулярные решения. Тем более, что в условиях податливости социума риски такого варианта развития события некоторые в правящей номенклатуре оценивают невысоко.
Другие, более системно мыслящие чиновники, наоборот, отмечают, что лишний раз общество не стоит беспокоить непопулярными решениями. Сейчас преобладает именно эта точка зрения, однако смена подходов в ближайшие полгода – год видится как вероятная.
Средний класс как социально-экономическая категория вообще плохо вписывается в постоперационную реальность. Методологические коррекции Росстата могут вдохновить в этот конструкт «новую жизнь и соответствующее содержание», однако тенденция последних десяти лет продолжится и средний класс в России будет сокращаться по экономическим, социокультурным и политическим причинам.
Каждый кризис в России (крымский, ковидный, спецоперационный) больнее всего бьет по среднему классу и бедным слоям населения, а богатые и сверхбогатые несут огромные потери на первом этапе кризиса, а потом, восполняют (с лихвой) свои потери.
Дело в том, что экономика России устроена в формате концентратора и распределителя: соответственно, находящиеся у рычагов власти и аффилированные с ними экономические акторы забирают почти все, а остальным остаются крохи.
Баланса здесь никакого нет: структура с резкой дифференциацией доходов и властных полномочий исторически постоянно воспроизводится в России в рамках различных государственных проектов (бояре, дворяне, советская номенклатура, олигархи). Сидящий на ренте и обладающий политическими рычагами правящий класс a priori менее заинтересован в модернизации, а сейчас в условиях санкций ее основной миссией будет отстаивание своего приоритетного «права» на ренты и ресурсы.
В новой реальности и вовсе создаются предпосылки для отчетливого контрмодернистского развития, а средний класс, это, как известно, производная от развития модернистских обществ. В России он будет продолжать сжиматься и растворяться в структурах новых бедных, причем вне зависимости от данных официальных статотчетов на этот счет.
https://t.iss.one/kremlebezBashennik/28284
Каждый кризис в России (крымский, ковидный, спецоперационный) больнее всего бьет по среднему классу и бедным слоям населения, а богатые и сверхбогатые несут огромные потери на первом этапе кризиса, а потом, восполняют (с лихвой) свои потери.
Дело в том, что экономика России устроена в формате концентратора и распределителя: соответственно, находящиеся у рычагов власти и аффилированные с ними экономические акторы забирают почти все, а остальным остаются крохи.
Баланса здесь никакого нет: структура с резкой дифференциацией доходов и властных полномочий исторически постоянно воспроизводится в России в рамках различных государственных проектов (бояре, дворяне, советская номенклатура, олигархи). Сидящий на ренте и обладающий политическими рычагами правящий класс a priori менее заинтересован в модернизации, а сейчас в условиях санкций ее основной миссией будет отстаивание своего приоритетного «права» на ренты и ресурсы.
В новой реальности и вовсе создаются предпосылки для отчетливого контрмодернистского развития, а средний класс, это, как известно, производная от развития модернистских обществ. В России он будет продолжать сжиматься и растворяться в структурах новых бедных, причем вне зависимости от данных официальных статотчетов на этот счет.
https://t.iss.one/kremlebezBashennik/28284
Telegram
Кремлёвский безБашенник
Дмитрий Дризе — о пассаже Владимира Путина про товары класса люкс
Владимир Путин вновь заверил общественность, что, несмотря на санкции, полностью изолировать страну не получится. Президент, в частности, заявил: многие, мол, беспокоятся, что в России пропадут…
Владимир Путин вновь заверил общественность, что, несмотря на санкции, полностью изолировать страну не получится. Президент, в частности, заявил: многие, мол, беспокоятся, что в России пропадут…
«Демарш» & Подстава: приморские коммунисты передали привет Зюганову
Объявленное «политическим демаршом» выступление за скорейшее завершение спецоперации в Украине четырех депутатов заксобрания Приморского края от КПРФ бьет не столько по губернатору О. Кожемяко, сколько по руководству партии и Г. Зюганову лично. Показательно, что ранее аналогичное заявление сделал и один депутат Горсовета Владивостока.
На Дальнем Востоке очень много россиян с украинскими корнями и силен уровень протестных настроений. Понятно, что губернатор О. Кожемяко испытывает систематические сложности с контрэлитами и плохо контролирует политическое поле региона. Строго говоря, это вообще не та фигура, которая способна стабилизировать ситуацию в крае.
Недоработки руководства КПРФ тут также очевидны, особенно если выяснится, что партия по-прежнему пользуется услугами диссидентов-политтехнологов/консультантов. Фронт-линия КПРФ выступает за спецоперацию, порой, более яростно чем вся «Единая Россия», а партийный актив в регионах, как выясняется, занимает, мягко говоря, иную позицию. О настроениях среди приморских «красных» в КПРФ известно давно, однако руководство партии предпочитает не вмешиваться в ситуацию.
Это ставит самого Г. Зюганова в крайне двусмысленную позицию: либо он не контролирует свою партию, либо ему нужно прямо признать, что эти депутаты Приморья изначально были чужды «коммунистических ценностей» и использовали партию лишь для получения мандатов (естественно, на безвозмездной основе, хотя кавычки можно поставить и тут).
В целом же мы видим, как вслед за простыми гражданскими активистами и ЛОМами (например, Ю. Шевчука) против спецоперации начали выступать и представители политического класса России в протестных регионах страны. Это говорит о реальных общественных настроениях в стране, хотя, конечно, общественное сознание – очень инерционно и запаздывает в своей реакции на ситуацию, а большинство региональных и федеральных политиков все равно не будут выражать позицию общества.
Объявленное «политическим демаршом» выступление за скорейшее завершение спецоперации в Украине четырех депутатов заксобрания Приморского края от КПРФ бьет не столько по губернатору О. Кожемяко, сколько по руководству партии и Г. Зюганову лично. Показательно, что ранее аналогичное заявление сделал и один депутат Горсовета Владивостока.
На Дальнем Востоке очень много россиян с украинскими корнями и силен уровень протестных настроений. Понятно, что губернатор О. Кожемяко испытывает систематические сложности с контрэлитами и плохо контролирует политическое поле региона. Строго говоря, это вообще не та фигура, которая способна стабилизировать ситуацию в крае.
Недоработки руководства КПРФ тут также очевидны, особенно если выяснится, что партия по-прежнему пользуется услугами диссидентов-политтехнологов/консультантов. Фронт-линия КПРФ выступает за спецоперацию, порой, более яростно чем вся «Единая Россия», а партийный актив в регионах, как выясняется, занимает, мягко говоря, иную позицию. О настроениях среди приморских «красных» в КПРФ известно давно, однако руководство партии предпочитает не вмешиваться в ситуацию.
Это ставит самого Г. Зюганова в крайне двусмысленную позицию: либо он не контролирует свою партию, либо ему нужно прямо признать, что эти депутаты Приморья изначально были чужды «коммунистических ценностей» и использовали партию лишь для получения мандатов (естественно, на безвозмездной основе, хотя кавычки можно поставить и тут).
В целом же мы видим, как вслед за простыми гражданскими активистами и ЛОМами (например, Ю. Шевчука) против спецоперации начали выступать и представители политического класса России в протестных регионах страны. Это говорит о реальных общественных настроениях в стране, хотя, конечно, общественное сознание – очень инерционно и запаздывает в своей реакции на ситуацию, а большинство региональных и федеральных политиков все равно не будут выражать позицию общества.
Forwarded from Кремлёвский безБашенник
🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Три месяца после начала событий в Украине – явно недостаточный период для осмысления того, как будет меняться российский социум, экономика и государственное управление, однако контуры изменений мы уже успели увидеть. По принципу «разведпризнака», широко применяемого ныне в условиях спецоперации: все, что будет дальше – уже есть, важно лишь увидеть это на начальной стадии генезиса.
Последние три месяца экспертное сообщество и масс-медиа много говорили о импортозамещении и о мобилизационной экономике. Этому подходу противопоставляется другой, предполагающий структурную трансформацию экономики, но сохранение, при этом, ориентира на прежнее состояние.
Строго говоря, проактивная модернизация в этих условиях для России невозможна, перспективы (точнее – риски) де-модернизации и скатывания в упрощенную социальность, экономика которой утратит разнообразие – вполне отчетливы. В этих условиях задача государства - обеспечить хоть какую-то, догоняющую модернизацию и не допустить технологического отставания от стран если не первого, то хотя бы второго мира (Турция, Аргентина, Бразилия и т.д.).
Озвученный главой Центробанка Э. Набиуллиной принцип структурной трансформации экономики позволяет сохранить некоторые принципы и элементы рыночной экономики, и этот фактор, помимо всего прочего, будет работать на гармонизацию (впрочем, весьма относительную и туманную) во взаимоотношениях с Западом.
Сценарий мобилизационной экономики предполагает, наоборот, подавление остатков рыночной экономики, сверхконцентрацию ресурсов у государства для, как заявляется, суверенного развития страны. Однако, строго говоря, этот адаптационный механизм, рано или поздно, приведет к новой волне конфронтации и замыканию России в собственном лоне. Адепты импортозамещения не утруждают себя примерами современных государств, которые эффективно импортозаместились (про Северную Корею и уровень покупательной способности населения которой предпочитают, как правило молчать).
Высокий уровень концентрации капитала у государства делает правящий класс не только индифферентным к экономической конъюнктуре, интересам малого и среднего бизнеса и рыночным механизмам в целом, но и к общественному мнению в принципе. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Логика концентрации ресурсов выгодна околовластным олигархам и менеджерам госкорпораций, но ведет страну в состояние заведомо ограниченного экономического роста. По сути, мобилизационная экономика такого типа приведет к гипер-этатизму, а это неизменно будет работать на дальнейшее усиление контроля над обществом, подавление институтов социальной критики и будет способствовать упрощению социального и экономического разнообразия.
Сейчас видно, что часть правящего класса старается этого сценария избежать, видя его тупиковость. Однако, вполне возможно, сторонники мобилизационного турбо-патриотизма получат новые возможности актуализировать антизападный ресентимент в случае неудачи переговоров с Западом (разведпризнаков такого варианта развития событий, кстати, весьма немало). И тогда можно ожидать еще более жесткие попытки навязывания принципов мобилизационной экономики.
Главным следствием этого будет резко усилившийся и многоуровневый потенциал конфронтации с Западом, а также коренные изменения в структуре российского общества в условиях его обнищания. Поэтому вряд ли стоит сейчас иронизировать над сценарием «структурная трансформация» экономики, который озвучила Э. Набиуллина. Его успешная реализация позволит в будущем надеяться на то, что острого и открытого противостояния с Западом получится избежать: причем, к выгоде абсолютного большинства. Правда, вероятность этого сценария я бы не стал переоценивать.
политолог Дмитрий Михайличенко, доктор философских наук (Телеграм-канал Scriptorium)
Три месяца после начала событий в Украине – явно недостаточный период для осмысления того, как будет меняться российский социум, экономика и государственное управление, однако контуры изменений мы уже успели увидеть. По принципу «разведпризнака», широко применяемого ныне в условиях спецоперации: все, что будет дальше – уже есть, важно лишь увидеть это на начальной стадии генезиса.
Последние три месяца экспертное сообщество и масс-медиа много говорили о импортозамещении и о мобилизационной экономике. Этому подходу противопоставляется другой, предполагающий структурную трансформацию экономики, но сохранение, при этом, ориентира на прежнее состояние.
Строго говоря, проактивная модернизация в этих условиях для России невозможна, перспективы (точнее – риски) де-модернизации и скатывания в упрощенную социальность, экономика которой утратит разнообразие – вполне отчетливы. В этих условиях задача государства - обеспечить хоть какую-то, догоняющую модернизацию и не допустить технологического отставания от стран если не первого, то хотя бы второго мира (Турция, Аргентина, Бразилия и т.д.).
Озвученный главой Центробанка Э. Набиуллиной принцип структурной трансформации экономики позволяет сохранить некоторые принципы и элементы рыночной экономики, и этот фактор, помимо всего прочего, будет работать на гармонизацию (впрочем, весьма относительную и туманную) во взаимоотношениях с Западом.
Сценарий мобилизационной экономики предполагает, наоборот, подавление остатков рыночной экономики, сверхконцентрацию ресурсов у государства для, как заявляется, суверенного развития страны. Однако, строго говоря, этот адаптационный механизм, рано или поздно, приведет к новой волне конфронтации и замыканию России в собственном лоне. Адепты импортозамещения не утруждают себя примерами современных государств, которые эффективно импортозаместились (про Северную Корею и уровень покупательной способности населения которой предпочитают, как правило молчать).
Высокий уровень концентрации капитала у государства делает правящий класс не только индифферентным к экономической конъюнктуре, интересам малого и среднего бизнеса и рыночным механизмам в целом, но и к общественному мнению в принципе. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Логика концентрации ресурсов выгодна околовластным олигархам и менеджерам госкорпораций, но ведет страну в состояние заведомо ограниченного экономического роста. По сути, мобилизационная экономика такого типа приведет к гипер-этатизму, а это неизменно будет работать на дальнейшее усиление контроля над обществом, подавление институтов социальной критики и будет способствовать упрощению социального и экономического разнообразия.
Сейчас видно, что часть правящего класса старается этого сценария избежать, видя его тупиковость. Однако, вполне возможно, сторонники мобилизационного турбо-патриотизма получат новые возможности актуализировать антизападный ресентимент в случае неудачи переговоров с Западом (разведпризнаков такого варианта развития событий, кстати, весьма немало). И тогда можно ожидать еще более жесткие попытки навязывания принципов мобилизационной экономики.
Главным следствием этого будет резко усилившийся и многоуровневый потенциал конфронтации с Западом, а также коренные изменения в структуре российского общества в условиях его обнищания. Поэтому вряд ли стоит сейчас иронизировать над сценарием «структурная трансформация» экономики, который озвучила Э. Набиуллина. Его успешная реализация позволит в будущем надеяться на то, что острого и открытого противостояния с Западом получится избежать: причем, к выгоде абсолютного большинства. Правда, вероятность этого сценария я бы не стал переоценивать.
«Единство» унификации & Индийские аналогии
Российское общество движется на пути уменьшения своего многообразия, несмотря на огромный уровень социально-экономического расслоения и кратно отличающийся уровень жизни в столицах и регионами.
Подавление институтов социальной критики, усиление идеологическо-патриотической составляющей в институтах образования, уход с российского рынка западного бизнеса ведет к дальнейшей туркменизации социума. В строгом смысле она в многообразной и огромной России невозможна, но этот вектор только усиливается.
В категориях русской философии XIX в. это означает политическую победу «славянофилов» над «западниками». Причем эта победа не сущностная, а на уровне идеологем и является логичным следствием отключения России от значимых потоков глобализации, которые, в конечном счете, определяли ее динамику развития последние тридцать лет.
И в этом плане уместны аналогии с Индией: в этой стране примерно 10-12% населения (в основном жители мегаполисов) интегрированы в глобальные потоки, производят высокотехнологичную продукцию и на уровне стиля жизни и образа мышления существенно отличаются от остального населения, которое пребывает в нищей архаике. При этом по-прежнему действуют алгоритмы кастового мышления, которые структурируют социальную жизни.
В России образ жизни жителей столиц и части населения мегаполисов, равно как и их экономические возможности, давно уже кратно отличается от остальной страны. В условиях ограниченных перспектив для взаимодействия (учитывая туманное будущее гражданской авиации и не только) ментальный и прочий разрыв будет расти.
В России нет каст, однако нынешний правящий класс, также как и советская номенклатура, пытается обособится от всех остальных и использует конфронтацию с Западом для формирования сословности и укрепления своего приоритетного «права» на природную ренту внутри страны.
Эти и другие дисбалансы делают неминуемым усиление скрепности Вертикальной конструкции. Сам термин «скрепы», строго говоря, означает что-то внешнее, а не внутренне присущее структуре. Тем не менее, скрепляющие конструкты в виде унифицирующей всю социальность идеологии видятся инвариантными для дальнейшего укрепления единства страны.
И тут никакого идеологического обмана нет: власти действительно будут укреплять единство страны, в том числе и в нацреспубликах. При этом укрепление единства будет обеспечено, прежде всего, за счет унификации (экономической, культурной, идеологической и пр.). Учитывая податливость российского общества сомнений в правящей номенклатуре по поводу реализуемости этого сценария немного.
Российское общество движется на пути уменьшения своего многообразия, несмотря на огромный уровень социально-экономического расслоения и кратно отличающийся уровень жизни в столицах и регионами.
Подавление институтов социальной критики, усиление идеологическо-патриотической составляющей в институтах образования, уход с российского рынка западного бизнеса ведет к дальнейшей туркменизации социума. В строгом смысле она в многообразной и огромной России невозможна, но этот вектор только усиливается.
В категориях русской философии XIX в. это означает политическую победу «славянофилов» над «западниками». Причем эта победа не сущностная, а на уровне идеологем и является логичным следствием отключения России от значимых потоков глобализации, которые, в конечном счете, определяли ее динамику развития последние тридцать лет.
И в этом плане уместны аналогии с Индией: в этой стране примерно 10-12% населения (в основном жители мегаполисов) интегрированы в глобальные потоки, производят высокотехнологичную продукцию и на уровне стиля жизни и образа мышления существенно отличаются от остального населения, которое пребывает в нищей архаике. При этом по-прежнему действуют алгоритмы кастового мышления, которые структурируют социальную жизни.
В России образ жизни жителей столиц и части населения мегаполисов, равно как и их экономические возможности, давно уже кратно отличается от остальной страны. В условиях ограниченных перспектив для взаимодействия (учитывая туманное будущее гражданской авиации и не только) ментальный и прочий разрыв будет расти.
В России нет каст, однако нынешний правящий класс, также как и советская номенклатура, пытается обособится от всех остальных и использует конфронтацию с Западом для формирования сословности и укрепления своего приоритетного «права» на природную ренту внутри страны.
Эти и другие дисбалансы делают неминуемым усиление скрепности Вертикальной конструкции. Сам термин «скрепы», строго говоря, означает что-то внешнее, а не внутренне присущее структуре. Тем не менее, скрепляющие конструкты в виде унифицирующей всю социальность идеологии видятся инвариантными для дальнейшего укрепления единства страны.
И тут никакого идеологического обмана нет: власти действительно будут укреплять единство страны, в том числе и в нацреспубликах. При этом укрепление единства будет обеспечено, прежде всего, за счет унификации (экономической, культурной, идеологической и пр.). Учитывая податливость российского общества сомнений в правящей номенклатуре по поводу реализуемости этого сценария немного.