Forwarded from Клуб Регионов
Представительство женщин на руководящих должностях федерального и регионального уровней в России сокращается: их стало меньше в правительстве РФ, в Госдуме их около 17%, а из 89 губернаторов всего одна женщина, зато на них держится почти всё МСУ. Почему так происходит, рассказала в интервью «Клубу Регионов» политтехнолог, исполнительный директор коммуникационного холдинга «Минченко консалтинг» Евгения Стулова. Сейчас она является экспертом Женской политшколы ЕР.
– Зачем создавать школу именно для женщин? В чем ценность гендерно-ориентированного формата?
– Совершенно не важно, какого пола профессионал, если он хорошо делает свою работу. Однако есть нюансы. На прошлой неделе мы с коллегами - сенатором Дарьей Лантратовой и депутатом Госдумы Наталией Полуяновой - собрали в школе 1,1 тыс. женщин из 52 регионов. На федеральном уровне женщин в политике не очень много, в Госдуме всего порядка 17%, а в новом составе правительства после переназначения их стало еще меньше. В губернаторском корпусе вообще всего одна женщина [глава ХМАО Наталья Комарова]. Однако чем ниже уровень – тем больше женщин: в мэриях, в заксобраниях, в МСУ вообще сплошные женщины.
Поэтому отвечаю на ваш вопрос, почему мы формируем женскую политику. Дело в том, что сам избиратель по-разному формирует запрос к политикам-женщинам и мужчинам. Поэтому надо учить женщин тому, как показать себя, чтобы их выбрали, и как вести себя, чтобы их потом не задвинули. Наши потребительницы – это представители МСУ, это такие женщины с усталыми лицами, на которых часто держится ЖКХ или социальная сфера целого города.
– Верно ли утверждение, что избиратели готовы видеть женщин на низовом уровне, а всё, что выше – там уже стереотипы работают против них?
– Я бы не сказала, что это стереотипы. Женщин на земле больше потому, что они инициативнее. Очень много тех, у кого есть особый ребенок, и они начинают работать с такими детьми, а затем становятся настолько активны, что идут в политику. Это также многодетные женщины. И очень часто они занимаются работой, которая мужчинам не очень интересна. Есть еще отдельная категория женщин, которые идут в политику - это те, кто занимается помощью в рамках СВО: матери, жены мобилизованных, которые объединяются в сообщества, чтобы в меру своих возможностей помогать тем, кто на передовой.
– Можно ли говорить о негативных последствиях, связанных с дефицитом женщин на руководящих должностях федерального и регионального уровней?
– Многие считают, что если бы женщин на этих уровнях было больше – было бы лучше. Потому что женщина – это природный модератор. Есть мнение, что женщина эффективна в то время, когда людям требуется помощь, когда они фрустрированы, когда нужно больше проявлений заботы.
– Радикальные феминистки говорят о мужском заговоре против прихода женщин на руководящие должности…
– Совсем не факт, что женщины хотят, например, пойти в губернаторы, а их не пускают. Зачастую, женщины сами себе ставят ограничения в развитии карьеры. Все-таки, политика – это не простая вещь, и не каждому понравится быть на виду, работать на публику, давать интервью. Например, женщины-депутаты от разных партий говорят, что не готовы показывать своих детей, семью, пускать людей в свое личное пространство.
– Как нынешний тренд на то, чтобы рожать раньше и больше, отразится на присутствии женщин во власти? Не случится ли так, что они просто уйдут с головой в свои семьи.
– В марте прошел форум «Разговоры о важном для взрослых: женский взгляд» во Владивостоке, где в аудитории сидело 476 женщин, работающих в органах власти. Я задала вопрос, у кого трое и больше детей. Подняли очень много рук, а когда спросила, у кого двое или более, то руки поднял почти весь зал. О чем это говорит? О том, что сейчас государство создало такие условия, когда женщина может идти в политику без отрыва от семьи. Многодетные женщины вообще очень охотно идут в политику – это тренд.
#интервьюКлубаРегионов
– Зачем создавать школу именно для женщин? В чем ценность гендерно-ориентированного формата?
– Совершенно не важно, какого пола профессионал, если он хорошо делает свою работу. Однако есть нюансы. На прошлой неделе мы с коллегами - сенатором Дарьей Лантратовой и депутатом Госдумы Наталией Полуяновой - собрали в школе 1,1 тыс. женщин из 52 регионов. На федеральном уровне женщин в политике не очень много, в Госдуме всего порядка 17%, а в новом составе правительства после переназначения их стало еще меньше. В губернаторском корпусе вообще всего одна женщина [глава ХМАО Наталья Комарова]. Однако чем ниже уровень – тем больше женщин: в мэриях, в заксобраниях, в МСУ вообще сплошные женщины.
Поэтому отвечаю на ваш вопрос, почему мы формируем женскую политику. Дело в том, что сам избиратель по-разному формирует запрос к политикам-женщинам и мужчинам. Поэтому надо учить женщин тому, как показать себя, чтобы их выбрали, и как вести себя, чтобы их потом не задвинули. Наши потребительницы – это представители МСУ, это такие женщины с усталыми лицами, на которых часто держится ЖКХ или социальная сфера целого города.
– Верно ли утверждение, что избиратели готовы видеть женщин на низовом уровне, а всё, что выше – там уже стереотипы работают против них?
– Я бы не сказала, что это стереотипы. Женщин на земле больше потому, что они инициативнее. Очень много тех, у кого есть особый ребенок, и они начинают работать с такими детьми, а затем становятся настолько активны, что идут в политику. Это также многодетные женщины. И очень часто они занимаются работой, которая мужчинам не очень интересна. Есть еще отдельная категория женщин, которые идут в политику - это те, кто занимается помощью в рамках СВО: матери, жены мобилизованных, которые объединяются в сообщества, чтобы в меру своих возможностей помогать тем, кто на передовой.
– Можно ли говорить о негативных последствиях, связанных с дефицитом женщин на руководящих должностях федерального и регионального уровней?
– Многие считают, что если бы женщин на этих уровнях было больше – было бы лучше. Потому что женщина – это природный модератор. Есть мнение, что женщина эффективна в то время, когда людям требуется помощь, когда они фрустрированы, когда нужно больше проявлений заботы.
– Радикальные феминистки говорят о мужском заговоре против прихода женщин на руководящие должности…
– Совсем не факт, что женщины хотят, например, пойти в губернаторы, а их не пускают. Зачастую, женщины сами себе ставят ограничения в развитии карьеры. Все-таки, политика – это не простая вещь, и не каждому понравится быть на виду, работать на публику, давать интервью. Например, женщины-депутаты от разных партий говорят, что не готовы показывать своих детей, семью, пускать людей в свое личное пространство.
– Как нынешний тренд на то, чтобы рожать раньше и больше, отразится на присутствии женщин во власти? Не случится ли так, что они просто уйдут с головой в свои семьи.
– В марте прошел форум «Разговоры о важном для взрослых: женский взгляд» во Владивостоке, где в аудитории сидело 476 женщин, работающих в органах власти. Я задала вопрос, у кого трое и больше детей. Подняли очень много рук, а когда спросила, у кого двое или более, то руки поднял почти весь зал. О чем это говорит? О том, что сейчас государство создало такие условия, когда женщина может идти в политику без отрыва от семьи. Многодетные женщины вообще очень охотно идут в политику – это тренд.
#интервьюКлубаРегионов
Forwarded from Клуб Регионов
Политолог Кудашов: поддержка малых партий в России ограничивается региональным уровнем
Ни одна из малых партий не имеет шансов получить статус парламентской на думских выборах 2026 года, но им это не нужно, сказал политолог Владимир Кудашов в интервью «Клубу Регионов» . По его словам, «стеклянный потолок» для малых партий существует в умах избирателей, готовых поддержать «Родину» или «Яблоко» на местных выборах, но не на федеральных.
– Какие задачи перед малыми партиями ставит федеральный центр? Входит ли в эти задачи прохождение в Госдуму и формирование фракций?
– Мне кажется, что такие вопросы решают в первую очередь избиратели. Сегодня у нас 24 партии, пять из них – в Госдуме. Следовательно, остальные 19 можно назвать малыми. И они сформированы не потому, что их создала администрация президента, а потому, что они являют собой палитру убеждений наших избирателей.
– Федеральный центр никак не вмешивается в процесс создания, деятельности и вообще судеб партий?
– Подъем, падение и ликвидация партии ложится в общую логику политической борьбы в России. Есть у нас, например, КПРФ, которая собирается идти на выборы в Госдуму в 2026 году. Они так же, как и некий «федеральный центр» смотрят, аудитория каких партий является для них донорской, кто для них спойлер, который портит электоральную картину, и как-то начинают выстраивать свои отношения с этими политическими организациями. Или, например, «Партия дела» Константина Бабкина почему-то показалась интересной для ЛДПР, и мы видим, как Леонид Слуцкий заключает Бабкина в объятия, а Минюст «Партию дела» по каким-то своим основания ликвидирует. В чем здесь роль федерального центра? Нет ее, это просто межпартийная политтехнологическая движуха.
– С пятого по седьмой созыв ГД мы наблюдали статичный набор из четырех фракций, который лишь в восьмом созыве разбавили «Новые люди»…
– Не считаю, что можно говорить о статичном наборе. Наоборот, появление «Новых людей» – это тектонический сдвиг, некий косплей выборов 1999 года, когда в Думу прошли «Яблоко» и СПС. Почему-то прохождение СПС мы считаем вольницей, а выборы 2021 года – это «да ладно, какая-то там еще одна партия прошла». Ничего подобного, и там была вольница.
– Вернемся к парламентскому составу. Есть ли у избирателей в головах ограничение, что вот эту малую партию они готовы поддерживать на выборах местного уровня, но не на выборах в ГД?
– Как ни странно, существует. Могу привести несколько кейсов. Допустим, активист «Яблока» Лев Шлосберг (признан иноагентом) в Псковской области является субъектом, за которого избиратель хотел бы отдать голос, чтобы он был представлен в облдуме, а на выборах в Госдуму ищут других кандидатов. На региональных выборах люди голосуют за одних кандидатов и за списки, которые они возглавляют, а на федеральных ищут любую другую альтернативу, включая ЕР. Еще могу привести в пример главу Тамбова Максима Косенкова, который чуть ли не полностью контролирует гордуму через представителей партии «Родина», но на выборах губернатора или федерального уровня тамбовские избиратели спокойно голосуют за ЕР.
– Что скажете о шансах малых партий на прохождение в Госдуму?
– Их нет. Самым желаемым результатом для них является не прохождение в Думу, а преодоление барьера в 3%, который дает возможность госфинансирования. Но таких партий всего две: это «Коммунисты России» и «Партия пенсионеров». Что касается состава Госдумы, то тут скорее вопрос, кто из нынешней пятерки там останется. Сложившийся консенсус по отношению к президенту, СВО делает позицию парламентских партий очень тесной. И вот из-за этого консенсуса кто-то может выбыть.
– Какой у вас прогноз относительно будущего количества партий? Список 24-х будет сокращаться или будет стабильность?
– После партийной реформы 2012 года сильно сократилось число существующих партий и эта тенденция продолжается. Еще пять лет назад у нас было около 40 партий. Вот, сейчас Минюст подал иск о ликвидации «Партии дела», еще свое существование вроде как прекратит «Партия роста». Так что партий точно будет меньше.
#интервьюКлубаРегионов
Ни одна из малых партий не имеет шансов получить статус парламентской на думских выборах 2026 года, но им это не нужно, сказал политолог Владимир Кудашов в интервью «Клубу Регионов» . По его словам, «стеклянный потолок» для малых партий существует в умах избирателей, готовых поддержать «Родину» или «Яблоко» на местных выборах, но не на федеральных.
– Какие задачи перед малыми партиями ставит федеральный центр? Входит ли в эти задачи прохождение в Госдуму и формирование фракций?
– Мне кажется, что такие вопросы решают в первую очередь избиратели. Сегодня у нас 24 партии, пять из них – в Госдуме. Следовательно, остальные 19 можно назвать малыми. И они сформированы не потому, что их создала администрация президента, а потому, что они являют собой палитру убеждений наших избирателей.
– Федеральный центр никак не вмешивается в процесс создания, деятельности и вообще судеб партий?
– Подъем, падение и ликвидация партии ложится в общую логику политической борьбы в России. Есть у нас, например, КПРФ, которая собирается идти на выборы в Госдуму в 2026 году. Они так же, как и некий «федеральный центр» смотрят, аудитория каких партий является для них донорской, кто для них спойлер, который портит электоральную картину, и как-то начинают выстраивать свои отношения с этими политическими организациями. Или, например, «Партия дела» Константина Бабкина почему-то показалась интересной для ЛДПР, и мы видим, как Леонид Слуцкий заключает Бабкина в объятия, а Минюст «Партию дела» по каким-то своим основания ликвидирует. В чем здесь роль федерального центра? Нет ее, это просто межпартийная политтехнологическая движуха.
– С пятого по седьмой созыв ГД мы наблюдали статичный набор из четырех фракций, который лишь в восьмом созыве разбавили «Новые люди»…
– Не считаю, что можно говорить о статичном наборе. Наоборот, появление «Новых людей» – это тектонический сдвиг, некий косплей выборов 1999 года, когда в Думу прошли «Яблоко» и СПС. Почему-то прохождение СПС мы считаем вольницей, а выборы 2021 года – это «да ладно, какая-то там еще одна партия прошла». Ничего подобного, и там была вольница.
– Вернемся к парламентскому составу. Есть ли у избирателей в головах ограничение, что вот эту малую партию они готовы поддерживать на выборах местного уровня, но не на выборах в ГД?
– Как ни странно, существует. Могу привести несколько кейсов. Допустим, активист «Яблока» Лев Шлосберг (признан иноагентом) в Псковской области является субъектом, за которого избиратель хотел бы отдать голос, чтобы он был представлен в облдуме, а на выборах в Госдуму ищут других кандидатов. На региональных выборах люди голосуют за одних кандидатов и за списки, которые они возглавляют, а на федеральных ищут любую другую альтернативу, включая ЕР. Еще могу привести в пример главу Тамбова Максима Косенкова, который чуть ли не полностью контролирует гордуму через представителей партии «Родина», но на выборах губернатора или федерального уровня тамбовские избиратели спокойно голосуют за ЕР.
– Что скажете о шансах малых партий на прохождение в Госдуму?
– Их нет. Самым желаемым результатом для них является не прохождение в Думу, а преодоление барьера в 3%, который дает возможность госфинансирования. Но таких партий всего две: это «Коммунисты России» и «Партия пенсионеров». Что касается состава Госдумы, то тут скорее вопрос, кто из нынешней пятерки там останется. Сложившийся консенсус по отношению к президенту, СВО делает позицию парламентских партий очень тесной. И вот из-за этого консенсуса кто-то может выбыть.
– Какой у вас прогноз относительно будущего количества партий? Список 24-х будет сокращаться или будет стабильность?
– После партийной реформы 2012 года сильно сократилось число существующих партий и эта тенденция продолжается. Еще пять лет назад у нас было около 40 партий. Вот, сейчас Минюст подал иск о ликвидации «Партии дела», еще свое существование вроде как прекратит «Партия роста». Так что партий точно будет меньше.
#интервьюКлубаРегионов