И в гештальт-терапии, оказывается, есть марксистская ветвь. У автора канала интересные размышления.

Философия и жизнь

“Ничто, кроме жизни, не имеет безусловной ценности и значения; всякое другое мышление, творчество и знание имеют ценность лишь постольку, поскольку оно каким-нибудь образом относится к живому, исходит из него и стремится вновь влиться в него”.

Под этими словами мог бы подписаться каждый материалист.  С точки зрения материализма, живая жизнь  — это  основание и действительность всякого мышления, всякого творчества. Это, собственно, самое главное. Что толку от мышления, если оно не возвращается и не имеет шансов вернуться в жизнь, не становится инструментом разумной деятельности живого человека, утверждающего себя в жизни, делающего жизнь других людей  лучше? Мысль человека направляется в сторону того, что больше всего волнует его в жизни, направляется на решение вопросов, которые жизнь ставит. О таких вопросах человеку не нужно заставлять себя думать, наоборот, он не может о них не думать.

А между тем приведенные выше слова принадлежат Иогану Готлибу Фихте, считающемуся классиком субъективного идеализма. Под жизнью Фихте понимает опыт, то есть совокупность непосредственно-переживаемых человеком моментов.

Именно этот философ (опираясь на Канта) поставил вопрос об исторической субъектности человека, то есть о том, как человек может менять не только свою жизнь, но и жизнь общества. Он даже показал два пути (направления) теоретического решения этого вопроса, ведущие к абсолютно противоположным практическим выводам. Борьбу, причем отнюдь не только теоретическую, тенденций,  связанных с этими решениями, мы сейчас наблюдаем и переживаем. И от исхода этой борьбы, в том числе и в области мышления, зависит, опять же, сама жизнь: то, как будут жить люди, и будут ли они вообще жить. А потому со всем этим, как ни крути, придется разобраться. В том числе серьезно разобраться надо и с мыслями самого Фихте, отбросив мешающие это сделать ярлыки. 

Допустим, в результате честного и тщательного исследования мы выясним, что человечеству уже не помочь, все летит в тартарары и от наших действий уже ничего не зависит. Чисто теоретически исследование вполне может дать такой результат. Что же делать в таком случае?

Есть, конечно, вариант ничего не делать. Дескать, все равно — что ни делай, результат известен. Остается плыть по течению, как стадо баранов, которых ведут на убой, и по возможности предаваться мелким житейским радостям там, где они все еще остаются: кофе вкусный, фильм интересный, погода хорошая, дети улыбаются, не зная, что их ждет, и т. д. и т. п.

Можно впасть в панику и истерику. То есть просто истерить не переставая по каждому новому поводу, который предоставляет жизнь. А жизнь, будьте уверены, будет предоставлять поводы каждый день. И плевать, что своей истерикой мы будем способствовать дальнейшему развертыванию событий в том же зафиксированном результатами исследования направлении. Ведь, по большому счету, какая разница, если все все равно летит именно в то, указанное Егором Летовым место идет к концу.

Можно действовать в одном из направлений, которое ты сам считаешь неправильным, действовать просто потому, что ты захвачен событиями: оказался в этом месте и в это время. Поэтому нужно смириться с таким образом действий как с единственно возможным в этой ситуации.

Можно цепляться за жизнь по принципу “умри ты сегодня, а я завтра”.

Можно, в конце концов, “повеселиться” напоследок, то есть поучаствовать в разрушении всего, уйти “весело”, наплевав на все границы между добром и злом.

Но есть и другой путь: в любом случае, что бы ни происходило, и что бы ни дали результаты нашего исследования, быть людьми.

Речь не идет только о том, чтобы самому не делать никаких гадостей (даже если их делают все вокруг) на том основании, что ты человек; хотя это тоже может оказаться весьма непростой задачей. Но мы же поставили вопрос о том, что нужно делать, а не о том, чего не делать. Речь идет о том, чтобы все равно действовать по-человечески, то есть все равно делать то, что от тебя зависит, чтобы хоть чуть-чуть сдвинуть чашу весов в пользу человечества. В таком случае мы будем действовать свободно, то есть изменять зафиксированную нашим исследованием необходимость (даже если не удастся ее изменить), определять ее по-своему. Нужно в любом случае действовать так, будто человечество может и на этот раз победить в борьбе с самим собой, а мы можем способствовать этой победе.

Так нужно действовать хотя бы потому, что борьба еще не закончена, а значит и не проиграна. А потому всегда остается шанс, что мы, допустим, чего-то не учли в наших честных и холодных теоретических расчетах. Что же такое мы могли не учесть? Только действия таких же, как мы, “ненормальных”, которые тоже стараются перевесить чашу весов в пользу человечества, стараются быть людьми здесь и сейчас в пользу настоящей и будущей жизни.

Само предположение, что мы в таких стремлениях не одиноки, не только внушает оптимизм, идущий вразрез с результатами нашего исследования, но и показывает, что для этого оптимизма есть куда более серьезные основания, чем простая глупость, то есть неумение внимать доводам разума.

Но даже если теоретический расчет окажется верным, действовать так, будто мы можем переломить ситуацию, бороться за человечество до конца, как минимум означает не умирать раньше времени. Причем бороться до конца — это не какой-то героически-пафосный надрыв каких-то особенных людей с особой миссией. Форму такого надрыва в вышеописанных условиях, скорее, приобретает сумасшествие. Бороться до конца — это делать кучу не особо героических дел, которые имеют смысл, если завтра все-таки наступит.

Как мы предполагали выше, наше гипотетическое исследование дало результат — человечеству, которое сейчас активно организовывает собственную гибель, уже ничем не помочь. Мы пытались разобраться, что делать в таком случае. Теперь присмотримся к самому этому результату исследования и вариантам действий, в которых так или иначе предполагается, что мы смирились с ситуацией. Что здесь будет общего? 

Человек рассматривается как существо, полностью находящееся в плену у внешней и независимой от него исторической необходимости. Люди оказываются простым продуктом обстоятельств, а все, что они делают, будет только выражением действия “слепых”, от их воли и сознания независимых законов. Каждый делает то, к чему определяют его обстоятельства, сложившиеся независимо от него. От судьбы, как говорится, не уйдешь.

Однако в одних и тех же обстоятельствах можно действовать совершенно по-разному и, более того, по-разному правильно. В школьной математике мы имеем дело с задачами с однозначным ответом. В жизни такие задачи, конечно же, тоже встречаются, но это только малая часть задач. Есть задачи, где предлагается несколько вариантов ответов, как в школьных тестах по другим предметам. Оба эти типа задач предполагают готовый способ действия по поиску ответа, но не предполагают, что человек может выйти за рамки этого способа действия и самой поставленной задачи. Ход мышления полностью определяется существующим положением вещей. И, конечно же, в подобного рода мыслительных функциях люди вполне заменимы машинами. Ведь в таком “мышлении” нет ничего специфически человеческого. Люди не сами ставят себе цели, не сами выбирают себе главные задачи, на решении которых нужно сосредоточиться, и уж точно не ищут способ, как изменить сами способы решения задач, чтобы в итоге не приходить к описанным выше результатам. 

Ход рассуждений в гипотетическом исследовании такой. Предполагаемый апокалипсис произойдет в результате того, что люди делают сейчас. А делают они это потому, что вот такая у нас необходимость, такие закономерности.

Думаю, на этом примере хорошо видны границы самой науки как формы общественного сознания. Наука вообще начинается там, где в единичных явлениях начинают видеть их закон, где случайность рассматривается как свое-другое необходимости, то есть как способ ее осуществления (если мы абсолютизируем случайность, никакая наука невозможна). Наш гипотетический результат может быть только результатом такой науки. Но наука сама по себе никогда не ответит и не сможет поставить вопрос, а что человеку, собственно, делать с этой необходимостью.

Здесь исключается как своя субъектность, так и субъектность других людей — мы заранее знаем, что ничего, выходящего за пределы существующего способа действий, они не сделают, и себе тоже отказываем в этом, то есть в свободе. А между тем результат свободной деятельности точно так же, как и результат свободного познания, не может быть однозначно предсказан заранее. И этого как раз в наших пессимистических прогнозах мы не учли. Другими словами, если в ходе нашего гипотетического исследования мы все делали правильно, то мы, скорее, сформулировали себе задачу и увидели, какими способами она не решается, а не нашли ее решение. А постановка таких задач — это только начало дела. 

Длинный и для части аудитории занудный философский пост я сегодня уже довести до ума не успею. А вот воспоминаниями порадовать могу.
https://youtu.be/2rIKKFp9I1E?feature=shared

О бесконечном мире

Идея о бесконечности довольно четко была сформулирована уже у Гераклита и зафиксирована  в положении элеатов о том, что небытия нет, а есть только бытие. Потом ее разрабатывали те представители философии эпохи Возрождения и Нового времени, которые считали, что бесконечность бога не может быть ограничена ничем другим, в том числе и другой бесконечностью. Исходя из этого, они делали вывод, что бесконечный бог совпадает с миром. Наиболее ярким представителем такой точки зрения был Спиноза, у которого мышление и протяженность являются атрибутами одной и той же субстанции — бога.  Оба эти атрибута в его рассуждениях логически завязаны на бога (а точнее существуют в боге, так как ничего, кроме него, нет). Они всецело определены богом как его необходимостью. Бог закольцован (замкнут) сам на себя, так как является причиной самого себя.

Следующий шаг в развитии понимания бесконечности – философия Гегеля.  Следует заметить, что философы гегелевской традиции, которые в общем-то воспринимали образное мышление как низшую ступень по отношению к понятийному, в вопросе о бесконечности прибегают к образу змеи, кусающей себя за хвост. У этой змеи должна быть где-то “голова с зубами”, и укушенный этими зубами “хвост”.  Место укуса – это  точка, где ее начало и конец совпадают, что отличает это место от любого другого участка змеи. Эту точку можно представить как момент творения мира: абсолютный дух отчуждает себя от самого себя в виде природы, а дальше осуществляет обратное восхождение к самому себе. 

Ту же мысль мы находим в ильенковской “Космологии духа”, в которой человечество должно совершить самоубийство (чуть ли не ритуальное), чтобы запустить новый цикл развития материи. Получается, есть и начало, и конец, просто начало и конец совпадают. Можно сказать, что дело здесь в Гегелевском идеализме — дескать ему нужно было это “место укуса”, потому что абсолютный дух должен был как-то создать природу. 

Но, как видим, у Ильенкова ничего принципиально не меняется, если на место абсолютного духа (бога) поставить материю.

Какая-то точка бесконечности все равно является особенной по отношению ко всем остальным ее точкам и замыкает бесконечность материи саму на себя. Понимание бесконечности мира, таким образом, все равно предполагает и начало, и конец, то есть противоречит этому самому понятию. 

Однако представленная таким образом бесконечность, как сказали бы древние элеаты, не истинна, так как не соответствует своему понятию. Само ее понятие — это отрицание конечного. И там, где Гегель (уже Кант так делает) её так и определяет, он как раз говорит об отрицании конечного. 

Присмотримся к этому определению пристальнее. Бесконечность существует как постоянное отрицание конечного. Таким образом, ни одна из ее конечных условных “точек” в этом отношении не может иметь никакого преимущества перед другой.  В отношении отрицающего самого себя конечного любой участок змеи ничем не отличается от места укуса. Более того, отрицание конечного в любом моменте, в том же отношении есть и отрицание всей остальной “змеи”.

А что если змея, которая мне представляется мультяшной, зелененькой, очень милой и очень расстроенной (раз мы работаем в мире образов, то тут кто во что гаразд), перестанет мучить саму себя, как этого требует понятие бесконечности?  Все ее точки во все абсолютно стороны, согласно ее понятию, должны быть  равны в отношении этого отрицания. Нет ничего логически обоснованного,  что заставляло бы нас ставить какой-то предел и выделять какую-то определенную точку, кроме той, которая нас интересует в данный момент, например, той, где мы находимся сейчас, которая всегда будет принципиально посередине, так как во все стороны будет бесконечность.

В таком случае возникают вопросы, над которыми, на мой взгляд, стоит подумать. 

— Как тогда понимать мир как целое (или в чем его целостность), если он нигде не оказывается закольцован сам на себя?

— Энгельс когда-то говорил: “Единство мира состоит не в его бытии, хотя его бытие есть предпосылка его единства, ибо сначала мир должен существовать, прежде чем он может быть единым. Бытие есть вообще открытый вопрос, начиная с той границы, где прекращается наше поле зрения. Действительное единство мира состоит в его материальности, а эта последняя доказывается не парой фокуснических фраз, а длинным и трудным развитием философии и естествознания”. Материальность тут понимается как отрицание конечных форм бытия, превращение всего во все. Но материальность, и это как раз то, что входит в ее понятие, – это отрицание идеального. Материальное – не есть идеальное. Тем не менее только в отрицании форм бытия человек вообще существует как человек, и только в этом процессе человек создает мир идеального. Все категории мышления — это осознанные, необходимые моменты этого отрицания конечных форм бытия (и не важно, сколько раз они повторены, миллионы или один, важно, что для такого отрицания — это момент необходимый), в том числе и категории материального и идеального. Но у нас опять возникает вопрос об отношении материального и идеального или, что то же самое, об основании этого самоотрицания мира, существующего вне и независимо от нашего сознания, в мир идеального, куда входит и сознание человека?

—  Это оборачивается опять же вопросом о разумной (опирающейся на те или иные идеи), деятельности человека в мире, то есть о деятельности, которую, как зафиксировали еще Фихте и Кант, нельзя объяснить чисто природной необходимостью, а потому она вообще подпадает под понятие свободы. По сути это вопросы о месте и роли человека в актуально-бесконечном постоянно отрицающем себя мире.

Поскольку я не вижу ничего, что бы логически обязывало несчастную змейку над собой издеваться, материализм не может быть последовательно проведенным без того, чтобы во всем этом разобраться, а не отмахиваться от вопроса, ссылаясь на чей-либо авторитет. Будем разбираться вместе. 

Гегель против гегельянцев в вопросах бесконечности

Гегель говорит: “Так, например, можно сказать: вечность есть круг, змея, кусающая свой собственный хвост; это — лишь образ, но дух не нуждается в таком символе. Существуют народы, придерживающиеся этого способа изложения, но с такими формами далеко не уйдешь”.

Но мы здесь обращали внимание на факт “замкнутости” абсолютной идеи на саму себя. Это требование исходит из требований системы. Система предполагает, что абсолютная идея “замкнута сама на себя”. Образ змеи, конечно, в данном случае недостаточный, однако замкнутость на себя означает в то же время и ограниченность собой. В общем, тут мы видим то самое противоречие метода и системы Гегеля, о котором говорили марксисты. Согласно требованиям системы, она должна быть завершена, метод же предполагает принципиальную незавершенность — положенный в основу понимания всего принцип развития. Если эту завершенность представлять не в виде змейки (в моем случае совсем не такой как у некоторых народов, а очень миленькой), а выводить в виде логической системы, сам акт этой замкнутости или круговорота этим не отменяется (в системе должны быть все определения абсолютной идеи). 

То есть даже если не концентрироваться на определенной точке, все равно есть исходный и конечный пункт, например бог в философии Спинозы и тот же бог, но понятый иначе, у Гегеля. Если на место бога подставить материю ничего принципиально не изменится.

Метод Гегеля, напротив, говорит о вечности и абсолютности изменения, этот подход постулирует принципиальную незавершенность. Но что тогда такое целостность или единство мира, если не завершенность?

На этот счет у меня есть определенные соображения. Но я, пожалуй, выскажу их не сегодня, чтобы не мешать своими соображениями вам думать самим, если вдруг заинтересовал вопрос. 

Статья "Футуризм: идеология и эстетика эпохи исторического перелома" была написана в далеком 2008 году. Однако некоторые соображения, изложенные в ней, могут сейчас заинтересовать не только любителей и критиков искусства первой половины ХХ века:

"Фашистская идеология, в том числе и в искусстве, была основана на идеях отрицания современного в современности. Однако отрицание современности может развиваться в двух направлениях. Социалистическая идея может принимать не только революционные, но и крайне реакционные формы. История показывает, что социализм, отвергающий принцип интернационализма, превращается в фашизм, со всеми вытекающими из него последствиями".

Гегель: свобода и необходимость

Все немецкие классики ставили и решали вопрос свободы. Кант решал его в плоскости практического разума, так как человек может произвольно вызывать причинно-следственный ряд. Фихте создавал свою систему как систему свободы. Для Шеллинга этот вопрос тоже был центральным.

Гегель говорил о действительном духе как о единстве воли и интеллекта. Для этого действительного духа вопрос свободы это — вопрос жизни и смерти: кто не готов бороться и умереть за свою свободу, тот становится и остается рабом.

Классики марксизма говорили о коммунизме как о скачке из царства необходимости в царство свободы. И здесь они оказываются как прямыми продолжателями так и последовательными критиками немецкой классической философии. Так что кто не разбирается в немецкой классической философии, тот не сможет в марксизм.

Ключевые идеи немецкой классической философии по поводу свободы такие:

— Свобода противопоставляется как рабству так и природной необходимости, так и произволу, который не выходит за рамки ближайших причин. Одним из ключевых понятий является свобода воли. Здесь прямой антитезис предшествующей философии Нового времени с ее тотальным детерминизмом природы, которому подчинен человек;

— Немецкие классики вовсе не отрицают природную необходимость, они лишь указывают на то, что невозможно таким образом исчерпывающе объяснить деятельность человека, как это делали как представители новоевропейского эмпиризма так и рационалисты (наиболее ярко Спиноза);

— Деятельность человека нельзя объяснить чисто природными причинами и чисто природной необходимостью. Наоборот, природную необходимость человек подчиняет себе, направляя силы природы против них самих в производстве. Гегель называет это хитростью;

— Человек, таким образом, выступает как существо, реально отличающее себя и противопоставляющее себя природе с ее необходимостью. Он подчиняет ее своей воле, меняет ее;

Читать дальше.

Предыдущая часть.

— Соответственно другое свободное существо, или словами немецких классиков другое свободное самосознание, делает то же самое. Именно по таким действиям в реальном мире (то что не выражается в реальных действиях не имеет значения) мы можем понять, что имеем дело именно со свободным существом, человеком, равным нам самим;

— Но это еще не все. Свобода — это результат борьбы. И это — самое главное. Это центральное место в философии Гегеля. Подчинив себе природу, победив ее в труде, люди вступают в борьбу друг с другом. Отсюда вырастает вся диалектика раба и господина Гегеля. Философ всецело стоит на позиции борющегося за свою свободу раба. При чем раб имеет преимущество, так как он сам, в отличии от господина имеет основание для своего существования в своем собственном труде. Здесь уже и свобода, является результатом борьбы, и необходимость определяется в ее результате. Исход борьбы а значит и необходимость, то есть новый расклад, который получится в ходе и в результате борьбы заранее неизвестен.

Таким образом получается при том, что законы природы не могут быть нарушены, а также признается закономерность в развития общества, тем не менее, нет какой-то заранее заданной однозначной общественной необходимости. Скорее есть определенные условия борьбы, ее расклады. Но однозначной необходимости нет не только потому, что человек своими действиями может запускать ряд причин и следствий разнообразным образом, но и потому, что он делает это не один, а в борьбе с другими людьми, которые в свою очередь делают то же самое причем в противоположных направлениях.

Эти люди представляют собой разные закономерности — разные борющиеся тенденции общественного развития. Речь идет о борьбе необходимостей — различных причинно-следственных рядов запущенных разными людьми в противоположных направлениях. И какая из линий победит в итоге будет зависеть от хода самой борьбы, от ее условий, от адекватно поставленных целей и подобранных средств субъектами этой борьбы, от умения субъектов свободной деятельности договориться между собой и выступить как единая сила.

Читать дальше.

Предыдущая часть.

И как раз по этому вопросу в философии Гегеля получается неразрешенное и в рамках его системы неразрешимое противоречие. Причем неразрешимость диктуется требованиями и рамками системы. Логика Гегеля предполагает завершенность. Это в свою очередь предполагает определенный ход движения истории, совершенно определенную историческую необходимость. Здесь уже, тоесть на уровне системы, творения необходимости как свободы в действии нет. Субъектом деятельности выступает уже не человек, а абсолютный дух, который стремится сам к себе (почти “все лучшее в этом лучшем из миров” Лейбница). Получается телеология, не смотря на то, что сам Гегель раскритиковал этот подход у других мыслителей.

Таким способом получается эффект постзнания. Все события в прошлом рассматриваются как ведущие к современному состоянию в силу необходимости. Они утрачивают свою самобытность, а их участники статус людей, несущих ответственность за свои действия. Необходимостью можно объяснить и оправдать все что угодно — любые действия людей и в прошлом, и в современности, даже если учитывать, что то, что утратило свою разумность, утратило и свою действительность и должно уйти с исторической сцены. Особенно удобно это делать задним числом. Такое объяснение в итоге ничем принципиально не отличается от “так бог послал”.

Диалектика борьбы полностью уничтожается, точнее остается за кадром. А ведь именно это — самое важное и самое интересное в философии Гегеля.

Читать с начала.

Нафига мне этот Гегель?

— Действительно, нафига? Вопрос можно продолжить так: нафига мне этот Гегель, Фихте, Кант, Дидро, Спиноза, Аристотель и все они вместе взятые? Тем более автор канала постоянно указывает на то, что они не дают ответы на все вопросы даже в области философии. А я человек дела, а не философ. Чем же их размышления помогут мне? В них точно не найти ответ на вопрос, что сейчас делать в этих сложных условиях. Мертвые философы об этому ничего не знали и не могли знать. Автору не мешало бы спуститься на землю поближе к народу и писать на волнующие народ темы.

Ну, что ж, попробую последовать этому совету и ответить для начала на волнующий народ вопрос: так все-таки нафига? Тут можно сослаться на авторитет одного известного человека дела и его товарищей, которые занимались философией как раз в самых трудных обстоятельствах. Но это плохой ответ. Ссылка на авторитет — это всегда плохой ответ.  Это примерно так же, как советовать всем подряд пить для улучшения здоровья определенные таблетки, потому что эти таблетки помогли дальнему родственнику. Делать что-то просто потому, что так делали другие, так себе вариант, даже если эти люди в свое время добились успеха. Куда важнее разобраться, а почему они так делали какого характера болезнь. 

Читать дальше.

Предыдущая часть.

— Их в данном случае не волновал вопрос, как лучше устроиться в сложившихся общественных условиях. Речь идет не только о сугубо шкурных интересах. Они в принципе не рассуждали в рамках имеющихся условий. Например, вот сейчас расклад не в нашу пользу, значит будем приспосабливаться к раскладу и делать в нем хоть что-то. Если у вас проблемы такого характера, эти “таблетки”, не для вас — Гегель вам нафиг не нужен. Вам не сюда, а налево или направо (не важно), тем более, что ваше “лево” почти наверняка окажется справа. 

—  Они не искали готовых ответов на вопросы современности. Тем более, что, как Вы правильно заметили, их в рассуждениях философов просто нет. Люди, о которых мы говорим, исходили из того, что этих ответов нет не только в рассуждениях философов, а вообще в принципе нет. Так что, если вам нужны готовые ответы, Гегель Вам, опять же, нафиг не нужен. Готовые ответы сейчас раздают разного рода проходимцы…За ответами тоже налево…

Зачем же тогда все-таки это читали люди дела? Для того, чтобы самим разбираться в вопросах современности и самим вырабатывать практически пригодные ответы. Им нужен был Гегель, чтобы самим разобраться, как развивается общество и как наши действия могут влиять на это изменяющееся общество, то есть изменять сами расклады. Люди дела пытались понять, как их поражения могут превращаться в их победы, что нужно изменить, исправить и на что в итоге можно рассчитывать. Другими словами, эти люди ставили под вопрос свой собственный способ действий, пытались изменить его так, чтобы он был адекватен изменяющимся общественным условиям и в итоге приводил к желаемым результатам. Потому они и нуждались в мысли тех, кто исследовал, как человечество меняло свой способ деятельности на протяжении истории. Если у Вас та же болезнь такие же проблемы, то это ваши таблетки без Гегеля вам не обойтись.

Читать сначала.