Итак, друзья, мы открываем новую рубрику! Вы с нами?
Беседы с Александром Николаевичем Волковым
Александр Николаевич Волков - архитектор-реставратор, выпускник МАРХИ, ученик и последователь А.В.Ополовникова.
В 1980-е и 90-е годы Волков занимался реставрационными работами в Плесецком и Каргопольском районах Архангельской области. Работал с ребятами из студенческого отряда с говорящим названием «Атеист». Работали дружно!
Увы, многое не успелось, многое хотелось доделать… В 1990-е жизнь сильно поменялась, и не удалось после вернуться к тем объектам с полноценной реставрацией. Но благодаря экстренно проведённым работам мы имеем сохранившиеся до нашего времени памятники: церкви в Бережной Дуброве, Задней Дуброве, Филипповской на Почозере, часовни в Авдотьине, Конёве и другие.
Сейчас Александр Николаевич - главный архитектор ЦНРПМ (Центральные научно-реставрационные проектные мастерские).
Он с тёплым чувством вспоминает экспедиции прежних лет и любезно согласился рассказать нам о них.
Беседа 1. О том, как Александр Волков "попал" в реставрацию
Маргарита: В Плесецком районе вы много сделали, в тех краях. Как получилось, что Вы там оказались?
А. Н.: В реставрацию я пришёл из современного проектирования, работал с 1978 года ещё, в системе ГлавАПУ после школы, так как в институт не поступил - ну и не очень, честно говоря, хотел, потому что мечтал всегда быть военным. В военные я тоже не поступил, потому что после школы не очень брали. Я поступал в Рязанское десантное, а там романтиков таких не очень любят. Мне сказали - идите в армию, из армии сразу мы вас возьмём. Я на этом и остановился. Но, в связи с тем, что в гражданские вузы принимают немного позже, мне сказали - ну попробуй куда-нибудь ещё, чего терять. Я вот пошёл в МАРХИ поступать.
Пошёл, не зная, что такое вообще МАРХИ, не зная, что такое архитектура, ибо я жил в рабочем районе, в Тушино, и у нас там все в основном учились в МАИ, в авиационном, ну и работали на авиационных заводах, которых в Тушино очень много.
С физикой-математикой у меня было не очень, и я подумал, что не хочется срезаться на первом экзамене. Посмотрел по объявлениям - думаю, где ещё я могу срезаться хотя бы со второго экзамена? И вот смотрю какой-то институт непонятный - МАРХИ, там рисунок - и рисунок. Рисовал и чертил я неплохо - ну, два рисунка-то сдам, а срежусь уже только с третьего экзамена! Так вот и занесло, совершенно глупо.
В институт я, конечно, тоже не поступил, не хватило буквально полбалла. Такой очень ангажированный вуз, туда так с улицы просто не зайти. Ну и не очень расстраивался.
Пошёл снова в ГлавАПУ - раньше нельзя было не работать. Девять месяцев я там отработал и ушёл в армию. Армия была достаточно интересная: сначала учебное подразделение в Прибалтике, потом Узбекистан (Фергана), потом Афганистан. По здоровью поступать на военное я уже не мог. Вернулся снова в систему ГлавАПУ. Поступил в МАРХИ, правда, на вечернее отделение, потому что считал себя взрослым человеком. И тут мне сказали: «Саш, ну что ты сидишь? (я работал в МНИИТЭПе (Московский научно-исследовательский и проектный институт типологии, экспериментального проектирования), это на пересечении Петровки и Столешницы (Столешников переулок), центр Москвы), - Скучно молодому парню сидеть. Смотри, у нас тут реставрация, есть командировки - того, что ты любишь хоть отбавляй».
Вот так в 1982 году я перешёл в Спецпроектреставрацию. По велению судьбы попал сразу в деревянную мастерскую. Такая была шестая мастерская, занималась сугубо деревом по всей России. Это, наверное, и решило всю мою жизнь оставшуюся.
А что же дальше? Продолжение будет! Ждите следующий выпуск.
Помочь "Веренице" спасать деревянное зодчество ( в том числе и Плесецкого района) просто: пожалуйста, на любую посильную сумму подпишитесь на пожертвование на уставные цели.
Это закупка материалов, расходников, оплата проектов.
#беседы_с_архитектором
Беседы с Александром Николаевичем Волковым
Александр Николаевич Волков - архитектор-реставратор, выпускник МАРХИ, ученик и последователь А.В.Ополовникова.
В 1980-е и 90-е годы Волков занимался реставрационными работами в Плесецком и Каргопольском районах Архангельской области. Работал с ребятами из студенческого отряда с говорящим названием «Атеист». Работали дружно!
Увы, многое не успелось, многое хотелось доделать… В 1990-е жизнь сильно поменялась, и не удалось после вернуться к тем объектам с полноценной реставрацией. Но благодаря экстренно проведённым работам мы имеем сохранившиеся до нашего времени памятники: церкви в Бережной Дуброве, Задней Дуброве, Филипповской на Почозере, часовни в Авдотьине, Конёве и другие.
Сейчас Александр Николаевич - главный архитектор ЦНРПМ (Центральные научно-реставрационные проектные мастерские).
Он с тёплым чувством вспоминает экспедиции прежних лет и любезно согласился рассказать нам о них.
Беседа 1. О том, как Александр Волков "попал" в реставрацию
Маргарита: В Плесецком районе вы много сделали, в тех краях. Как получилось, что Вы там оказались?
А. Н.: В реставрацию я пришёл из современного проектирования, работал с 1978 года ещё, в системе ГлавАПУ после школы, так как в институт не поступил - ну и не очень, честно говоря, хотел, потому что мечтал всегда быть военным. В военные я тоже не поступил, потому что после школы не очень брали. Я поступал в Рязанское десантное, а там романтиков таких не очень любят. Мне сказали - идите в армию, из армии сразу мы вас возьмём. Я на этом и остановился. Но, в связи с тем, что в гражданские вузы принимают немного позже, мне сказали - ну попробуй куда-нибудь ещё, чего терять. Я вот пошёл в МАРХИ поступать.
Пошёл, не зная, что такое вообще МАРХИ, не зная, что такое архитектура, ибо я жил в рабочем районе, в Тушино, и у нас там все в основном учились в МАИ, в авиационном, ну и работали на авиационных заводах, которых в Тушино очень много.
С физикой-математикой у меня было не очень, и я подумал, что не хочется срезаться на первом экзамене. Посмотрел по объявлениям - думаю, где ещё я могу срезаться хотя бы со второго экзамена? И вот смотрю какой-то институт непонятный - МАРХИ, там рисунок - и рисунок. Рисовал и чертил я неплохо - ну, два рисунка-то сдам, а срежусь уже только с третьего экзамена! Так вот и занесло, совершенно глупо.
В институт я, конечно, тоже не поступил, не хватило буквально полбалла. Такой очень ангажированный вуз, туда так с улицы просто не зайти. Ну и не очень расстраивался.
Пошёл снова в ГлавАПУ - раньше нельзя было не работать. Девять месяцев я там отработал и ушёл в армию. Армия была достаточно интересная: сначала учебное подразделение в Прибалтике, потом Узбекистан (Фергана), потом Афганистан. По здоровью поступать на военное я уже не мог. Вернулся снова в систему ГлавАПУ. Поступил в МАРХИ, правда, на вечернее отделение, потому что считал себя взрослым человеком. И тут мне сказали: «Саш, ну что ты сидишь? (я работал в МНИИТЭПе (Московский научно-исследовательский и проектный институт типологии, экспериментального проектирования), это на пересечении Петровки и Столешницы (Столешников переулок), центр Москвы), - Скучно молодому парню сидеть. Смотри, у нас тут реставрация, есть командировки - того, что ты любишь хоть отбавляй».
Вот так в 1982 году я перешёл в Спецпроектреставрацию. По велению судьбы попал сразу в деревянную мастерскую. Такая была шестая мастерская, занималась сугубо деревом по всей России. Это, наверное, и решило всю мою жизнь оставшуюся.
А что же дальше? Продолжение будет! Ждите следующий выпуск.
Помочь "Веренице" спасать деревянное зодчество ( в том числе и Плесецкого района) просто: пожалуйста, на любую посильную сумму подпишитесь на пожертвование на уставные цели.
Это закупка материалов, расходников, оплата проектов.
#беседы_с_архитектором
❤20👍10🔥4
Даже описания - сколько глав, или какая она по своей конструкции, стали появляться достаточно поздно. Поэтому иногда мы знаем, что она вот была в XVII или даже в XVI веке. Пишут, что построена в честь такого-то на месте сгоревшей ранее или разобранной по ветхости такой-то церкви. То есть она могла быть другой. Она так называлась, а какая она - та, которая сейчас перед нами стоит, или нет - мы не знаем.
Тут уже для дерева в основном - это натурные исследования. Можно, конечно, установить дендрохронологическим анализом по спилу древесины, где оно приблизительно росло и когда было срублено. Если вы дока в этом - то вы и так это определите, понятно, что не до года.
Определить можно по школе, по плотницкому топору. Иногда на одном храме стояло два плотника, у них были подмастерья. И по одной стене шёл один плотник, по другой - другой. И они абсолютно разные. Не просто (другой плотник) рубил по-другому, а у него подход совершенно другой.
Дело в том, что даже по писцовым книгам храмы сложно определить, почему даже в XIX веке. Потому что, когда это поновление пошло, по благолепию церквей, по Никоновской реформе, их обшивали тёсом, то почему я говорю, что деревянное зодчество закончилось всё? Оно закончилось как духовно, так и чисто профессионально. Это уже другое время.
Помочь памятникам деревянного зодчества вы можете, подписавшись на любую подходящую Вам сумму на уставные цели Вереницы!
#беседы_с_архитектором
Тут уже для дерева в основном - это натурные исследования. Можно, конечно, установить дендрохронологическим анализом по спилу древесины, где оно приблизительно росло и когда было срублено. Если вы дока в этом - то вы и так это определите, понятно, что не до года.
Определить можно по школе, по плотницкому топору. Иногда на одном храме стояло два плотника, у них были подмастерья. И по одной стене шёл один плотник, по другой - другой. И они абсолютно разные. Не просто (другой плотник) рубил по-другому, а у него подход совершенно другой.
Дело в том, что даже по писцовым книгам храмы сложно определить, почему даже в XIX веке. Потому что, когда это поновление пошло, по благолепию церквей, по Никоновской реформе, их обшивали тёсом, то почему я говорю, что деревянное зодчество закончилось всё? Оно закончилось как духовно, так и чисто профессионально. Это уже другое время.
Помочь памятникам деревянного зодчества вы можете, подписавшись на любую подходящую Вам сумму на уставные цели Вереницы!
#беседы_с_архитектором
❤6👍2
Беседы с Александром Николаевичем Волковым
А Вы знали, что в трапезных проводились трапезы, на галереях решались бытовые вопросы села, а погост не был изначально кладбищем?
Об этом, и ещё много чём - читайте в беседе с архитектором-реставратором А.Н.Волковым!
А предыдущие беседы можно посмотреть по тегу #беседы_с_архитектором
Беседа 3. Храм как центр села
Храм на Севере был культовым центром не просто по религии, а по своему духу. Он совмещал в себе несколько функций сразу. Ясно, что первая — это, кончено, религиозная. Но к чисто религиозной относились только алтарь и храм.
Трапезная - она как называется, так она и была предназначена. Она всегда отделялась от храма стеной с дверным проёмом, могли быть слуховые проёмы. В трапезной, как правило, был свой небольшой иконостас, потому что трапезная, обычно, делалась тёплая. А храмы практически до XVIII века делались только холодные.
Таня: как же зимой-то?
А. Н.: Разумеется, в храмах не раздевались. Было почти как на улице, только без ветра. Полы были в один настил, скорее всего были щели, если полы усыхали. Стояли в валенках. Но, в основном, ветра не было, если только какая-то тяга была с пола в шатёр.
Света тоже не было, потому что окон-то почти не было. Зимой полярная ночь, там свет вообще не появляется. Первые окна были волоковые, как правило для проветривания, света они тоже не давали. В храме или трапезной могло быть всего одно красное косящатое окно, как мы их сейчас видим. И то оно или слюдой заделывалось, либо бычьим пузырём, как говорят.
Бывало даже в большое красное окно на зиму вставляли ещё деревянную ставню, потому что такого стекла полметра на полметра даже не найти было. Вставляли деревянный щит, в котором было вырезано ещё одно окошко 10x10 см. Оно служило для проветривания, либо для вот такого небольшого светового проёма. Летом это, конечно, всё снималось - круглые сутки день, светло.
А рядом потом пристраивались трапезные. Они были с печкой. Поэтому на зиму закрывалась дверь, и служба какая-то могла вестись и в трапезной. В основном в трапезной был иконостас, для того чтобы помолиться перед едой. В трапезной принимали трапезу - не каждый день, разумеется, а по каким-то праздникам или случаям.
Притвор — это как бы тёплый тамбур перед трапезной. У него такая функция и оставалась.
Таня: В трапезной Литургии не служились, если там не было алтаря?
А. Н.: Позже служились. Храмы холодные так же и оставались. Потом стали ставить отдельно зимнюю церковь с печкой, и получался распространённый на Севере тройник - летняя церковь, зимняя церковь и колокольня.
Изначально была ещё галерея. Галерея служила конструктивно для того, чтобы защищать от ветра основной сруб, чтобы не продувало, потому что напор снега достаточно сильный, и всё равно надо сруб пробивать через 2-3 года.
Она с севера в основном так и строилась, либо обходная со всех сторон, либо с запада как входной тамбур и север чтобы защитить. Потому что света всё равно мало с севера. Это чисто конструктивно.
А чисто функционально - галерея была местом сбора общины, чтобы решать, что сажать, кого в армию проводить. То есть такие, не относящиеся к религии вопросы.
Территория погоста изначально не служила кладбищем. На нём могли захоронить, но очень значимых для села людей: либо какого-то священника, либо купца, который пожертвовал. Ну не купец, а скажем так крестьянин - есть середняк, бедняк и зажиточный крестьянин. Богачей не было.
А так это было место празднования. Могла быть даже торговая площадь, потому что погост обносился, обычно, большой деревянной оградой. Как правило, были торговые ряды.
По Плесецкому району: в Бережной Дуброве на фотографиях видно, там достаточно крупные ряды (см. фото). Бережная Дуброва вообще была центром большого богатого куста. Она стояла на тракте, который шёл по левому берегу Онеги. На Почозере, на Порженском, на Водлозере. Это где сохранились. А вообще они везде были. Ну и, разумеется, чтобы скотина не заходила на эту территорию, её и огораживали.
Продолжение следует.
А Вы знали, что в трапезных проводились трапезы, на галереях решались бытовые вопросы села, а погост не был изначально кладбищем?
Об этом, и ещё много чём - читайте в беседе с архитектором-реставратором А.Н.Волковым!
А предыдущие беседы можно посмотреть по тегу #беседы_с_архитектором
Беседа 3. Храм как центр села
Храм на Севере был культовым центром не просто по религии, а по своему духу. Он совмещал в себе несколько функций сразу. Ясно, что первая — это, кончено, религиозная. Но к чисто религиозной относились только алтарь и храм.
Трапезная - она как называется, так она и была предназначена. Она всегда отделялась от храма стеной с дверным проёмом, могли быть слуховые проёмы. В трапезной, как правило, был свой небольшой иконостас, потому что трапезная, обычно, делалась тёплая. А храмы практически до XVIII века делались только холодные.
Таня: как же зимой-то?
А. Н.: Разумеется, в храмах не раздевались. Было почти как на улице, только без ветра. Полы были в один настил, скорее всего были щели, если полы усыхали. Стояли в валенках. Но, в основном, ветра не было, если только какая-то тяга была с пола в шатёр.
Света тоже не было, потому что окон-то почти не было. Зимой полярная ночь, там свет вообще не появляется. Первые окна были волоковые, как правило для проветривания, света они тоже не давали. В храме или трапезной могло быть всего одно красное косящатое окно, как мы их сейчас видим. И то оно или слюдой заделывалось, либо бычьим пузырём, как говорят.
Бывало даже в большое красное окно на зиму вставляли ещё деревянную ставню, потому что такого стекла полметра на полметра даже не найти было. Вставляли деревянный щит, в котором было вырезано ещё одно окошко 10x10 см. Оно служило для проветривания, либо для вот такого небольшого светового проёма. Летом это, конечно, всё снималось - круглые сутки день, светло.
А рядом потом пристраивались трапезные. Они были с печкой. Поэтому на зиму закрывалась дверь, и служба какая-то могла вестись и в трапезной. В основном в трапезной был иконостас, для того чтобы помолиться перед едой. В трапезной принимали трапезу - не каждый день, разумеется, а по каким-то праздникам или случаям.
Притвор — это как бы тёплый тамбур перед трапезной. У него такая функция и оставалась.
Таня: В трапезной Литургии не служились, если там не было алтаря?
А. Н.: Позже служились. Храмы холодные так же и оставались. Потом стали ставить отдельно зимнюю церковь с печкой, и получался распространённый на Севере тройник - летняя церковь, зимняя церковь и колокольня.
Изначально была ещё галерея. Галерея служила конструктивно для того, чтобы защищать от ветра основной сруб, чтобы не продувало, потому что напор снега достаточно сильный, и всё равно надо сруб пробивать через 2-3 года.
Она с севера в основном так и строилась, либо обходная со всех сторон, либо с запада как входной тамбур и север чтобы защитить. Потому что света всё равно мало с севера. Это чисто конструктивно.
А чисто функционально - галерея была местом сбора общины, чтобы решать, что сажать, кого в армию проводить. То есть такие, не относящиеся к религии вопросы.
Территория погоста изначально не служила кладбищем. На нём могли захоронить, но очень значимых для села людей: либо какого-то священника, либо купца, который пожертвовал. Ну не купец, а скажем так крестьянин - есть середняк, бедняк и зажиточный крестьянин. Богачей не было.
А так это было место празднования. Могла быть даже торговая площадь, потому что погост обносился, обычно, большой деревянной оградой. Как правило, были торговые ряды.
По Плесецкому району: в Бережной Дуброве на фотографиях видно, там достаточно крупные ряды (см. фото). Бережная Дуброва вообще была центром большого богатого куста. Она стояла на тракте, который шёл по левому берегу Онеги. На Почозере, на Порженском, на Водлозере. Это где сохранились. А вообще они везде были. Ну и, разумеется, чтобы скотина не заходила на эту территорию, её и огораживали.
Продолжение следует.
❤15👍7👏2
Примечание:
Как пишет дочь А. В. Ополовникова, Елена Александровна,
И ещё дано удостоверение, то есть справка, кто он и чем должен заниматься, от Академии архитектуры СССР за подписью руководителя Отдела по изучению и восстановлению памятников архитектуры, профессора Д. П. Сухова. Скорее всего, именно эта командировка решила послевоенную архитектурную судьбу Ополовникова...» (Ополовников А. В., Ополовникова Е. А. Бревенчатый Иерусалим. Деревянные церкви и часовни Руси. Часть 2. - М.: ОПОЛО, 2011. С. 95-96).
🔵 Ну а мы как всегда будем рады Вашей финансовой поддержке! Можно подписаться на наши ежемесячные пожертвования на сайте.
#беседы_с_архитектором
Как пишет дочь А. В. Ополовникова, Елена Александровна,
«летом 1943 года, когда немцы были уже оттеснены от Москвы, молодой сержант за добросовестное несение службы был поощрён двухмесячной командировкой в Архангельскую область «для обследования и фотографирования находящихся там выдающихся памятников деревянного зодчества, а также для учёта разрушений, причинённых архитектурным памятникам германо-фашистскими оккупантами». Ходатайствовала о том Академия архитектуры СССР, а командовал военный комиссариат обороны Союза ССР и, в частности, его подразделение — Главное Управление тыла Красной Армии. Ещё снабдили Ополовникова весьма серьёзным сопроводительным письмом от Народного Комиссариата Государственной безопасности, адресованным в Управление НКГБ Архангельской области. В этом документе разъяснялось, что «со стороны 6 Отдела УНКГБ МО на производство данных работ препятствия не имеется».
И ещё дано удостоверение, то есть справка, кто он и чем должен заниматься, от Академии архитектуры СССР за подписью руководителя Отдела по изучению и восстановлению памятников архитектуры, профессора Д. П. Сухова. Скорее всего, именно эта командировка решила послевоенную архитектурную судьбу Ополовникова...» (Ополовников А. В., Ополовникова Е. А. Бревенчатый Иерусалим. Деревянные церкви и часовни Руси. Часть 2. - М.: ОПОЛО, 2011. С. 95-96).
#беседы_с_архитектором
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
❤7👍3
Беседы с Александром Николаевичем Волковым
А.Н. Волков - архитектор реставратор, считает себя учеником и последователем Ополовникова. Горячо поддерживает его идеи о самобытности деревянного зодчества, которое в период "благолепных поновлений" понесло большие изменения...
На первом фото - юный А.В.Ополовников, Почозеро.
На втором фото - молодой А.Н.Волков (справа) со студентами, Почозеро.
А предыдущие беседы можно посмотреть по тегу #беседы_с_архитектором
Беседа 4. О "благолепных поновлениях" и самосожжениях
По Никоновской реформе все ... народные функции с храма, с этой территории, были сняты. Это стало уже чисто религиозным центром. И для этого галереи были не нужны. Во-первых, на них собирались по вопросам народно-гражданского назначения - их срезали.
Во-вторых, появилось уже стекло, которое повлекло за собой большие оконные проёмы, нужно было много света, а галерея свет закрывала. Бывал второй уровень света, но окна там маленькие.
Всё это растёсывалось, делались большие проёмы, всё обшивалось тёсом под камень, красилось зелёненьким, синеньким, беленьким. Под камень делались арочные окна, иногда они просто рисовались на обшивке.
Рита: это вторая половина XIX века?
А. Н.: Поновления начались в России намного раньше, но до Севера они дошли в середине XIX века.
В Плесецком районе очень этому противились. Во-первых, там были очень сильные общины старообрядцев, я об этом знаю по историческим письмам. И вот в Волосове, кстати, был случай один из поздних, где старообрядцы себя сожгли. Читал об этом лет 30 назад. Старообрядцы, разумеется, хранили свои традиции. В Сибири это вообще намного сильнее сохранилось - большие территории, царские указы доходили дольше и реже.
Итак, галереи обрезались. Трапезная - название осталось, а функция упала. Перегородка между трапезной и храмом убиралась. Трапезная оставалась по названию трапезная, но в общем это было просто увеличение объёма храма.
Обрезались консоли, растёсывались окна, двери, снимался лемех, делалось всё под металл, потому что металл более стойкий, долговечный. Дерево раньше стояло дольше, но всё равно: лемех через 30-50 лет надо менять, тёс на шатре через 50-70 лет, а на полицах - уже опять 30 лет из-за снежных мешков зимой на них.
Сами понимаете - построить до конца шатра леса, или даже сделать выносные - это огромные объёмы работы, материала. И так часто… И на службу уже влияет. То есть металл - прогресс технический, что тут скажешь!
Но для нас, как для любителей древности, в этом теряется уже и красота, и облик. Плюс его красили зелёной краской. Кресты пошли металлические, которые по размеру и меньше, и пропорционально уже конечно не те. Поэтому я к обшивке и ко всему этому периоду отношусь очень отрицательно.
Я вообще отношусь ещё к первому поколению любителей деревянного зодчества, считаю себя учеником Ополовникова, которого, кстати, сейчас почему-то очень сильно не любят и гнобят. Есть такая тенденция. Хотя я считаю, что он единственный… не единственный, конечно был Грабарь, Суслов. Но в нашем поколении он разбудил в нас эту любовь к деревянному зодчеству.
Причём Александр Викторович тоже начал это случайно. Я от него слышал, он был уже в серьёзном таком возрасте. Есть фотографии, где он во время Великой Отечественной войны служил на Почозере. Там зенитный расчёт стоял, как в «А зори здесь тихие», такой (см. примечание). И вот, проникся любовью и после войны стал заниматься деревянным зодчеством.
И хоть он больше работал в Карелии, в Архангельской - не так много, но Филипповская была одним из его первых объектов. И даже когда он приезжал ко мне ещё в Спецпроектреставрацию, он говорил: «Саш, возьми меня на объект, я вон там хочу посмотреть».
Таня: Где находится Филипповская?
А. Н.: Почозеро, Плесецкий район.
Я его брал. И так получилось, что… в жизни всё бывает интересно, что я поехал ГАПом на этот объект, а он — техником. Хотя он уже был к тому времени профессором.
А.Н. Волков - архитектор реставратор, считает себя учеником и последователем Ополовникова. Горячо поддерживает его идеи о самобытности деревянного зодчества, которое в период "благолепных поновлений" понесло большие изменения...
На первом фото - юный А.В.Ополовников, Почозеро.
На втором фото - молодой А.Н.Волков (справа) со студентами, Почозеро.
А предыдущие беседы можно посмотреть по тегу #беседы_с_архитектором
Беседа 4. О "благолепных поновлениях" и самосожжениях
По Никоновской реформе все ... народные функции с храма, с этой территории, были сняты. Это стало уже чисто религиозным центром. И для этого галереи были не нужны. Во-первых, на них собирались по вопросам народно-гражданского назначения - их срезали.
Во-вторых, появилось уже стекло, которое повлекло за собой большие оконные проёмы, нужно было много света, а галерея свет закрывала. Бывал второй уровень света, но окна там маленькие.
Всё это растёсывалось, делались большие проёмы, всё обшивалось тёсом под камень, красилось зелёненьким, синеньким, беленьким. Под камень делались арочные окна, иногда они просто рисовались на обшивке.
Рита: это вторая половина XIX века?
А. Н.: Поновления начались в России намного раньше, но до Севера они дошли в середине XIX века.
В Плесецком районе очень этому противились. Во-первых, там были очень сильные общины старообрядцев, я об этом знаю по историческим письмам. И вот в Волосове, кстати, был случай один из поздних, где старообрядцы себя сожгли. Читал об этом лет 30 назад. Старообрядцы, разумеется, хранили свои традиции. В Сибири это вообще намного сильнее сохранилось - большие территории, царские указы доходили дольше и реже.
Итак, галереи обрезались. Трапезная - название осталось, а функция упала. Перегородка между трапезной и храмом убиралась. Трапезная оставалась по названию трапезная, но в общем это было просто увеличение объёма храма.
Обрезались консоли, растёсывались окна, двери, снимался лемех, делалось всё под металл, потому что металл более стойкий, долговечный. Дерево раньше стояло дольше, но всё равно: лемех через 30-50 лет надо менять, тёс на шатре через 50-70 лет, а на полицах - уже опять 30 лет из-за снежных мешков зимой на них.
Сами понимаете - построить до конца шатра леса, или даже сделать выносные - это огромные объёмы работы, материала. И так часто… И на службу уже влияет. То есть металл - прогресс технический, что тут скажешь!
Но для нас, как для любителей древности, в этом теряется уже и красота, и облик. Плюс его красили зелёной краской. Кресты пошли металлические, которые по размеру и меньше, и пропорционально уже конечно не те. Поэтому я к обшивке и ко всему этому периоду отношусь очень отрицательно.
Я вообще отношусь ещё к первому поколению любителей деревянного зодчества, считаю себя учеником Ополовникова, которого, кстати, сейчас почему-то очень сильно не любят и гнобят. Есть такая тенденция. Хотя я считаю, что он единственный… не единственный, конечно был Грабарь, Суслов. Но в нашем поколении он разбудил в нас эту любовь к деревянному зодчеству.
Причём Александр Викторович тоже начал это случайно. Я от него слышал, он был уже в серьёзном таком возрасте. Есть фотографии, где он во время Великой Отечественной войны служил на Почозере. Там зенитный расчёт стоял, как в «А зори здесь тихие», такой (см. примечание). И вот, проникся любовью и после войны стал заниматься деревянным зодчеством.
И хоть он больше работал в Карелии, в Архангельской - не так много, но Филипповская была одним из его первых объектов. И даже когда он приезжал ко мне ещё в Спецпроектреставрацию, он говорил: «Саш, возьми меня на объект, я вон там хочу посмотреть».
Таня: Где находится Филипповская?
А. Н.: Почозеро, Плесецкий район.
Я его брал. И так получилось, что… в жизни всё бывает интересно, что я поехал ГАПом на этот объект, а он — техником. Хотя он уже был к тому времени профессором.
❤12🔥5👍4
Беседы с архитектором-реставратором-реставратором А.Н. Волковым
А вот и приключения начались!
Чтобы не терять нить рассказов - читайте предудущие беседы по тегу #беседы_с_архитектором
Беседа 5. Зима. Март. Ночь. Путешествия по льду, снегу и волчьим тропам.
А.Н.: Как я попал в Плесецкий район.
В восемьдесят втором году я пришёл в реставрацию, объекты у меня были прямо хорошие начальные. Первый объект у меня был вообще Кондопога, которая сгорела, в Карелии. Ясно, что я не был там ГАПом или ведущим архитектором, я имею в виду, как я вообще приобщался. С Борисом Лурье мы туда поехали, он как раз показал, что такое крок первый, то есть рисунок - полевой чертёж обмерочный.
Вторым у меня была сразу Преображенская церковь в Кижах с Борисом Петровичем Зайцевым. Ну, я очень много работал и поэтому такие объекты попадались. Ясно, что они длились большой период, а вот в восемьдесят третьем году в марте меня послали в Плесецкий район.
Что такое март? Это зима и ночь, беспросветная ночь. Мы были втроём. Надо было посмотреть на объект, чтобы его пустить в работу, проектировать сначала. Это была затейка для не робкого десятка. Поезд прибывал в три утра, нас высадили, я стою на путях, уходящие четыре огонька последнего вагона… и куда идти - неизвестно. Причём, надо было на автобус. Автобус... Тоже такая автостанция - домик 4х4, открывающаяся в шесть часов.
Таня: А вокзала не было?
А. Н.: Ну, он был тоже закрыт. Во-первых, я его не видел. Где-то там он был, маленький тогда ещё. Мы были в последнем вагоне, нас высадили. Пошли на автостанцию, она закрыта, то есть, 3 часа так вот надо стоять, а март - это зима, там было минус где-то под 20. В 6 часов она открылась, женщина в окошечко сказала, что билетов всё равно уже нет, их выкупили все с вечера. Дело в том, что нужно было на первый рейс. Потом он каждый час ходит. Нам нужен был первый рейс, потому что тогда в Конёве вы успеваете пересесть на другой автобус, который идёт дальше, на Кенозерье. А если вы на него не успеваете... А он туда, на Филипповскую, на Кенозеро, автобус ходил не каждый день, а только через два дня. То есть, вы приезжаете, и делать вам абсолютно нечего.
Мы приехали в Конёво — у нас первый наш объект была - Задняя Дуброва, мы туда поехали… пошли. Ещё шатёр стоял на месте, мы его так схематично обмерили, именно для предварительных работ. Подразумевалось, что подготовительные работы нужны для того, чтобы сделать заявку на объект, когда уже ты едешь, и видишь его уже капитально. Поэтому чисто так схематично.
Потом мы поехали, так как было время, на Авдотину, на ту сторону Онеги.
Таня: Там паром, да, был?
А. Н.: Не было. Не поехали. Пошли по льду.
Маргарита: Да, это же март.
А. Н.: В Авдотьине я никогда не помню... даже когда лёд двигался, мы прыгали по этим льдинкам. Было очень иногда страшно, причём так сильно лёд шёл. Я сказал всем оставаться на левом берегу, и сам пополз. Причём ты идёшь не налегке, а с рюкзаком идёшь.
Маргарита: восемьдесят второй год! Нормально, вообще...
А. Н.: Это был не 82-й.. это уже был 85-й. А тогда мы прошли в марте совершенно хорошо по льду, даже посмотрели церковь. По той стороне прошли до Бережной Дубровы.
Таня: Это всё пешком?
Маргарита: Сколько вас было?
А. Н.: нас было трое, но до Бережной пошёл я один.
Таня: Это далековато. А, от Авдотьина — ладно, там 5 километров.
А. Н.: Да там даже поменьше. Были молодые, тем более в армии я служил в десантных войсках, спецназе. Так что для меня бросок три-пять километров - это так. Дальше мы поехали на Кенозеро, в Почу. Это подразумевается, во-первых, что навигаторов, ясно что никаких не было. Карты были очень схематичные, и это всё ночью. То есть, это день, но это ночь. Светало, час, два, а потом было темно. Пошли, пешком дошли до Вершинина. В Вершинине переночевали, нас там накормили.
А вот и приключения начались!
Чтобы не терять нить рассказов - читайте предудущие беседы по тегу #беседы_с_архитектором
Беседа 5. Зима. Март. Ночь. Путешествия по льду, снегу и волчьим тропам.
А.Н.: Как я попал в Плесецкий район.
В восемьдесят втором году я пришёл в реставрацию, объекты у меня были прямо хорошие начальные. Первый объект у меня был вообще Кондопога, которая сгорела, в Карелии. Ясно, что я не был там ГАПом или ведущим архитектором, я имею в виду, как я вообще приобщался. С Борисом Лурье мы туда поехали, он как раз показал, что такое крок первый, то есть рисунок - полевой чертёж обмерочный.
Вторым у меня была сразу Преображенская церковь в Кижах с Борисом Петровичем Зайцевым. Ну, я очень много работал и поэтому такие объекты попадались. Ясно, что они длились большой период, а вот в восемьдесят третьем году в марте меня послали в Плесецкий район.
Что такое март? Это зима и ночь, беспросветная ночь. Мы были втроём. Надо было посмотреть на объект, чтобы его пустить в работу, проектировать сначала. Это была затейка для не робкого десятка. Поезд прибывал в три утра, нас высадили, я стою на путях, уходящие четыре огонька последнего вагона… и куда идти - неизвестно. Причём, надо было на автобус. Автобус... Тоже такая автостанция - домик 4х4, открывающаяся в шесть часов.
Таня: А вокзала не было?
А. Н.: Ну, он был тоже закрыт. Во-первых, я его не видел. Где-то там он был, маленький тогда ещё. Мы были в последнем вагоне, нас высадили. Пошли на автостанцию, она закрыта, то есть, 3 часа так вот надо стоять, а март - это зима, там было минус где-то под 20. В 6 часов она открылась, женщина в окошечко сказала, что билетов всё равно уже нет, их выкупили все с вечера. Дело в том, что нужно было на первый рейс. Потом он каждый час ходит. Нам нужен был первый рейс, потому что тогда в Конёве вы успеваете пересесть на другой автобус, который идёт дальше, на Кенозерье. А если вы на него не успеваете... А он туда, на Филипповскую, на Кенозеро, автобус ходил не каждый день, а только через два дня. То есть, вы приезжаете, и делать вам абсолютно нечего.
Мы приехали в Конёво — у нас первый наш объект была - Задняя Дуброва, мы туда поехали… пошли. Ещё шатёр стоял на месте, мы его так схематично обмерили, именно для предварительных работ. Подразумевалось, что подготовительные работы нужны для того, чтобы сделать заявку на объект, когда уже ты едешь, и видишь его уже капитально. Поэтому чисто так схематично.
Потом мы поехали, так как было время, на Авдотину, на ту сторону Онеги.
Таня: Там паром, да, был?
А. Н.: Не было. Не поехали. Пошли по льду.
Маргарита: Да, это же март.
А. Н.: В Авдотьине я никогда не помню... даже когда лёд двигался, мы прыгали по этим льдинкам. Было очень иногда страшно, причём так сильно лёд шёл. Я сказал всем оставаться на левом берегу, и сам пополз. Причём ты идёшь не налегке, а с рюкзаком идёшь.
Маргарита: восемьдесят второй год! Нормально, вообще...
А. Н.: Это был не 82-й.. это уже был 85-й. А тогда мы прошли в марте совершенно хорошо по льду, даже посмотрели церковь. По той стороне прошли до Бережной Дубровы.
Таня: Это всё пешком?
Маргарита: Сколько вас было?
А. Н.: нас было трое, но до Бережной пошёл я один.
Таня: Это далековато. А, от Авдотьина — ладно, там 5 километров.
А. Н.: Да там даже поменьше. Были молодые, тем более в армии я служил в десантных войсках, спецназе. Так что для меня бросок три-пять километров - это так. Дальше мы поехали на Кенозеро, в Почу. Это подразумевается, во-первых, что навигаторов, ясно что никаких не было. Карты были очень схематичные, и это всё ночью. То есть, это день, но это ночь. Светало, час, два, а потом было темно. Пошли, пешком дошли до Вершинина. В Вершинине переночевали, нас там накормили.
👍4
Маргарита: Только там??
А. Н.: Но мы нигде не останавливались. Мы попали после свадьбы, два моих коллеги очень сильно впечатления набрались, и дальше надо было через Кенозеро идти, пошли в Горбачиху. Ну, мы шли на Порженское, нужно было идти до Горбачихи. А это так: «Куда идти? - Ну, туда!». Ни ориентиров, ничего, это снег. По воде ещё хоть как-то можно, но когда эта зима и всё в снегу, там и островов не видно... но, то есть где-то растут деревья, ориентируешься. Мне ещё и их пришлось, их рюкзаки тащить, ну не совсем... Дошли до Горбачихи, переночевали, утром вышли в Порженское, заблудились, сделали огромный крюк по Кенозеру и вернулись опять в Горбачиху. Нам говорят: «Ну мы же вам сказали вот там свернуть чуть-чуть».
Маргарита: А, парка ещё не было...
А. Н.: Не было парка. Ну, в Кенозеро я пошёл, правда, мои друзья сказали: «Нет, мы не пойдём. Ты, Саш сходи туда и вернись». И я пошёл. Причём собака со мной так километров пять прошла, потом села, взвыла и ушла. Я пошёл один, а когда обратно шёл – увидел, что по моему следу шёл волк. Ну один, но крупный. У волка вообще крупный след. Шёл несколько километров, потом опять с дороги ушёл в лес. Я вернулся - отфотографировал там всё, померил.
И потом мы пошли на Почозеро. Там тоже километров 12. Обмерили. Почозеро - это вообще моя лебединая песня, я очень это место люблю. Я там много лет работал. Уже всё сделал, и то я искал какие-то эти… чтобы ещё хоть остаться, там у бабки Марфы жил.
Продолжение будет!
🔵 Мы всегда очень благодарны ваши ежемесячные пожертвованиям, они очень помогают нам планировать работу фонда. Подписаться на них можно на нашем сайте.
#беседы_с_архитектором
А. Н.: Но мы нигде не останавливались. Мы попали после свадьбы, два моих коллеги очень сильно впечатления набрались, и дальше надо было через Кенозеро идти, пошли в Горбачиху. Ну, мы шли на Порженское, нужно было идти до Горбачихи. А это так: «Куда идти? - Ну, туда!». Ни ориентиров, ничего, это снег. По воде ещё хоть как-то можно, но когда эта зима и всё в снегу, там и островов не видно... но, то есть где-то растут деревья, ориентируешься. Мне ещё и их пришлось, их рюкзаки тащить, ну не совсем... Дошли до Горбачихи, переночевали, утром вышли в Порженское, заблудились, сделали огромный крюк по Кенозеру и вернулись опять в Горбачиху. Нам говорят: «Ну мы же вам сказали вот там свернуть чуть-чуть».
Маргарита: А, парка ещё не было...
А. Н.: Не было парка. Ну, в Кенозеро я пошёл, правда, мои друзья сказали: «Нет, мы не пойдём. Ты, Саш сходи туда и вернись». И я пошёл. Причём собака со мной так километров пять прошла, потом села, взвыла и ушла. Я пошёл один, а когда обратно шёл – увидел, что по моему следу шёл волк. Ну один, но крупный. У волка вообще крупный след. Шёл несколько километров, потом опять с дороги ушёл в лес. Я вернулся - отфотографировал там всё, померил.
И потом мы пошли на Почозеро. Там тоже километров 12. Обмерили. Почозеро - это вообще моя лебединая песня, я очень это место люблю. Я там много лет работал. Уже всё сделал, и то я искал какие-то эти… чтобы ещё хоть остаться, там у бабки Марфы жил.
Продолжение будет!
#беседы_с_архитектором
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
❤9👍8