Дело о черной вдове. Таинственное убийство в лесу.
Корысть или роковая любовь? Все это вы сможете узнать в новом деле об убийстве крестьянина Яна Росте в Эстляндской губернии в 1898 г.

Таинственное убийство // Судебная газета. СПб., 1899. №14 (4 апреля). С. 9 – 10.

Интересное в бытовом отношении дело, по иску к сыну на содержание, рассмотрено было правительствующим сенатом. В данной заметки можно проследить подробности усыновления и связанные с ним возможные трудности в Российской Империи. Приятного чтения!

Иск к сыну на содержание // Судебная газета. СПб., 1899. № 27 (4 июля). С. 8.

Трудности чтения источников.

Господин Евецкий во всей красе.

В 1885 г.пароход "Александр Свирский" терпит крушение на Ладожском озере. Все его 150 пассажиров на шлюпках эвакуируются на близлежащий остров-маяк. В ожидании спасения они провели на крошечном каменистом клочке земли несколько суток. В этом историческом исследовании вы узнаете, как разномастная публика времён Александра III справлялась с экстремальной ситуацией, как был организован кризисный быт на маячном островке и кто был виноват в катастрофе.
Читайте полный текст здесь

Карьерные перспективы выпускников военных гимназий в первые годы существования новых учебных учреждений.

Симбирский кадетский корпус. Фото М. П. Дмитриева из книги «Волга от истока до Каспия», Симбирск, Типография Токорева, 1903 г.

Случай из жизни Симбирского кадетского корпуса, который возглавлял в тот период Николай Андреевич Якубович. Он стоял на заре существования тогда еще Симбирской военной гимназии, став её вторым директором и оставил интересные воспоминания о своей профессиональной деятельности. В данной истории показана трагичная судьба одного из воспитанников, который будучи одаренным ребенком, не смог найти своего места в жизни:

«Были также случаи, когда по-видимому хорошие дети портились под влиянием неблагоприятных обстоятельств, которых мы своевременно не успели предупредить. Воспитанник С., круглый сирота и не имевший даже каких-либо родственников, поступил в младший класс и своею приветливостью и добротою приобрел общую любовь.
Он был очень талантливый мальчик, прекрасно рисовал, играл на каком-то духовом инструменте, обладал замечательным голосом и на домашних концертах исполнял соло. С. стал известен в городе. Его приглашали в лучшие дома, начиная с губернатора и губернского предводителя дворянства, дарили ему конфеты, игрушки.
Начиная с 4-го класса, он начал проявлять свойства избалованного, дерзкого мальчика, стал груб и дерзок и часто оказывал открытое неповиновение воспитателям и учителям. Принялись за его исправление, не пускали в отпуск, чем он очень дорожил, вели долгие беседы, применяли разные наказания, поручали лучшим ученикам из его товарищей, но все это помогало не надолго и выходки его становились все грубее. Дошел до 6-го класса.
В один несчастный день прислали мне сказать, что С. не повинуется распоряжению ротного командира, который приказал ему отправиться в карцер. Когда я пришел в роту, С. был очень возбужден и на мой вопрос – как он мог позволить себе ослушаться ротного командира, он отвечал: «меня несправедливо наказывают, и я в карцер не желаю идти». Я объяснил ему, что на несправедливость он может мне жаловаться, и я разберу дело, но приказание командира он должен исполнить немедленно и беспрекословно. С. последовал за мною, и я сам отвел его в карцер, поговорил с ним и посоветовал хорошенько взвесить свой поступок, сказал, что я приду его выслушать часа через два.

Придя домой, я че позавтракать ко мне прибежал служитель сказал, что С. ушел из карцера и объявил, что он более туда не пойдет. Прихожу в роту, С. стоит странно возбужденный, с налитыми кровью глазами. Кругом его воспитанники, а в стороне несколько дядек, убиравших комнаты. Со всею строгостью я обратился к нему: «как осмелились вы уйти из карцера, когда я велел вам там оставаться». «Не пойду, что хотите», захрипел он. Ротный командир, возмущенный таким нахальством, не выдержал, и крикнул дядькам: «взять его и отвести в карцер». Ничего подобного в заведении прежде не было. Я взглянул на воспитанников; они стояли бледные, и на лицах их я прочел недоумение и нерешительность – как поступить, если дядьки начнут борьбу с С. Тогда я крикнул дядькам: «не трогать его» и, обращаясь к воспитанникам, говорю: «возьмите его сами и отведите в карцер». Лица воспитанников сразу изменились» они дружно подхватили С. на руки и понесли в карцер. Я последовал за ними. Дорогой они говорят мне: «у него в сапоге нож, и он сказал, что зарежет того, кто подойдет к нему». Когда его внесли в карцер, я выслал за дверь его товарищей и, оставшись с ним, говорю: «Вы хотели кого-то зарезать, режьте меня, мне все равно, кого бы вы не зарезали, вы, значит, зарежете меня. С. наклонил упрямо голову и сквозь зубы говорит: «Вас я не хочу резать». – «Тогда, говорю, отдайте мне нож, который при вас». Он вынул нож, изо всей силы бросил его в сторону и с криком: «Э, все равно», подбежал к окну (карцер был в 3-м этаже), выбил стекло, бросился сам, чтобы кинуться вниз. Я подбежал к окну и так как выбитое стекло было недостаточно велико, чтобы ему пролезть, то он стал протискиваться. Я стоял возле и не трогал его, надеясь, что высота испугает его, но когда пошли уже берда, я схватил его за ноги и крикнул воспитанников, стоящих за дверью. Они вбежали и схватили С. Вид у этого 15-ти летнего мальчика был страшный: лицо почернело, он весь дрожал. Ч приказал воспитанникам отвести его в лазарет, так как очевидно он болен. Доктора я просил дать ему успокоительного так, чтобы он заснул. С. проспал в лазарете целые сутки. И когда я пришел к нему, то мы мирно начали беседу. Мы прошли с ним всю его жизнь вне корпуса, жизнь не радостную. Он смягчился и заплакал. «Больше ничего подобного не будет», сказал он мне.
Я ушел от него взволнованный и удовлетворенный. Прошло два дня. С. оставался в лазарете. На третий день докладывают мне, что с С. нет никакого слада; он дерется и грозит убить не только директора, но и Царя. Я пригласил докторов, которые высказали мне, что держать его в лазарете нет никакой возможности и что мы рискуем нажить себе большую беду. Что С. очевидно душевно больной и в лазарете нет приспособлений для такого рода болезней. Решено было отправить его в Казань, в клинику душевно-больных. Опасаясь только, что он очевидно болен и наши доктора не умеют справиться с его болезнью я решил послать его в Казань посоветоваться с более сведущими специалистами. Он охотно согласился и в тот же день в сопровождении фельдшера и дядьки отправили его на пароходе в клинику.
Там его приняли и стали лечить. Через три или четыре месяца я получил извещение от главного врача клиники, что С. совершенно здоров, что его нет надобности более держать в клинике и просил меня взять его обратно. Опасаясь, что, возвратись в прежнюю обстановку и к тем же людям, с ним могут повториться прежние припадки, я написал Главному Начальнику и , изложив все обстоятельства, просил о переводе его в другой корпус. Представление мое было уважено, и С. перевели в Нижегородский корпус, где он благополучно окончил курс, но не захотел идти в военную службу, надел статское платье и стал приискивать себе занятие.

В августе месяце этого года, я, вернувшись из каникулярного отпуска к приемным экзаменам, пошел в ближайшую гостиницу обедать. Я уже сел за свой прибор, когда отворилась дверь и вошел какой-то молодой господин. Увидав меня, он приостановился и вдруг, сжав кулаки, стремительно бросился по направлению ко мне. Я узнал в нем С. и, не зная его намерений относительно меня, по-видимому, не особенно благоприятных, я быстро встал из-за стола и вплотную подошел к нему: «Рад очень вас видеть уже окончившим курс, пойдемте побеседуем и пообедаем вместе». С. сначала смутился, но пошел вслед за мной. Я велел подать ему прибор. Понемногу мы разговорились и стали обсуждать его настоящее положение, как человек без всяких средств и занятий. Под конец беседы он говорил мне: «Знаю и понимаю, что я у вас в корпусе вел себя глупо и непозволительно, но одного я никак не могу забыть и простить вам – это то, что вы упрятали меня в сумасшедший дом. Умирать буду, но все-таки упрек этот останется». – «Что же мне было с вами делать… Припомните, ведь вы были невменяемы». – «Лучше вы велели бы меня наказать розгами, чем сажать в сумасшедший дом. Ведь вы меня опозорили на всю жизнь». Мои возражения не поколебали его убеждения. Затем, я потерял его из вида; знаю однако, что он был вольноопределяющимся, выдержал хорошо экзамен на офицерский чин, служил в одной артиллерийской бригаде на юге.
Спустя несколько лет я получил запрос из бригады об С., где просят сообщить сведения о его нравственных качествах и поведение в корпусе. Я должен был изобразить его как человека в высшей степени нервного и раздражительного и между прочим упомянул, что он некоторое время находился в клине душевно-больных. Это обстоятельство спасло его. Он был отдан под суд за то, что обнажил оружие, с намерением ударить своего батарейного командира. Благодаря тому, что он был когда-то в клинике, он отделался продолжительным арестом. С. кончил печально, но думаю – к счастью для него. При разряде каких-то снарядов произошел взрыв коим С. был убит».

Якубович, Н.А. Летопись и мысли старого педагога / Н.А. Якубович // Русская старина, 1914. – Т. CLIX. – С. 110 – 114.

Фельбингер.
Портреты преподавателей и воспитанников Санкт-Петербургской 2-й военной гимназии.