Захотелось пожелать вам приятного и во всём благоприятного дня...

Глициния так чудесно цветёт, что не могу не поделиться...

* * *

В БИБЛИОТЕКЕ
М. Кузмину

О, пожелтевшие листы
В стенах вечерних библиотек,
Когда раздумья так чисты,
А пыль пьянее, чем наркотик!

Мне нынче труден мой урок.
Куда от странной грёзы деться?
Я отыскал сейчас цветок
В процессе древнем Жиль де Реца.

Изрезан сетью бледных жил,
Сухой, но тайно благовонный...
Его, наверно, положил
Сюда какой-нибудь влюблённый.

Ещё от алых женских губ
Его пылали жарко щёки,
Но взор очей уже был туп,
И мысли холодно-жестоки.

И, верно, дьявольская страсть
В душе вставала, словно пенье,
Что дар любви, цветок, увясть
Был брошен в книге преступленья.

И после, там, в тени аркад,
В великолепьи ночи дивной
Кого заметил тусклый взгляд,
Чей крик послышался призывный?

Так много тайн хранит любовь,
Так мучат старые гробницы!
Мне ясно кажется, что кровь
Пятнает многие страницы.

И терн сопутствует венцу,
И бремя жизни — злое бремя ...
Но что до этого чтецу,
Неутомимому, как время!

Мои мечты... они чисты,
А ты, убийца дальний, кто ты?!
О, пожелтевшие листы,
Шагреневые переплёты!

1910

Николай Гумилёв (1886—1921)

#чтение #стихи #цветы #Гумилев

Вспоминаю стихотворение, которое было написано на фоне трагической гибели отца Владимира Набокова. Скептически относившийся к религии (судя по поздним высказываниям), юный Набоков пишет такие проникновенные слова... И называет стихотворение:

П А С Х А

Я вижу облако сияющее, крышу
блестящую вдали, как зеркало… Я слышу,
как дышит тень и каплет свет…
Так как же нет тебя? Ты умер, а сегодня
сияет влажный мир, грядет весна Господня,
растёт, зовёт… Тебя же нет.
Но если все ручьи о чуде вновь запели,
но если перезвон и золото капели —
не ослепительная ложь,
а трепетный призыв, сладчайшее «воскресни»,
великое «цвети», — тогда ты в этой песне,
ты в этом блеске, ты живёшь!..

1922 г.

Стихотворение В. Набокова было напечатано в день Пасхи — 16 апреля 1922 года в берлинской газете русских эмигрантов «Руль» и посвящено памяти отца — Владимира Дмитриевича Набокова. Как и тысячи других бывших граждан Российской империи, семья Набоковых жила тогда в Берлине.

Ещё не прошло и 40 дней с того страшного события, когда вечером 28 марта 1922 года в лекционном зале Берлинской филармонии прозвучали выстрелы. Стреляли не во Владимира Дмитриевича Набокова, одного из лидеров партии кадетов, а в его соратника по партии — Павла Николаевича Милюкова (с которым, кстати сказать, В. Д. Набоков был в «идейных» расхождениях).

Владимир Дмитриевич, не раздумывая, быстро закрыл собой Милюкова и тем самым спас ему жизнь. Две выпущенные пули достались ему самому. Сын Владимир с матерью Еленой Ивановной приехали на место трагедии, когда всё уже совершилось, но выстрелы эти — рикошетом — попали и в них, в их души, в их сердца, соединённые неразрывно с сердцем горячо любимого ими человека — мужа и отца. И надо было стойко (таким был отец всегда) принять случившееся, осмыслить, пережить невыносимую боль и жить дальше… Сжать зубы, сдержать слёзы и молиться, молиться, только так можно понять, что ничего не прекратилось, всё осталось, отец с ними, он жив — в их любви, в их молитве…

На #видео читает актёр Андрей Панин

#стихи #Набоков

📖 Захотелось почитать вам...

КНИГА ТРАВЫ

О нет, я не город с кремлем над рекой,
Я разве что герб городской.

Не герб городской, а звезда над щитком
На этом гербе городском.

Не гостья небесная в черни воды,
Я разве что имя звезды.

Не голос, не платье на том берегу,
Я только светиться могу.

Не луч световой у тебя за спиной,
Я — дом, разоренный войной.

Не дом на высоком валу крепостном,
Я — память о доме твоем.

Не друг твой, судьбою ниспосланный друг,
Я — выстрела дальнего звук.

В приморскую степь я тебя уведу,
На влажную землю паду,

И стану я книгой младенческих трав,
К родимому лону припав.

1945
Арсений Тарковский

#стихи #видео #Тарковский