О философском смысле войны

«Война — очень интересная тема. Я пыталась понять, как оценивает войну Платон, и столкнулась с тем, что у него будто бы два типа войны. С одной стороны, у него есть война как атрибут кшатрийского начала. Это постоянное дробление мира, которое противостоит созерцательному началу, склонному находиться в состоянии единства, пребывания в Едином и самом себе (μονόματος).
С другой стороны, война — необходимый элемент возвращения человека наверх. Когда человек иерархизирует внутренние начала своей души, когда он подавляет вожделенческое начало и укрощает яростное — это тоже своего рода война. По Платону выходит, что война — это обязательное состояние для обретения мира. Мир есть не данность, а задание. Это далёкая цель. И она достигается только через войну...»

— Дарья Дугина

"Ночь...Мысль, негожая изменница. Сначала завлекает в озера открытий, затем оборачивается камнями темноты. Абсолютного мрака. Я верю, что мысль — воля Богов. Человек — лишь статуя для теургического жеста. Мысль — напоминание Бога о его правлении. Развивая ее в себе, мы развиваем внутри себя Божественное. Развив ее до самых высших пределов, мы становимся "богами". Дарья Дугина Топи и выси моего сердца ( отрывки из дневника, 2012). М., АСТ, 2023, с. 405 )

Раскалывать общество на правых и левых = помогать врагу. Главное - сплоченность всех патриотов во имя Победы.

По мотивам одной услышанной сегодня лекции. Сейчас будет малосвязный поток сознания, к тому же состоящий из абсолютно бездоказательных, на уровне интуиции, соображений.

1. Один из ключевых шансов, которые нам дала СВО, и который крайне важно не упустить — это шанс раскрепостить способность к институциональному творчеству. Пока не было открытого конфликта с Западом, конструкция сознания, основанная на том, что есть единственно верный современный стандарт архитектуры институтов, а все остальные или устаревшие, или ошибочные (чтобы не сказать аморальные и преступные), выглядела полностью несокрушимой. Притом эта архитектура — плод картины мира просветителей XVIII века, чьи суждения давно превратились в догматический канон, спорить с которым — заведомая ересь и путь на костёр инквизиции. По большому счёту, на ревизию этой архитектуры не дерзнул даже СССР, лишь дополнив её сверху, как вишенкой на торте, ленинской партийной надстройкой.
2. Нужная нам ревизия — это ревизия Гоббса, Локка, Монтескье, Вольтера, Руссо, Франклина. Первым мощным заходом на такую ревизию была немецкая классическая философия, вся линия Канта-Фихте-Шеллинга-Гегеля, впоследствии расколовшаяся на левое (Маркс) и правое (Ницше) гегельянство, но все эти немцы так и оставили нетронутыми ряд краеугольных камней «англо-французской мысли», и на них система удержалась, отбраковав, но и частично интегрировав в себя наследие и «левых», и «правых» гегельянцев.
3. Главное, с чем все эти немцы (и примкнувшие к ним потом отдельные евреи и славяне) за всё время так и не дерзнули спорить — это с просветительской антропологией человекобожия, чудовищной манипулятивной перверсией изначальной христианской идеи Богочеловечества. Именно из этой подмены проистекает в том числе и политическая доктрина ВФР — «конституция» вместо Библии, «идеология» вместо религии, электоральная легитимность взамен сакральной, формализованный закон (lex) взамен высшей справедливости (jus), механическое разделение властей по функции вместо сущностного разделения по целеполаганию (на светскую и духовную), даже «собственность» взамен «владения» (разница в том, что первое право, второе бремя). В итоге всех этих бунтарей в ходе гигантской кровавой разборки ХХ века списали в маргиналы, вернувшись как к абсолютной истине к дедушке Франклину, нарисованному на долларе и символизирующему собой «конец истории».
4. Я был глубоко неправ на «Русском лете», отчитав Глеба Эрвье за слово «оправдание». Ключ к настоящей победе — именно в её оправдании. В каком-то смысле, корни трагедии русской революции лежат в том, что наша армия победила Наполеона на поле боя военной силой, но не смогла и даже не попыталась победить ВФР в умах самих победителей. Александр I что-то такое чувствовал, отсюда Голицын-Кошелев и вся эта попытка «новой религии», закончившаяся демаршем Фотия и в итоге катастрофой на Сенатской площади. В каком-то смысле, судьба династии была предрешена именно там и тогда, всё последующее — затянувшаяся почти на век агония неродившегося субъекта. Говоря в неуклюжих современных терминах, оформилось «поражение в когнитивной войне». Смысл которого очень ясно сформулировал Чаадаев — мы так и не объяснили ни миру, ни, главное, самим себе своего права на ту победу. Которое может проистекать только из оснований собственной картины мира, а её у нас не было.
5. Человекобожие обанкротилось, Франклин на долларе сейчас — это чёрная дыра безразмерного госдолга, который никогда не будет выплачен. Небратьям достался на распродаже предпоследний билет на Титаник, а мы чудом — и то ещё не до конца — избежали шанса взять самый последний. Жулики, начав с обожествления человека, закончили его тотальной отменой и заменой големом ИИ. У нас же всё ещё остался вариант остаться людьми — но только в том случае, если пойдём до конца. Хватит ли смелости? Бог знает.

К предыдущему. В порядке относительно простого упражнения по прикладному институционализму — рассуждение о демократии и монархии.

1. Легитимность монарха — всегда сакральна; монарх — он милостью Божией. Но давайте представим (хе-хе), что Бога никакого нет. Тогда сакрум пересобирается довольно интересным способом — взамен Бога (которого нет) появляется некий «народ» (который почему-то «есть»). Как я уже писал, разумному человеку куда проще допустить, что действительно существует Бог, нежели принять за факт, что действительно существует «народ» — не как абстрактная социологическая категория, а как реально действующий субъект, способный быть каким-то там «источником власти». Но граждане, поставившие Разум на пьедестал, о таких нюансах, разумеется, не задумываются — я художник, я так вижу.
2. Окей, допустим. Тогда осталась чисто техническая задача: придумать процедуру, с помощью которой помянутый «народ» порождает из себя вполне конкретное персонализированное начальство и торжественно вручает ему эту самую полноту власти. Вот её и придумали: называется «выборы». Поскольку изобретали всю эту хрень школяры с закалкой средневековых университетов, они перенесли на эти самые «выборы» родную им механику университетских схоластических диспутов: выходят умники и ex cathedra гвоздят друг друга мощными речугами, а зал то хлопает, то улюлюкает, и вот кому больше хлопают и меньше улюлюкают, тот типа и выиграл.
3. Но это всё корректно работает даже в том же университете при одном важном условии: если слушатели как минимум понимают, о чём вообще идёт спор. Ну, в университете, положим, в целом понимают. А вот на городской площади всё это неизбежно вырождается в ярмарочный балаган, где победу одерживает не столько тот, кто будет более убедителен в аргументах, сколько тот, кто произведёт лучшее эмоциональное впечатление — видом, голосом, жестами, манерами. Соответственно, именно поэтому избирательное право поначалу не было всеобщим, а было исключительно цензовым, и имущественный критерий был важен не сам по себе, а как мера ответственности выбирающих: значение имеет голос лишь тех, кому есть что терять. Но по мере расширения избирательных прав на вообще всех, включая женщин, заключённых и душевнобольных, всё это окончательно свалилось в похабный спектакль самого низкого пошиба.
4. Дальше, понятно, возникает необходимость в разного рода ограничениях. Во-первых, процедуру решили повторять с некоторой регулярностью — типа если поняли, что ошиблись, то в следующий раз переголосуют по-другому. Во-вторых, возник ценз уже на уровне пассивного избирательного права: не допускать в кандидаты абы кого. Апофеоз этого подхода мы видим в современных демократиях, например как у них, когда этот цензовый коридор сузился до двух полоумных дедов, из которых один и то под вопросом, аксиос или не аксиос. Ну или как у нас: один Настоящий Начальник, про которого и так понятно с самого начала, что он победит, и три откровенных петрушки, нужных исключительно ради процедуры и ещё чтоб лупили (но аккуратно) друг друга на сцене резиновыми членами, дабы хоть какое-то шоу всё-таки гоу.
5. Но даже такой балаган — роскошь, которую могут позволить себе относительно суверенные страны. В несуверенных всё ещё проще: берётся буквально ярмарочный клоун, играющий членом на рояле, и средствами современных технологий промывки мозгов прокачивается до 80% рейтинга. Платит за всё местная братва в расчёте отбиться, как в казино, однако реальный контроль получает не она, а внешние хозяева инфраструктуры мозгомойки. Электорат потом утилизируется в специально организованном биореакторе, выморочные активы пилятся между утилизаторами, которым всё это туземное лошьё (выжившая его часть) оказывается ещё и должно по правнуки за поставки средств самогеноцида. Триумф демократии, как он есть.
6. Отсюда мысль: может, предки-то всё же не совсем дураки были? Ну просто в порядке допущения.

Я совершенно искренне и в полном согласии с умом и совестью убежден, что наша власть настроена только на одно - на полную настоящую Победу. И никаких параллельных сценариев на сей раз нет и в помине. Остается сосредоточиться и понять, как этой Победы добиться.

❗️Покушение на словацкого премьера Фицо показывает, что тотально-либеральные элиты переходят к открытому политическому террору против оппонентов — Служба внешней разведки РФ

"Тоталитарно-либеральные" думаю опечатка журналистов.

Володин - определенно лучший председатель Госдумы в истории России, самостоятельно и государственно мыслящий человек (недаром ему поручают и ответственные миссии, как сегодня в Иран). После этих его слов с думской трибуны бесов в Интернете изрядно корëжит...

Генпрокурор Словакии Марош Жилинка заявил, что покушение Роберта Фицо может быть переквалифицировано из "попытки преднамеренного убийства" на теракт.

Либеральный террор.

Либерализм следует приравнять к экстремистским идеологиям, наряду с уже запрещенными в РФ ваххабизмом, нацизмом, ЛГБТ и крайними версиями коммунизма.