Вы когда-нибудь задумывались для чего нам так важно знать почему что-то произошло? Почему дождь начался, техника сломалась, человек опоздал?

В новом посте Как строится полноценная научная теория я разбираю, как наше мышление ищет причины в повседневной жизни — и чем это отличается от научного объяснения. В посте:

🔍Почему наша интуиция о причинах часто ошибочна — и как язык, культура и мозг "размечают" мир.

🧠Что означают "регулярность", "вероятность", "контрфакт" и "интервенция" — и почему без выбора философии причинности невозможно построить теорию.

📐Что делает теорию по-настоящему рабочей.

Этот текст — для тех, кто хочет понять, чем наука отличается от интеллектуального разговора на кухне, и почему без философии причинности невозможна хорошая методология.

🧬Чем занимается поведенческая генетика сегодня

Близнецы. Сибсы. Приёмные семьи. Почему поведенческая генетика сегодня — это не просто про "всё от природы" или "всё от среды"?
В новом посте Как устроены наши различия: что может показать полная модель наследуемости я рассказываю:

🧩Почему классическая модель ACE больше не справляется.

🔬Что такое компоненты D, T, S — и почему без них всё перепутано.

📊Как выглядят данные, которые позволяют отличить культурную передачу от биологической.

🎯И самое важное — как перейти от статистических коэффициентов к реальному пониманию, какие силы формируют различия между людьми.
Этот текст — для тех, кто устал от спора "природа или воспитание" и хочет узнать, как действительно выглядит современная поведенческая генетика.

⚖️Европейский суд по правам человека, мигранты и тупики гуманитарного права

Он должен был защищать жертв тирании. Сегодня — защищает от депортации осуждённых за тяжкие преступления, а не только реально пострадавших.

В новом посте Роль ЕСПЧ в миграционном кризисе я анализирую:

⚠️Почему статья 3 Европейской конвенции — абсолютна, и что это означает на практике.

🔒Как юридическая конструкция середины XX в. блокирует защиту современных обществ.

🔄Почему от убийц и насильников нельзя избавиться, даже если они не имеют легального статуса.

Этот текст — для тех, кто хочет понять, почему юридическая гуманность может вступить в прямое противоречие с безопасностью.

📚Что такое «моральное чтение» — и чем оно грозит науке

Как вы читаете научный текст? Пытаетесь понять гипотезу, метод, логику аргументации? Или сразу ищете, какие выводы могут показаться социально опасными? Если второе — это пример морального чтения.

🤩 Что такое моральное чтение?

Это стратегия интерпретации научных утверждений через призму возможных негативных последствий, а не их истинности. Эпистемологические критерии — доказательность, воспроизводимость, логическая строгость — уступают этическим и политическим опасениям.

📋 Признаки морального чтения:

🔴Импликации вместо контекста: внимание акцентируется на фразах, которые можно истолковать как "опасные", даже если автор снабдил их оговорками.

🔴Недоверие к научной осторожности: оговорки ("это гипотеза", "требуется проверка") воспринимаются не как добросовестность, а как уловка.

🔴Атрибуция мотивов: изучение врождённых различий интерпретируется как идеологический акт.

🔴Готовая шкала риска: если тема хоть как-то ассоциируется с историческими злоупотреблениями (напр., расизм, евгеника), то любое исследование по ней считается априори подозрительным.

Например, если автор пишет, что некоторые межгрупповые различия в поведении могут иметь генетическую компоненту — даже при подчёркнутой научной нейтральности — моральное чтение может трактовать это как серьёзную попытку оправдать дискриминацию.

❔ Откуда это берётся?

Корни — в историческом страхе перед "опасной наукой": евгеника, расовая биология, колониальный и сексистский дискурсы XX в. Под влиянием постструктурализма, марксизма и постколониализма укрепилась идея, что знание — это форма власти. А значит, любое высказывание интерпретируется как политический акт, независимо от его научного содержания. Данные представления особенно привлекательны для активистов.

⚖️ Наука или моральный трибунал?

Моральное чтение превращает гипотезу в обвинение, а учёного — в потенциального виновного. В результате:

🔴Эпистемология подменяется этикой: важен не вопрос "это истина?", а "это морально допустимо?".

🔴Появляется подозрительность к любому "неодобряемому" вопросу: например, исследования интеллекта, пола, этничности, агрессии.

🔴Возникает самоцензура: учёные избегают тем, чтобы не быть обвинёнными в "поддержке иерархий".

Это снижает качество научной дискуссии: исследование отвергается не по логике, а по примитивным ассоциациям ("похожие идеи были у расистов").

🚫 Почему это опасно

Моральное чтение не защищает от "плохой науки", а разрушает основы научного мышления:

🔴Ограничивает исследовательские вопросы, особенно на стыке биологии, психологии и социальных наук.

🔴Изолирует науку от реальности: обсуждать можно лишь "приемлемые" гипотезы.

🔴Формирует культуру страха: учёные вынуждены прибегать к эзопову языку.

🔴Вредит демократии: без знания невозможно решать реальные проблемы.

🤩 Эффект "захваченного поля"

Когда обсуждение научных гипотез превращается в политический конфликт, возникают дополнительные риски:

🔴Учёные уходят от споров, опасаясь быть приписанными к "плохой" стороне.

🔴Слабые аргументы "моральной" стороны остаются без критики, чтобы не выглядеть сочувствующим "реакционерам".

🔴Научная дискуссия подменяется идеологической поляризацией. Вопрос становится не в том, насколько аргумент корректен, а "чей он".

Идеи нельзя всерьёз обсуждать — потому что одни нельзя произносить, а другие нельзя критиковать. Это сужает границы допустимого знания, искажая научное поле.

🤩 Вывод

Научная критика необходима — но критика должна быть эпистемологической: проверка гипотез, методов, допущений. Когда же критерием становится потенциальная опасность высказывания — наука превращается в моральный трибунал. Если мы хотим общество, способное опираться на знание, а не страх — нужно защищать автономию науки от морального чтения.

🍼Когда всё на одной матери: интенсивное родительство как адаптация к отсутствию поддержки

В Personality and Individual Differences вышла статья, идеально дополняющая то, о чём мы говорили в видео про демографию: как конкуренция и разрушение кооперативного воспитания трансформируют повседневную заботу о ребёнке.

❤️Исследование охватило 2535 матерей из 11 стран с разным уровнем индивидуализма, неравенства и социальной мобильности. Авторы различают два полюса интенсивного родительства:

🧡Поддерживающее — вовлечённость, установление правил, развитие автономии.

🧡Подрывающее — тревожное сверхприсутствие, влезание в жизнь ребёнка, делание за него.

Было показано, что:

🟣Чем больше мать лично вовлечена в повседневный уход (всё сама: уроки, поведение, расписание, эмоциональная поддержка), тем чаще проявляется подрывающее родительство — гиперопека, избыточный контроль, ограничение самостоятельности.

🟣Особенно часто это встречается у женщин с низким социальным статусом в индивидуалистических странах с высоким неравенством. Именно там мать остаётся одна: нет бабушек, соседей, включённого отца, или работающей системы помощи.

👇И тогда забота превращается в напряжённую ежедневную оборону: «лишь бы с ребёнком ничего не случилось».

🩷В странах с более коллективистской культурой (например, Иордания, Индонезия), где забота о ребёнке может быть разделена между несколькими взрослыми, связь между личной нагрузкой и подрывающим родительством отсутствует — в отличие от стран, где мать остаётся одна.

🧩При этом в странах с высокой социальной мобильностью матери реже используют подрывающее поведение. Это может говорить о том, что для успеха в мобильном обществе достаточно родительства, развивающего саморегуляцию и автономию.
Напротив, в условиях низкой мобильности, где шансов на подъём меньше, родительская стратегия становится более инструментальной и контролирующей — чтобы протолкнуть ребёнка вверх.

🩵Всё упирается в соотношение усилий и шансов: если есть реальная возможность, что ребёнок станет успешным и сможет подняться по социальной лестнице, родителям достаточно вложиться в развитие автономии и саморегуляции. Но если шансы на успех малы, а лифты не работают, появляется соблазн компенсировать это тотальным контролем — даже ценой собственного истощения, времени, сил и нервов (про это тоже подробнее говорили в видео).

📌Таким образом, подрывающее родительство — это не избыточная любовь, а реакция на полную изоляцию, отсутствие ресурсов и невозможность делегировать.

🥺Впервые с 2022 года пошла к психологу. Последние пару месяцев чувствую себя очень подавленно, но всё откладывала — казалось, что сама справлюсь. Включалась классическая рационализация: «я же и так всё понимаю — что мне ещё скажут?»

Но после сессии снова убедилась, что именно профессионалу со стороны проще подсветить, где ты застряла и почему одни и те же мысли крутятся по кругу.

Так что — kind reminder: не откладывайте заботу о себе, если чувствуете, что в голове что-то идёт не так

😏 Как память становится коллективной

Почему одни исторические события становятся символами нации, а другие уходят в тень? Почему общество охотно вспоминает одни моменты прошлого и игнорирует другие? Ответы на эти вопросы лежат на пересечении двух понятий: коллективной памяти и социальных представлений.

🐱 Коллективная память — это процесс, в котором группы людей отбирают, интерпретируют и передают значимые для них события. Мысль о том, что всякая память — социальна, восходит к социологу Морису Хальбваксу. По его мнению, люди запоминают не в одиночку, а в рамках общих «рамок памяти»: семьи, поколения, нации. Эти рамки подсказывают, что стоит помнить, а что — забыть.

😶 Теория социальных представлений, разработанная Сержем Московиси, помогает понять, как именно прошлое становится понятным и разделяемым. Социальные представления — это устойчивые образы и смыслы, которые формируются в обыденном мышлении. Они позволяют человеку ориентироваться в мире, дают общий язык для общения и служат основой для классификации событий, людей и явлений. Новое знание осваивается с помощью эффекта привязки (связывания с уже знакомым) и объективации (перевода абстрактного в конкретные образы — памятники, символы, ритуалы).

🤩 В результате, коллективная память формируется не столько из учебников, сколько из образов, историй, слухов и ритуалов, которые люди обсуждают, пересказывают и проживают вместе. Одни события обретают статус «символов», другие остаются личными или вытесняются. Например, в разных странах одни и те же исторические даты могут трактоваться по-разному: для одних — праздник, для других — трагедия.

💻 Важную роль играют медиа, школа, городское пространство. Через них группа распространяет ключевые образы прошлого. Но между официальной версией истории и живой памятью часто возникает разрыв. Люди могут отвергать, искажать или переосмыслять государственные нарративы, особенно если они не соответствуют групповому опыту.

📌Современные исследования опираются также на идеи Фредерика Бартлетта. Он предложил смотреть на память как на процесс смысловой реконструкции: мы не просто вспоминаем, а каждый раз пересобираем прошлое, подстраивая его под текущие ожидания и знания. Даже сенсорные воспоминания (напр., запахи) оказываются связаны с коллективным контекстом.

⁉️ Память работает как диалог между прошлым и настоящим. Мы не только храним образы прошлого, но и придаём им значение в зависимости от сегодняшних нужд. Поэтому одни воспоминания становятся элементами национального мифа, а другие замалчиваются. Этот процесс напрямую связан с социальной идентичностью: то, как мы помним, влияет на то, кем мы себя считаем.

🤩 Понимание связи между памятью и социальными представлениями важно для того, чтобы анализировать, как группы формируют исторические нарративы, почему возникают конфликты вокруг памятников и дат, и каким образом политические силы используют прошлое для влияния на настоящее. Память — это форма социальной жизни, и она подвержена той же борьбе и переговорам, что и политика, язык или культура.

💗 Сегодня опубликовали мой комментарий на статью The ecological approach to culture во флагманском журнале по социобиологии Evolution and Human Behavior (ранее он так и назывался Ethology and Sociobiology), о которой я писала ранее.

🤩 Статья действительно очень крутая и резонансная, поэтому и комментариев на неё пришло весьма много. Среди их авторов уже отметились очень известные учёные: Леда Космидес (вместе с Дж. Туби основала эволюционную психологию, школа Санта-Барбары), Маркус Фельдман (один из создателей математической теории культурной эволюции, работавший вместе с Л. Кавалли-Сфорца), Питер Ричерсон (вместе с Р. Бойдом основатель теории культурной эволюции), Майкл Томаселло (известен исследованиями происхождения языка и кооперации на основе сравнения когнитивного развития детей и человекообразных обезьян), Паскаль Буайе (русскоязычному читателю знаком по книгам «Объясняя религию. Эволюционные истоки религиозного мышления» и «Анатомия человеческих сообществ»).

👌 В целом все согласны, что Баумар и Андре предложили очень крутую и глубокую модель, которая вписывает культуру прямо в рамку эволюционной экологии. Их минимализм позволяет показать, что культура может рассматриваться как продолжение экологической динамики: люди меняют среду, проявляют пластичность, и эти эффекты накапливаются и наследуются. Такая перспектива элегантна своей простотой и возвращает культуру в поле естественных наук. Но именно за счёт этого минимализма она рискует недооценить собственные механизмы культуры — её нормы, институты, каналы трансмиссии и историческую инерцию.

🔍 Тогда как действительно можно примирить биологию и культуру, не жертвуя автономией последней, но при этом и не теряя натурализма? На мой взгляд решение как раз предложено в моём малыше (COM–HBE; кстати, текст так понравился редакции, что они разместили его бесплатно в открытом доступе). В COM–HBE культура понимается как надындивидуальный регуляторный уровень, встроенный в биофизические ограничения и подчиняющийся логике возврата инвестиций в приспособленность, но при этом действующий через собственные каналы трансмиссии и институционализации. Культура здесь — это система коллективного распределения компромиссов истории жизни, которая делает возможной координацию стратегий, накопление знаний и крупномасштабную кооперацию.

🥹 COM–HBE хорошо примиряет биологию и культуру так: биология задаёт жёсткие ограничения — энергетический бюджет — а культура выступает как надындивидуальный механизм перераспределения компромиссов истории жизни внутри этих рамок. Мы различаем, что подвергается отбору, что наследуется и где хранятся адаптивные решения, поэтому культура сохраняет автономию (свои институты, нормы, санкции), оставаясь при этом строго операционализируемой. Логика возврата инвестиций в приспособленность удерживает связь с отбором: закрепляются нормы и институты, повышающие возврат приспособленности на единицу вложений. В периоды структурных сдвигов закономерно проявляются рассогласования, институциональная инерция и культурный дрейф, позволяющий закрепляться и нейтральным либо даже затратным практикам. Отсюда следуют проверяемые предсказания, когда главное достоинство COM–HBE в том, что культуру можно квантифицировать и математически моделировать: динамику трансмиссии, институциональные фильтры и скорость распространения норм возможно выражать в численных показателях и включать в расчёты вместе с биологическими параметрами. В итоге COM–HBE не сводит культуру к индивидуальной пластичности, но и не превращает её в произвольный «социальный конструкт», делая её вычислимым уровнем отбора и координации в единой эволюционной картине.

❤️Вы можете бесплатно получить доступ к комментарию по этой ссылке:
https://authors.elsevier.com/a/1le9B3tz49AMuC

По ней можно читать или скачать финальную версию статьи на платформе ScienceDirect. Регистрация не требуются. Ссылка будет работать до 10 октября 2025 г.

🎙 Еду на запись нового выпуска подкастика, и параллельно сообщаю важную радостную новость:

У меня на Бусти есть особый уровень поддержки — «Меценат науки». Для него доступна уникальная возможность: имена таких героев я указываю в разделе благодарностей в своих научных публикациях в ведущих российских и международных журналах. Это настоящий научный краудфандинг.

И воть очень рада, что наконец-то эта схема сработала: имя нашего дорогого мецената науки Алексея Самойлова указано в разделе Acknowledgments. Благодаря его поддержке покрываются не только затраты на выпуски видео, но и делается наука ❤️

🌦 Почему жизнь для меньшинств лучше в странах с переменчивым климатом?

Исследование с более чем 1.3 млн. респондентов из 163 стран показало удивительную закономерность: чем переменчивее климат — тем лучше, по мнению местных жителей, живётся уязвимым меньшинствам.

🧩 Учёные изучали, насколько жители считают своё место хорошим для жизни расовых, этнических, сексуальных меньшинств, мигрантов и людей с интеллектуальными нарушениями. И оказалось, что на севере и юге — где сильнее различаются зима и лето, день и ночь, засуха и дожди — восприятие жизни для меньшинств значительно более благоприятное, чем в стабильных по климату регионах у экватора.

📈 Команда авторов протестировала три объяснения:

1️⃣ Страх неопределённости: переменчивая природа вызывает стресс → люди становятся тревожнее → усиливается предвзятость.

❌Не поддержано.

2️⃣ Гибкие системы: чтобы выживать в изменчивой среде, общество учится быть адаптивным и терпимым.

✅ Поддержано. Чем переменчивее климат, тем выше гибкость мышления — и тем лучше воспринимается жизнь для "не таких как мы".

3️⃣Климато-экономическая теория свободы: если страна бедна, переменчивость угнетает. Если страна богата, переменчивость стимулирует развитие.

🟰 Частично поддержано: в богатых странах эффект сильнее, но даже в бедных переменчивый климат иногда способствует большей терпимости.

❓А что сильнее: личные убеждения или условия жизни в стране?

Личные факторы (доход, образование, возраст) объясняют лишь 3% различий в восприятии. Зато климат, богатство страны и качество управления — 52%. То есть то, где ты живёшь, важнее, чем кто ты есть.

🌎 Авторы отмечают, что глобальное потепление уменьшает переменчивость климата, особенно в северных широтах. Это может вести к росту социальной ригидности и усилению дискриминации. Напротив же, переменчивая среда делает нас гибче. Гибкость — основа толерантности.

😁 Ошибки в статьях или ошибки в головах?

👎 Одна из любимых тем комментаторов под постами, новостями и видео о науке звучит так: «Учёные тоже ошибаются, вот я нашёл у них ошибку!». Да, конечно, ошибки бывают. Это банальность. Даже в серьёзных журналах встречаются опечатки, спорные методы или неточные выводы (которые, кстати, довольно быстро исправляют). Современная хорошая наука и устроена так, чтобы свои ошибки своевременно находить и исправлять: репликации, открытые данные, пререгистрации, пред- и пост-публикационные обсуждения. Наличие спорных результатов — тоже нормальный признак живой дисциплины, которая тестирует, уточняет, отбрасывает лишнее и оставляет рабочее.

👹 Но вопрос-то в другом. Что вероятнее: что в статье действительно ошибка, или что комментатор попросту не понял текст?...

🔍 Во-первых, фильтры. Научная статья проходит рецензирование (вот так новость!). Её (как правило, внимательно) читают коллеги-специалисты — проверяют методы, критикуют и исправляют. Автор работает над темой годами. Шансы, что случайный комментатор «с улицы» увидел то, чего не заметили десятки экспертов, мягко говоря, минимальны...

🤡 Во-вторых, переоценка себя. Эффект Даннинга—Крюгера, который некоторые хотят опровергнуть, но никак не получается, прост: чем меньше человек знает, тем увереннее он в своей правоте. Отсюда комментарии: «Ну это же очевидная ерунда! Бред!» — хотя на деле это банальное незнание того, как устроена наука.

🤡 В-третьих, когнитивные ограничения. Интеллект в популяции распределены неравномерно. Значительная часть людей объективно испытывает трудности при работе со статистикой, графиками, абстрактными рассуждениями. Научная статья требует держать в голове несколько уровней информации одновременно. Для многих это непосильно — и непонимание тут же выдаётся за «ошибку автора».

🤡 В-четвёртых, функциональная грамотность. Россия — страна парадоксов. Формально грамотность близка к 100%, но около 20% функционально неграмотны (практически 22 млн. человек взрослого населения). То есть человек умеет читать, но не способен правильно интерпретировать текст, выделить главную мысль, применить информацию. И среди таких людей хватает обладателей дипломов вузов!

🤩 Например, исследователи, авторы статьи из предыдущего поста, это ведущие мировые учёные. У ведущих учёных, как правило, великолепное образование: они глубоко подкованы в методологии и философии науки, уверенно ориентируются в смежных дисциплинах, опираются на богатый исследовательский опыт и на профессиональную сеть обсуждений и экспертной оценки, через которую их идеи многократно проходят ещё до публикации.

🥲 Неужели не приходит в голову очень простая мысль: может, «бред» родился не в статье, а в поспешной интерпретации? Ведь несоизмеримо куда вероятнее, что ошибается именно комментатор, а не учёный...

😔 И наблюдается интересная закономерность: чем меньше компетенции у человека, тем категоричнее его «критика». И наоборот: чем выше квалификация, тем осторожнее мнение. Поэтому в следующий раз, когда вы увидите эмоциональный «разгром» научной статьи, прямо и задайте себе этот простой вопрос: что вероятнее — что десятки учёных и рецензентов проглядели очевидный ляп, или что комментатор просто не понял текст? Ответ очевиден... поэтому всем людям стоит воспитывать в себе интеллектуальную скромность и уважение к неблагодарному труду настоящих учёных ❤️

😅Наш ролик с Димой Антиповым. Так сказать - накипело .


В поиске: Ставим на место радфем и маносферу


🩷Кстати теперь будем с ним записывать часто. Так что пишите в комментиках на ютубе, про что вам будет интересно послушать нас вдвоем.

🟰 Статистика vs. Биология

Ранее я писала о том, что регрессия к среднему — это статистический феномен, который нельзя механически переносить на биологию и наследование интеллекта. Но давайте посмотрим, откуда вообще пошло это заблуждение, что «дети гениев обречены быть менее умными, чем их родители».

📜 В XIX в. Фрэнсис Гальтон, двоюродный брат Ч. Дарвина, собрал данные о росте родителей и детей. Он заметил, что очень высокие родители в среднем имеют детей чуть ниже, а очень низкие — детей чуть выше. Он назвал это «регрессией к среднему». Но обратите внимание: Гальтон рассматривал только наблюдаемые признаки, не отделяя в них роль генов и роль среды. В итоге у него получилось, будто бы сама природа «тянет» потомков обратно к среднему значению. Так родился миф о «силе регрессии», якобы управляющей наследованием.

⚙️ На самом деле всё куда проще. Представим: рост родителей складывается из генетической составляющей и факторов среды (напр., болезни, травмы). Родители, оказавшиеся «на краю» распределения (очень высокие или очень низкие), стали такими не только из-за генов, но и из-за удачных или неудачных обстоятельств, которые детям не передаются. Поэтому у потомков экстремальные проявления «смягчаются», и они оказываются ближе к среднему уровню популяции. Но это не «закон природы», а просто статистический артефакт, возникающий из-за того, что мы сравниваем фенотипы напрямую, не учитывая скрытые причины.

🐈 Некоторые называют этот момент «упрощением Гальтона». Если строить модель правильно по сегодняшним стандартам науки, нужно закладывать каузальную схему: гены → признаки; среда → признаки. Тогда никакой «магической регрессии» не возникает, а видимый эффект объясняется тем, что часть экстремальности родителей была обусловлена средой, а не наследуемыми факторами.

🤓 Кстати, осознавая это ученик Гальтона, Карл Пирсон, попытался усовершенствовать модель, добавив в неё случайную ошибку — специальный элемент, отражающий непредсказуемые отклонения от основной закономерности. Он сказал: по фенотипу дети равны среднему родителей плюс некий шум. Этот шум описывается нормальным распределением, и дисперсия потомков оказывается постоянной. Такая схема хорошо работает для популяционной статистики, но при топорном переносе на индивидуальное наследование она конечно же снова даёт иллюзию, будто «среднее тянет к себе».

🌱 Но в наследовании интеллекта действует именно биологическая логика. Гены передаются не как «среднее родителей», а как конкретные комбинации. Если оба родителя обладают высоким интеллектом по генетическим причинам, вероятность того, что дети тоже будут умными, действительно высока. Да, есть случайные отклонения, но это не результат мифической регрессии к среднему — это вариация комбинаций генов и влияния среды.

🤓 Поэтому ответ на вопрос «родятся ли у умных родителей умные дети?» такой: скорее всего, да, если их высокий интеллект действительно имеет генетическую основу. Утверждение же, что «дети гениев обязательно будут глупее из-за регрессии к среднему», — пример онтологической путаницы, то есть смешения статистических понятий и биологических механизмов. Регрессия к среднему — это статистический эффект, наблюдаемый в популяционных данных по фенотипам, а не биологический процесс.

Большая часть моих друзей не блогеры, но хочется репостнуть моего ближайшего друга, который во многом меня вдохновил на блог 🥰