12.3K subscribers
1.39K photos
3 videos
1 file
2.25K links
Это канал журнала “Коммерсантъ-Weekend”
https://www.kommersant.ru/weekend

для связи — [email protected]

канал без рекламы
Download Telegram
Отчаянно проживающая третий десяток москвичка просыпается в ванне с бодуна. По полу раскиданы шмотки, в холодильнике ссохся лимон, у раковины толпятся бутылки, и, главное, трудно вспомнить, когда и чем все закончилось. В телефоне десятки неотвеченных сообщений: подружка напускно волнуется, квартирная хозяйка требует квартплату, коллега с работы уточняет, что соврать начальнику. Сыгравшая когда-то в детстве главную роль в криминальном хите «Аврора» главная героиня после школы всем назло пошла не в актрисы, а в ветеринары, но там не преуспела и теперь трудится в службе экстренной психологической помощи, параллельно ожидая шанса всей жизни. Сидит на телефоне, убеждая абонентов не вешаться и не резать вены. Получается неплохо, ведь Саше на всех наплевать, а равнодушие в таком деле — великий навык.

Вышел сериал Романа Волобуева «Аврора» — снимавшийся летом 2022-го и рассказывающий о циничной Москве, беспризорной жизни и беспутстве образца 2021-го
https://www.kommersant.ru/doc/5608500
В пятницу на закрытии фестиваля «Послание к человеку» состоится мировая премьера фильма Любови Аркус «Балабанов. Колокольня. Реквием», работу над которым она начала за два года до смерти своего близкого друга и важнейшего российского режиссера рубежа веков. Потребовалось более 10 лет, чтобы работа была закончена,— но именно сейчас она смотрится особенно актуально.

Из дня сегодняшнего, кажется, что личная греза Алексея Балабанова — о правде и силе — обернулась коллективным кошмаром, потому что была неверно истолкована,— уже неважно кем, народом-богоносцем или кучкой фарисеев. Сила и насилие не тождественны — поясняет за кадром уставшим голосом Любовь Аркус. Ее фильм начинается с блестящего кинокритического эссе о вселенной режиссера, а затем трансформируется в дневниковое письмо об окаянных днях. В этом вступительном слове Аркус берет на себя полномочия адвоката, ведь именно в 2022 году Балабанов особенно нуждается в защите от тех зрителей, что, кроме как «вы нам еще за Севастополь ответите», ничего не запомнили, ничего не захотели понять.
Подробнее: https://www.kommersant.ru/doc/5608499
>> Ясно, что говорить о победе в большой термоядерной войне бессмысленно,— это коллективное самоубийство.
Андрей Сахаров, физик и правозащитник, 1983

>> Почти никто не хочет войти в историю как первый, кто убьет 100 миллионов человек.
Герман Кан, экономист, 1960

>> Смешно, если наша научная продвинутость заставит нас жить с кротами под землей.
Джеймс Уильям Фулбрайт, политик, 1943

>> В наш новый век ужасающих, смертоносных устройств первая большая агрессивная война будет развязана мелкими самоубийственными безумцами, жмущими на кнопку. Такая война не продлится долго, и за ней ничего не последует.
Уильям Ширер, журналист, 1960

>> Ядерная война не в состоянии защитить ни страну, ни систему. Даже самый опытный идеолог не сможет отличить пепел капитализма от пепла коммунизма.
Джон Гэлбрейт, экономист, 1986

27 октября 1962 года вошло в историю как «черная суббота»: в рамках морской блокады Кубы ВМФ США сбросили серию сигнальных ракет на советскую подлодку, вооруженную ядерной боеголовкой. Этот эпизод стал самым опасным моментом Карибского кризиса — мир был буквально в одном движении руки от ядерной войны. К 60-летию неслучившейся катастрофы собрали размышления публичных интеллектуалов о перспективах ядерной войны
https://www.kommersant.ru/doc/5621136
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Нет жанра более скоропортящегося и непригодного к перевозке, чем комедия. Юмор всегда слишком локален, привязан к контексту местности, языка, мгновения. Но рецепт вхождения комедии в вечность только что и был произнесен нами: жуть. Рассказываем, как эксцентричная энциклопедия столичных чудаков и оригиналов превратилась в ироничный медиаманифест, курортная комедия — в важную страницу «крымского текста», а абсурдистский комедийный мюзикл — в черный вигвам. Да, все это — «Шапито-шоу». С момента его премьеры прошло больше десяти лет, радикально изменивших оптику зрителя
https://www.kommersant.ru/doc/5621824
Как Корней Чуковский пытался мобилизовать котят и зайчат и что из этого вышло

На протяжении 20 лет обвинявшийся в безыдейности и пропаганде чепухи, Чуковский в конце концов сочинил сказку с четким политическим смыслом. Ею стала написанная в эвакуации в Ташкенте «Одолеем Бармалея!» — попытка рассказать детям о войне и фашизме на понятном языке. Впервые сказка была опубликована в конце лета 1942 года. Совпавший с началом Сталинградской битвы выход стихов о смелом и упорном противостоянии маленькой Айболитии жестокому царству Свирепия принес Чуковскому всесоюзную славу: книгу издали в республиках, Гослитиздат включил отрывок из нее в антологию советской поэзии к 25-летию Октябрьской революции, автора внесли в список претендентов на Сталинскую премию. Однако уже через полтора года отношение к сказке резко изменилось: весной 1943 года Сталин лично вычеркнул ее из антологии к юбилею революции, и из идеологически полезной она мгновенно превратилась в политически вредную. Публичное осуждение состоялось через год — в статье «Пошлая и вредная стряпня К. Чуковского», опубликованной в «Правде» 1 марта 1944 года. Попытка рассказать о мировой войне с помощью животных, усадив их в реальные бомбардировщики и вооружив реальными пулеметами, показалась автору — директору ОГИЗа Павлу Юдину — неуместной и крамольной: «Когда-то эта „путаница" была непритязательной и занятной. А вот когда автор захотел мобилизовать этих котят, связать излюбленные им образы с событиями всемирно-исторического значения, путаница получилась совсем нехорошая». Отдельное возмущение вызвало то, что Бармалей в сказке назван «людоедом», таким образом, речь шла уже не только о лягушках, зайчатах и верблюдах, но и о людях, а значит — происходящее переставало быть сказкой. Впрочем, как кажется, реальная причина была в двусмысленном образе самой Айболитии, населенной трудолюбивыми, но безобидными животными, не способными победить врага без помощи соседней Чудославии, вступающей в войну в решающий момент. Если в 1942 году, с началом Сталинградской битвы, идея необходимости помощи союзников для победы над Германией была как никогда актуальна, то после ее окончания их роль в победе СССР начала постепенно замалчиваться. И хотя Юдин специально подчеркивал, что в сказке Чуковского Советский Союз олицетворяет не Айболития, а Чудославия, сама ситуация, в которой принявшая главный удар страна не в состоянии противостоять врагу без помощи союзников, оказалась неуместной. В том же 1944 году «Одолеем Бармалея!» удалили из уже сверстанного сборника «Чудо-дерево». В следующий раз она была опубликована только в 2001 году.

К годовщине смерти Корнея Чуковского рассказываем, как в его произведениях искали — и находили — политический подтекст
https://www.kommersant.ru/doc/3680904
«Что такое сталинизм? Это специфически российская форма реакции патриархального общества на модернизацию. Проблема здесь не в плохих парнях — если бы это было так, мир было бы очень легко изменить к лучшему. Но вы не можете поменять людей, а они живут в определенной ментальной рамке, и эти ментальные конструкции меняются очень медленно. Любое патриархальное общество защищает себя и свои ценности. И сейчас, когда Путин рассказывает про «родителя номер один» и «родителя номер два», он знает, к кому он обращается. Он очень хорошо чувствует свою аудиторию. Он знает, чем пугать. Надо отдавать себе отчет, что общество, противящееся модернизации, будет запрашивать и получать ту власть, которая будет защищать ценности этого общества»

В издательстве НЛО вышла книга Евгения Добренко и Натальи Джонссон-Скрадоль «Госсмех. Сталинизм и комическое» — огромное исследование «подцензурной» сатиры и юмора сталинского периода. Юрий Сапрыкин поговорил с Евгением Добренко — историком культуры, профессором Венецианского университета — о том, почему в советских фельетонах так мало смешного, как сатира одновременно разоблачала и скрывала «недостатки», почему юмор того времени можно назвать по-настоящему народным и как традиция «государственного смеха» продолжается сегодня
https://www.kommersant.ru/doc/5621419
По кругу бежит человек, и в этот круг вписано все — его любовь, семья, работа, забавы. Он движется, как в гипнозе, от халтуры к халтуре, от бутылки к бутылке, от женщины к женщине, от провала к провалу, от одной ненужной победы к другой, от скандала к примирению и обратно. Кто-то, как безвольный интеллигент Бузыкин, абсолютно покорен движению. Менее склонные к парализующей рефлексии пытаются сбежать: сантехник Афоня — из города в деревню, летчик Мимино — из деревни в город. Кто-то умудряется завести в этом бесцельном кружеве друзей, кто-то теряет все человеческие связи. В любом случае действие приходит примерно к тому, с чего началось. Даже «Мимино», самая добродушная из этих картин, кончается висячим замком на колесе вертолета. Если и брезжит обещание — как в глазах Симоновой в последних кадрах «Афони»,— оно вызывает все ту же тоску: другого маршрута не дано и надежда лишь готовит следующий цикл.
Комедия обеспечивает разрядку, разрешает смехом вопросы, истязающие человека и общество. Ее младшая сестра, трагикомедия, совмещает разрядку с катарсисом — очищением болью. Советский кинематограф отлично владел этим скрещением: «Похождения зубного врача» Климова, «Начало» Панфилова, «Долгие проводы» Муратовой, «Старший сын» Мельникова, «Родня» Михалкова. В этот ряд прекрасных трагикомедий хорошо вписывается «Не горюй!», последний фильм Данелии 1960-х, однако главным его вещам здесь явно нет места. Они не обещают разрядки ни улыбкой, ни слезами, копят напряжение, не дают ему выйти.
https://www.kommersant.ru/doc/5622116
Бог весть почему, но нам нравится, когда исполинское, неповоротливое, тысячеглавое историческое дело можно вывести из маленького приватного поступка — или иногда даже не столько поступка, сколько реакции на обстоятельства, сдавившие одну-единственную человеческую личность. Стакан воды, опрокинутый герцогиней Мальборо на юбки королевы Анны, привел к окончанию войны за испанское наследство и к Утрехтскому миру, перекроившему карту двух континентов. Камиль Демулен, вскочив в гневе на столик парижского кафе, начал Великую французскую революцию. Заблудившийся под Ватерлоо маршал Груши погубил уже почти взявшего реванш Наполеона.
Ну и вот еще в том же духе: 31 октября 1517 года августинский монах Мартин Лютер приколотил свои «95 тезисов» к храмовым дверям — и так, мол, началась Реформация. Было ли в действительности то происшествие с вдохновенным монахом, прибивающим плакат к церковным вратам, которое увековечено во множестве сладких картинок, неизвестно. Зато дальше посыпались вещи одна весомее другой.
Еще до конца 1517 года лютеровы тезисы против индульгенций, традиционной покаянной доктрины и прерогатив римского папы разошлись — слава печатному станку! — в сотнях экземпляров по всему немецкоязычному краю. Семь лет спустя под знаменем религиозной свободы восстают германские крестьяне. Восемь лет спустя великий магистр Тевтонского ордена секуляризирует земли ордена и присваивает их себе, новоявленному герцогу Пруссии. Десять лет спустя орава международного контингента с серьезным участием немецких ландскнехтов-лютеран разоряет папскую столицу. Четырнадцать лет спустя против католического императора Священной Римской империи вооружаются шесть имперских князей и одиннадцать вольных имперских городов. Семнадцать лет спустя от Рима окончательно отпадает Англия, примеру которой следуют королевства Скандинавии. Пятьдесят лет спустя присоединяются Нидерланды. Проповедники все умножающихся протестантских толков наводняют Европу, троны шатаются, тысячелетнее здание послеримской Европы разваливается на глазах. Сто один год спустя выбрасыванием императорских наместников из дворцового окна Пражского Града (вот и еще одна мелкая драма на старте большого события) начинаются монструозные бедствия Тридцатилетней войны. Еще пару лет спустя, в 1620-м, группа английских приверженцев одного из радикальных направлений протестантизма отплывает из Плимута на корабле "Мэйфлауэр" в сторону американского континента, и из этого много чего последует — от Дня благодарения до президента Трампа. Мы живем в мире, который создан Реформацией.
https://www.kommersant.ru/doc/3201962
В аду «Безумной Греты» Брейгеля нет самой страшной и самой адской вещи: безнадежности. Нет ровно потому, что на самом деле происходящее в этой преисподней смешно. Центральная фигура на переднем плане — очумевшая старуха, нацепившая кое-как кирасу, вооружившаяся мечом и пытающаяся удержать наворованное откуда-то добро. Ее обычно принимают за аллегорию Безумия. Чуть правее сидит на доме тощий исполин, на голове которого — эмблематический Корабль дураков: это, как считается, Глупость. Это не воинство небесное водворяет космический порядок — толпа деловитых домохозяек, не снимая фартуков и вооружась черт-те чем, является вослед Безумной Грете во владения князя тьмы. Причем является с самыми прагматичными целями: чтобы поживиться если не золотом-серебром, то кухонной утварью или оружием, чего добру пропадать, авось в хозяйстве пригодится.

Чем Безумная Грета Брейгеля напугала ад: https://www.kommersant.ru/doc/5621420
«Смех — признак разумного животного. Так говорит доктор Смоллет, да я и сам так думаю. Жаль, что мое душевное состояние не всегда соответствует моим убеждениям»

Джордж Гордон Байрон, письмо Фрэнсису Ходжсону, 4 ноября 1808
«Я убежал из России 14 марта. Меня ловили по Петербургу с 4 по 14 марта. Сейчас нахожусь в карантине в Финляндии. По ночам еще кричу. Снится мне, что меня продал провокатор и меня убивают»
Виктор Шкловский, 1922

С начала года Россию покинуло более миллиона человек — исследователи уже говорят о шестой волне эмиграции и сравнивают ее с предыдущими. Оснований для сравнений с каждым днем все больше: как и когда-то, русская эмиграция постепенно обживает новые города, обрастая своими медиа, культурной жизнью и новыми связями. Перечитали письма русских эмигрантов за сто с лишним лет и выяснили, как это было: как они привыкали к новой жизни, о чем думали и что их тревожило, чем раздражали другие эмигранты и манила оставленная родина
https://www.kommersant.ru/doc/5634858
Поразительное письмо Салтыкова-Щедрина

Я в России с 31-го мая, и ощущаю это уже по одному тому, что болезнь сердца в значительной мере усугубилась сердечною болью. Нехорошо у нас. Сегодня, например, воротился из Крыма Некрасов — совсем мертвый человек. Ни сна, ни аппетита — все пропало, все одним годом сказалось.
Политические процессы следуют одни за другими, не возбуждая уже ничьего любопытства, и кончаются сплошь каторгою — excusez du peu. Каторга — за имение книги и за недонесение — это уже почти роскошь для такого бедного государства, как наша Русь. Подумайте только, как мало нужны нам люди и как легко выбрасываются за борт молодые силы — и Вы найдете, что тут скрывается некоторый своеобразный трагизм.
Славянский вопрос овладел публикой, которая, по-видимому, обрадовалась ему, потому что он освобождает ее от обязанности читать. Книги совсем не идут; подписка на журналы, вероятно, упадет самым скандальным образом; даже газет не читают, кроме нахального «Нового времени». Все понятия как-то изумительно перемешались: ни правды, ни чести — ничего больше не существует, а об уме и говорить нечего. Это-то и поразительно, что даже глупая подлость — и та удается, лишь бы была подлость.

Михаил Салтыков-Щедрин — Павлу Анненкову, 1 ноября 1876
Герои канонических текстов об окопном аде — Гашека, Селина, того же Ремарка — смотрели на поля Вердена и Восточный фронт поверх тарелки супа, через бесконечные грязевые хляби, размешанные миллионами сапог и ботинок. Собственно роман «На Западном фронте без перемен» и начинается со штурма полковой кухни солдатами, вернувшимися с передовой. Его новая экранизация, которая вышла сейчас на Netflix, устроена иначе: режиссер смотрит на Первую мировую через прицел — и через объектив своих предшественников. Следуя сюжету классической экранизации Майлстоуна 1930 года, он безжалостно выбрасывает из нарратива ключевые сцены, чтобы заполнить место громыхающей баталистикой, и даже берет на себя смелость дописать финал — до заключения Компьенского перемирия в ноябре 1918-го, полностью обессмысливая этим горькую иронию названия романа. Нет, на фронте Netflix не тихо и не спокойно: в каждой сцене тут четко виден маркетинговый расчет, помещающий фильм в условную нишу военного экшена вроде «Дюнкерка», только концепцией попроще. Красота, требуемая самим форматом современного стриминга, сквозит тут в каждой мизансцене, и все же фильму удается заставить зрителя два с половиной часа смотреть на то, как покрытые коростой и кровью персонажи умирают и убивают друг друга посреди грязевого моря, и в этом смысле радикальное отступление авторов от текста романа только усиливает его пацифистский пафос.
https://www.kommersant.ru/doc/5634525
«Мемориал»* и Фонд Иофе сделали виртуальную выставку «Сандормох». Она напоминает игру-бродилку: блуждая по сумрачному карельскому лесу среди высоких сосен с фотографиями и именами казненных, наталкиваясь на кресты-голубцы и вслушиваясь в гулкое электронное эхо, вам предстоит найти 17 работ современных художников. Кроме того, в этом виртуальном Сандормохском лесу проложено несколько исторических маршрутов и обустроены особые памятные места. Например, внезапно посреди чащи разольется озеро, и из него вырастет силуэт Соловецкого монастыря — к причалу подплывет пароход, из трубы которого дымом повалят имена заключенных с «Пропавшего этапа». «Пропавший этап» заведет вас в поезд, где вам предстоит выслушать рассказы людей, годами пытавшихся узнать о судьбе своих сгинувших на Соловках родственников, а поезд привезет в архив НКВД с захлопывающимися перед носом дверями, где выдают лишь малую толику рассекреченных документов. Под игровой оболочкой «Сандормоха» — строго научное историческое исследование, основанное на архивной работе (признания сандормохских расстрельщиков вообще впервые публикуются в таком объеме). Бродя по лесу Сандормоха, вы постепенно понимаете, что он оказался той точкой, в которой сошлись все дороги, приведшие к нынешнему плачевному положению «Мемориала» — и не только его одного.
https://www.kommersant.ru/doc/5634524

* внесен в реестр иноагентов
8 ноября 1975 года замполит Валерий Саблин поместил командира противолодочного корабля «Сторожевой» под арест, чтобы угнать корабль, стоявший на рижском рейде, выйти в море и добиться от ЦК и советского правительства выступления по телевидению с критикой внутриполитического положения в стране. Саблина искренне беспокоило то, что жизнь в СССР ни в чем не походила на коммунизм: всюду царили бардак, халатность и безразличие. В коммунизм Саблин верил, и рассчитывал начать новую революцию — матросам на корабле перед тем, как объявить о своем плане, он даже устроил киносеанс с показом «Броненосца “Потемкина”». План с революцией, разумеется, провалился: догонять «Сторожевого», вышедшего из порта, выслали бомбардировщики, у кого-то из команды не выдержали нервы, командира освободили, Саблина сдали советским властям.
В СССР о случившемся ничего не сообщили, и, вероятно, все сведения об этом остались бы похороненными в архивах, если бы один офицер США не решил написать об этом диссертацию, а один страховой агент не прочел бы эту диссертацию и не написал бы на ее основе роман, который затем экранизировали с Шоном Коннери в главной роли. Рассказываем, как бунт советского офицера опорочил Советскую армию, возвысил американскую и в конце концов наладил между ними диалог
https://www.kommersant.ru/doc/4550054
9 ноября 1986 года Фолькмар Киноль и Клаус Кушмирц предприняли попытку совершить побег через Берлинскую стену на воздушных змеях. Чертежи воздушных змеев с середины 1980-х публиковались в советском журнале «Спутник», там же были объяснения, как ими пользоваться. Журнал «Спутник», кстати, после этого в ГДР запретили. Для изготовления змеев были нужны алюминиевые трубки и парусина — и то и другое невозможно было просто купить в магазине. Кушмирц, который работал монтировщиком в театре, нашел старую декорацию, из которой добыли алюминиевые части, полотно из парусины сшили из лоскутов — на этой стадии подготовки вся операция была под угрозой, потому что кто-то из соседей пожаловался в полицию на ночной шум швейной машинки. Готовых змеев в разобранном виде перевезли на чердак высотного дома на Лейпцигерштрассе, стоявшего у стены (прыжок планировалось осуществить на крышу издательского дома Axel Springer, стоявшего прямо напротив, буквально через 200 метров, на западной стороне). Это была не самая удобная крыша для прыжка, но единственная, дверь на которую можно было сравнительно просто взломать. После этого оба беглеца несколько дней ждали ночи с подходящим направлением ветра и дождались. 9 ноября с ветром все было в порядке, но Кушмирц, прыгавший первым, зацепился ногой за край крыши — из-за этого траектория полета сбилась, и он приземлился во дворе того же дома. Киноль не стал даже пытаться взлететь, а побежал вниз к другу. Оба успели скрыться до появления полиции, но на крыше остались многочисленные следы и вещдоки. Обоих арестовали через четыре дня — и приговорили к трем годам тюрьмы. Однако уже через год освободили — Кушмирца «выкупила» ФРГ, Киноль попал под амнистию. А ровно через 3 года после неудачной переправы — 9 ноября 1989 года — Берлинская стена пала.

Подробнее о том, на что шли люди, чтобы переправиться через Берлинскую стену: https://www.kommersant.ru/doc/4148022
Борьба за власть, коррупция, убийство ненужных осведомителей, шпионские тайные встречи, скелеты во всех шкафах, вопросы веры — представьте, что Джон Ле Карре пишет «Имя розы», и получится новый фильм Тарика Салеха, который сегодня выходит в прокат. В нем есть все: параноидальная сложность романов Ле Карре, помятость пожилых спецслужбистов, вышедших прямо из политических триллеров 1970-х, жесткость и строгие правила мужского мира, как в тюремных драмах, коррупция, противостояние религиозных и политических сил — как в жизни. И все это в декорациях Аль-Азхара — одного из старейших в мире университетов.
https://www.kommersant.ru/doc/5634526
Сегодня исполняется 100 лет со дня рождения Курта Воннегута — американского писателя, автора «Бойни номер пять», «Колыбели для кошки» и еще дюжины романов, которые с равным успехом можно назвать фантастическими, сатирическими и философскими. Для советского читателя Воннегут — наверное, самый близко знакомый из американских писателей эпохи Холодной войны: его новые романы (в блистательных переводах Риты Райт-Ковалевой) оперативно публиковала «Иностранка», официозная критика хвалила его за симпатии к социалистическим идеям и антивоенный пафос, обычный читатель ценил отточенный юмор и фантастические допущения. Действие его книг происходит в разное время, а иногда на разных планетах, но все они складываются в цельную вселенную, объединенную сквозными персонажами, темами, географическими точками и взглядом на мир. Воннегут постоянно возвращается в одни и те же места и задает одни и те же вопросы, связанные с его биографией: он пережил раннюю смерть родителей и стал свидетелем жестокой бомбардировки Дрездена. Мир, каким его видит Воннегут, не зависит от наших надежд и сожалений. Юрий Сапрыкин рассказывает, как этот мир устроен
https://www.kommersant.ru/doc/5651215
«В детстве я все время боялся незнамо чего. Армии, от которой как отвертишься — а мы уже два года как воевали в Афганистане. Школы, потому что там тебе могут влепить пару, а там аттестат, в институт не поступишь, значит опять — в армию. Нет, я в кого-то влюблялся, читал книжки — дело не сводилось к ужасу, но он никуда не уходил. Можно сказать, я в ужасе влюблялся и в ужасе читал Достоевского и Эйдельмана. И вот я помню, как Брежнев умер, а ужас не кончился. Обострился — оказалось, если его убрать, ничего не изменится. Вот только что вроде было, что не на кого заменить, и приходится ему челюстью ворочать, а умер — вообще ничего не поменялось. Ужас был не в Брежневе, а в стране. За синей курицей в очереди четыре часа стоять не хочешь? А ты знаешь, как в Томске живут? Зажрался, гад! В армию идти не хочешь? А кто страну в Афганистане от американцев защищать будет? «Малую землю» учить не хочешь? Отцы там умирали, а ты учить не хочешь? Как фашист? Тебе страна школу построила, образование дала, а ты учить не хочешь?»

10 ноября 1982 года умер генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев, 12 ноября гроб с телом был выставлен в Колонном зале Дома союзов. К 40-летию этого события вспомнили текст Григория Ревзина о том, как ему все это виделось в 17 лет
https://www.kommersant.ru/doc/2601590