«Я вижу отечественную историю иначе – как очень спокойную и даже скучную. Боль, кровь и вечные страдания – это про какую-нибудь Германию, Францию или Италию. Вот уж где был тотальный кошмар. А что у нас, если не считать XX-го века? Одна смена династии (за одиннадцать столетий!), один религиозный раскол, одна длительная иностранная оккупация. Жили в стороне от большинства трагичных событий (вроде арабских завоеваний, крестовых походов и Тридцатилетней войны – все эти ужасы задели нас по касательной). В сравнении с указанными странами и регионами, русская история – сонное царство: наши предки жили спокойно, легко и беззаботно.
Все эти факты никого из любителей страданий не убеждают – потому что жить в стране слез, пота и крови им приятнее – оные придают их существованию смысл. Для них жизнь в России – это подвиг и повод для тайной гордости. Для них быть русскими – это обезличенный долг без толики наслаждения: «тяжело, но мы все стерпим также, как терпели предки». Герои, ничего не скажешь...»
Все эти факты никого из любителей страданий не убеждают – потому что жить в стране слез, пота и крови им приятнее – оные придают их существованию смысл. Для них жизнь в России – это подвиг и повод для тайной гордости. Для них быть русскими – это обезличенный долг без толики наслаждения: «тяжело, но мы все стерпим также, как терпели предки». Герои, ничего не скажешь...»
Boosty.to
Разногласия (81–85) - Максим Велецкий
О единстве патриотизма и гедонизма, парадоксе свободы слова, антинаучном мышлении, утилитарности искусства и русской «жажде Правды»
«Прогуливаясь по пригороду Петербурга, зашел в неприметный с виду ресторан русской кухни. Заказал: солянку со сметаной, сало с чесноком и острой горчицей, пирожок с луком и яйцом, рюмку горькой настойки с медом, пол-литра сладкого бочкового кваса.
Все было богоподобно. Настолько, что я впервые испытал притяжение мессианства и всечеловечности – до меня дошел весь ужас того, что большинство населения планеты никогда не ело ничего из перечисленного, что оно живет в неведении о том, насколько вкусна наша кухня. Я захотел осчастливить человечество.
Но русскую кухню на мировые рынки не пускают – боятся конкуренции (слишком она хороша). Значит, России ради пользы всех людей остается одно – завоевать весь мир».
Все было богоподобно. Настолько, что я впервые испытал притяжение мессианства и всечеловечности – до меня дошел весь ужас того, что большинство населения планеты никогда не ело ничего из перечисленного, что оно живет в неведении о том, насколько вкусна наша кухня. Я захотел осчастливить человечество.
Но русскую кухню на мировые рынки не пускают – боятся конкуренции (слишком она хороша). Значит, России ради пользы всех людей остается одно – завоевать весь мир».
boosty.to
Белый шум №52 - Максим Велецкий
Жирный выпуск о преимуществе просьб перед требованиями, слове «задница», саморазвитии и русской кухне
«...Эта самая «бесплотность», судя по всему, являлась эстетическим принципом Газданова. В романе «Ночные дороги» (который, в отличии от «Пробуждения» я настоятельно рекомендую к прочтению) он описывал свои таксистские будни. Большинство персонажей «Дорог» – алкаши и проститутки. Но автор говорит о них не потому, что испытывает притяжение к социальному дну, а потому, что работа с этим контингентом входила в его «должностные обязанности». Газданов – не Бодлер, не Достоевский, не Селин, не Уэлш, не Лимонов (и уж, тем паче, не Аполлинер) – он не упивается перверсими, о которых пишет, да и пишет он о них без свойственных означенным авторам деталей. Позиция Газданова – беспристрастный наблюдатель и странник (никак не ассоциирующий себя с окружающим паноптикумом). Им он – русский гастарбайтер – в то время и был. Максимум, что он себе позволял – это удивление и презрение – вот, например:
«Только в Париже, на ночных его улицах, я увидел нищих, которые не вызывали сожаления; и сколько я ни старался себе внушить, что нельзя же это так оставить и нельзя дойти до такой степени очерствения, что их вид у тебя не вызывает ничего, кроме отвращения, – я не мог ничего с собой поделать. Я никогда не мог забыть, как однажды поздно ночью ко мне подошла женщина, одетая в черные лохмотья, с грязно-седыми, нечесаными волосами; она приблизилась вплотную ко мне, так, что я почувствовал тот сложный и тяжелый запах, который исходил от нее, и что-то пробормотала, чего я не разобрал; я вынул монету ей, но она отказалась и продолжала бормотать. – Что же тебе нужно? – сказал я. – Ты идешь со мной? – спросила она, собираясь взять меня под руку. – Что? – сказал я с изумлением. – Ты с ума сошла? – Она отступила на шаг и более отчетливо ответила, что найдутся другие, лучше меня, – и исчезла».
То, что в этом и других описаниях, нет ни толики сладострастия (по принципу «так мерзко, что глаз не оторвать»), Газданов доказал в поздних романах и рассказах, где тема плоти или отсутствует или сильно ретуширована...».
«Только в Париже, на ночных его улицах, я увидел нищих, которые не вызывали сожаления; и сколько я ни старался себе внушить, что нельзя же это так оставить и нельзя дойти до такой степени очерствения, что их вид у тебя не вызывает ничего, кроме отвращения, – я не мог ничего с собой поделать. Я никогда не мог забыть, как однажды поздно ночью ко мне подошла женщина, одетая в черные лохмотья, с грязно-седыми, нечесаными волосами; она приблизилась вплотную ко мне, так, что я почувствовал тот сложный и тяжелый запах, который исходил от нее, и что-то пробормотала, чего я не разобрал; я вынул монету ей, но она отказалась и продолжала бормотать. – Что же тебе нужно? – сказал я. – Ты идешь со мной? – спросила она, собираясь взять меня под руку. – Что? – сказал я с изумлением. – Ты с ума сошла? – Она отступила на шаг и более отчетливо ответила, что найдутся другие, лучше меня, – и исчезла».
То, что в этом и других описаниях, нет ни толики сладострастия (по принципу «так мерзко, что глаз не оторвать»), Газданов доказал в поздних романах и рассказах, где тема плоти или отсутствует или сильно ретуширована...».
Boosty.to
Маргиналия к Газданову - Максим Велецкий
О романе «Пробуждение» и отличии Газданова от большинства писателей последних двух веков
Публикация ссылок-визиток с небольшими цитатами показала себя еще лучше, чем я ожидал.
Так что буду постить выдержки и из более ранних подзамочных текстов – благо за два с лишним года на платном аккаунте их скопилось сотни.
Так что буду постить выдержки и из более ранних подзамочных текстов – благо за два с лишним года на платном аккаунте их скопилось сотни.
«...То есть мода постепенно приобретает содержание, хотя в момент своего появления она была просто формой. И, глядя на то, какую форму (моду и стиль) выбирает та или иная женщина, мужчина ассоциирует получившийся образ с набором ранее идеализированных черт.
Понаблюдайте в коллективах – люди месяцами работают бок о бок, но вдруг одна барышня меняет стиль одежды. И отношение к ней меняется. Но не потому, что раньше она носила скрывавший тело длинный плащ, а теперь пришла топлесс – нет, одежды на ней может быть ровно столько же или больше. Изменился образ – и коллега, вообще не обращавший на нее никакого внимания, вдруг может начать нарезать круги. А другой, который раньше терся около нее, вдруг перестает общаться. Человек-то вроде тот же, в чем же дело? На самом деле нет – не тот же, а изменившийся, поменявший содержание и заявивший об этом новом содержании через новую систему знаков...».
Понаблюдайте в коллективах – люди месяцами работают бок о бок, но вдруг одна барышня меняет стиль одежды. И отношение к ней меняется. Но не потому, что раньше она носила скрывавший тело длинный плащ, а теперь пришла топлесс – нет, одежды на ней может быть ровно столько же или больше. Изменился образ – и коллега, вообще не обращавший на нее никакого внимания, вдруг может начать нарезать круги. А другой, который раньше терся около нее, вдруг перестает общаться. Человек-то вроде тот же, в чем же дело? На самом деле нет – не тот же, а изменившийся, поменявший содержание и заявивший об этом новом содержании через новую систему знаков...».
Boosty.to
Об одежде и наготе - Максим Велецкий
Продолжение вышедшей в субботу «Внезапной любви»: о мужских фетишах и о том, почему люди не влюбляются на пляжах
«Вот тот же Гришковец пишет: «Если звонил Ваня – этот звонок сулил что-то приятное и не усложняющее жизнь». Но вот вопрос – откуда такая тяга к упрощению у обоих собеседников? Вот в том-то и соль: «Вани» обычно делят всех людей на тех, с кем «прикольно», и тех, кто «грузит», на «классных» и «напряжных». Вот что им нравится: собрать у себя побольше первых и поменьше вторых, потом оставить их («а чего, пусть у меня потусят, не жалко»), поехать к Сержику, затащить его друзей навернуть пельмешек, выменять у Альбертика кашне на портсигар, пошататься по городским крышам, без звонка заявиться к Жоржику («мы тут рядом шли, брат, сто лет не виделись, это Сержик!»), послать Жоржика за котлетками и потом до утра брататься и слушать винтажный винил с приятелем Альбертика, имени которого не только не запомнил, но и не спросил. Ай-на-нэ.
Это одна крайность. Но есть и обратная – отсутствие способности и желания как-либо открываться. Такой образ жизни по определению менее доступен для внешних взоров – но недавно прекрасный образчик был явлен миру в интервью некоего Юрия Ханона каналу «Ещенепознер» – советую ознакомиться. Поначалу образ мыслей этого человека кажется притягательным, а потому не удивительно, что в комментариях зрители поют ему дифирамбы. Однако, если прислушаться к тому, что и как говорит Ханон, становится ясно, что герметичный способ существования – не столько результат внутренней независимости, сколько вынужденная самооборона...».
Это одна крайность. Но есть и обратная – отсутствие способности и желания как-либо открываться. Такой образ жизни по определению менее доступен для внешних взоров – но недавно прекрасный образчик был явлен миру в интервью некоего Юрия Ханона каналу «Ещенепознер» – советую ознакомиться. Поначалу образ мыслей этого человека кажется притягательным, а потому не удивительно, что в комментариях зрители поют ему дифирамбы. Однако, если прислушаться к тому, что и как говорит Ханон, становится ясно, что герметичный способ существования – не столько результат внутренней независимости, сколько вынужденная самооборона...».
Boosty.to
Маргиналия к Гришковцу - Максим Велецкий
О крайностях в отношениях с миром, нарциссизме затворников и бытовом консерватизме
«Ловить левых на противоречиях – любимое занятие правых. Вот вы, мол, топите за миграцию, экологию, феминизм, лбгт и социализм, а смотрите что выходит, хаааа! Правые полагают, что тем самым они наносят левым чувствительные уколы, а те от них страшно страдают.
Например. Из-за пандемии темпы производства редко сократились, а потому всякий там углеродный след и выхлопы достигли минимальной отметки – но потепление никуда не делось, жара аномальная! А мы говорили, что климат меняется не из-за людей, а просто потому что меняется! Шах и мат, товарищи Тумберги! Что скажете?
Но эко-активисты ничего не отвечают – они продолжают топить за свою повестку в несколько раз агрессивнее. И все довольны – правые получили подтверждение собственной правоты, а левые просто взяли и продолжили борьбу за власть...».
Например. Из-за пандемии темпы производства редко сократились, а потому всякий там углеродный след и выхлопы достигли минимальной отметки – но потепление никуда не делось, жара аномальная! А мы говорили, что климат меняется не из-за людей, а просто потому что меняется! Шах и мат, товарищи Тумберги! Что скажете?
Но эко-активисты ничего не отвечают – они продолжают топить за свою повестку в несколько раз агрессивнее. И все довольны – правые получили подтверждение собственной правоты, а левые просто взяли и продолжили борьбу за власть...».
Boosty.to
Враги рода людского - Максим Велецкий
Не первый, но важный текст о сущности левых
«...с детства слышу разговоры о том, что если б Россия не была такой крупной, «жили бы мы как в Швейцарии». Пример со Швейцарией неудачен в принципе, поскольку эта тихая мирная горная страна на деле является самой милитаризированной в мире. Но заменим это высказывание на «жили бы мы как в Чехии». Да, конечно, будучи маленьким государством, можно жить как в Чехии. А можно как в Албании. Или в Бангладеше. Или на Гаити. Тут как повезет – как между собой договорятся старшие державы, в сферу интересов которых входит это маленькое государство. Чтобы не зависеть от их прихоти, чтобы решать свою судьбу самостоятельно, маленькими быть нельзя: занимаясь политикой, в лучшем случае будешь шастать по иностранным посольствам, в худшем – будешь помножен на ноль вместе со своим государством. Притом, последнее возможно при самых разных обстоятельствах – как при конфликте крупных игроков, так и при их полном согласии – «а давай их попилим!».
Вообще, самой решать свою судьбу – роскошь для любой нации – что во времена Демосфена, что сегодня. Мечтать о превращении большой страны в маленькую – все равно, что здоровому мечтать о переломе позвоночника: «пособия платят, коляску дают, работать не надо, парковка специальная, везде можно без очереди – кайф!». Действительно, кайф – до первого сломанного лифта, до первого желания свободно прогуляться пешком. До первого пожара, в конце концов».
Свежий текст: мысли, навеянные свидетельствами Авла Геллия и Плутарха о Демосфене.
Вообще, самой решать свою судьбу – роскошь для любой нации – что во времена Демосфена, что сегодня. Мечтать о превращении большой страны в маленькую – все равно, что здоровому мечтать о переломе позвоночника: «пособия платят, коляску дают, работать не надо, парковка специальная, везде можно без очереди – кайф!». Действительно, кайф – до первого сломанного лифта, до первого желания свободно прогуляться пешком. До первого пожара, в конце концов».
Свежий текст: мысли, навеянные свидетельствами Авла Геллия и Плутарха о Демосфене.
Boosty.to
Маргиналия к Авлу Геллию - Максим Велецкий
О том, почему к политикам неприменима деонтология, почему власти нельзя добиться без больших денег, и чем опасна жизнь в маленькой стране
«...Что нам сообщается выше?
1) В начале были бог и материя;
2) Материя вечна, но способна рождать;
3) Материя способна рождать сама из себя без посторонней помощи благодаря внутренней плодотворной силе;
4) Материя равно космическая природа и космос;
5) Материя неравно пустое пространство (космическое место);
6) Место объемлет всю природу (то есть всю материю);
7) Место способно рождать только при воздействии иной природы;
8) Место нерождено;
9) Материя – лоно для зачатия всех вещей.
Для лучшего понимания противоречивости этих пунктов «Асклепия», сократим их до четырех (кое-какие друг с другом согласуются, а потому мы их объединим):
I. Вначале были бог и материя.
II. Материя (не-пространство, космос, космическая природа) нерождена и способна рождать вещи из себя.
III. Место (пустое пространство космоса) нерождено и не способно рождать из себя.
IV. Материя – лоно для зачатия всех вещей.
Каждый пункт опровергает предыдущий. Если вначале были только бог и материя, никем не рожденные, но откуда тогда взялось пустое пространство, которое, оказывается, тоже нерождено? Если материя – это саморождающая природа, а место (пустое пространство) – восприемница иной природы (по-видимому, духа), то почему тогда лоном для вещей названа материя, а не место? Ситуация усугубляется присутствием еще двух первоначал – духа и умопостигаемого бога, информация о которых вносит в описанную картину еще больше сумятицы...».
1) В начале были бог и материя;
2) Материя вечна, но способна рождать;
3) Материя способна рождать сама из себя без посторонней помощи благодаря внутренней плодотворной силе;
4) Материя равно космическая природа и космос;
5) Материя неравно пустое пространство (космическое место);
6) Место объемлет всю природу (то есть всю материю);
7) Место способно рождать только при воздействии иной природы;
8) Место нерождено;
9) Материя – лоно для зачатия всех вещей.
Для лучшего понимания противоречивости этих пунктов «Асклепия», сократим их до четырех (кое-какие друг с другом согласуются, а потому мы их объединим):
I. Вначале были бог и материя.
II. Материя (не-пространство, космос, космическая природа) нерождена и способна рождать вещи из себя.
III. Место (пустое пространство космоса) нерождено и не способно рождать из себя.
IV. Материя – лоно для зачатия всех вещей.
Каждый пункт опровергает предыдущий. Если вначале были только бог и материя, никем не рожденные, но откуда тогда взялось пустое пространство, которое, оказывается, тоже нерождено? Если материя – это саморождающая природа, а место (пустое пространство) – восприемница иной природы (по-видимому, духа), то почему тогда лоном для вещей названа материя, а не место? Ситуация усугубляется присутствием еще двух первоначал – духа и умопостигаемого бога, информация о которых вносит в описанную картину еще больше сумятицы...».
Boosty.to
Маргиналия к Гермесу Трисмегисту - Максим Велецкий
Длиннющая и скучнейшая маргиналия о сущности герметизма и различиях между понятиями пассивного субстрата у Платона и Аристотеля
«...Будем честны: при прочих равных люди всегда предпочитают личную независимость – стадности. Ни один нормальный человек не останется в коммуналке, если появится возможность жить в отдельной квартире. Никто не станет жить с родителями, если можно съехать. Никто не сядет в трамвай, если может поехать на личном авто или такси. Но даже когда люди едут в транспорте, то не кучкуются, а стараются садиться на расстоянии друг от друга. Также никто не хочет работать в опен спэйсе, если есть возможность иметь отдельный кабинет и т.д. Разумеется, жизнь заставляет нас принудительно кооперироваться – но, опять же, при прочих равных мы выбираем высокую степень автономии с возможностью добровольной кооперации. Пусть мы социальные существа, но мы хотим сами выбирать, с кем, когда и сколько общаться.
Потому вздохи типа «раньше люди знали по имени каждого соседа, а теперь годами живут бок о бок и не знакомятся» может и справедливы по сути, но ошибочны по нравственному содержанию. Тут нужно не вздыхать, а радоваться – то есть фразу нужно переформулировать, лишив цокающего обертона: раньше люди вынуждены были знать всех соседей на именам, а теперь можно вообще не тратить время на тех, кто тебе нужен как еноту рояль.
Тем же, кому все-таки кажется милой идея тесного добрососедства с совместными празднованиями, предлагаю задаться несколькими вопросами:
1) Сколько людей из своего подъезда (дома, поселения – неважно) вы хотите пригласить на следующий день рожденья?
2) Ко скольки из них вы не против пойти на их праздники (то есть потратить на это вечерок)?
3) Сколько дней в году вы готовы потратить на такие мероприятия – свадьбы, похороны, рождения детей, госпраздники и прочее?
И если сумма всех ответов превысит число 3, я сильно удивлюсь. Скорее всего, ответ – 0...».
Потому вздохи типа «раньше люди знали по имени каждого соседа, а теперь годами живут бок о бок и не знакомятся» может и справедливы по сути, но ошибочны по нравственному содержанию. Тут нужно не вздыхать, а радоваться – то есть фразу нужно переформулировать, лишив цокающего обертона: раньше люди вынуждены были знать всех соседей на именам, а теперь можно вообще не тратить время на тех, кто тебе нужен как еноту рояль.
Тем же, кому все-таки кажется милой идея тесного добрососедства с совместными празднованиями, предлагаю задаться несколькими вопросами:
1) Сколько людей из своего подъезда (дома, поселения – неважно) вы хотите пригласить на следующий день рожденья?
2) Ко скольки из них вы не против пойти на их праздники (то есть потратить на это вечерок)?
3) Сколько дней в году вы готовы потратить на такие мероприятия – свадьбы, похороны, рождения детей, госпраздники и прочее?
И если сумма всех ответов превысит число 3, я сильно удивлюсь. Скорее всего, ответ – 0...».
Boosty.to
Об атомизации - Максим Велецкий
Лонгрид о том, что ослабление социальных связей – это не всегда плохо
«Большинство его рассказов написаны примерно следующим образом: «Я зашел в дом, и мне стало страшно: не просто страшно, а ужасно страшно. А потом я почувствовал такой приступ страха, что стало не просто страшно, а ужас как страшно. Но этот ужасный страх был не просто ужасно страшным, а ужас как ужасно страшным – до тошноты, до отвращения, до омерзения. Будто на меня свалилась вся осклизлая мерзость зловонного гниения вселенского Хаоса. Из непролазной тьмы холодного, леденящего, зияющего в глубине глубин неизвестного нечто ко мне тянула щупальцы бездонная сила страха. Она довела меня до панического ужаса и демонического исступления. Я навсегда уходил в бездну страха. Было очень-очень-очень страшно».
Причина такого стиля написания крайне проста: самому Лавкрафту действительно было страшно – и он описывал свои ощущения от испытанного. Проблема в том, что искушенному читателю совсем не страшно – потому что настоящий ужас рождается неизвестностью. У него же все понятно наперед. Возьмем названия произведений: «Кошмар в Ред-Хуке», «Крылатая смерть», «Ужасы старого кладбища», «Ужас в музее», «Затаившийся Страх», «Сны ужаса и смерти». Спасибо тебе, Говард Филлипс, за спойлеры. Надо было написать и другие рассказы: «Убийца – сторож», «Зря мы доверились тетушке Мэри», «Вампир, побеждаемый Вениамином». Чтобы публика могла читать и знать, чем закончится – чтобы без нежданчиков.
А по мне так идеальное название для хоррора – это «Желтая колясочка».
Или «Просто улыбнись нам!».
Или «Яблоки с коричкой».
Или «Заходи, конечно!».
Или «Бабушкины гостинцы».
Или «Пасхальный братец»...».
Причина такого стиля написания крайне проста: самому Лавкрафту действительно было страшно – и он описывал свои ощущения от испытанного. Проблема в том, что искушенному читателю совсем не страшно – потому что настоящий ужас рождается неизвестностью. У него же все понятно наперед. Возьмем названия произведений: «Кошмар в Ред-Хуке», «Крылатая смерть», «Ужасы старого кладбища», «Ужас в музее», «Затаившийся Страх», «Сны ужаса и смерти». Спасибо тебе, Говард Филлипс, за спойлеры. Надо было написать и другие рассказы: «Убийца – сторож», «Зря мы доверились тетушке Мэри», «Вампир, побеждаемый Вениамином». Чтобы публика могла читать и знать, чем закончится – чтобы без нежданчиков.
А по мне так идеальное название для хоррора – это «Желтая колясочка».
Или «Просто улыбнись нам!».
Или «Яблоки с коричкой».
Или «Заходи, конечно!».
Или «Бабушкины гостинцы».
Или «Пасхальный братец»...».
Boosty.to
Маргиналия к Лавкрафту - Максим Велецкий
О том, чего следует избегать в прозаических текстах
По приглашению Романа Антоновского принял участие в нижегородском форуме «Русский культурный код XXI века», проходившем в Университете Минина и Пожарского.
Изначально планировалось мое участие в философской секции, но в итоге я записался в «Кино и театр».
Выступил с темой «Качественное русское искусство: против грубых нарративов». Говорил о том, что прямая пропаганда в искусстве не работает, а потому надо делать упор не на идеи, а на качество.
Как это уже не раз бывало, мое выступление было встречено «прохладно». Во мне, как обычно, увидели чуть ли не либерала, не понимающего всю глубину наших глубин. А вот публика, кажется, осталась довольна.
Хочу поблагодарить организаторов – в том числе за прекрасную экскурсию по центру Нижнего Новгорода. Рад был познакомиться со многими деятелями культуры, которых до этого долгое время читал и смотрел.
Ниже публикую аудиозапись выступления.
P.S. На фото мое лицо, когда я услышал, что чудовищный Дисней развратил миллионы русских душ.
#русскийкультурныйкод21
Изначально планировалось мое участие в философской секции, но в итоге я записался в «Кино и театр».
Выступил с темой «Качественное русское искусство: против грубых нарративов». Говорил о том, что прямая пропаганда в искусстве не работает, а потому надо делать упор не на идеи, а на качество.
Как это уже не раз бывало, мое выступление было встречено «прохладно». Во мне, как обычно, увидели чуть ли не либерала, не понимающего всю глубину наших глубин. А вот публика, кажется, осталась довольна.
Хочу поблагодарить организаторов – в том числе за прекрасную экскурсию по центру Нижнего Новгорода. Рад был познакомиться со многими деятелями культуры, которых до этого долгое время читал и смотрел.
Ниже публикую аудиозапись выступления.
P.S. На фото мое лицо, когда я услышал, что чудовищный Дисней развратил миллионы русских душ.
#русскийкультурныйкод21
Из «Маргиналии к Д. Андрееву»:
«...А вот пронзительные строки о работе в сталинских лагерях – где сначала говорится о каторжном труде, а потом (на контрасте) – о внутренней свободе, которую можно сохранить в любых условиях:
"Нет, не зодчим, дворцы
создающим под солнцем и ветром,
Купола и венцы
возводя в голубой окоём –
В недрах русской тюрьмы
я тружусь над таинственным метром
До рассветной каймы
в тусклооком окошке моем.
Дни скорбей и труда –
эти грузные, косные годы
Рухнут вниз, как обвал, –
уже вольные дали видны, –
Никогда, никогда
не впивал я столь дивной свободы,
Никогда не вдыхал всею грудью такой глубины!"
И вот мы окольным путем все же подходим к "Симфонии городского дня" – изначально я планировал писать только о ней, но отвлекся. Удивительное дело – это поэма (пусть и не очень большая по объему) с постоянно меняющимся размером. Но читается она на одном дыхании. В ней четыре части, соответствующие временам суток. Написанная в 1950-м году в тюрьме, она поразительно наглядно описывает обычный рабочий день в сталинском СССР. Андреев не ставит себе задачу изобразить советские реалии в черном свете, нет – многие описания даже могут показаться привлекательными, например (в части третьей, в "Вечерней идиллии"):
"Юркают по зеркалу вертлявые байдарки,
Яхты наклоняются, как ласточки легки...
Ластятся прохладою ласкающие парки,
Яркими настурциями рдеют цветники.
С гомоном и шутками толпясь у сатураторов,
Дружески отхлебывают пенистый оршад
Юноши с квадратными плечами гладиаторов,
Девушки хохочущие платьями шуршат".
Однако через всю поэму проходит единый мотив: противостояние беспомощной одинокой творческой души механическому чудищу, Человекобогу (то есть антиподу Богочеловека). Да, победить эту дьявольскую по замыслу и человеческую по содержанию машину одному человеку невозможно, но от нее можно бежать в иные миры в редкие ночные часы. Все остальное время душа, перемалываемая бесчеловечными жерновами, совершенно бессильна. Андреев неслучайно назвал поэму симфонией – это не комплимент, а указание на значение слова – речь о созвучии. Вдумаемся: человек от природы свободен – следовательно, если миллионы людей действуют в унисон, то они лишены воли: должен быть дирижер, который заставляет их играть свои партии синхронно. Речь не о конкретном диктаторе и даже не о партии – речь о поистине демонической силе, превращающей царство свободы в царство механики, подданными которого являются измельченные-измельчавшие люди:
"Тешатся масштабами. Веруют в размеры.
Радуются милостям, долдонят в барабан...
Это – нянчит отпрысков великая химера,
Это – их баюкает стальной Левиафан.
Прядают, соседствуют, несутся, возвращаются,
Мечутся, засасываясь в омут бытия,
Кружатся, вращаются, вращаются, вращаются
Утлые молекулы чудовищного Я".
Но, как уже было сказано, ночью богочеловеческому в человеке все же удается вырваться из жерновов государственной необходимости, несмотря на понимание, что на рассвете вновь придет Человекобог...».
«...А вот пронзительные строки о работе в сталинских лагерях – где сначала говорится о каторжном труде, а потом (на контрасте) – о внутренней свободе, которую можно сохранить в любых условиях:
"Нет, не зодчим, дворцы
создающим под солнцем и ветром,
Купола и венцы
возводя в голубой окоём –
В недрах русской тюрьмы
я тружусь над таинственным метром
До рассветной каймы
в тусклооком окошке моем.
Дни скорбей и труда –
эти грузные, косные годы
Рухнут вниз, как обвал, –
уже вольные дали видны, –
Никогда, никогда
не впивал я столь дивной свободы,
Никогда не вдыхал всею грудью такой глубины!"
И вот мы окольным путем все же подходим к "Симфонии городского дня" – изначально я планировал писать только о ней, но отвлекся. Удивительное дело – это поэма (пусть и не очень большая по объему) с постоянно меняющимся размером. Но читается она на одном дыхании. В ней четыре части, соответствующие временам суток. Написанная в 1950-м году в тюрьме, она поразительно наглядно описывает обычный рабочий день в сталинском СССР. Андреев не ставит себе задачу изобразить советские реалии в черном свете, нет – многие описания даже могут показаться привлекательными, например (в части третьей, в "Вечерней идиллии"):
"Юркают по зеркалу вертлявые байдарки,
Яхты наклоняются, как ласточки легки...
Ластятся прохладою ласкающие парки,
Яркими настурциями рдеют цветники.
С гомоном и шутками толпясь у сатураторов,
Дружески отхлебывают пенистый оршад
Юноши с квадратными плечами гладиаторов,
Девушки хохочущие платьями шуршат".
Однако через всю поэму проходит единый мотив: противостояние беспомощной одинокой творческой души механическому чудищу, Человекобогу (то есть антиподу Богочеловека). Да, победить эту дьявольскую по замыслу и человеческую по содержанию машину одному человеку невозможно, но от нее можно бежать в иные миры в редкие ночные часы. Все остальное время душа, перемалываемая бесчеловечными жерновами, совершенно бессильна. Андреев неслучайно назвал поэму симфонией – это не комплимент, а указание на значение слова – речь о созвучии. Вдумаемся: человек от природы свободен – следовательно, если миллионы людей действуют в унисон, то они лишены воли: должен быть дирижер, который заставляет их играть свои партии синхронно. Речь не о конкретном диктаторе и даже не о партии – речь о поистине демонической силе, превращающей царство свободы в царство механики, подданными которого являются измельченные-измельчавшие люди:
"Тешатся масштабами. Веруют в размеры.
Радуются милостям, долдонят в барабан...
Это – нянчит отпрысков великая химера,
Это – их баюкает стальной Левиафан.
Прядают, соседствуют, несутся, возвращаются,
Мечутся, засасываясь в омут бытия,
Кружатся, вращаются, вращаются, вращаются
Утлые молекулы чудовищного Я".
Но, как уже было сказано, ночью богочеловеческому в человеке все же удается вырваться из жерновов государственной необходимости, несмотря на понимание, что на рассвете вновь придет Человекобог...».
«...К сожалению, "старопатриотизм" пережил скептиков – и в последние годы расцвел новыми красками. Теперь уже не знаешь, как их именовать – они нычне молоды как никогда. Пожалуй, лучше всего подходит слово "охранители". Не потому, что они что-то там реально охраняют, а потому, что думают, что охраняют. Беда в том, что все, что они берут под свою "защиту" – это понятия и явления XIX–XX (а то и XXI) веков, которые они натягивают на предшествующую историю. Конкретику охранители не любят – они всегда используют слова с плавающими значениями: традиционные ценности, цивилизационные коды, глубины народной души, "Россия – подножие престола Господня", мистическое тело народа, сакральность.
Сталкиваясь в публичном пространстве с охранителями, я всегда ощущаю себя человеком с другой планеты. Но вот только сейчас я понял, что меня особенно в них раздражает – причина не только в идейных, но и в этико-эстетических разногласиях. Дело в том, эти люди без умолку болтают о самых возвышенных вещах с непостижимой для моего ума бесцеремонностью и безответственностью, с той самой напыщенностью, о которой писал Лабрюйер. Они нимало не заботятся о логичности своих высказываний, а тем более об их истинности – хотя, казалось бы, именно суждения о выспренном требуют от говорящего максимальной учтивости. Если совсем прямо, охранители не отвечают за базар. В них нет ни толики такта, ни грамма уважения к тому, что сами они (на словах) считают самым сокровенным. Ляпнуть что в голову взбредет, но при этом упрекать других в недостаточном трепете и благоговении перед предметом ляпанья – в этом все охранительство...».
Сталкиваясь в публичном пространстве с охранителями, я всегда ощущаю себя человеком с другой планеты. Но вот только сейчас я понял, что меня особенно в них раздражает – причина не только в идейных, но и в этико-эстетических разногласиях. Дело в том, эти люди без умолку болтают о самых возвышенных вещах с непостижимой для моего ума бесцеремонностью и безответственностью, с той самой напыщенностью, о которой писал Лабрюйер. Они нимало не заботятся о логичности своих высказываний, а тем более об их истинности – хотя, казалось бы, именно суждения о выспренном требуют от говорящего максимальной учтивости. Если совсем прямо, охранители не отвечают за базар. В них нет ни толики такта, ни грамма уважения к тому, что сами они (на словах) считают самым сокровенным. Ляпнуть что в голову взбредет, но при этом упрекать других в недостаточном трепете и благоговении перед предметом ляпанья – в этом все охранительство...».
Boosty.to
Маргиналия к Лабрюйеру - Максим Велецкий
О психологии охранителей – присущем им мемном мышлении и любви к патетике
«Заканчивать произведения суицидом – это, обыкновенно, свидетельство либо лени, либо беспомощности автора. "Как завершить рассказ о герое? – избавиться от него. Нет человека – нет проблемы". Увы, проблема есть – и это проблема того, что для столь отчаянного поступка у героя должны быть сверхмощные мотивации. Но и они никогда не могут быть достаточными – потому что в нашей культуре самоубийству не принято искать оправданий. Следовательно, для него нет логических обоснований по типу "после события X люди обычно принимают решение не жить". Это необязательный поступок. Следовательно, невозможно сделать логичное самоубийство по принципу "с N произошло это и это, а потому он с необходимостью самоликвидировался".
Я не говорю, что такой финал всегда плох. Но обыкновенно он не продиктован ничем кроме желания автора 1) придать опусу лишнего драматизма и/или 2) сократить себе рабочий день.
Кстати, в чеховской "Чайке" тоже в конце самоубийство – и именно оно подпортило мне впечатление от пьесы (в целом замечательной). По мне так было бы лучше, если это действие герою (вновь – он уже пытался) не удалось. Открытый финал без суицида ничего бы не изменил и, к тому же, в большей степени соответствовал бы эстетике Антон Палыча. К тому же "Чайка" – это комедия, а самоубийство добавляет в нее ненужную трагедийность...».
Я не говорю, что такой финал всегда плох. Но обыкновенно он не продиктован ничем кроме желания автора 1) придать опусу лишнего драматизма и/или 2) сократить себе рабочий день.
Кстати, в чеховской "Чайке" тоже в конце самоубийство – и именно оно подпортило мне впечатление от пьесы (в целом замечательной). По мне так было бы лучше, если это действие герою (вновь – он уже пытался) не удалось. Открытый финал без суицида ничего бы не изменил и, к тому же, в большей степени соответствовал бы эстетике Антон Палыча. К тому же "Чайка" – это комедия, а самоубийство добавляет в нее ненужную трагедийность...».
Boosty.to
Маргиналия к Сологубу - Максим Велецкий
О том, что самоубийство – не выход не только в жизни, но и в литературе
«На самом деле люди редко анализируют морфемы. Ну вот, например, слово образование. Часто вы задумывались над тем, что речь идет о формировании образа? Вот не думаю. Или слово изменение. Слышится ли вам тут что-то родственное измене? Слова-то однокоренные (и с одной приставкой) – оба образованы от слова менять (которое, в свою очередь, образовано от мены). Но почему же мы не связываем образование с образом, а изменение – с изменой (по крайней мере, автоматически)? Да все просто: мы думаем о значении слов, а не об их звучании, а тем более не думаем об этимологии.
Возьмем еще несколько примеров. Вот мой любимый: понятие долга известно всем нам в обоих своих значениях: нравственном и экономическом. Но разве когда мы слышим "каждый человек должен...", мы вспоминаем об экономике, вспоминаем о том, что у долга есть кредитор? Нет, не вспоминаем. Но представим себе, что пройдут тысячи лет, и харизматический хайдеггероподобный иностранный профессор будет рассуждать об удивительном русском слове долг – и станет втирать студентам, что мало перевести этот долг на свой язык – нужно еще и понять, вчувствоваться, вслушаться в логос народа, для которого нравственное и экономическое существовало в единстве... Но ведь все мы понимаем, что это будет спекуляция – и не более того...».
Возьмем еще несколько примеров. Вот мой любимый: понятие долга известно всем нам в обоих своих значениях: нравственном и экономическом. Но разве когда мы слышим "каждый человек должен...", мы вспоминаем об экономике, вспоминаем о том, что у долга есть кредитор? Нет, не вспоминаем. Но представим себе, что пройдут тысячи лет, и харизматический хайдеггероподобный иностранный профессор будет рассуждать об удивительном русском слове долг – и станет втирать студентам, что мало перевести этот долг на свой язык – нужно еще и понять, вчувствоваться, вслушаться в логос народа, для которого нравственное и экономическое существовало в единстве... Но ведь все мы понимаем, что это будет спекуляция – и не более того...».
Boosty.to
Маргиналия к Хайдеггеру - Максим Велецкий
О том, насколько язык связан с мышлением, а философские понятия – со своими корнями
«Рылся в черновиках, нашел два стихотворения от 2015 года, которые никогда не публиковал.
С тех пор окромя "Маргиналии к Евтушенко" я стихов не писал. И не думаю, что когда-нибудь буду (хотя мало ли – потому назову их, на столичный манер, крайними). Девать их некуда – так что пусть будут.
Если стихи понравятся – значит я вынул их из черновиковой пыли не зря. Если нет – значит правильно я в свое время решил закончить с поэзией и переключиться на другие жанры.
<...>
Триптих
За неумением что-то сваять или нарисовать
Так, чтоб не ужаснулся самый лояльный критик,
Я положу заместо иконки во всюду носимую кладь
Лист бумаги, где напечатан нижеизложенный три́птих:
Слева в зеленом дамочка, трех абортиков мамочка,
На щечке милая ямочка, каждая щечка – яблочко,
В правой руке веревка, в левой руке – часы.
Во взгляде – вселенская драма, смешенье стыда и срама,
Фигура – без лишнего грамма, вокруг – неровная рама,
Над рамой с ошибками анаграмма
Буквами, подтекшими на манер слезы.
Справа лютый волчара, смахивающий на овчара,
С дотошностью HR-а и яростью янычара
Обгладывающий младенца в чепчике набекрень.
Тихо смеется младенец в коконе полотенец
В круге странных виденьиц, воображения пленниц,
И раны заживают как обмотанный заусенец,
Стягиваются как бальзаковская шагрень.
Над ними – камера-обскура: отображенная натура
Внутри нее темна и хму́ра, как предсказания авгу́ра,
Но можно в ней увидеть действо, точнее говоря – сюжет,
Пускай с визуальной мутью и неочевидной сутью –
Там женщина кормит грудью, сочащейся кровью-ртутью,
Волчонка, впервые дающего волю клыку-орудью,
Острому как табаско, прямому как рикошет.
В центре глаз без зрачка, рулетка без волчка,
Колокол без язычка, карета без облучка,
Танцующий без мозжечка, скрипачущий без смычка,
Вдобавок – ямщик без вожжей, богач без грошей,
Рикша без ноши, масон без ложи,
А также некто на меня похожий,
Перманентно падающий без толчка».
С тех пор окромя "Маргиналии к Евтушенко" я стихов не писал. И не думаю, что когда-нибудь буду (хотя мало ли – потому назову их, на столичный манер, крайними). Девать их некуда – так что пусть будут.
Если стихи понравятся – значит я вынул их из черновиковой пыли не зря. Если нет – значит правильно я в свое время решил закончить с поэзией и переключиться на другие жанры.
<...>
Триптих
За неумением что-то сваять или нарисовать
Так, чтоб не ужаснулся самый лояльный критик,
Я положу заместо иконки во всюду носимую кладь
Лист бумаги, где напечатан нижеизложенный три́птих:
Слева в зеленом дамочка, трех абортиков мамочка,
На щечке милая ямочка, каждая щечка – яблочко,
В правой руке веревка, в левой руке – часы.
Во взгляде – вселенская драма, смешенье стыда и срама,
Фигура – без лишнего грамма, вокруг – неровная рама,
Над рамой с ошибками анаграмма
Буквами, подтекшими на манер слезы.
Справа лютый волчара, смахивающий на овчара,
С дотошностью HR-а и яростью янычара
Обгладывающий младенца в чепчике набекрень.
Тихо смеется младенец в коконе полотенец
В круге странных виденьиц, воображения пленниц,
И раны заживают как обмотанный заусенец,
Стягиваются как бальзаковская шагрень.
Над ними – камера-обскура: отображенная натура
Внутри нее темна и хму́ра, как предсказания авгу́ра,
Но можно в ней увидеть действо, точнее говоря – сюжет,
Пускай с визуальной мутью и неочевидной сутью –
Там женщина кормит грудью, сочащейся кровью-ртутью,
Волчонка, впервые дающего волю клыку-орудью,
Острому как табаско, прямому как рикошет.
В центре глаз без зрачка, рулетка без волчка,
Колокол без язычка, карета без облучка,
Танцующий без мозжечка, скрипачущий без смычка,
Вдобавок – ямщик без вожжей, богач без грошей,
Рикша без ноши, масон без ложи,
А также некто на меня похожий,
Перманентно падающий без толчка».
Boosty.to
Крайние стихи - Максим Велецкий
Два опуса, после которых к поэзии я уже (почти) не возвращался
«"Духless"
"Духless" Сергея Минаева не принято хвалить. От романа всегда воротили нос как писатели, так и сильно одухотворенные читатели – это, мол, не литература.
На самом деле "Духless" – очень хорошая книга. Я прочел ее в 2007-м – и тогда, в атмосфере еще не умершего духа 90-х, озонированного гламуром нулевых, она была глотком свежего воздуха. Именно успех "Духless'а" во многом предвосхитил антилиберальные тренды в русской культуре XXI века.
"Это не искусство, а продукт буржуазной массовой культуры!" – да, и это хорошо. Я вообще люблю массовую культуру, тем более буржуазную (что бы это слово не значило)».
"Духless" Сергея Минаева не принято хвалить. От романа всегда воротили нос как писатели, так и сильно одухотворенные читатели – это, мол, не литература.
На самом деле "Духless" – очень хорошая книга. Я прочел ее в 2007-м – и тогда, в атмосфере еще не умершего духа 90-х, озонированного гламуром нулевых, она была глотком свежего воздуха. Именно успех "Духless'а" во многом предвосхитил антилиберальные тренды в русской культуре XXI века.
"Это не искусство, а продукт буржуазной массовой культуры!" – да, и это хорошо. Я вообще люблю массовую культуру, тем более буржуазную (что бы это слово не значило)».
Boosty.to
Белый шум №53 - Максим Велецкий
О медленных девушках, одной странности советского кино, блокнотах, «Духless’е» и качестве отечественной риторической подготовки
«...Кто вообще такие успешные люди? Исчерпывающее определение таково: это люди, которые добились успеха. Тавтология? – в общем, да. Однако человеческое сознание устроено так, что легко превращает явление в сущность. Почему этот конкретный человек является нашим начальником? Очевидно, потому что он обладает соответствующими качествами – его "начальственность" не есть стечение обстоятельств, это его сущность. Потому даже много лет спустя встретив бывшего руководителя, человек может сохранять к нему некоторый пиетет – это не столько вопрос привычки, сколько следствие восприятия бывшего начальника как "сущностного" начальника. Но. Быть начальником для человека N – это просто роль, а не его суть, не его "судьба".
На самом элементарном уровне такое смешение сущности и роли проявляется уже в восприятии родителей: редко кто способен осознать, что мама и папа перед тем, как стать таковыми, гораздо дольше не были ни мамой, ни папой. Они сначала люди, а потом уже родители – но ребенок никогда не знал их не-родителями, а потому отождествляет явление родительства с природой этих конкретных людей.
Вследствие этого успешный человек, явленный миру уже в своей успешности, автоматически этим "миром" считается не просто достигшим успеха, но обладающим успешностью как качеством. Происходит замечательная подмена: явление гипостазируется в сущность, а конструкция "успешный человек – это тот, кто добился успеха" подменяется конструкцией "тот, кто добился успеха, сделал это благодаря своей успешности". Успешность как следствие успеха полагается его причиной, успешность как модус (вторичное, акцидентальное свойство) превращается в атрибут (в субстанциональное свойство, то есть в то, что составляет его сущность).
Казалось бы, вся эта конструкция выглядит громоздко. На самом деле, она элементарна: тот, кто сильно озабочен тем, как стать успешным, видит успешных людей и воспринимает их случайный (потому что успех – дело случая) социальный статус как сущностное, личное качество. "Он успешен потому, что успешен по своей сути".
Пока такие выводы остаются на уровне теории, их можно назвать проявлением мифологического мышления. Но в тот момент, когда человек пытается подражать чужой успешности, его усилия уже являются проявлением мышления магического...».
На самом элементарном уровне такое смешение сущности и роли проявляется уже в восприятии родителей: редко кто способен осознать, что мама и папа перед тем, как стать таковыми, гораздо дольше не были ни мамой, ни папой. Они сначала люди, а потом уже родители – но ребенок никогда не знал их не-родителями, а потому отождествляет явление родительства с природой этих конкретных людей.
Вследствие этого успешный человек, явленный миру уже в своей успешности, автоматически этим "миром" считается не просто достигшим успеха, но обладающим успешностью как качеством. Происходит замечательная подмена: явление гипостазируется в сущность, а конструкция "успешный человек – это тот, кто добился успеха" подменяется конструкцией "тот, кто добился успеха, сделал это благодаря своей успешности". Успешность как следствие успеха полагается его причиной, успешность как модус (вторичное, акцидентальное свойство) превращается в атрибут (в субстанциональное свойство, то есть в то, что составляет его сущность).
Казалось бы, вся эта конструкция выглядит громоздко. На самом деле, она элементарна: тот, кто сильно озабочен тем, как стать успешным, видит успешных людей и воспринимает их случайный (потому что успех – дело случая) социальный статус как сущностное, личное качество. "Он успешен потому, что успешен по своей сути".
Пока такие выводы остаются на уровне теории, их можно назвать проявлением мифологического мышления. Но в тот момент, когда человек пытается подражать чужой успешности, его усилия уже являются проявлением мышления магического...».
Boosty.to
Магия успеха - Максим Велецкий
О том, как легко пробуждаются архаические формы мышления, а также о видах симпатической магии