Недавно разгорелся скандальчик из-за того, что одиозная телеведущая Малышева посвятила программу умственно отсталым, назвав их «кретинами» и «дебилами». Это многих возмутило и оскорбило – потому что сами слова, оказывается, являются «оскорбительными».

Что тут можно сказать? Человеческой глупости в этих вопросах, как обычно, нет пределов. Поговорим о данной ситуации в терминах семиотики.

Слово «дебил» происходит от латинского debilis – «слабый» и не означает ничего другого кроме, собственно, слабости и бессилия. Слово кретин является калькой французского слова cretin, которое означало «христианин». То есть оба слова, когда выбирались для медицинских терминов, являлись эвфемизмами, смягчениями. Как назвать умственно отсталого, думали французы? Назовем их христианами, чтобы другие христиане их не обижали и не чморили.

Но прошло время и эти нейтральные слова стали ругательными. Почему же? Наверно, сами слова какие-то некрасивые и ругательные? Да нет же, ёклмн.

Возьмем слово испанское debil или французское debile. Кажется ли кому-то неприятным слово devil – демон? Звучит-то похоже. Или вот cretin. Кажется ли кому-то ругательным французское слово crouton – «сухарик»? Или если вы поедете во французский город Кретей, будет ли это название резать вам слух?

Другие примеры. Возьмите несколько национальных прозвищ, являющихся сокращением от полного этнонима. Звучит ли как-то неприятно, «с расистским душком» именование «норг» (норвежец) или «русак» (русский)? «Вы сказали норг? Что это за нацистские выходки?», «Вы назвали меня русаком? Это же русофобия?» - не же, правда? А вот прозвище «азер», также не являющееся никаким ругательством, для некоторых звучит уже как-то «нехорошо». А «латинос»? Абсолютно нейтральное и легальное – но ведь возникают сомнения, правда? «А они не обидятся?».

Или обозначение национальности по распространенному имени: Почему Фриц или Иван в отношении немца и русского звучат не так же как Абрам или Ахмед в отношении еврея и турка? Вот вы экскурсовод – и говорите знакомому: «вчера вел группу фрицев» и «показывал город группе абрамов». Что звучит посомнительнее?

Или вот есть греческие буквы альфа и омега. Это просто буквы. Но если будет официально принято называть жертв школьной травли «омежками», а их инициаторов – «альфачами», то первое будет звучать «нехорошо», а второе – абсолютно нормально. Не потому что буква альфа лучше буквы омега, а потому что быть жертвой хуже, чем быть агрессором. Не по моему мнению, а по общей негласной установке.

Вряд ли стройненькие девочки обижаются на «фитоняшек». А вот нестройненькие вряд ли радуются, когда их называют «толстушками», «пухлячками» или «жиробасинами». Наверно, дело в самих словах? Или нет?

Итак, что есть слова? Это означающие – то, что выражает значение. А то, значение чего они означают, называются означаемыми.

Так вот вопрос не в том, как означить умственно отсталых – старостильными «дебилами», «кретинами», «слабоумными», «идиотами», «имбецилами» или политкорректными «специальными детьми», «особенными детьми», «солнечными детьми» - означаемое от этого не изменится. Назовите их хоть «ангелами», хоть «гениями», хоть «красавцами» - через 20-30 лет эти слова будут названы сначала «двусмысленными», а потом и «оскорбительными». Не потому что сами слова неправильные, а потому что их значения вызывают негативные коннотации.

Но воевать со словами – это же так просто, правда? «Ты, Малышева, напомнила нам о том, что нам не нравятся эти дети? Ты просто чудовище!».

Мне возразят: «Но каково родителям таких детей слушать подобное? Им же тяжело!». Да, им тяжело – но не потому что слова такие или не такие. «Запретим слова – и им станет легче!»

Серьезно?

Впандан. Несколько лет назад я со своей знакомой ехал в машине. Она что-то оживленно рассказывала и вдруг осеклась и зависла. Я увидел, что она удивленно всматривается в рекламный билборд. На нем был изображен строящийся дом и подпись: «Это так по-европейски!». Я спросил, что ее так удивило. Она облегченно засмеялась. Оказалось, она сначала прочитала надпись как «Это так по-еврейски!».

Сравним слоганы:
«Это так по-европейски!»
«Это так по-еврейски!»

Почему они так похожи по написанию, но так непохожи по ассоциациям? Наверно, дело в двух буквах.

Именно в них.

Философия с нуля (1)

ВОПРОС

"Здравствуйте, уважаемый админ-философ. С какой литературы посоветуете начать изучать философию, с нуля?
Мой вариант: начать следует с «Логика» Виноградов и «Психология» Теплов. Дальше перейти к «Истории философии», лично мне понравился чешский учебник 1991 года, издательства Мысль. После это взяться за «Введение в науку философии» Семёнов. И потом уже на основе этой базы начинать читать античных философов: Платон, Аристотель, Эпикур, Марк Аврелий итд. Потом философов нового времени: Гоббс, Локк, Спиноза итд. Потом Философов средневековья и философов Востока: Фома Аквинский, Данте, Макиавелли, Омар Хайям, Конфуций итд.
Потом современных философов: Ильенков, Славой Жижек, Деррида, Бодрийяр, Розанов итд.
И только в последнею очередь приступать к сложной для понимания философии 18-19 века: Кант, Гегель итд.
Ваш вариант?
С почтением, от читателя."

ОТВЕТ

Вопрос был приведен в полном виде, поскольку содержал перечисление имен и направлений.

Все зависит от Ваших целей. Если задача – получить удовольствие от чтения «умных» и хорошо пишущих авторов, то список будет один, а если речь идет о более-менее системном, последовательном изучении, то совсем другой. Ваш список находится где-то посредине, тяготея ко второму варианту.

Рассмотрим именно этот второй – предложу свою версию (она может со временем поменяться, так что прошу не воспринимать ее как полную и окончательную). Она ограничивается только Античностью – приводить дальнейший список считаю избыточным, поскольку для людей, интересующихся богословием, он будет один, а для более научно ориентированных – другой.

Вы начали с учебников. Ко всем указанным у меня имеются определенные претензии (кроме «Логики»). Однако если речь идет об изучении с нуля, я бы вообще посоветовал воздержаться от учебников и начинать прямо с философских текстов. Это почему-то многих пугает – «сначала надо подготовиться, подчитать». Не надо, полагаю. Ну, если человек не понимает, чем философия отличается от религии, культурологии и нумизматики, то можно для начала прочесть пару обзорных статеек – чисто для вката. Например, википедию (да-да, почему нет) и статью в энциклопедии. Потратить на это полчаса-час, а потом – в бой. Учебник, как бы он ним был хорош, все же является интерпретацией философии, а не ее бесстрастным изложением. Это же касается и предисловий к текстам философов – их лучше пропускать по двум причинам. Во-первых, они, чаще всего, зануднее позднего Канта, и пока их осилишь, читать тексты уже нет желания. Во-вторых, большинство доступных текстов последний раз издавались в советское время – а там в предисловии карла-марла и прочая дрянь.

Но. Если начали и оказалось сложнее, чем ожидалось, и хочется пропустить ранних авторов – читайте «Западную философию от истоков до наших дней» Реале и Антисери. Там 4 тома – но для начала достаточно первых 4 глав первого тома (до Платона – а Платона уже нужно читать самостоятельно).

Философия с нуля (2)

Последняя ремарка. Ниже дан список того, с чем обязательно нужно ознакомиться. То есть программа-минимум. Так, в него вошло лишь тринадцать диалогов Платона и лишь несколько текстов Аристотеля. Это не значит, ясно дело, что остальное читать не нужно. Читайте всё, обо всех и отовсюду – я же публикую самый минимум. Потому в список не вошли объективно важные и субъективно любимые мной авторы: Анаксагор, Эмпедокл, Демокрит, Диоген Синопский, Зенон-стоик, Лукреций Кар, Цицерон, Ямвлих, Юлиан Отступник, Дамаский и даже Прокл, не говоря уже о десятках великолепных вспомогательных работ по конкретным именам.

I. Начинать следует с досократиков. Это не очень популярное мнение (обычно советуют начинать с Платона), но, по личному опыту, так усвоение истории философии идет получше. Есть два хороших издания:
1. Фрагменты ранних греческих философов, М, 1989. – Начинайте прямо с Фалеса, с сотой страницы, без изучения представленных в начале теокосмогоний.
2. Маковельский. Досократики, Минск, 1999. – Там к каждому досократику идет большое предисловие. Их читать можно, поскольку книга не советская, а русская –написана в 1914 году. Но не обязательно.
Обязательно следует ознакомиться со следующими именами: Фалес, Анаксимандр, Анаксимен, Пифагор, Гераклит, Ксенофан, Парменид, Зенон.

II. Платон. Диалоги (от простых – к более сложным):
Апология Сократа, Евтифрон, Алкивиад I, Лахет, Хармид, Федон, Пир, Теэтет, Федр, Государство (6 и 7 книги), Тимей, Софист, Парменид (до 157b).

III. Аристотель. Вот тут беда невыразимая. Аристотель на русский переведен очень плохо, так что если читаете по-английски, лучше осилить на нем. Если читаете только по-русски, то делать нечего – скачайте 4х-томник издательства «Мысль» (1976-1983). Читать лучше в таком порядке:
Том 4. Никомахова этика. Большая этика. Политика.
Том 2. (тут логические сочинения, которые особенно ужасны на русском, так что не зависайте на них, но все же разберитесь, о чем они): Категории, Об истолковании, Топика, О софистических опровержениях, Аналитики.
Том 3. Физика.
Том 1. Метафизика. О душе.

IV. Эллинизм
Эпикур. Главные мысли, Эпикур приветствует Менекея.
Эпиктет. Желательно, конечно, прочесть все – но в качестве минимума подойдут тексты по изданию «Римские стоики» (М, 1995) в переводе Черткова.
Марк Аврелий. «Размышления» в переводе Гаврилова не такие гладкие и художественные, как «Наедине с собой» в переводе Роговина, но зато лучше, мне кажется, передают дух этого сочиненеия. Так что советую первый вариант (это разные названия одной и той же книги).
Плотин (в переводе Тараса Сидаша). Пятая и шестая эннеады (полностью), а также трактаты в такой последовательности: III.8, II.4, II.9, I.4, I.5, III.1, III.6, IV.7. Здесь римская цифра означает номер эннеады, а арабская – номер трактата.

На том первоначальное знакомство с античной философией можно приостановить (но не завершить, конечно). Далее, как уже было сказано, можно задержаться на христианской теологии, а можно сразу перейти к Возрождению. Для знакомства с нуля больше подходит второй вариант.

Напоследок еще раз скажу, что это не догма. Устали от жуткого перевода логических сочинений Аристотеля, завязли в позднем Платоне, захотелось мяска – перескакивайте хоть в 19й, хоть в 21й век. Не пошел какой-то автор – почитайте краткое содержание и идите дальше. Философия должна быть в кайф. Главное, не бросайте.

Гегель. Часть 3.

Критика гегелевской философии (1)

Теперь можно, наконец, подвести итоги и высказать свое отношению к Гегелю. В первой части мы обозрели те задачи, которые Гегель ставил перед собой. Нельзя не отметить, что эти задачи он решил - ну, в смысле, "предложил решение". Об этом была вторая часть. Пройдем по этим задачам в том порядке, который был озвучен выше.

1) Гегель создал историю философию как отдельную отрасль знания. Подробно описывать его концепцию нет возможности, но в целом ее характер, думаю, уже понятен. История философии не есть история философов или история философий – это одна и та же история – одного и того же предмета. История философии не есть галерея гениев или механическая смена учений. Каждое новое имя, каждое новое учение является снятием предыдущих – снятием-сохранением. Новый философ создает свое учение, отталкиваясь от предшественников, но при этом вбирая в себя самое лучшее из их наследия. Таким образом, и философия Гегеля есть продукт диалектического процесса – ведь он вобрал в свою систему все то, что было важно и ценно в философии до него, и при внес личный вклад. Также, еще раз скажем, согласно Гегелю происходит везде: в религии, экономике, праве, прикладных науках и вообще во всем. Новое является отрицанием старого, но все же берет от старого все лучшее. История, таким образом, становится именно историей, а не хронологией, не просто набором частностей, объединенной протяженностью во времени.

2) и 3) Проблема недоступности сущностей и текучести явлений была разрешена созданием диалектического метода, задачей которого и явилось описание закономерностей развития: через смену состояний и открытие внутренних причин изменений открывается сущность явлений.

4) Логическое решение проблемы первоначала – в нахождении противоречий внутри самого первоначало, которое было взято без рационального опосредования и субстанциональной определенности.

5) Проблема интеграции естественнонаучного знания была решена через признание естественной истории нашего мира – но только с добавлением первой ступени развития сущего: да, были все эти атомы и их соединения, но это все был мировой дух, сделавшийся природой.

6) Про этические и политические взгляды Гегеля нужно говорить отдельно, но в целом можно сказать так: проблема разрыва между должным и сущим преодолевалась не через абстрактно-метафизическое кантовское бескорыстие (категорический императив), а через обнаружение диалектической связи между личностью, обществом и государством в каждую конкретную эпоху. Нравственность развивается, так как развивается общество – и наоборот. Потому Гегель не провозглашал последних и окончательных политических и этических идеалов, а скорее рассматривал обе сферы (кто бы мог подумать!) как единые и противоположные.

Ну… Что я по этому поводу думаю. Начну с хорошего.

Есть у меня одна слабость – я испытываю иррациональный пиетет по отношению к масштабным интеллектуальным «продуктам» (пардон за ругательство). Я все понимаю, например, про господина Дугина, но не могу не восхищаться масштабом его трудов. Я понимаю все минусы «Истории античной эстетики» Лосева, но сам объем вызывает благоговение. И, точно также, философия Гегеля кажется мне прекрасной и величественной. Во всех трех случаях поразительны не только ширина и глубина, но и способность к объединению, к синтезу всех частностей в единое целое.

Гегель был столь успешен и популярен именно благодаря полной согласованности всех элементов своего творчества, всех предметов своих интересов. Интересны и содержательны и его логика (она во многих случаях реально работает), и его история философии, и история религии и учение о государстве и праве. Он, несмотря на громоздкость своей системы, всегда оставался достаточно тонким автором – весьма остроумным, если судить по конспектам его лекций. И вообще, он хорошо чувствовал то, о чем пишет. Потому, разумеется, Гегель по праву считается одним из величайших философов – в первую пятерку, по крайней мере, входит точно.

А посему и претензии к нему – по максимальному счету.

Критика гегелевской философии (2)

Во-первых, он ужасно пишет, и иногда, по моему убеждению, специально. «Наука логики» написана просто кошмарно из-за нагромождения весьма двусмысленных категорий по три на квадратный миллиметр. Да и «Феноменология духа» читается хуже, чем советский производственный роман. Вот лекции, как я уже сказал, очень даже ничо. Там он иронизирует и разъясняет на пальцах. А вот как выглядит вполне типичный текст из «Логики» (получайте удовольствие):

«…Определенное количество, как явствует из предыдущего, имеет свою определенность как границу в численностіі. Оно есть некое внутри себя дискретное, некое «многое», не имеющее такого бытия, которое было бы отлично от его границы и имело бы ее вовне себя. Определенное количество, взятое таким образом со своей границей которая есть некое множественное в самой себе, есть экстенсивная величина.
Следует отличать экстенсивную величину от непрерывной. Первой непосредственно противоположна не дискретная, а интенсивная величина. Экстенсивная и интенсивная величины суть определенности самой количественной границы, определенное же количество тождественно со своей границей. Непрерывная же и дискретная величины суть определения величины в себе, т. е. количества, как такового, поскольку, имея дело с определенным количеством, отвлекаются от границы. — Экстенсивная величина имеет момент непрерывности в самой себе и в своей границе, так как ее «многое» есть вообще непрерывное; постольку граница как отрицание выступает в этом равенстве «многих» как ограничение единства. Непрерывная величина есть продолжающее себя количество безотносительно к какой бы то ни было границе, и, поскольку ее представляют себе с такой границей, последняя есть ограничение вообще, в котором дискретность не положена. Определенное количество, взятое лишь как непрерывная величина, определено для себя еще не истинно, так как в ней отсутствуют «одно», в котором заключается для-себя-определенность, и число. И точно так же дискретная величина есть непосредственно лишь различенное «многое» вообще, которое, поскольку оно, как таковое, должно было бы иметь границу, было бы только множеством, т. е. чем-то неопределенно ограниченным; чтобы оно было определенным квантом, для этого требуется сочетание «многих» воедино, благодаря чему они полагаются тождественными с границей. Каждой — и непрерывной, и дискретной — величиной как определенным количеством вообще положена в ней лишь одна из двух сторон, которыми оно вполне определено и благодаря которым оно дано как число. Число есть непосредственно экстенсивное определенное количество, простая определенность, данная по своему существу как численность, однако численность одной и той же единицы; определенное количество отлично от числа лишь тем, что определенность в числе явно положена как множественность.»

Возможно ли это уразуметь? Да, текст, в принципе, доступный – но оттого не менее дурацкий. Хотя, в сравнении с Кантом, Гегель просто-таки Набоков.

Чем плохи такие вот выкрутасы? Отнюдь не тем, что читать трудно. О, нет. Дело куда хуже. Чем сложнее учение (даже если оно вполне понятное – как ваш покорный слуга показал во второй части), тем большую ценность оно приобретает для того, кто с ним познакомился. Читатель затрачивает огромное количество усилий для понимания якобы сложного учения – а потому оно становится для него субъективно значимым. «Я Гегеля понял!». Кстати, тот же прием использует и вышеупомянутый А.Г. Дугин:

«Восстановление изначальных онтологических пропорций через мысль, определяет инициатический, сакральный, ритуальный, телеологический и сотериологический характер гносеологии традиционного общества.»

На понимание всего этого уходит много ресурсов. Входной билет в учение повышается – и читателю уже нелегко признаться себе в том, что он сильно переплатил.

Гегель не не может говорить с читателем нормальным языком – он не хочет этого. Да, не всем философам Всевышний даровал литературный талант, но по текстам видно, что Гегель нередко просто выеживается – что тоже нормально (все пишущие понтуются в меру амбиций и вкуса), но в меру. Вот, например, маленький (слава Богу!) кусок, в котором он разъясняет понятие умысла в разделе о морали:

«Поскольку поступок касается непосредственно наличного бытия, постольку принадлежащее мне в том смысле формально, что внешнее наличное бытие самостоятельно также и в отношении субъекта. Эта внешность может извратить поступок субъекта и обнаружить нечто другое, чем то, что в этом поступке заключалось. Хотя все изменения как таковые, поскольку они положены деятельностью субъекта, являются его делом, однако из-за одного этого он еще не признает их своим поступком, но признает своей виной только то наличное бытие в действии, которое заключалось в его знании и воле, только то, что было его умыслом, было ему принадлежащим.»

Нахера? Почему не написать нормально? Например, так: «Поступок всегда имеет две стороны: субъекта (того, кто его совершает) и объект (то, на что он направлен – то есть, в конечном итоге, внешний мир). Поступок как моральное действие зависит, конечно, от нашей воли. Но мы не можем просчитать все последствия поступка, а потому наши благие действия могут обернуться вредом, а дурные – пользой. Человек не может нести ответственность за всё произошедшее вследствие своих поступков, но несет ее за само действие, за свои мотивы и за те средства, которые он использует. Человек не властен над миром, но властен над самим собой – и оценка его вины требует исследования именно его умысла.»

Понятно, что претензия к качеству изложения – формальная, а не содержательная. Но и с содержанием не все так ладно, как хотели бы истые гегельянцы. Да и сама нечитабельная форма не случайна – и причина этому – одна серьезная проблема немецкого национального характера (той эпохи).

ВОПРОС

Здравствуйте, Максим
Меня зовут Глеб. Вопрос у меня такого характера: Что есть искусство? Какая задача перед ним стоит?
(Ваше видение, плюс кратенький обзор от философов-предшественников)
Современный попсовый взгляд - это самовыражение (в лучшем случае для самопознания, в иных "я так вижу"). У Платона, общепризнанный любимец Сократ заявляет что искусство служит благу, причём не косвенно, а конкретно (я на данный момент дочитываю "Горгий"). У Ницше это выражение духа, без оглядки на соседей (насколько я понял читая "Заратустру"), но "писанное кровью".

ОТВЕТ

От «кратенького» обзора воздержусь, поскольку выйдет он совсем не кратеньким. Тем более что частично Вы уже сами сделали этот обзор. Можете взять учебники по эстетике Борева и Бычкова – они вполне информативные.

Теперь конкретно по вопросам.

1. Искусство есть противоположность естеству. Естество – то, что создано природой. Искусство – то, что создано человеком. Под искусством в таком расширенном смысле подпадают не только «изящные искусства» (живопись, поэзия и прочие), но и ремесла («искусный мастер») и вообще вся культура (все рукотворное) от палок-копалок до генной инженерии и Варкрафта. Это изначальный смысл слова, сохраняющийся во всех европейских языках: потому греческое τέχνη и латинское ars означают и искусство, и мастерство; потому французское d'œuvre означает «работу», а chef-d'œuvre (шедевр) – это буквально «главная работа».

В ходе истории ремесло и искусство в нашем смысле сильно разошлись (хотя и не фатально). Под первым мы понимаем то, что приносит реальную пользу, что не свободно и не ценно само по себе. Под вторым – то, что, напротив, не утилитарно. Но на самом деле разделить их не так просто. Формально какой-нибудь говносериал с канала «Россия» может считаться искусством, а гениальный рекламный ролик таковым не считается. Или старинные иконы – они были сделаны для чисто утилитарных целей, а потом заявились искусствоведы и объявили, что теперь эти иконы являются предметом искусства. Я уж молчу про бесконечные споры о том, что искусство, а что нет.

Одно из популярных мнений состоит в том, что искусство есть то, в чем у нас нет чувственной заинтересованности. Например, нам нравится натюрморт не потому что мы хотим схрючить изображенное на нем, а – ну просто нравится он нам и сделан мастерски (чтобы это не означало). Но такой критерий разделения ремесла и искусства также не вполне работает. Во-первых, если у кого-то потечет слюна при виде натюрморта, то последний от этого не перестанет быть предметом искусства (или не быть, если он ни о чем). Во-вторых, заинтересованность у нас вполне может быть – мало ли для чего мы смотрим на нечто красивое? Хотим поднять себе настроение – чем не утилитарный мотив?

Давать определение искусству или приводить имеющиеся смысла нет – но значимо то, что оно чувственным образом воздействует на сверхчувственное. Как-то так.

2. Теперь о том, какая задача стоит перед искусством. Сама формулировка намекает на то, что есть искусство, а есть некая задача, которая перед ним стоит. Но задача, чтобы стоять, должна быть поставлена. Она не сама собой поставилась, а кем-то. Значит, мы должны признать некую разумную инстанцию, которая могла бы ставить задачи искусству. Варианта всего два: либо это Бог, либо человек (человек в целом, человек как вид). Очевидно, что это не второе – потому что человечество никого не уполномочивало ставить искусству задачи. А даже если бы и да – мы с Вами об этом бы знали. Значит, никакой общечеловеческой задачи у искусства нет.

Остается Бог. В принципе, в религиозных учениях вопросы искусства довольно детально разработаны. Но есть две проблемы. Во-первых, а какая теория искусства верна, если религий много? Во-вторых, а вдруг Бога нет?

Если же признать, что никакой общей задачи перед искусством ни Бог, ни род хомо сапиенс не ставил, то останется только предположить, что «у каждого свое мнение». Но в этом случае, если нет истины, а есть мнение – о задаче речь идти не может. То есть задачи перед искусством не стоит, поскольку нет субъекта – нет задающего задачи (или он есть и он Бог, но тогда это вопрос веры).

Далее, нельзя ставить задачу искусству – можно ставить ее только человеку, его производящему. Я не цепляюсь к формулировкам – но только уточняю их, чтобы мы не совершали логических ошибок.

Как мы понимаем, чаще всего задачи людям искусства ставило государство. Ну, скрестим пальцы, что эти времена прошли и не вернутся. Хотя, судя по тому, что сейчас происходит на Западе…

Теперь про мое видение – раз уж Вы спросили. Нам от природы дано гораздо больше, чем нужно для выживания. Потому мы не только обустроили собственную жизнь, отринув поганое естество, так называемую «природу» (так как не захотели жить в землянках, бегать за едой по лесам группами по двадцать человек и дохнуть от старости в тридцать) – но и стали создавать нечто избыточное, духовное. Не может же самый совершенный инструмент во вселенной (наш разум) заниматься только «жизнью» – надо ж его для дела использовать: создавать литературу, сочинять музыку, снимать кино, придумывать театр.

Зачем это нам? Да иначе жить скучно. Вот и развлекаем себя. И Бога – ему же интересно то, что мы делаем. Он, а точнее, Они (Боги) нам в этом даже иногда помогают.

Я лишь предполагаю, что оно так. Пруфы предоставить не могу.

Критика гегелевской философии (3)

О немецком менталитете поговорим в заключительной части нашей эпопеи, а пока – о диалектике.

Еще раз прочтем важный фрагмент во вступлении к «Науке логики»:
«Логику, стало быть, следует понимать как систему чистого разума, как царство чистой мысли. Это царство есть истина, какова она без покровов, в себе и для себя самой. Можно поэтому выразиться так: это содержание есть изображение Бога, каков он в своей вечной сущности до сотворения природы и конечного духа.»

Этим тезисом Гегель связал логику и феноменологию духа – и именно так философия Гегеля становится теологией. Логика сущего есть логика бога-духа, который этим сущим и является. Но как это можно доказать?

Правые гегельянцы – идеалисты – это те, кто с этим тезисом согласились. Но левые гегельянцы (марксисты, прежде всего) его отвергли и разделили систему и метод. Метод логики они приняли, но не приняли теологическую систему и очень гордились тем, что «поставили Гегеля с головы на ноги». К слову, вся философия марксизма есть то же гегельянство, но только без мирового духа, зато с «классовым антагонизмом». То есть единство и борьба противоположностей – это да, это везде и всюду, но только не отношении буржуазии и пролетариата. Мошенничество совершенно гениальное по своей простоте и наглости. Так что любые разговоры про какую-то там «марксистскую философию» - это верх невежества: 80% немецкого идеализма и 20% примитивных агиток английских спецслужб про необходимость свергать свои правительства ради «простого человека». Быть марксистом – значит добровольно признавать себя наследником плагиаторов и шпионов – ну и наследником кровавых маньяков и русофобских гнид.

Вернемся к логике, которая есть содержание гегелевского бога. Как я уже писал, гегелевская религия вполне себе недурна – она лучше многих других. Но все равно это религия, которую он пытался встроить в науку. Получилось как получилось.

Теперь про диалектику. Она хороша тем, что описывает процессы в динамике и в этом качестве не раз использовалась в истории философии: в частности, Платон в «Государстве» использовал ее для описания смены форм правления, а Аристотель в «Никомаховой этике» – для описания взаимопереходов одних пороков в другие (так, мотовство у него приводит к скупости). Гегель все эти частные случаи единства и борьбы противоположностей возвел во всеобщий закон. И в этом есть определенный смысл – действительно, при анализе того или иного явления следует учитывать то, как именно это явление появилось, откуда оно взялось. На людях такой анализ тоже неплохо работает: например, прежде чем жалеть одиноких, нищих, бездомных и прочих несчастных, нужно подумать, почему они стали таковыми. Но это уже вопрос психологии, а не философии, хотя если интересно – пишите, сделаю отдельный текст.

Однако эта самая диалектика имеет существенный минус: она позволяет объяснить что угодно через что угодно, то есть дает ученому громадный простор для спекуляций. «Всё действительное – разумно, всё разумное – действительно», считал Гегель. Всё, понимаете?

Это странное стремление все оправдать и все объяснить особенно видно на примере анализа историко-политических процессов. Почему рухнула Российская Империя? Ну, классовые противоречия, переход капитализма в империализм, борьба прогрессивных сил с реакционными элементами старого порядка… А что до английской и немецкой агентуры, коей являлись эсеры, кадеты и большевики – «ну это конспирология, ха-ха». Ха. А что с самой Британией – почему она, будучи куда более империалистичной в то же самое время, когда Россия перешла под советскую оккупацию, не стала социалистической? «Ну пока не стала, но противоречия между эксплуататорами и эксплуатируемыми будут все более нарастать и в будущем…».

Да-да, в будущем. Гегель писал: «Но что касается медлительности мирового духа, то надо принять во внимание, что ему нечего спешить – «тысяча лет суть перед тобою как один день» – у него достаточно времени именно потому, что он сам вне времени, именно потому, что он сам вечен.» Вот дух и медлит. Да.

Короче. Почему нечто произошло? Потому что это логично. Почему чего-то не произошло? Потому что охрененно логичному духу некуда спешить. «Все действительное – разумно, все разумное – действительно». Дух идет по пути прогресса, и путь его разумен, логичен и непреклонен. А если вам не кажется, что ваша жизнь и мир вокруг является средоточием справедливости и разумности, то вы просто не постигли тонкость и грандиозность противоречивого, но насквозь объективного исторического процесса.

Сделаем отсюда логичные диалектические выводы:
1. Что ни делается – все к лучшему.
2. Чему быть – того не миновать.
3. Вас ебут, а вы крепчайте.

Критика гегелевской философии (4)

Гегель считал, что Мировой Дух постиг себя в его философии. И именно это является лучшим возражением против гегелевской религии. Что же дальше произошло с человечеством? Да, сначала Германия обрела себя во Втором Райхе Бисмарка, а потом в Третьем Райхе – и вклад немецкого идеализма в этот процесс нельзя преуменьшить. Левое гегельянство также построило целый ряд государств – в том числе, увы, и на нашей территории. Но что же произошло потом? Потом Дух (если он существует) как-то пошел вразнос. Вместо того, чтобы, познав себя, объединить человечество или хотя бы направить науку по пути диалектики, он «создал» неклассическую науку, поставившую под вопрос саму возможность познания. А также разъединился и раздробился – если в 19м веке на планете доминировала европейская цивилизация, то распад колониальной системы в 20м веке поставил крест на глобалистских проектах. Это важно особенно подчеркнуть, поскольку до сих пор большинство людей пребывают в иллюзии о том, что «мы живем в эпоху глобализма». Нет, глобализм умер более 60 лет назад – и уже, по-видимому, никогда не возродится.

Науки вместо того, чтобы (вооружившись системой Гегеля) интегрироваться друг в друга, все более дробятся – и даже в рамках одной науки существуют несколько авторитетных теорий, вполне корректных с теоретической точки зрения. И специалисты, работающие в рамках разных теорий (внутри одной и той же науки) могут вообще не понимать друг друга. Духу «не удалось» создать не единого языка наука, ни единого мирового языка, ни единой культуры, ни единых ценностей, ни масштабных (над-)государственных проектов. Варианта тут два: либо Мировому Духу не понравилось самопознание через Гегеля, либо же никакой всеобщей необходимости, в рамках которой все сущее разумно, действительно и движется к единой всеобщей цели, просто-напросто нет.

Можно, конечно, извернуться и сказать, что современное состояние мира есть «отрицание» Гегеля, после которого будет «снятие», и в будущем мы увидим, насколько нынешняя непохожесть мира на гегелевские идеалы была временной и исторически необходимой, но… такие уловки лишь еще раз обнажают не только неистинность гегелевской системы, но и казуистичность гегелевского метода.

И последнее. Немцы имели славную историю, но к 18му веку окончательно потеряли государственность. Каков был образ немца в 17-18м веках? Образ юноши бледного со взором горящим: романтик, мистик, мечтатель и поэт. То есть иностранцы воспринимали немцев исключительно как милых и наивных идеалистов, слабо способных крепко стоять на ногах. Кто читал Ницше, тот помнит, как часто он нападал на своих соплеменников и ругал их их «идеализмом». Для неподготовленного читателя это звучит странно: какие же немцы мечтатели? Но Ницше по инерции видел немцев такими, какими они были незадолго до его времени – страстными витателями в облаках. Вспомним пушкинского Ленского:

Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри черные до плеч.

Это мало согласуется с нашим представлением о немцах, правильно? Так вот – немцы решили исправиться, и стать прямой противоположностью романтическому идеалу. Они решили стать такими, какими рисуют их стереотипы последнего века – «пунктуальными», «основательными» и «хозяйственными». Этот проект изменения национального менталитета – из нации-поэтессы сделать нацию-казармы – им полностью удался. Благодаря этому они создали государство, выиграв несколько больших войн, а к началу 20го века перегнали Британию по многим экономическим показателям – и это не имея ни колоний, ни даже выходя к морям, плюс живя в хреновом климате (в сравнении с другими европейскими державами). Они несколько лет сражались на два фронта в Первой Мировой. После поражения в ней, несмотря на запрет иметь армию и отторжение части территорий, они уже через 21 год вступили в новую Мировую войну, где также сражались на два фронта в течение нескольких лет, до того взяв россыпь европейских столиц. Да, конечно, воевали они не одни – вся центральная Европа была с ними. Но нельзя не отметить, что дойчляндский дисципляйн действительно имел успехи. К слову, опять же, любые разговоры про менталитет – это тотальный бред. Менталитет есть всего лишь государственная политика – которая меняет сознание народа. То есть он есть, но образуется не стихийно, а по воле правящей элиты. Это я пишу еще и тем гнидам, которые до сих пор что-то квакают про русские «рабские гены», «лень», «неустроенность» и прочие «русские черты», которые на деле были всего лишь политикой государства по отношению к русскому народу.

Так вот – немецкая дисципляйн оказалась очень эффективной штукой. Но не во всем. В науке это сыграло с одной из величайших наций в истории злую шутку. Там, где француз обойдется афоризмом, а англичанин – шпионской методичкой, немец будет сочинять многотомные нечитабельные труды. Вместо того, чтобы прямо смотреть на вещи, немцы предыдущих двух веков создавали монструозные всемирно-исторические системы. С «логикой», «необходимостью» и прочей «абсолютностью». И это ж касается не только Гегеля, но и Вольфа, Канта, Фихте и Шеллинга. Да и после Гегеля немецкие и немецкоязычные философы громадили не меньшие по масштабу системы: Маркс, Ницше, Хайдеггер. Даже психологи – и то не могли удержаться от гигантомании. Вильгельм Вундт написал 10-томную (а как иначе?) «Психологию народов», а Фрёйд не мог находиться в рамках психиатрии и написал свою версию мировой истории, выведя всю ее из эдипова комплекса. В общем, каждый искал истину во всеохватности и многословии.

Что сказать?
Основательно? Да.
Безосновательно? Да.

Гегель прекрасен? Да.
Гегель ужасен? Да.

Вот и единство, и борьба…

Сегодня отмечаю не круглую, но символичную дату, как бы отделяющую один этап жизни от другого (по крайней мере, сейчас мне кажется именно так). Никаких итогов подводить не желаю, но кое-что о себе скажу.

Я мало что могу поставить себе в заслугу и чаще думаю о прожитом с недоумением, нежели с удовлетворением, но один важный момент отмечу. Мое мировоззрение, моя картина мира, мои взгляды были сформированы почти безо всякого влияния окружающей среды. Мои религиозные, философские и, главное, политические воззрения были результатом чтения и размышления, а не воздействия со стороны окружения. Я этим не горжусь, просто замечаю.

Я рос в 90-е, когда вокруг все придерживались двух типов взглядов: либо право-либеральных («надо стричь лохов», «пора валить» и прочее, сводящееся к формуле «еби и беги»), либо лево-гуманистических («человек должен быть человечным», «все люди братья» и прочая окуджава). Вокруг меня не было ни одного человека с нормальной политической позицией – но и в стране таковых было примерно ноль человек. Но к 19 годам я, прочтя горы самостоятельно найденной литературы, пришел к пониманию того, что есть истинное благо для общества, в котором жил. Я понял, что являюсь русским националистом, то есть человеком, видящим мир через призму пользы и вреда для русского народа. Я самостоятельно пришел к простой истине, что нет никакого «человечества», никакого абстрактного «добра» и прочих лево-либеральных фантазий. Равно как нет никаких «интересов государства», если они не согласованы с интересами русской нации. Что государство является формой, а русский народ – содержанием, а потому необходимо построение Русского Национального Государства (РНГ) в границах компактного проживания государствообразующего этноса. Еще в 2005 я четко согласился с теми, кто наметил границы такого государства: РФ (которую язык не повернется назвать «Россией»), Восточная Украина, Крым, Северный Казахстан, Белоруссия, Приднестровье, Нарва, Рига – все это является Россией по сути и должно являться таковой по факту.

В начале нулевых, когда я увлекся национально-патриотической тематикой, более всего в моде было так называемое «имперство». Эта омерзительная идеология видела и видит в русском народе лишь материал для построения какой-то там империи, а сущность русских людей находила в авторитарном государстве, социализме и прочей мерзотине. Без посторонней помощи я пришел к выводу, что единственная пристойная форма государственного существования РНГ – это демократическая республика, поскольку только она обеспечивает права и свободы личности, а не отдает страну и народ на произвол тиранам. Будучи вполне равнодушным к материальному и не умеющим зарабатывать, я – при активизировавшейся левацкой пропаганде и чудовищных последствиях 90х – все-таки понял, что единственная нормальная экономическая модель – это капитализм, а все формы социализма – разные сорта говна. Национализм, капитализм и демократия (обязательно в связке) как были тремя элементами моего политического Символа Веры в 19 лет, так и остались сейчас, хотя конечно, претерпели определенные косметические изменения. Эти изменения уже были отмечены влиянием важнейших для меня авторов – но перечитал я сотни идеологов, а остановился лишь на нескольких, о которых, возможно, когда-нибудь напишу.

Всю жизнь меня окружает русофобское и русоедское государство и несчастное, совершенно безумное русское общество, которое не понимает самых простых вещей: что русский народ не должен быть (как сейчас) поражен в правах на своей земле, а имеет право на государственность и воссоединение; что Россия – не «евразийская держава» и не «особая цивилизация», а обыкновенная европейская страна; что демократия – это не когда по улицам бегают пидарасы, а когда народ сам решает, как ему жить без оглядки на собственную или чужую власть; что капитализм – это не когда все думают о наживе, а когда каждый имеет шанс осуществить свою мечту и обогатить свою страну; что СССР – не великая страна, а уебищное блядское говно, где правили нелюди, превращавшие русских людей в животных; что любители поговорить про «генетическое русское рабство» или «русскую лень» - не прогрессивные и культурные люди, а мразь, которую надо гнобить и насекомить; что возмущение присоединением Крыма – не уважение к «международному праву», а ненависть к русским, России и нашему праву на существование; что поддержка и доверие к действующей власти – не патриотизм, а трусость и скотство; что общечеловеческие ценности и стирание национальных границ – это не торжество просвещения и гуманизма, а мерзость и ужас; что национализм – это не концлагеря и свастики, а стремление народа к политической свободе, безопасности и процветанию. И хотя крупная часть моих соплеменников и соотечественников думает одним из вышеперечисленных способов (советской, имперской, либеральной или еще какой формой русофобии), я понял, что относиться к этому нужно стоически. Это мой народ, из которого я рожден и через благо для которого я рассматриваю все сущее.

Нет, разумеется, окружающая действительность на меня влияла – в том смысле, что заставляла противопоставлять себя сложившимся мнениям и стереотипам, но в главном – взглядах на Бога, Отечество и Благо (то есть на предметы религии, политики и философии) я принимал решения как субъект. Не горжусь этим – наоборот, будь рядом со мной грамотные наставники в таких предметах, это сэкономило бы мне много времени.

Скажу два слова и о философии, своем основном занятии. Чтобы ею заниматься, нужно правильно и самостоятельно мыслить. Такая способность у меня, как я уже написал, была с юных лет. Но при всей важности философии, ее блеске и величии, нужно помнить, для чего она нужна в самую первую очередь: чтобы добиваться блага для своего народа. Так ее понимали Платон, Аристотель, Марк Аврелий, Бэкон, Локк, Гельвеций, Гольбах, Гегель и все прочие нормальные философы – абстрактное знание само по себе прекрасно, но должно облекаться в твердые формы на благо Отечества. Потому я являюсь не просто философом, а именно русским философом, где «русский» - родовое понятие, а «философ» - лишь видовое.

На днях этому каналу исполнилось три месяца. Итоги квартала оцениваю положительно и благодарю читателей за интерес. Со временем собираюсь полностью перейти на эту и другие площадки, превратив хобби в работу. Сейчас я разрываюсь между попытками зарабатывать на жизнь и написанием одновременно 3-4 работ научного и/или литературного характера. Потому в записях появляются перерывы.

Оставайтесь. Нас ждет еще много метафизичного, интеллигибельного и зашибенного.

Не раз слышал пафосные речи философов насчет того, что существует только одна истина, а не множество истин (в отношении разных предметов). То есть истина относительно метеорита, поступка, симфонии и баклана – это не четыре разные истины, а одна большая и всеобщая.

О том, что она одна, всякий раз говорится с таким придыханием, как будто речь идет о каком-то несусветном откровении. «Темнее всего перед рассветом», «Что посеешь, то пожнешь», «Существует только одна истина, а не множество истин», «Пиво без водки – деньги на ветер».

Я, наверно, умом прискорбен, но вообще не понимаю смысла этой дилеммы: «истина одна» и «много». В чем суть вопроса и в чем мудрость ответа? По мне так это классический софизм вроде «сколько песчинок образуют кучу», «стакан наполовину полный или пустой» и все в таком роде. Какая вообще разница?

Ну то есть. Я признаю, что истина в отношении одного предмета или его конкретного свойства одна, и что если все думают об одном предмете по-разному, то либо прав кто-то один, либо никто. Истина есть совпадение мысли и объекта мысли, а такое совпадение в своей полноте всегда единично. Но почему частные истины не могут оставаться частными (а потому множественными) и должны сливаться какую-то охрененно здоровенную единственную истину – вот этого я не разумею.

Минус этого софизма даже не в том, что бессмысленный вопрос выдается за философский, а в том, что происходит онтологизация чисто гносеологической категории. Истина всегда есть мысль о чем-то, соответствующая этому чему-то. То есть это чья-то конкретная мысль. Истина находится в субъекте, а говорится о ней так, будто она в находится в предмете. В результате из категории познания она переходит в категорию бытия. А когда она еще и одна для всего-всего, она заслоняет все сущее. Происходит гипостазирование понятий – превращение их в вечные, всеобщие, божественные сущности. Операция эта во многих случаях вполне законна, но в отношении таких фундаментальных понятий как истина – от нее следует воздерживаться. Сегодня мы допустили, что истина одна, потом что она существует сама по себе, потом что она разумна, вечна и добра, а потом станем строить ей храмы и ломать старый мир ради этой самой Истины.

«Так все-таки: она одна или много их?» – да не один ли хрен?

Оказывается, существует всемирный день философии, учрежденный ЮНЕСКО. Отмечается он с 2002 года – внимание – в третий четверг ноября.

Сразу возникает три вопроса:
1) почему нет фиксированной даты?
2) почему четверг?
3) откуда вообще взялся этот праздник?

Ответ на все три вопроса одинаков: нипочему. Эта дата ни к чему не приурочена и ничего не символизирует.

Вот не могли сделать днем философии 28 мая – хотя именно в этот день в 585 году д.н.э. произошло то самое солнечное затмение, которое предсказал Фалес. И хотя именно отсюда отсчитывается история философии. И ладно бы на эту дату чего-нибудь сильно печальное выпадало – умер бы какой-нибудь Манделла или кровавые империалисты вторглись бы в чудесную самобытную страну, где бы 28 мая запретили людоедство. Но ничего страшного и неприемлемого для чутких лево-либеральных натур не случилось. День как день. Но нет. Не стали.

Почему? Думаю, тут две причины. Во-первых, могли обидеться все неевропейцы, поскольку у них философии в нашем понимании не было. Ребята из ЮНЕСКО смекнули, что негоже признавать право первородства за теми, кто им реально обладает. Во-вторых, плавающие даты нужны для одного – чтобы принизить значимость события. «Третий четверг». Издевка совершенно намеренная. «Вы еще вспомните, когда там у вас праздник – а коли уж вспомнили, так желаем удачно отпраздновать – в четверг».

Тень, знай свое место – говорят они.

Одна из самых интересных тем истории культуры – как меняются «культурные герои», то есть какой тип героя востребован в ту или иную историческую эпоху. Проще говоря, кого жаждет и ждет общество.

Ранних греческих философов не только не предавали казни при произнесении первых же речей, но еще и чествовали – им ставили памятники. И не сотни лет спустя, а чуть не при жизни. Такого почета удостоились Фалес, Анаксагор, Эмпедокл и Эпихарм – и это как минимум. Сократу при жизни Аристофан посвятил пьесу, Платона Дионисий пригласил в Сицилию для придания легитимности своей тирании, а Аристотеля позвали в Македонию (да, на родину – но все же в наставники будущему царю). То есть фигура философа в Элладе была востребована.

А вот в Риме если бы и появился философ, то никакой славы он себе бы не снискал. Потому что «римская национальность» (как выражался Моммзен) имела иные требования к своим отпрыскам – римлянам не нужны были «мудрецы», им нужны были законодатели и военноначальники. То есть не было в Риме той среды, которая необходима для развития философии – одинокий гений оказался бы невостребованным.

То же произошло и с первым русским философом – Сковородой. Активности от него было море – но влияния он не оказал вообще никакого. Нашим предкам в то время философия была чужда.

Равно не была нужна философия и поздней Элладе – накануне Средневековья. Тогда был востребован иной тип- мученика и чудотворца. И жития святых с их бесчисленными небылицами начали сочинять не христиане, а язычники. Даже жития двух крупнейших философов нашей эры – Плотина (написанного Порфирием) и Прокла (написанного Марином) пусть в смягченной форме, но все же демонстрируют не просто гениальных философов, но именно святых. Сравните Сократа в изображении Платона и Ксенофонта и поздних языческих философов в трудах их учеников. Научной рациональности уже никто не искал, искали святость.

Кстати, и сама святость также не однородна. Очень различны типы святых в различных культурах. Западная Европа благоговела перед нищенствующими монахами и харизматичными проповедниками. А вот на Востоке, в Византии, был востребован совершенно иной типаж – юродивый. Тот, кто матерится в церкви, бросает камни в иконы и снимает штаны перед благочестивыми матронами. Кстати, не уникальный случай – ведь даже воспитанный Аристотелем Александр ходил посмотреть на тогдашнего юродивого – Диогена и даже сказал, что если не он не был собой, то хотел бы быть Диогеном. Но Диоген стал легендой не столько потому, что, философствуя, юродствовал – а напротив, потому что юродствуя, философствовал. И тут речь идет не о типаже, а о личности – большая личность всегда привлекает внимание. А в случае философа, монаха или юродивого вообще – речь идет именно о типе, а о не конкретном лице. И именно через тип мы узнаем что-то об обществе, которое этот тип вызвало к жизни.

Послушал несколько свежих лекций Галковского (особенно доставила первая про Берию) и наугад пробежал несколько биографий советских руководителей. Тут же наткнулся на замечательный образчик, на легенду о главном дипломате времен Застоя. Тут все прекрасно – читаем вики:

"Андрей Громыко родился 18 июля 1909 года в деревне Старые Громыки Речковской волости Гомельского уезда Могилёвской губернии <…> . Большинство жителей деревни носили такую же фамилию, поэтому каждая семья, как это нередко случалось тогда в белорусских деревнях, имела родовое прозвище. Семью Андрея Матвеевича Громыко называли Бурмаковыми. Происходили Бурмаковы из бедного белорусского шляхетского рода (хотя в биосправке члена ЦК КПСС Громыко значился русским[6]). Большая часть рода Бурмаковых во времена Российской империи была переведена в податные сословия крестьян и мещан. В официальных советских биографиях А. А. Громыко указывалось крестьянское происхождение и то, что его отец был крестьянином, работавшим затем на заводе. Согласно независимым исследованиям, отец окончил четырёхклассную школу, на волне столыпинских реформ рискнул отправиться на заработки в Канаду, там научился сносно говорить по-английски, после травмы руки на лесозаготовках вернулся на родину. В 1904—1905 годах сражался в Маньчжурии в ходе русско-японской войны, в 1914 году — на юго-западном участке русско-германского фронта Первой мировой войны. С 13 лет Андрей вместе с отцом ходил на заработки в окрестностях села, рубили и по реке сплавляли лес[7]. Рассказы отца о пребывании за океаном и участии в военных баталиях оказали значительное влияние на формирование личности будущего главы советской дипломатии."

Сократим текст: Громыко родился в Громыках в семье Бурмаковых. Бурмаковы – польские дворяне, то есть мещане, то есть крестьяне, то есть рабочие, то есть русские. Отец крестьянин-пролетарий уехал в Канаду и травмировал руку, а потому стал военным и принял участие в двух войнах в разных концах Империи с перерывом в 10 лет.

Все логично. Общеизвестна знаменитая польская фамилия – Бурмаковы. Общеизвестны переходы из сословия в сословие. Общеизвестны канадские шабашки для жителей Западной России. Общеизвестны однорукие военные. Общеизвестна эффективность изучения английского от гастарбайтеров-лесорубов. Да.

Там еще много текста про дальнейший путь этого честного коммуниста. Но после такого уже можно не читать.

И все так у этих.