Совершенно не обязательно в каждый памятный день писать дежурный текст, но всё же именно 7 ноября хочется напомнить, что да, немецкие шпионы, да, международная банда авантюристов, да, при долгосрочной финансовой поддержке Англии, да, с наёмниками и двумя поездами террористов (а не с одним пломбированным вагоном, как многим кажется).

Но.

Всё это произошло на уже подготовленной почве. Сами, начиная с Герцена и Огарёва, сами плодили социалистические ереси, сами уничижали себя, восхваляя «Европу», сами гадили в печати на правительство и собственного же монарха. Сами строили баррикады в 1905, в воюющей стране.

Жгли помещичьи усадьбы, распространяли слухи про Распутина, глумились над «гражданином Романовым». Всё сами, своими руками.

Даже нынешние хохлы, и те кажутся умнее тогдашнего русского общества. Люди совершенно не понимали расклада вещей и действовали во имя каких-то разномастных идей вопреки собственным интересам, собственной выгоде и вообще собственному «я».

Не нужно тебе — приберут другие. Будешь потом со снятой головой плакать по волосам.

В день 7 ноября, как мне кажется, надо не воевать с красными дурачками, а зубрить этот исторический урок. Думать о своих коллективных интересах, понимать, что друзей в международных делах нет. Что всегда надо выбирать между. Потому что никому никого будет не жалко.

Русские в массе своей эту простую истину игнорировали. После чего их просто стали уничтожать. Физически. Материально. И никакие высокие высокодуховные идеи не помогли против бездушной материи.

Больше прагматизма, друзья. Больше трезвомыслия. Поменьше идеализма.

Самые идеалисты всегда потом самые людоеды и оказываются.

«Кризис»

Кризис – одно из самых бессмысленных слов в современной культуре. Употребляется оно почти всегда с целью манипуляции – либо вследствие непонимания самой природы кризиса.

Само слово по-гречески означает лишь нахождение в точке бифуркации – когда возможны разные исходы из положения. Потому, когда говорят, что больной «находится в критическом состоянии» – это означает, что он может и выжить, и умереть.

Проблема, однако, не в самом слове, а в его коннотациях. Оно употребляется вообще не к месту – в подавляющем большинстве случаев.

Занимательно выражение «кризис современного мира». Звучит страшно – но смысла в этом сочетании нет никакого. Да, мир находится в постоянном кризисе – потому что старое быстро сменяется новым. Обобщение про мир в целом (да еще с тревогой в голосе) – это манипуляция. Привет любителям Рене Генона.

С тем же успехом можно говорить о том, что каждые сутки в 18 часов световой день переживает кризис. «Стабильности нет – вроде только что было светло, и тут раз – и закат: тревожно». Молочные зубы также переживают кризис – они выпадают. Бензин в баке постоянно переживает кризис – он заканчивается. Ногти постоянно переживают кризис – они растут, но в любой момент могут быть сострижены.

Да, в современном мире очень многие вещи находятся в кризисе – или уже за его гранью. Например, телевизоры с кинескопом. Или кнопочные телефоны. Или печатные машинки. Или четвертование. Или оспа. Или цирки уродов. Или голод.

Также прекрасны рассуждения про «кризис капитализма», которые пожизненно извергают левые недоумки. Капитализм не может находится в кризисе – в кризисе может быть только конкретная экономика (или экономическая практика). Но, к слову, и сам термин «капитализм» не имеет смысла – можно говорить о рыночной или какой-то еще экономике. Капитализм – это когда хотят получить больше, чем вложили. К этому стремятся абсолютно все люди и государства – потому термин бессодержателен.

Проблема с кризисом не в том, что кризисов не существует – а что об этом говорится с неизменной печалью и тревогой. Как будто любая смена старого на новое несет в себе нечто ужасное. Очень люблю рассуждения про «кризис семейных ценностей». Вот о нем вообще всегда говорят с надрывом.

Хотя можно подумать, что семейные ценности – это что-то хорошее. Поясню: я не утверждаю, что семья как таковая есть нечто плохое (люди разные – и семьи разные). Но кризис института семьи несет освобождение от многих ужасов, так что горевать из-за этого – как минимум странно. Разумеется, семья в понимании последних веков – брак ради объединения капиталов, без права развода и с активным деторождением ради спокойной старости – так вот такая семья исчезла навсегда.

Если есть желание узнать о «кризисе семьи» (точнее, о том, почему это не трагедия) побольше – пишите на мейл, сделаю отдельный текст.

Короче говоря, каждый раз, когда вы слышите слово кризис с грустными или тревожными нотками в голосе – это не повод присоединяться к ностальгии или поддаваться панике. Это повод разобраться в том, кто, как и с какой целью пытается вами манипулировать.

Семейные ценности (1)

Поступили заявки на текст о семейных ценностях, которые я давеча упомянул. Я писал, что, во-первых, они уже навсегда утрачены, а во-вторых, что в этом нет никакой трагедии. Разверну.

Самое наглядное свидетельство утраты семейных ценностей – это непонимание того, что они суть такое. Про кого вообще можно сказать, что он привержен семейным ценностям? Очевидно, про того, кто хочет вступить в брак (и не приемлет измен) и желает родить детей (и не собирается жалеть время и деньги на их воспитание). Проще говоря, семейные ценности – это про любовь, верность и заботу о детях (ну и родителях).

Нет. Семейные ценности – это про другое. Они про то, что человек служит интересам семьи и ставит их выше любых иных интересов – личных, профессиональных и национальных. А что значит «интересы семьи»? Наверно, имеются ввиду родители, дети и муж/жена?

Нет. Имеются ввиду все родственники. Двоюродный дядя – часть семьи. Дочка шурина – часть семьи. Брат тестя – часть семьи. «Но ведь хорошо, когда много родственников – есть к кому обратиться».

Да. Проблема в том, что и они могут к тебе обратиться – и ты будешь обязан им помочь. Даже если ты никогда их не видел. Или даже если тебе они глубоко неприятны. Отказать нельзя. Человек начинает бизнес – но на семейном сборище (коих не счесть) свояк с сестрой попросили дать работу своему сыну: «Хороший парень, ему опыт нужен». И не скажешь им – «пусть присылает резюме, у нас конкурс».

Или. Человек на госслужбе. И все родственники тут же начинают ходить кругами: тендеры, подряды, контракты… «Тебе кто дороже – принципы свои или родная кровь?».

Или. У троюродного брата из откуда-то там (которого ты видел два раза в жизни – оба раза на свадьбах, то есть пьяным) сын попал на деньги. Надо отдавать. Надо отдавать. Тебе надо отдавать: «Совсем недавно, в конце XIX и начале XX века, житель сельской Франции считал в порядке вещей потратить все сбережения на уплату долга дальнего родственника <…>, и делал он это, чтобы не уронить достоинство своего клана и сохранить его доброе имя.» (Талеб, «Антихрупкость»).

Или даже проще. День рожденья двоюродного племянника – надо идти. Хотя племянник – малолетний дебил, а его отец (который сын брата отца) – свинья, любитель длинных тостов и вообще коммунист, а его дед (который брат отца и твой дядя) – надменный и развязный старый упырь (которого и отец-то недолюбливает с детства, но скрывает). И все свои туда – на дэрэ – обязательно придут. Потому что «семейный праздник».

И таких посиделок, считая гос.праздники, штук 20 в году. Всех этих людей нельзя игнорить (типа «передай от меня подарок» и «посидим часок и поедем»). Нельзя послать подальше брата отца мужа золовки – а если пошлешь, то тут же надо помириться. Иначе вся семья будет тебя с ума сводить – «ну нельзя так, тесть уже твоему отцу звонил, а теща – матери, они вас обоих просят, нельзя так людьми разбрасываться». А уж о том, чтобы разругаться или просто не общаться с родной сестрой или отцом или сыном – об этом вообще речи быть не может. Никогда. Что бы кто бы никому бы не сделал бы. Низзя.

Вот это – семейные ценности. А «в прошлом году познакомились на работе, все круто, говорили о свадьбе, я не против детей, предкам она вроде нравится, распишемся по-тихому, люблю-не-могу» – это не семейные ценности. Это, с точки зрения, семейных ценностей – нечто между безрассудностью, инфантильностью и блудом.

Потому что нельзя жениться на ком хочется и когда хочется. И разводиться тоже нельзя. И нельзя не слушаться родителей – даже когда ты уже сам родитель. И нельзя не выражать почтение родителям второй половины. Нельзя даже просто отметить годовщину свадьбы вдвоем – попить вина и глянуть кино. «Зато все свои, зато связи, зато есть на кого опереться в трудную минуту». Тьфу, блять.

Вспомните самого нелюбимого родственника (включая оных по жене/мужу) – и представьте, что пришлось взять его на работу (и нельзя уволить), помогать ему своими кровными и годами молчать о том, как он вам дорог и люб. Imagine.

Семейные ценности (2)

В первой части я больше говорил о семье в целом – а теперь конкретно о браке. Для чего люди вступали в брак почти на всем протяжении человеческой истории? Какие функции брак выполнял?

Во-первых, экономическую. Взрослому человеку даже в 19м веке было себя не обслужить в одиночку. То есть фактически невозможно было для среднего человека ходить на работу и иметь нормальный быт. Были всякие промежуточные формы – вроде полного пансиона, когда человек снимал квартиру уже с all-inclusive (как Холмс у миссис Хадсон). Но все равно это было недешево, как мы понимаем. А уж до Нового Времени это и вовсе было unreal.

Потому вступление в брак было обусловлено элементарной потребностью физического выживания. Тот, кто хоть раз стирал постельное белье вручную в холодной воде – не даст мне соврать. К слову, такое белье нужно было шить самостоятельно (но чтобы купить материал для него и всего остального – нужно было много работать). Один человек такие заботы просто не тянул.

Ну, кроме того (у имущих сословий) была и другая важная мотивация – объединение капиталов, стремление удачно породниться и заиметь родственников с их связами. Потому и разводиться было нельзя – чтобы не дробить капиталы. Потому же, кстати, действовал и мажоритарный принцип наследования, когда старший сын получал все, а другие – почти ничего. Иначе все семейное хозяйство делилось бы на мелкие паи.

Во-вторых, в брак вступали для деторождения. Не из чадолюбия, а из прагматических соображений. На селе – для помощи по хозяйству: ведь ребенка можно припахать на домашние заботы уже лет с 6-7. Обратите внимание: даже теперь в деревне одному взрослому человеку крайне трудно со всем управиться.

Для городского населения это тоже было актуально – пусть и в меньшей степени. Для аристократии – важно было расплодиться для увеличения влияния всей фамилии. Одно дело – когда пожилой аристократ является, в лучшем случае, «свадебным генералом», а другое – когда у него трое сыновей на хороших местах при дворе, в церкви и в бизнесе. Через них он сохраняет свое влияние.

Напомню, что сословное самосознание тем и отличается от национального, что интересы семьи для него важнее интересов всей нации (потому что никаких наций в политическом смысле еще нет). Вес человека определяется его фамилией, а не личными заслугами. Потому и семья была так важна.

Плюс – раньше не было пенсий. Потому детей рожали для того, чтобы в старости тупо не помереть с голоду. Для высших слоев это было не менее актуально – набранные ими за жизнь долги могли выплачивать дети и супруги детей. То есть и тут материальные факторы были ведущими.

В-третьих, брак выполнял сексуальную функцию. А точнее, что более важно, гигиеническую. Можно было, конечно, искать удовлетворения в борделях – но это было 1) дорого и 2) небезопасно для здоровья. Чем куда-то ехать, платить деньги и почти гарантировано иметь венерки, лучше жениться – жена всегда под боком. Потому же, собственно, всегда так ценилась супружеская верность. Эмоциональный момент тут важен, но не менее важен был фактор сохранения здоровья. Как пел великий Елизаров, «сэкономишь на гондоне – потеряешь на враче». Контрацепции тогда не было, антибиотиков тоже. Нормальный (желательно, между двумя девственниками) брак без неверности – это идеальная профилактика от долгой болезни и ранней смерти. Блуд же, напротив, был также смертельно опасен, как сейчас прием тяжелых наркотиков. Тот, кто не хотел быть монахом, но и не горел желанием заживо сгнить к тридцати годам, тот женился.

В-четвертых, любовь. Наименее важная причина. Посмотрите на мировую литературу от сотворения мира до «Анны Карениной». Почти везде один и тот же мотив – «невозможная любовь». Потому что брак – не про любовь. То есть брак, который еще и по любви (притом любви до гроба) – это счастливое и редкое явление. Желательное, конечно. Ибо иначе можно получить, например, Троянскую войну.

В общем, всю историю человечества брак заключался по расчету. В этом были свои плюсы, конечно. Семейные ценности не взялись из ниоткуда – они возникли из природной необходимости выживать. То есть ситуация с семейственностью – это как ситуация с рабством и крепостным правом. Такие явления – историческая необходимость. Но стоит ли горевать из-за того, что рабства и прикрепления к земле больше нет?

«Мы наблюдаем разрушение семейных ценностей – как их возродить?». Очень просто: запретите науку, разрушьте технику, отключите электричество. Семейные ценности моментально возродятся – вместе с другими радостями жизни до появления национальных государств.

Семейные ценности (3)

В принципе, и двух предыдущих частей было вполне достаточно, но я все же решил написать продолжение.

Посмотрим, что происходит с семьей сейчас – насколько актуальны те причины, которые ранее побуждали людей вступать в брак.

Что касается финансовых причин, то в прежнем виде они уже не мотивируют людей идти под венец. Да, понятно дело, что существует определенный тип женщин (мужчин тоже, наверно), которые строго заточены именно на брак по расчету. Но их процент невелик – если брать людей в совокупности.

К слову, забавляет категория мужчин, которые особо боятся напороться на «меркантильных женщин». Комично тут то, что у большинства волнующихся по сему поводу мужиков нет за душой никаких активов, которые могут прельстить реальную охотницу. Да и встретить таковую у среднего человека почти нет шансов – а уж тем более завязать отношения. Подобные дамы на глаз определяют жертв: двушка по наследству и кредитная «Соната» – это лучшая защита от их посягательств.

Но даже в случае браков по расчету, таковой расчет обыкновенно имеется только у одной стороны. Разница в социальном происхождении и положении до сих пор, конечно, имеет значение – но это значение минимально за всю человеческую историю.

Насчет брака ради выживания и говорить нечего. Сейчас даже совсем небогатый человек способен содержать себя сам – потому что домашнюю работу отлично делает бытовая техника. По тем же самым причинам и большое количество детей стало не нужно. Опять же, если раньше ребенок мог быть задействован в хозяйстве с младых ногтей, то теперь его нужно содержать лет до 22 – а то до 66.

Государство также особо не стремится насаждать семейные ценности (ну, точнее они как бы декларируются, но больше для приличия). А западная «гендерная политика» одной из главных (хотя и не главной) целей имеет именно сокращение рождаемости.

Это тоже понятно. Раньше высокая рождаемость была государству выгодна. Во-первых, она ему почти ничего не стоила. Во-вторых, больше граждан – больше рабочих рук. В-третьих, как следствие, больше налогов. В-четвертых – больше военных. Мужчины были нужны государствам, чтобы посылать их на войну и работать руками. Женщины – чтобы рожать новых военных и рабочих. Если же народу становилось слишком много, войны придумывались лишь затем, что утилизировать молодых мужчин – это ужасно, это цинично, но так было всегда. Иначе бы они превращались в лишних людей – и добавляли бы работы органам правопорядка.

Теперь высокая рождаемость не имеет смысла: нет больше ни централизованных мануфактур, ни необработанных полей, ни массовых войн – много людей не нужно. Ну и соцгарантии также не стимулируют к рождению десяти детей. То есть раньше многодетность была необходимостью, но не теперь.

Что касается сексуальной функции, то и здесь брак ну как бы не единственный выход. В последний век появились куда более экономные альтернативы – не говоря уже о контрацепции, сделавшей решение о сексе значительно менее опасным. Сто лет назад и ранее случайная связь могла стоить участникам невероятно дорого – а тут появился «безопасный секс». Чаще всего люди думают, что он называется «безопасным» именно в смысле гигиены. Но вообще-то необходимость жениться по залету – либо, напротив, перспектива стать матерью-одиночкой – это не меньшая опасность.

Получается совершенно новая ситуация: прежние мотивации больше не актуальны. Потому неактуальны и семейные ценности в том виде, в каком мы их описали в двух предыдущих частях.

Семейные ценности (4) (окончание)

Но почему же люди все равно вступают в брак? Причина (в подавляющем большинстве случаев) довольна странная и новая – по историческим меркам. Любовь.

Не прагматика, не польза, не договоренности, не приданое, не титул, не клановый интерес. Любовь. То есть духовная, а не материальная причина.

Если бы люди всех предыдущих эпох могли созерцать современное состояние семьи – они бы плакали от зависти. «Брак по любви! Для всех! Не может такого быть!». Наконец-то паскудная природная необходимость – породниться, прокормиться, получить безопасный доступ к телу – отступила (не везде, конечно, но уже для нескольких миллиардов людей). Научный, технический, социальный, экономический и еще всякий иной прогресс преодолел ужасы выживания и зависимость от коллектива. Например, необходимость руководствоваться не своими интересами, а нуждой – а также следовать воле семьи, а не собственной волей.

Если же вы, дорогой читатель, со мной не согласны, то просто представьте, что вам не дают быть вместе с вашим любимым человеком (потому что у вас разница в статусе, благосостоянии или еще в чем) и заставляют вступить в брак с сыном/дочерью маминой подруги/папиного начальника (и что это на всю жизнь, ибо разводиться нельзя).

Так что, чем возмущаться утрате семейных ценностей, лучше просто почаще вспоминать, насколько хуже было раньше – и восхищаться человеческим разумом, постепенно освобождающим нас от оков нужды.

«Раньше люди любили друг друга искренне – а теперь всех интересуют только деньги и связи». Да нет – все ровно наоборот.

Решил полистать давно пылившуюся на полке книжку Томаса Карлейля «Теперь и прежде» (1994). Когда-то купил ее за муку, хотя об авторе ничего не знал – кроме того, что он писал про «роль личности в истории», и что Ницше называл его духовным фальшивомонетчиком.

Потратив на Карлейля битый час, с уверенностью могу сказать, что эта книга – одна из худших, что я когда-либо читал. И по стилю, и содержанию.

Стиль напоминает провинциальный театр, в котором актеры слегка нетрезвы. Сплошные эпитеты и восклицания. Ну, например:

«Книга запечатлевает в себе душу всех прошедших веков; она — голос из глубины прошлого, отчетливо звучащий в наших ушах, когда тело и материальная субстанция минувших времен уже бесследно рассеялись, подобно мечте. Могущественные флоты и армии, порты и арсеналы, обширные города с громадными зданиями и массой машин — все имеет свою цену и свое значение, но что станется со всем этим? Агамемнон, целая масса Агамемнонов, Периклы и их Греция — все это превратилось теперь
в груду развалин! Молчаливые, печальные руины и обломки! А книги Греции? В них еще до сих пор Греция живет в буквальном смысле для каждого мыслителя; благодаря книгам она может быть снова вызвана к жизни. Какие магические руны могут сравняться с книгой! Все, что человечество делало, о чем мыслило, к чему стремилось и чем оно было, все это покоится, как бы объятое магическим сном, там, на страницах книг. Книга — величайшее сокровище человека!»

И это человек писал не для младших классов, а типа для взрослой публики.

Но особенно понравились его удивительная по глубине «Этика жизни» с подзаголовком «трудиться и не унывать!». Сам Карлейль считал ее новым Евангелием – а суть ее в том, что нужно трудиться, а унывать не нужно.

«Отважный мореплаватель, северный морской властелин, — Колумб, мой герой, самый царственный из повелителей моря! Не радостная окружает тебя обстановка здесь, на чудовищных, глубоких волнах. Вокруг тебя мятежные малодушные люди, позади тебя гибель и позор, перед тобой, по-видимому, непроницаемый мрак ночи. Брат, эти дикие водные горы, вздымающиеся из своих неведомых глубин, не ради тебя одного очутились здесь. На мой взгляд, у них много своего дела, и не заботятся они о том, чтоб нести тебя вперед; а ревущие ветры, прорывающиеся в гигантском танце сквозь царство хаоса и бесконечности, не думают о том, как надувают они маленькие паруса твоего корабля, не больше ореховой скорлупы в их глазах; ты не стоишь среди членораздельно разговаривающих друзей, брат мой; ты окружен неизмеримыми, безмолвными, дикими, ревущими, обгоняющими друг друга чудовищами. Глубоко в недрах их скрыта одному твоему сердцу лишь видимая помощь тебе; постарайся добыть ее. Терпеливо будешь ты выжидать, пока пронесется безумный юго-западный шторм, ловко пользуясь своими знаниями, ты спасешься и смело, .решительно пустишься вперед, когда подует благоприятный восточный ветер — олицетворение возможности. Ты сумеешь строго обуздать мятеж экипажа; ты весело ободришь малодушных, впавших в уныние; но жалобы, неразумные речи, утомление, слабость и других и свою собственную ты спокойно оставишь без внимания. В тебе должна найтись, в тебе найдется сила молчания, глубокого, как море, — молчания безграничного, известного одному только Богу. Ты станешь великим человеком. Да, мой мирный боец, плывущий в море, ты должен стать выше этого шумного, бесконечного мира, окружающего тебя. Сильной душой, как руками борца, охватишь ты мир и заставишь его нести тебя дальше — к новым Америкам — или куда еще захочет Бог!»

Уверен, что вы не дочитали это до конца. Я тоже.

Завтра, во вторник, поговорим о подлинном значении космополитизма – о его истории от Гераклита (спойлер: космополитизм – это вождизм и милитаризм) и психологии (спойлер: космополитизм – это шовинизм в чистом виде).

Космополитизм как высшая стадия национализма (1)

Космополитизм обыкновенно понимается как антитеза патриотизму и национализму. Но это неверно и исторически, и психологически. Ошибка в том, что космополитизм обычно путается с интернационализмом.

На самом деле, любой космополитизм национален. Более того, ниже я покажу, что он производен от чувства национального превосходства.

Посмотрим на историю понятия. Самый первый космополит в истории философии – Гераклит. Потому, собственно, что он сделал космос философским понятием. Но редко говорится о том, что он понимал космос не только физически, но и политически.

Гераклит был ультраправым, ультраконсервативным мыслителем. В его времена греческая Иония (Малая Азия) была оккупирована персами. Управляемые демократами ионийские города были не слишком-то воинственны – правящая «буржуазия» предпочитала тихо платить дань персам вместо того, чтобы драться на независимость. Их логику можно было понять – проще откупиться от захватчиков, но сохранить хозяйство и людей в невредимости.

Гераклит же как представитель аристократии (он был потомком легендарного царя Кодра), не случайно воспевал войну и вражду. Для него апология войны была не только метафизическим конструктом, но и политическим лозунгом: «Должно знать, что война всеобща, что вражда – справедливость, и что все рождается через вражду», «Полемос – отец всех существ и царь всех существ». Последний фрагмент очень любопытен – А.В. Лебедев, наш крупнейший гераклитовед, трактует его космо-политически:

«Гераклит <…> вдохнул новую жизнь в традиционную военно-аристократическую этику «рыцарской чести» и героической славы из «Илиады», а также адаптировал к своим задачам идею гомеровской теологии о том, что боги, подобно людям, организованы в общину или государство с «царем» во главе — Зевсом. <…> Из синтеза гомеровской «общины богов» и ионийской космологии возникла основополагающая для этико-политической философии Гераклита идея Космополиса или Зевсова града.»

Ясно, что понятие космополитизма со времен Гераклита сильно изменилось – но следует понимать изначальное значение слова. Быть космополитом в античном понимании – это не значит верить в то, что все люди одинаковые, а все народы должны перемешаться в процессе глобализации.

Нет. Космополит – это гражданин космоса, а космос – это не атомы с фотонами и астероидами. Это царство Зевса. Быть космополитом – значит жить по божьим законам, которые в таком случае становятся гражданскими обязанностями.

Раз в космосе один царь, который управляет миром посредством единого закона. Закона войны. Значит, намекает Гераклит, и ионийцы должны объединиться под властью единого вождя и дать звездюлей персам.

То есть космополитизм Гераклита – это отрицание пацифизма и демократии. Это теократическая милитаристская националистическая ирредентистская идеология. Она подразумевала объединение ионийских греческих городов в федерацию, ведомую одним правителем. «Один народ, одно государство, один вождь» – это и есть гераклитовский космополитизм.

К слову сказать, на примере Гераклита мы снова видим, что попытки отделить метафизику от политики почти всегда терпят крах. Нельзя рассматривать философию отдельно от иных мотиваций ее авторов – как это пытался делать Гегель (который-то в первую очередь был именно политическим философом, но делал вид, что нет). Благо для нации и государства для нормального философа не менее важны, чем метафизические абстракции.

Таков исток космополитизма – идеологии национальной гордости, суровой религиозной аскезы и священной войны.

«Стань самим собой»

Современная поп-психология изобилует однообразными слоганами типа «стань самим собой», «найди себя», «реализуй свой потенциал», «обрети себя», «будь тем, кто ты есть», «самое важное – самоактуализация» и прочими подобными.

Здесь любопытно то, что главное основание таких воззваний никогда не проговаривается, а является само собой разумеющейся аксиомой: что «подлинное я» – это нечто позитивное. Вариант того, что становление самим собой будет разрушительно для человека, даже не рассматривается. Допустим, человек – садист, хочет кошкам лапы резать, бить жену и издеваться над детьми. И вынужден сидеть на таблетках, бороться с собой, прятаться от мира и самого себя. А ему говорят – да нет, человек, будь самим собой, хватит слушать репрессивное общество, которое хочет сделать тебя «таким как все».

Но это все-таки редкий случай. Куда более распространено иное – все, что связано с зависимостями. «Найди себя» – человек и находит: старчивается, спивается и проигрывает квартиру в ставках на спорт (большие выигрыши надежный букмекер). Действительно, не нужно поддаваться давлению среды – ходить на работу, бороться со своими страстями и так далее.

Так вот – во всей этой пропаганде самореализации скрыта ключевая посылка: что подлинная природа человека – это обязательно нечто прекрасное. В любом обществе имеется не один десяток процентов людей, чья природа (именно природа) деструктивна – но этого любители самоактуализации не хотят замечать. «Стань самим собой» работает только в том случае, если точно известно, что это «я самоё» по своей природе является добрым.

Никогда еще человечество так не верило в себя – в свою благость. Минусы в этом оптимизме есть – но плюсов все же гораздо больше. Современный гуманизм несколько наивен – но такая наивность куда симпатичнее антигуманизма. Потому что последний – столь же наивен и односторонен, но при этом сам по себе деструктивен.

Гуманизм и виктимблейминг

Вчера я писал о современном гуманизме, который максимально оптимистично настроен в отношении человеческой природы. Этот настрой не просто навязывается поп-культурой, а вполне распространен и «в народе» – я многажды слышал фразы вроде «человек от природы добр» (в разных вариантах) и от представителей старшего поколения, слыхом не слыхивавших поп-психологов.

Народный вариант гуманистического оптимизма выражается в том, что для всякого, даже преступного поведения обязательно находится какое-то оправдание – притом оно не просто находится, а намеренно ищется. «Время такое», «в школе били», «родители не научили», «атмосфера ненависти», «а мы не были на его месте» и прочее. Такие оптимисты готовы оправдать любую мерзость – лишь не усомниться в своем оптимизме. «Человек не сам».

Все это вступает в противоречие с модным нынче осуждением виктимблейминга – обвинения жертвы. Самый растиражированный вариант оного – это «юбку короткую надела» в случае изнасилования. Феминистки главной причиной виктимблейминга указывают женоненавистничество – мол, мужчины выгораживают друг друга.

Но, если вдуматься, между оптимизмом в отношении человеческой природы и виктимблеймингом имеется вполне логичная связь.

Вот произошло насилие. Есть агрессор и есть жертва – и есть тот, кто оценивает это преступление со стороны. Если «оценщик» верит в то, что все люди в душе хороши, то ему гораздо проще переложить ответственность на жертву, чем признать злонамеренность агрессора.

То есть. Фразы вроде «сама спровоцировала» являются не извинением конкретного агрессора, а защитой человеческой природы как таковой. В такой расстановке жертва не то чтобы виновата – она лишь совершила ошибку, поскольку недооценила опасность. А агрессор не то, чтобы не виноват – но он также совершил ошибку, поскольку «неправильно понял», «неправильно воспитан», «озлоблен обществом», «доведен до отчаяния внешнеполитическим курсом» и прочее. Короче говоря, виктимблейминг делают из дихотомии несчастной жертвы и зловредного агрессора иную пару – пару двух ошибившихся, но в сути не дурных людей. «Она не поняла, он не понял – бывает».

Потому что если поверить, что «виноваты оба», то это значит, что базовая концепция благости человеческой природы остается неприкосновенной. А вот если признать, что агрессор совершил отвратительное преступление, которое не имеет смягчающих обстоятельств – то есть которое совершено в здравом уме с полным осознанием противоправности и циничным пренебрежением неприкосновенности личности – то это значит, что «оценщик» обязан пересмотреть саму концепцию человека.

Виктимблейминг (не всегда, но нередко) вытекает из стремления защитить не человека (агрессора), а человечество и человечность. «Люди же не звери, должна же быть причина, нужно понять и простить».

А можно не понимать и не прощать. И не перекладывать ответственность, и не делить вину, а просто признать, что существуют дурные люди – не в силу обстоятельств, а по природе своей дурные. Их не очень много, но они есть. «Неправда, все мы рождаемся одинаковыми, но обстоятельства, культура, воспитание делают…».

Нет. Сократовское понимание зла как незнания блага и руссоисткое понимание изначальной доброты человека неверны. Точнее, для большинства людей верны, но не для всех. «Так что же, одни люди от рождения хуже других?». Ответ: да. Но, слава природе, нормальных людей все же в разы больше.

Уважаемый автор канала Быть одобрил две мои недавние заметки о парадоксах современного гуманизма. Но далее развил уже собственные мысли с апелляцией к Тертуллиану (и незримо присутствующему Августину):

«Двойственное, принимающее одновременно божественную природу души каждого человека, и её тотальную испорченность, неспособность ни на какой добрый поступок по собственному желанию — это подлино христианский взгляд, а не сладкое самоуспокоение всеобщей доброты.»

На всякий случай скажу, что имел ввиду совсем не это (хотя автор имеет, конечно, право на свою интерпретацию). Такой взгляд для меня приемлем во много раз меньше, чем современный гуманизм. Как раз вчера писал текстик о Тертуллиане для книги об этике, которую уже анонсировал пару месяцев назад. К слову, текст сильно разросся, но надеюсь закончить его в обозримом будущем. В книге будет два больших блока – про античную этику и про ее забвение в первые века новой эры.

Так вот. Современный гуманизм при всей своей наивности все же куда ближе к истине (о человеке), чем взгляд Тертуллиана и Августина. Я считаю величайшей трагедией интеллектуальной истории то, что их человеконенавистничество в итоге стало культурной нормой. Но, хотя их объединяет очень многое, все же различны причины, которые сделали этих одареннейших и образованнейших авторов отвернуться от истины о человеке, которую открыла языческая Античность.

Тертуллиан – это выражение усталости от богатства эллинистической культуры. Человек бежал от собственного разума – к простоте. «Тертуллиан Отступник».

Августин пришел к отрицанию благости человека с другой стороны – со стороны телесности. Человек бежал от похоти – потому что, выражаясь языком Платона, вожделеющая часть его души мешала разумной части.

То есть в судьбе этих персонажей мы видим противоположные стратегии отхода от антропоцентризма (гуманизма) к теоцентризму (антигуманизму). Путь Тертуллиана – отрицание разума. Путь Августина – отрицание вожделения и доброй воли. Так все три части души в ее платоновской понимании были отвергнуты.

Античный взгляд бесконечно далек от установок латинского богословия – но при этом гораздо трезвее современного гуманизма. Процитирую будущую книгу:

«Человеческая природа как минимум двойственна. Наша подлинная природа – это наш разум. То, что действует, мыслит, принимает решения, выносит оценки. И это и есть собственно мы. Но есть у нас (точнее, в нас) и вторая природа – это наши эмоции, наши переживания, наши телесные потребности. И они часто действуют в противоречии с нашим разумом. И общая для всех течений Античности установка – это требование господства разума над телесно-эмоциональной сферой. Иначе не мы руководим собой, а нами руководят наши эмоции и особо беспокойные органы тела.

Сейчас мы мыслим иначе – после Дарвина, во всяком случае. «Я поступил так по влечению – ну я ж человек!», «я сделал это на эмоциях – ну все люди эмоциональны!». То есть мы полагаем, что такие наши проявления являются частью нашей человеческой природы. Для всей Античности это вообще не так. Когда мы действуем по влечению и на эмоциях – мы действуем животным образом. В нас есть животная часть, но людьми нас делает не она. Это наша часть, но это не мы. Так вот – борьба с аффектами и стремление к доминации разумного начала является не только общей чертой античной философии, но и в целом важной чертой греческой национальной культуры.»

Эта двойственность разумной и неразумной души отличается как от наивного монизма современных гуманистов, так и от христианского дуализма в версии упомянутых Августина и Тертуллиана, поскольку обе части души имманентны человеку. То есть находятся внутри него и не направляются свыше – иначе говоря, не зависят от божественной благодати.

Всего за несколько сотен рублей в месяц – полный архив. Настоятельно советую подписаться.

Ну а в мою лекцию вмонтирована и презентация – так что материал усваивается еще легче.

Космополитизм как высшая стадия национализма (2)

В первой части мы обозрели историческую сторону космополитизма – а теперь скажем и о его психологии. Если посмотреть тексты наших антилиберальных и антизападных авторов, то мы там в изобилии увидим «разоблачения» «либерального расизма». Имеется ввиду, правда, культурный, а не биологический расизм. Суть претензий к западным либералам такова: они под видом общечеловеческих ценностей навязывают всем народам и культурам свой уклад жизни, пренебрегая чужими традициями и ценностями. Они считают возможным диктовать всему миру как ему жить и во что верить. То есть они только прикидываются гуманистами – а на самом деле они суть самые отъявленные шовинисты, потому что считают западный образ жизни идеальным и единственно правильным.

Короче, все эти глобалисты, мондиалисты, либералы и прочие космополиты только, мол, прикидываются таковыми. На самом же деле они культурные расисты и шовинисты, считающие всех других культурно неполноценными и идеологически ущербными.

Сколько таких текстов я не читал – нигде не видел даже попытки не противопоставить космополитизм и шовинизм, а связать их между собой. Ведь если вдуматься, то космополитизм невозможен без чувства превосходства. И вот когда национализм переходит в совсем уж радикальные формы, то он нередко становится как раз космополитизмом.

Диалектика этих понятий примерно такова (попробуем реконструировать генеалогию космополитизма):
1) мой народ и моя страна – лучшие в мире
2) ни у кого нет таких достижений в науке, культуре и государственном устройстве
3) потому что у нас от природы великолепные дарования,
4) но ведь мы и сами не сплоховали, а приложили к своему первенству много усилий
5) например, исторически у нас были прекрасные законы, правильная религия, хорошие традиции морального воспитания, высокие образцы искусства
6) из-за чего мы является венцом развития человечества,
7) а вот другие народы живут неправильно, потому что у них не было таких законов, такой религии, такой морали, такого искусства и такой науки,
8) но, в принципе, могли бы быть нормальными (как мы) людьми, если бы брали с нас пример, а не жить своей ужасной жизнью,
9) но нам не жалко показать им пример и помочь им стать похожими на нас,
10) а потому давайте дадим им то, что есть у нас – ведь наш образ жизни лучше любого другого,
11) то есть поможем им освободиться от их дурных обычаев и принять наши хорошие,
12) то есть возьмем на себя миссию нести свое совершенство всему миру.

Понятно, что подобное развитие мысли – от чувства превосходства к мессианству – может занимать несколько поколений. Но такое развитие логично: «мы лучшие – делайте как мы – а не то мы вам сами покажем как надо – введем миротворцев, свергнем тиранов, заменим законы на правильные».

Проще говоря, чтобы объявить себя носителями вселенской миссии, нужно иметь невероятное самомнение. Чтобы считать себя вправе «причинять добро», нужно считать себя монополистами на рынке добра.

Шовинист считает только свой народ настоящими людьми (а потому говорит только о своих как о людях вообще). Но потом он (или его идейный наследник) делает подмену и считает тех людей настоящими, кто верит в то же, что и его народ. И на следующем этапе он уже не забывает про деление на народы и обращает внимание только на образ жизни и мыслей – и считает свои мысли и действия универсальными. Так возникает космополитизм, гуманизм и мессианство – из чувства национальной гордости и превосходства.

Продолжаю заниматься ранним христианством – читаю апологетов, то есть авторов 2-3 веков. Удивительные моменты имеются у каждого – канона ведь еще не было, а потому каждый писал относительно свободно.

Минуций Феликс фактически проповедует пантеизм – и настаивает на том, что вся греческая философия согласна с христианством. То есть не только Пифагор, Сократ, Платон и некоторые другие уважаемые христианами авторы, а вот прямо все философы.

«Пересмотрим, если угодно, учения философов, и мы увидим, что все они, хотя в различных словах, но на самом деле выражают одну и ту же мысль. <…> Начну с Фалеса Милетского, который первый из всех начал рассуждать о вещах небесных. Он считал воду началом вещей, а Бога тем разумом, который образовал из воды все существующее. Мысль о воде и духе слишком глубокая и возвышенная, чтобы могла быть изобретена человеком, – она предана от Бога. Видишь, как мысль этого древнейшего философа совершенно согласна с нами.»

В этих строках заключена квинтэссенция христианского взгляда на мир в века апологетики. Во-первых, любая абстрактная мысль обязательно должна происходить от бога. Потому что (во-вторых) человек недостаточно глубок и возвышен, чтобы мыслить абстрактно. В-третьих, преданную богом мысль совсем не зазорно сопоставлять с церковным вероучением – то есть черпать христианскую теологию из языческой философии.

«Далее Анаксимен и после Диоген Аполонийский Бога считали воздухом бесконечным и неизмеримым. И мнение этих философов о божестве похоже на наше.»

Что касается атомистов, то они, по Минуцию, не были ни развратниками, ни безбожниками (как утверждало большинство апологетов):

«Хотя [Демокрит – М.В.] первый изобрел учение об атомах, однако, и он, не называет ли Богом природу, посылающую образы предметов, и ум, их восприемлющий? <…> Эпикур, который представлял богов праздными, или вовсе не признавал их бытие, поставляет, однако, выше всего природу.»

По мысли Минуция, указание на природу является также указанием на бога, поскольку ему гораздо важнее то, что природа одна, чем то, что она посюстороння, а не трансцендентна. Иначе говоря, пантеизм для него куда более приемлем, чем политеизм.

«Я изложил мнения почти всех философов, которых лучшая слава в том, что они хотя, различными именами указывали единого Бога, так что иной подумает, что или нынешние христиане философы, или философы были уже тогда христианами.»

Пантеистические мотивы появляются у Минуция и в другом фрагменте, не связанном с историко-философскими отступлениями: «Все небесное и земное, и все находящееся за пределами этого видимого мира, все известно Богу, все полно Его присутствия». И это не еретик – напротив, впоследствии еретиками оказались гностики, из которых, собственно, и произросло христианство (в самом начале, еще до апологетов).

Совсем из другой оперы – забавная фразочка Афинагора Афинского из обращенной к Марку Аврелию и Коммоду апологии. Тут важна прелюдия:

«А у нас вы найдете людей необразованных, ремесленников и стариц, которые, правда, не в состоянии доказать пользу нашего учения словом, но делом подтверждают его нравственную благотворность. Они не слова затверживают, но совершают добрые дела; не ударяют, когда их бьют; не жалуются в суде, когда отнимают у них имение; подают нуждающимся, и любят ближнего, как самих себя.»

И вдруг он выдает следующее:

«Итак, стали ли бы мы соблюдать себя в такой чисто[те], если бы мы не признавали, что Бог бодрствует над человеческим родом? Конечно, нет.»

Не просто «нет». «Конечно, нет». Ну действительно, зачем жить по совести, если за это не будет награды? Притом он говорит за всех, а не только за себя:

«Но так как мы веруем, что отдадим отчет во всей настоящей жизни Богу, сотворившему и нас, и мир, то мы избираем жизнь воздержную, человеколюбивую и уничиженную, – зная, что здесь не можем потерпеть, хотя бы нас лишали жизни, никакого зла, которое бы сравнилось с благами, нам уготованными там от Великого Судии за кроткую, человеколюбивую и скромную жизнь.»

Замечательный прагматизм. В очередной раз убеждаюсь: фразу о том, что «если бога нет, то все позволено» придумали религиозные люди (у апологетов она в разных вариациях встречается постоянно). Светскому человеку такое просто не придет в голову.

Умели раньше переводчики предисловия писать: «Весь свет с удивлением взирает на то блаженство России, Отечества нашего, до коего возвысилась она в настоящем златом веке». Первый русский систематичный перевод Платона, выполненный в 1780 году священником И. Сидоровским и коллежским регистратором М. Пахомовым.