Продолжение вчерашнего.
Принцип высшей ценности отдельного человека – не метафизический, а чисто практический. Он не имеет целью поставить на пьедестал часть в противовес целому, как полагают радикальные левые этатисты (которые часто прикрываются правой риторикой). Этот принцип на деле гласит: если государство захочет посягнуть на отдельного члена общества, то (пусть он даже трижды обществу неприятен) оно не даст его на съедение – ведь государству понравятся такие посягательства, и оно продолжит общество давить.
Вывод из всего этого весьма неприятен: каждый раз, когда мы понимаем, что государство творит беспредел, но говорим «ну и пусть – ведь этот беспредел касается неприятных нам людей», мы увеличиваем вероятность того, что в следующий раз этот беспредел повторится уже в отношении приятных нам людей – или в отношении нас.
Бесконечно приятно когда «власть, наконец, берется за олигархов (левых, либералов, русофобов – нужное подчеркнуть)». Но нужно понимать, что если государство может укротить олигарха со всем его влиянием – то расправиться с рядовым гражданином ей уже не составит труда. А потому провозглашение высшей ценности отдельного человека – это не антиобщественная, а самая что ни есть общественная полезная формулировка.
А вот идея вроде «сейчас мы дадим власти нарушить права отвратительного человека N – то есть используем государство в своих целях» – это плохая идея.
Провозглаашение и выполнение принципа «человек есть высшая ценность» возможно при соблюдении 3 условий.
1) Наличие развитой бюрократии. Такая бюрократия единственно способна осуществить соблюдение прав и свобод. Но одновременно, благодаря своему могуществу, она способна стать источником нарушения прав и свобод. Потому этот принцип является и конституирующим бюрократию, и ограничивающим ее.
2) Это возможно в тех обществах, где соблюдение принципа может принести обществу выгоду. Свобода слова соблюдается – и потому общество способно производить интеллектуальный продукт. Свобода предпринимательства соблюдается – и потому маленький кусочек плоти способен произвести продукт на сотни миллиардов. То есть там, где человеческий ресурс силен – там возможно и соблюдение принципа. Поэтому он стал актуален только в последний век – до этого глупо было говорить, что права уголовников, разнорабочих или бездомных имеют ценность. Такое может себе позволить только богатое общество, опирающееся на человеческий капитал.
3) Отсюда третье. Это возможно, если защита этого принципа стоит обществу совсем недорого.
Сложность возникает тогда, когда люди попадают в экстремальные ситуации – войны, стихийные бедствия и прочие. Отсюда коллизии многих фильмов про выживание, конец света и тэ пэ – когда нужно пожертвовать одним невинным ради спасения многих. И героям крайне тяжело это сделать – потому что они привыкли мыслить человека метафизично, тогда как принцип самоценности человека не метафизичен, а утилитарен. «Да, человечество может погибнуть, но вот этого вот человека я в жертву не принесу».
Такой ход выглядит слишком сентиментально, но – на самом деле – он является отличным методом пропаганды общественных интересов: «Помни, дорогой зритель: мы должны быть заодно, а не сдавать друг друга – даже в крайних обстоятельствах». Звучит не очень правдоподобно – потому что это пропаганда, а не искусство.
Кстати, ровно об этом же (о противостоянии общества и государства) полуторавековое противостояние либерализма (и национализма) с марксизмом (и неомарксизмом), о чем к концу недели появится серия постов. Там будет и про ЕС, и про США, и про пресловутых англичан.
Принцип высшей ценности отдельного человека – не метафизический, а чисто практический. Он не имеет целью поставить на пьедестал часть в противовес целому, как полагают радикальные левые этатисты (которые часто прикрываются правой риторикой). Этот принцип на деле гласит: если государство захочет посягнуть на отдельного члена общества, то (пусть он даже трижды обществу неприятен) оно не даст его на съедение – ведь государству понравятся такие посягательства, и оно продолжит общество давить.
Вывод из всего этого весьма неприятен: каждый раз, когда мы понимаем, что государство творит беспредел, но говорим «ну и пусть – ведь этот беспредел касается неприятных нам людей», мы увеличиваем вероятность того, что в следующий раз этот беспредел повторится уже в отношении приятных нам людей – или в отношении нас.
Бесконечно приятно когда «власть, наконец, берется за олигархов (левых, либералов, русофобов – нужное подчеркнуть)». Но нужно понимать, что если государство может укротить олигарха со всем его влиянием – то расправиться с рядовым гражданином ей уже не составит труда. А потому провозглашение высшей ценности отдельного человека – это не антиобщественная, а самая что ни есть общественная полезная формулировка.
А вот идея вроде «сейчас мы дадим власти нарушить права отвратительного человека N – то есть используем государство в своих целях» – это плохая идея.
Провозглаашение и выполнение принципа «человек есть высшая ценность» возможно при соблюдении 3 условий.
1) Наличие развитой бюрократии. Такая бюрократия единственно способна осуществить соблюдение прав и свобод. Но одновременно, благодаря своему могуществу, она способна стать источником нарушения прав и свобод. Потому этот принцип является и конституирующим бюрократию, и ограничивающим ее.
2) Это возможно в тех обществах, где соблюдение принципа может принести обществу выгоду. Свобода слова соблюдается – и потому общество способно производить интеллектуальный продукт. Свобода предпринимательства соблюдается – и потому маленький кусочек плоти способен произвести продукт на сотни миллиардов. То есть там, где человеческий ресурс силен – там возможно и соблюдение принципа. Поэтому он стал актуален только в последний век – до этого глупо было говорить, что права уголовников, разнорабочих или бездомных имеют ценность. Такое может себе позволить только богатое общество, опирающееся на человеческий капитал.
3) Отсюда третье. Это возможно, если защита этого принципа стоит обществу совсем недорого.
Сложность возникает тогда, когда люди попадают в экстремальные ситуации – войны, стихийные бедствия и прочие. Отсюда коллизии многих фильмов про выживание, конец света и тэ пэ – когда нужно пожертвовать одним невинным ради спасения многих. И героям крайне тяжело это сделать – потому что они привыкли мыслить человека метафизично, тогда как принцип самоценности человека не метафизичен, а утилитарен. «Да, человечество может погибнуть, но вот этого вот человека я в жертву не принесу».
Такой ход выглядит слишком сентиментально, но – на самом деле – он является отличным методом пропаганды общественных интересов: «Помни, дорогой зритель: мы должны быть заодно, а не сдавать друг друга – даже в крайних обстоятельствах». Звучит не очень правдоподобно – потому что это пропаганда, а не искусство.
Кстати, ровно об этом же (о противостоянии общества и государства) полуторавековое противостояние либерализма (и национализма) с марксизмом (и неомарксизмом), о чем к концу недели появится серия постов. Там будет и про ЕС, и про США, и про пресловутых англичан.
Нативная интеграция
Для чего, если вдуматься, читать современную художественную литературу? Ну не для того же, чтобы узнать что-то новое, правильно? Гении прошлых веков фактически закрыли для новых авторов классические сюжеты – а великие постмодернисты сузили пространство языковых игр.
Всякий новый автор (знаю по себе) оказывается на прокрустовом ложе: много сюжета – банально, мало смысла – пошло. Остается неисчерпаемость внутренней речи автора, символизм фабулы, сомнамбулизм стиля. Когда важно не то, что будет в книге дальше, а то, о чем читаешь прямо сейчас.
Издательство Де’либри представляет «Пневмафагию» Юрия Должникова. Это 500 страниц такого вот сомнамбулического, символистского, «апофатического» текста. Напоминает «Котлован» Платонова и «Пушкинский дом» Битова. Заценим:
Для чего, если вдуматься, читать современную художественную литературу? Ну не для того же, чтобы узнать что-то новое, правильно? Гении прошлых веков фактически закрыли для новых авторов классические сюжеты – а великие постмодернисты сузили пространство языковых игр.
Всякий новый автор (знаю по себе) оказывается на прокрустовом ложе: много сюжета – банально, мало смысла – пошло. Остается неисчерпаемость внутренней речи автора, символизм фабулы, сомнамбулизм стиля. Когда важно не то, что будет в книге дальше, а то, о чем читаешь прямо сейчас.
Издательство Де’либри представляет «Пневмафагию» Юрия Должникова. Это 500 страниц такого вот сомнамбулического, символистского, «апофатического» текста. Напоминает «Котлован» Платонова и «Пушкинский дом» Битова. Заценим:
«Упражнение на правильное употребление факультативной буквы, вокруг требования обязательного написания которой создаются целые сообщества, вечная ошибка в первой гласной при написании фамилии в бланках, заполняемых на слух: говорите по слогам, пожалуйста. – Жизнь, живая жизнь (вот и еще пример), она не может без таких заморочек, она, прежде чем позволит взять себя, любит всё усложнять.
Лев (Левка, Левушка) очень обеспокоился, когда узнал, что Николай Николаевич Палицын взялся подтянуть свою же ученицу Анюту Б. по профильному предмету – географии. Та готовилась к поступлению в прибежище всех непритязательных провинциалок, до сих пор еще носившее то типовое имя, растиражированность которого чуть ли не до нуля снижала ценность почета, подразумевавшегося в недавнем прошлом под наличием этого имени после типового же наименования государственного учреждения высшего образования. Волны новых слов, с недружным опозданием докатывавшиеся до традиционно безмолвной местности, в своем разнобое смешивали в одну пену что брокеров, что нимфеток, а потому и то, что под этими понятиями подразумевали вкривь и вкось усвоенные слова, естественно, мало что общего имело с теми понятиями, которые они будто бы исчерпывающе выражали. Время, теперь говорят, стояло на дворе такое, что трудно было чем-то удивить, а вот поди ж ты: страсть лысого человечка, отмотавшего уже больше половины жизни, в резонансе совпала с романтической дурью домашней до одомашенности девушки – разве ж то не скандал? Вот о чем он подумал, когда узнал о приватных уроках на безгонорарной основе, и вот на что ей, Анюте, намекал, пытаясь воззвать к ее рассудку, строго при этом следя за тем, чтобы не перейти ту черту, за которой начинается претензия на устыдить. Посредник морали из него вышел никудышный, явка у школы после занятий физкультурой, когда он, понадеявшись на потную разгоряченность, думал застать ее врасплох, была провалена с треском: то трещали искры из его глаз, пусть получил он всего-то – крепкую пощечину.»
Если такая стилистика вам по душе – приобретайте: книга есть во всех крупных интернет-магазинах (например, в Лабиринте).
Лев (Левка, Левушка) очень обеспокоился, когда узнал, что Николай Николаевич Палицын взялся подтянуть свою же ученицу Анюту Б. по профильному предмету – географии. Та готовилась к поступлению в прибежище всех непритязательных провинциалок, до сих пор еще носившее то типовое имя, растиражированность которого чуть ли не до нуля снижала ценность почета, подразумевавшегося в недавнем прошлом под наличием этого имени после типового же наименования государственного учреждения высшего образования. Волны новых слов, с недружным опозданием докатывавшиеся до традиционно безмолвной местности, в своем разнобое смешивали в одну пену что брокеров, что нимфеток, а потому и то, что под этими понятиями подразумевали вкривь и вкось усвоенные слова, естественно, мало что общего имело с теми понятиями, которые они будто бы исчерпывающе выражали. Время, теперь говорят, стояло на дворе такое, что трудно было чем-то удивить, а вот поди ж ты: страсть лысого человечка, отмотавшего уже больше половины жизни, в резонансе совпала с романтической дурью домашней до одомашенности девушки – разве ж то не скандал? Вот о чем он подумал, когда узнал о приватных уроках на безгонорарной основе, и вот на что ей, Анюте, намекал, пытаясь воззвать к ее рассудку, строго при этом следя за тем, чтобы не перейти ту черту, за которой начинается претензия на устыдить. Посредник морали из него вышел никудышный, явка у школы после занятий физкультурой, когда он, понадеявшись на потную разгоряченность, думал застать ее врасплох, была провалена с треском: то трещали искры из его глаз, пусть получил он всего-то – крепкую пощечину.»
Если такая стилистика вам по душе – приобретайте: книга есть во всех крупных интернет-магазинах (например, в Лабиринте).
Различение №5: либерализм и неомарксизм (1)
Недавно я писал об обществе и государстве и их противостоянии – в контексте прав человека. Углубимся в тему этого противостояния.
Либерализм и неомарксизм – это очень большие мировоззренческие системы, рассматривать которые можно очень долго. Обе прошли длительную эволюцию и имеют десятки версий. Чтобы максимально лаконично их различить, нужно рассмотреть их на двух уровнях: 1) социально-философском и антропологическом и 2) политическом. Подчеркну: именно политическом, а не на политологическом – противостояние данных систем затрагивает судьбы миллиардов людей и триллионов денежных единиц в любой валюте, а потому невозможно рассматривать их только как идеи (или комплексы идей) и игнорировать их практическую часть.
Единственное, чего здесь не будет – это экономики. И потому, что я в ней совсем не специалист, и потому, что экономика является чисто прикладной областью, конструируемой из философии и политики.
На всякий случай укажу, что я буду рассматривать либерализм в его классическом варианте (Локк, Монтескье, французские просветители) – и прошу не путать его с тем, что у нас называлось либерализмом в последние десятилетия: деятели 90х и современная эхомосковская оппозиция имеют к либерализму еще меньшее отношение, чем Ольга Бузова – к нобелевской премии по химии.
Главный тезис состоит в том, что современная борьба либерализма и неомарксизма – это не что иное, как противостояние общества и государства внутри каждой страны, а также наций и наднациональной бюрократии на международном уровне.
Начнем с либерализма. Он исторически способствовал превращению империй в национальные государства, сословий – в нации, теократических обществ – в светские, а религиозных представлений об онтологической неполноценности человека – в апологию достоинства человека и неотъемлемости его базовых свобод.
Человек, с точки зрения либерализма, по своей сути является рациональным и благим существом, достойным счастья и способным к его достижению. Либеральная модель была сконструирована так, что даже пороки человека – алчность и тщеславие – могли бы не только помогать человека достичь личного счастья, но и умножали бы общественное благо.
Если говорить о недостатках либерализма, то следует отметить, во-первых, переоценку человеческой рациональности – ведь далеко не все люди (как ни прискорбно) способны к свободе, счастью и добродетели. И во-вторых, либерализм недооценил роль сообществ.
Любое государство состоит, прежде всего, из сообществ (главными из которых являются этносы), а уже потом из отдельных людей – и, тем более, человечество состоит из государств и народов. Либеральная модель расценивала национальный эгоизм и религиозное чувство исключительно как домодернистские предрассудки, но отказ отдельного человека от личной выгоды в пользу интересов своего народа – это, чаще всего, весьма рациональная, а не иррациональная стратегия.
Потому большой ошибкой философии либерализма (особенно в 20м веке) была негативная оценка национальных, государственных, культурных, религиозных и иных форм группового фаворитизма. «Нации и религии отмирают». Нет, не отмирают. «Мир становится единым». Нет, не становится и никогда не станет.
В целом же любой либерализм национален (если нет, то он только называется либерализмом, как в отечественном случае), поскольку нация, обретшая свободу от внутреннего и внешнего угнетения, неизбежно обустраивает собственную жизнь в соответствии со своими интересами и особенностями своей культуры. Мы видим это на примере восточноевропейских стран, освободившихся от марксистской тирании: близкие по языку и генетике Чехия и Польша в плане культуры различаются до неузнаваемости, оставаясь при этом демократическими государствами.
Недавно я писал об обществе и государстве и их противостоянии – в контексте прав человека. Углубимся в тему этого противостояния.
Либерализм и неомарксизм – это очень большие мировоззренческие системы, рассматривать которые можно очень долго. Обе прошли длительную эволюцию и имеют десятки версий. Чтобы максимально лаконично их различить, нужно рассмотреть их на двух уровнях: 1) социально-философском и антропологическом и 2) политическом. Подчеркну: именно политическом, а не на политологическом – противостояние данных систем затрагивает судьбы миллиардов людей и триллионов денежных единиц в любой валюте, а потому невозможно рассматривать их только как идеи (или комплексы идей) и игнорировать их практическую часть.
Единственное, чего здесь не будет – это экономики. И потому, что я в ней совсем не специалист, и потому, что экономика является чисто прикладной областью, конструируемой из философии и политики.
На всякий случай укажу, что я буду рассматривать либерализм в его классическом варианте (Локк, Монтескье, французские просветители) – и прошу не путать его с тем, что у нас называлось либерализмом в последние десятилетия: деятели 90х и современная эхомосковская оппозиция имеют к либерализму еще меньшее отношение, чем Ольга Бузова – к нобелевской премии по химии.
Главный тезис состоит в том, что современная борьба либерализма и неомарксизма – это не что иное, как противостояние общества и государства внутри каждой страны, а также наций и наднациональной бюрократии на международном уровне.
Начнем с либерализма. Он исторически способствовал превращению империй в национальные государства, сословий – в нации, теократических обществ – в светские, а религиозных представлений об онтологической неполноценности человека – в апологию достоинства человека и неотъемлемости его базовых свобод.
Человек, с точки зрения либерализма, по своей сути является рациональным и благим существом, достойным счастья и способным к его достижению. Либеральная модель была сконструирована так, что даже пороки человека – алчность и тщеславие – могли бы не только помогать человека достичь личного счастья, но и умножали бы общественное благо.
Если говорить о недостатках либерализма, то следует отметить, во-первых, переоценку человеческой рациональности – ведь далеко не все люди (как ни прискорбно) способны к свободе, счастью и добродетели. И во-вторых, либерализм недооценил роль сообществ.
Любое государство состоит, прежде всего, из сообществ (главными из которых являются этносы), а уже потом из отдельных людей – и, тем более, человечество состоит из государств и народов. Либеральная модель расценивала национальный эгоизм и религиозное чувство исключительно как домодернистские предрассудки, но отказ отдельного человека от личной выгоды в пользу интересов своего народа – это, чаще всего, весьма рациональная, а не иррациональная стратегия.
Потому большой ошибкой философии либерализма (особенно в 20м веке) была негативная оценка национальных, государственных, культурных, религиозных и иных форм группового фаворитизма. «Нации и религии отмирают». Нет, не отмирают. «Мир становится единым». Нет, не становится и никогда не станет.
В целом же любой либерализм национален (если нет, то он только называется либерализмом, как в отечественном случае), поскольку нация, обретшая свободу от внутреннего и внешнего угнетения, неизбежно обустраивает собственную жизнь в соответствии со своими интересами и особенностями своей культуры. Мы видим это на примере восточноевропейских стран, освободившихся от марксистской тирании: близкие по языку и генетике Чехия и Польша в плане культуры различаются до неузнаваемости, оставаясь при этом демократическими государствами.
Либерализм и неомарксизм (2)
Вчера мы говорили о либерализме, сегодня настал черед неомарксизма. Сущность этой идеологии заложена в самом названии. Это именно что новый марксизм – а потому следует понять, чем же являлся исторический марксизм.
Если либерализм видел свою миссию в самоактуализации человека и превращению его пороков в добродетели, то марксизм всегда разжигал в человеке самые постыдные, самые низменные страсти – зависть, лень и жестокость. Антропология марксизма мало чем отличается от радикальных гностических воззрений – человек не имеет права сам управлять своей жизнью, поскольку (если дать ему минимальную свободу слова, совести или собраний) он неизбежно окажется жертвой «буржуазной» пропаганды и поставит под угрозу существование социалистического общества.
Цензура, регламентация жизни, нивелирование личностных особенностей, уничтожение высокой культуры и массовые убийства – это не эксцессы марксизма, а самая его суть. Никакой человек – согласно воззрениям этой радикально левой идеологии – неспособен к самоорганизации, к добродетели, к счастью, к свободе – а потому требует жесточайшего подавления со стороны государства.
Неомарксизм отличается от марксизма – но в отношении природы человека они более чем солидарны. Это антигуманные идеологии (как антигуманен любой гностицизм) – но именно поэтому они пользуются риторикой о защите обездоленных, гуманизме, милосердии и т.п.
Либерализм видит свою миссию в освобождении, в облагораживании человека, а марксизм и неомарксизм – в его моральном развращении и правовом унижении.
Неомарксизм невозможно анализировать лишь как философию или социальную философию, игнорируя чисто политический уровень. Марксизм XIXго века пропагандировал антагонизм интересов пролетариата и буржуазии – и в некоторой степени это было правдой, но только в некоторой. Это важно понять: даже сейчас, если спросить любого наемного работника о том, к кому у него более всего претензий, он, с большой долей вероятности, укажет на своего работодателя, то есть (в старых терминах) на конкретного представителя «буржуазии». Но если мы то же самое спросим у собственника, у предпринимателя, то вряд ли владелец бизнеса укажет на своих работников. Он скажет, что больше других ему мешает государство, которое препятствует ему налогами и законами.
Это и есть ключ к марксизму. Кто более всего угрожал и угрожает правящему классу, который ранее был представлен аристократией, а теперь – номенклатурой? Привилегиям правящего слоя угрожает частные предприниматели в диапазоне от (вспомним марксистскую лексику) «лавочников» до крупных финансистов, то есть наиболее деятельные и влиятельные представители общества. Чем богаче общество, тем больше у него возникает вопросов к государству – а потому государство не может не сопротивляться «буржуазии».
И лучший способ наращивания своей мощи и укрощения общества – это стравливание бедных с богатыми внутри общества. «Разделяй и властвуй». Богатое и свободное (то есть сильное) общество нужно самому обществу, но государству гораздо проще иметь дело с обществом слабым.
Капитализм всегда был и остается главной внутренней угрозой бюрократии. Капитал может стать альтернативным центром власти, дать денег на партию, создать независимое сми и так далее. Потому чиновнику лучше иметь дело с людьми небогатыми. И тем прочнее его власть, чем беднее его население. Именно за этим и был придуман марксизм – для укрощения независимого капитала в интересах правящих элит.
Вчера мы говорили о либерализме, сегодня настал черед неомарксизма. Сущность этой идеологии заложена в самом названии. Это именно что новый марксизм – а потому следует понять, чем же являлся исторический марксизм.
Если либерализм видел свою миссию в самоактуализации человека и превращению его пороков в добродетели, то марксизм всегда разжигал в человеке самые постыдные, самые низменные страсти – зависть, лень и жестокость. Антропология марксизма мало чем отличается от радикальных гностических воззрений – человек не имеет права сам управлять своей жизнью, поскольку (если дать ему минимальную свободу слова, совести или собраний) он неизбежно окажется жертвой «буржуазной» пропаганды и поставит под угрозу существование социалистического общества.
Цензура, регламентация жизни, нивелирование личностных особенностей, уничтожение высокой культуры и массовые убийства – это не эксцессы марксизма, а самая его суть. Никакой человек – согласно воззрениям этой радикально левой идеологии – неспособен к самоорганизации, к добродетели, к счастью, к свободе – а потому требует жесточайшего подавления со стороны государства.
Неомарксизм отличается от марксизма – но в отношении природы человека они более чем солидарны. Это антигуманные идеологии (как антигуманен любой гностицизм) – но именно поэтому они пользуются риторикой о защите обездоленных, гуманизме, милосердии и т.п.
Либерализм видит свою миссию в освобождении, в облагораживании человека, а марксизм и неомарксизм – в его моральном развращении и правовом унижении.
Неомарксизм невозможно анализировать лишь как философию или социальную философию, игнорируя чисто политический уровень. Марксизм XIXго века пропагандировал антагонизм интересов пролетариата и буржуазии – и в некоторой степени это было правдой, но только в некоторой. Это важно понять: даже сейчас, если спросить любого наемного работника о том, к кому у него более всего претензий, он, с большой долей вероятности, укажет на своего работодателя, то есть (в старых терминах) на конкретного представителя «буржуазии». Но если мы то же самое спросим у собственника, у предпринимателя, то вряд ли владелец бизнеса укажет на своих работников. Он скажет, что больше других ему мешает государство, которое препятствует ему налогами и законами.
Это и есть ключ к марксизму. Кто более всего угрожал и угрожает правящему классу, который ранее был представлен аристократией, а теперь – номенклатурой? Привилегиям правящего слоя угрожает частные предприниматели в диапазоне от (вспомним марксистскую лексику) «лавочников» до крупных финансистов, то есть наиболее деятельные и влиятельные представители общества. Чем богаче общество, тем больше у него возникает вопросов к государству – а потому государство не может не сопротивляться «буржуазии».
И лучший способ наращивания своей мощи и укрощения общества – это стравливание бедных с богатыми внутри общества. «Разделяй и властвуй». Богатое и свободное (то есть сильное) общество нужно самому обществу, но государству гораздо проще иметь дело с обществом слабым.
Капитализм всегда был и остается главной внутренней угрозой бюрократии. Капитал может стать альтернативным центром власти, дать денег на партию, создать независимое сми и так далее. Потому чиновнику лучше иметь дело с людьми небогатыми. И тем прочнее его власть, чем беднее его население. Именно за этим и был придуман марксизм – для укрощения независимого капитала в интересах правящих элит.
Либерализм и неомарксизм (3)
Подытожим про марксизм (и здесь я фактически повторю тезисы Галковского): марксизм – не что иное как инструмент подавления капитала с помощью простонародья ради сохранения правящим слоем своих привилегий. В XIXм веке с помощью марксизма аристократия боролась с буржуазией. А сегодня с помощью неомарксизма номенклатура борется с финансовым и промышленным капиталом – тем самым, который и привел свои общества к процветанию.
В позапрошлом веке наиболее успешно это делала английская аристократия благодаря раннему вступлению в промышленную революцию – показательно, что эта же страна была и организатором первых коммунистических съездов, и резиденцией нынешнего Социалистического Интернационала.
Разумеется, марксизм и неомарксизм полезен аристократии и номенклатуре не только для внутреннего пользования, но и для внешних целей. С помощью марксизма английская аристократия смогла не только подавить собственную буржуазию, но и уничтожить двух крупных мировых игроков – Российскую и Германскую империи.
Интересно также и то, что в первой половине XXго века во всех западных странах, удерживавшихся от прямой социалистической диктатуры, государство как институция невероятно усилилось, сузив для общества пространство свободы. Это стало возможно благодаря усилению позиций левых партий – с их помощью часть функций общества была отдана правящей прослойке. То, что раньше находилось в ведении общин, перешло в руки государства – забота о стариках, образование и прочее. Нельзя сказать, что это было плохо, но факт остается фактом – государства стало в разы больше.
В следующей, последней части, я выступлю в роли адвоката дьявола – скажу пару добрых слов про евросоциализм. Для ЕС это оптимальная идеология. Для всех же остальных – смерть.
Подытожим про марксизм (и здесь я фактически повторю тезисы Галковского): марксизм – не что иное как инструмент подавления капитала с помощью простонародья ради сохранения правящим слоем своих привилегий. В XIXм веке с помощью марксизма аристократия боролась с буржуазией. А сегодня с помощью неомарксизма номенклатура борется с финансовым и промышленным капиталом – тем самым, который и привел свои общества к процветанию.
В позапрошлом веке наиболее успешно это делала английская аристократия благодаря раннему вступлению в промышленную революцию – показательно, что эта же страна была и организатором первых коммунистических съездов, и резиденцией нынешнего Социалистического Интернационала.
Разумеется, марксизм и неомарксизм полезен аристократии и номенклатуре не только для внутреннего пользования, но и для внешних целей. С помощью марксизма английская аристократия смогла не только подавить собственную буржуазию, но и уничтожить двух крупных мировых игроков – Российскую и Германскую империи.
Интересно также и то, что в первой половине XXго века во всех западных странах, удерживавшихся от прямой социалистической диктатуры, государство как институция невероятно усилилось, сузив для общества пространство свободы. Это стало возможно благодаря усилению позиций левых партий – с их помощью часть функций общества была отдана правящей прослойке. То, что раньше находилось в ведении общин, перешло в руки государства – забота о стариках, образование и прочее. Нельзя сказать, что это было плохо, но факт остается фактом – государства стало в разы больше.
В следующей, последней части, я выступлю в роли адвоката дьявола – скажу пару добрых слов про евросоциализм. Для ЕС это оптимальная идеология. Для всех же остальных – смерть.
Russian Lives Matter
Уже несколько недель в правом сегменте Телеграма бушует дискуссия, вызванная предложением Егора Погрома использовать тактику black lives matter в отношении русских. Мол, русские в России являются угнетенным большинством, а потому любой негатив в их адрес должен натыкаться на жесткий ответ: «ты расист, потому что оскорбляешь угнетенный народ».
Что по сути сказал г-н Просвирнин? Очевиднейшую истину, в сравнении с которой 2х2=4 – сомнительная гипотеза. Но тут началось то, что не утрамбовывается в мой скорбный рассудок: многочисленные комментаторы стали убеждать его, что копировать левые негритянские технологии – не комильфо для великого русского народа.
Я чего-то не понимаю. На что положил жизнь недавно умерший Константин Анатольевич Крылов? Ровно на это – на то, чтобы донести до русских, что они поражены в правах в той стране, которая носит их имя (не говоря уже о других странах, где проводится жесткий этноцид и/или геноцид). На то, чтобы объяснить русским, что разговоры об их величии – это грубая лесть, прикрывающая колониальные практики. На то, чтобы убедить русских в том, что русский национализм – это про правозащиту (в том числе от хейт-спичей в адрес русских), а не про «мессианство» или «имперство». Крылов здоровье себе на этом сгубил, карьеру не сделал, великие книги не дописал.
И тут оказывается, что многие русские люди (нередко молодые) по уровню понимания равны советским патриотам конца 90х. Помню следующие разговоры:
- Нужен сильный русский бизнес!
- Бизнес? Деньги? Это ж еврейство какое-то! Не надо нам этого!
Или:
- Надо заниматься правозащитой.
- Права человека что ли? Про них всякие либерасты говорят – это не наш путь: нам нужен новый Сталин!
Прошло 20 лет. Ничего не поменялось. «Мы не негры, нам такого не надо». Ну да.
Среди возражений были и адекватные, вполне аргументированные – но вот такие (как выше) зело удивляют.
Я могу понять тех, кто верит в плоскую Землю. Действительно – идешь по ней, а она ровная. Логично. Я могу понять тех, кто верит во вредность прививок. Действительно – раньше ничего не кололи, и люди просто спокойно умирали, зато были ближе к природе. И не поспоришь. Но тех, кто отрицает угнетение русского народа в РФ – понять не могу. Равно как и тех, кто считает, что об этом «стыдно говорить».
Русская версия BLM нужна не только потому, что она эффективна, но и потому, что она справедлива. Русских действительно угнетают – а угнетенных нужно защищать. Русских обязаны защищать даже нерусские – из чувства справедливости. Это именно то, что следует объяснять всем и каждому. «Ты австралиец, да? Живешь себе тихо, лазишь по эвкалиптам, кидаешься коалами в кенгуру – а ты знаешь, что русских людей обижают? Нет? Ты расист, что ли? Не расист? Тогда на одно колееее-но!»
Вот об этом, насколько я понимаю, предложение г-на Погрома. Нет же, спорят… «Чем мы будем отличаться от негров, если будем им подражать? Надо быть выше этого!».
В общем, почти все возражения Егору сводятся к знаменитому пирожку:
мы покорители галактик
завоеватели миров
а также свадьбы юбилеи
корпоративы пикники
Уже несколько недель в правом сегменте Телеграма бушует дискуссия, вызванная предложением Егора Погрома использовать тактику black lives matter в отношении русских. Мол, русские в России являются угнетенным большинством, а потому любой негатив в их адрес должен натыкаться на жесткий ответ: «ты расист, потому что оскорбляешь угнетенный народ».
Что по сути сказал г-н Просвирнин? Очевиднейшую истину, в сравнении с которой 2х2=4 – сомнительная гипотеза. Но тут началось то, что не утрамбовывается в мой скорбный рассудок: многочисленные комментаторы стали убеждать его, что копировать левые негритянские технологии – не комильфо для великого русского народа.
Я чего-то не понимаю. На что положил жизнь недавно умерший Константин Анатольевич Крылов? Ровно на это – на то, чтобы донести до русских, что они поражены в правах в той стране, которая носит их имя (не говоря уже о других странах, где проводится жесткий этноцид и/или геноцид). На то, чтобы объяснить русским, что разговоры об их величии – это грубая лесть, прикрывающая колониальные практики. На то, чтобы убедить русских в том, что русский национализм – это про правозащиту (в том числе от хейт-спичей в адрес русских), а не про «мессианство» или «имперство». Крылов здоровье себе на этом сгубил, карьеру не сделал, великие книги не дописал.
И тут оказывается, что многие русские люди (нередко молодые) по уровню понимания равны советским патриотам конца 90х. Помню следующие разговоры:
- Нужен сильный русский бизнес!
- Бизнес? Деньги? Это ж еврейство какое-то! Не надо нам этого!
Или:
- Надо заниматься правозащитой.
- Права человека что ли? Про них всякие либерасты говорят – это не наш путь: нам нужен новый Сталин!
Прошло 20 лет. Ничего не поменялось. «Мы не негры, нам такого не надо». Ну да.
Среди возражений были и адекватные, вполне аргументированные – но вот такие (как выше) зело удивляют.
Я могу понять тех, кто верит в плоскую Землю. Действительно – идешь по ней, а она ровная. Логично. Я могу понять тех, кто верит во вредность прививок. Действительно – раньше ничего не кололи, и люди просто спокойно умирали, зато были ближе к природе. И не поспоришь. Но тех, кто отрицает угнетение русского народа в РФ – понять не могу. Равно как и тех, кто считает, что об этом «стыдно говорить».
Русская версия BLM нужна не только потому, что она эффективна, но и потому, что она справедлива. Русских действительно угнетают – а угнетенных нужно защищать. Русских обязаны защищать даже нерусские – из чувства справедливости. Это именно то, что следует объяснять всем и каждому. «Ты австралиец, да? Живешь себе тихо, лазишь по эвкалиптам, кидаешься коалами в кенгуру – а ты знаешь, что русских людей обижают? Нет? Ты расист, что ли? Не расист? Тогда на одно колееее-но!»
Вот об этом, насколько я понимаю, предложение г-на Погрома. Нет же, спорят… «Чем мы будем отличаться от негров, если будем им подражать? Надо быть выше этого!».
В общем, почти все возражения Егору сводятся к знаменитому пирожку:
мы покорители галактик
завоеватели миров
а также свадьбы юбилеи
корпоративы пикники
Дорогие подписчики!
Ниже два аудиофрагмента книги «Несть». Это черная комедия, в которую я вместил все, что больше всего люблю в литературе: бурлеск и абсурд, экшн и насилие, стилевую эклектику и языковые игры, трэш и угар. Впрочем, в конце романа комедия сильно иссякает – ей на смену приходит массовая бойня.
Все это – на любителя, но я знаю, что такие любители есть. Их и приглашаю к прослушиванию.
Ниже два аудиофрагмента книги «Несть». Это черная комедия, в которую я вместил все, что больше всего люблю в литературе: бурлеск и абсурд, экшн и насилие, стилевую эклектику и языковые игры, трэш и угар. Впрочем, в конце романа комедия сильно иссякает – ей на смену приходит массовая бойня.
Все это – на любителя, но я знаю, что такие любители есть. Их и приглашаю к прослушиванию.
ridero.ru
Несть
Книга "Несть" - Максим Велецкий - Необычный частный детектив Юрий Игнатов и его соратники не гнушаются никакими средствами для достижения своих загадочных целей. Ведомые мистическими о
Либерализм и неомарксизм (4)
После Второй Мировой войны перед Западом стоял важнейший выбор – между либеральным и неомарксистским проектами. В отличии от Соединенных Штатов, Европа выбрала неомарксизм. Причины такого выбора вполне очевидны.
Во-первых, либерализм обеспечивает свободу и демократию, которая неизбежно ведет к усилению общества в противовес государству. Учитывая противоречия между европейскими нациями, демократия неизбежно приводит национальные государства к милитаризму. Пережив две панъевропейские войны, элиты европейских стран решили отказаться от либерализма и сопутствующего ему национализма, чтобы французы и немцы, фламандцы и валлоны, венгры и румыны, кастильцы и каталонцы, сербы и хорваты перестали бы чувствовать себя принадлежными к своим нациям (а значит – перестали бы стремиться к войне друг с другом) и передали свои судьбы в руки наднациональной социалистической номенклатуры, ныне правящей Европейским Союзом.
Для этого же ныне поддерживаются самые радикальные левые течения – эко-фундаментализм, феминизм и все остальное. Эти течения сеют социальную рознь и подавляют национальное самосознание, а значит – уменьшают вероятность новых войн внутри Европы. Сегодня все так называемые «угнетенные» меньшинства выполняют ту же роль, которую ранее выполнял пролетариат – они препятствуют консолидации народа, усилению капитала и демократизации общества.
Во-вторых, неомарксистский проект ослабляет главного конкурента объединенной Европы – Соединенные Штаты. Сегодняшние события в США доказывают этот тезис: для того, чтобы ослабить эту страну, еще двадцать пять лет назад казавшейся незыблемой сверхдержавой, не понадобилось военной силы – благодаря марксисткой профессуре образованная американская молодежь направляет свою энергию на разжигание ненависти к «буржуазии» в виде крупных корпораций и богатых сограждан. И главным выгодоприобретателем «холодной гражданской войны» в США является, прежде всего, Европейский Союз.
Потому нужно сказать пару добрых слов в отношении неомарксизма в формате евросоциализма: побеждающий сегодня на Западе неомарксизм является оптимальным именно для стран Европейского Союза. Правые проекты вроде «Европы наций», «идентаризма» и прочего при всей их привлекательности для людей национально-консервативных взглядов не учитывают главного: подъем национального самосознания неизбежно провоцирует и возобновление исторических счетов – тех самых, которые превратили историю Европы в историю войн, самую кровопролитную из которых еще застали некоторые ныне живущие. Так что все эти разговоры про «обращение к традициям», религиозное возрождение и прочая правая риторика хороши лишь как разговоры.
Выскажу непопулярное мнение: Западная и Центральная Европа обречена либо на отказ от национального самосознания – либо на новые войны. Либо мигранты, родители №1 и №2, запреты на празднование Рождества и засранные леваками и бомжами города – либо Верденская мясорубка и разбомбленный Дрезден.
Но за пределами ЕС (включая и Россию, где нет такого этнического разнообразия и перенаселенности) неомарксизм неизбежно приведет любую страну ко всему тому, к чему их приводил старый марксизм – к деградации культуры и науки, тоталитарной диктатуре, геноциду, бесправию и нищете.
После Второй Мировой войны перед Западом стоял важнейший выбор – между либеральным и неомарксистским проектами. В отличии от Соединенных Штатов, Европа выбрала неомарксизм. Причины такого выбора вполне очевидны.
Во-первых, либерализм обеспечивает свободу и демократию, которая неизбежно ведет к усилению общества в противовес государству. Учитывая противоречия между европейскими нациями, демократия неизбежно приводит национальные государства к милитаризму. Пережив две панъевропейские войны, элиты европейских стран решили отказаться от либерализма и сопутствующего ему национализма, чтобы французы и немцы, фламандцы и валлоны, венгры и румыны, кастильцы и каталонцы, сербы и хорваты перестали бы чувствовать себя принадлежными к своим нациям (а значит – перестали бы стремиться к войне друг с другом) и передали свои судьбы в руки наднациональной социалистической номенклатуры, ныне правящей Европейским Союзом.
Для этого же ныне поддерживаются самые радикальные левые течения – эко-фундаментализм, феминизм и все остальное. Эти течения сеют социальную рознь и подавляют национальное самосознание, а значит – уменьшают вероятность новых войн внутри Европы. Сегодня все так называемые «угнетенные» меньшинства выполняют ту же роль, которую ранее выполнял пролетариат – они препятствуют консолидации народа, усилению капитала и демократизации общества.
Во-вторых, неомарксистский проект ослабляет главного конкурента объединенной Европы – Соединенные Штаты. Сегодняшние события в США доказывают этот тезис: для того, чтобы ослабить эту страну, еще двадцать пять лет назад казавшейся незыблемой сверхдержавой, не понадобилось военной силы – благодаря марксисткой профессуре образованная американская молодежь направляет свою энергию на разжигание ненависти к «буржуазии» в виде крупных корпораций и богатых сограждан. И главным выгодоприобретателем «холодной гражданской войны» в США является, прежде всего, Европейский Союз.
Потому нужно сказать пару добрых слов в отношении неомарксизма в формате евросоциализма: побеждающий сегодня на Западе неомарксизм является оптимальным именно для стран Европейского Союза. Правые проекты вроде «Европы наций», «идентаризма» и прочего при всей их привлекательности для людей национально-консервативных взглядов не учитывают главного: подъем национального самосознания неизбежно провоцирует и возобновление исторических счетов – тех самых, которые превратили историю Европы в историю войн, самую кровопролитную из которых еще застали некоторые ныне живущие. Так что все эти разговоры про «обращение к традициям», религиозное возрождение и прочая правая риторика хороши лишь как разговоры.
Выскажу непопулярное мнение: Западная и Центральная Европа обречена либо на отказ от национального самосознания – либо на новые войны. Либо мигранты, родители №1 и №2, запреты на празднование Рождества и засранные леваками и бомжами города – либо Верденская мясорубка и разбомбленный Дрезден.
Но за пределами ЕС (включая и Россию, где нет такого этнического разнообразия и перенаселенности) неомарксизм неизбежно приведет любую страну ко всему тому, к чему их приводил старый марксизм – к деградации культуры и науки, тоталитарной диктатуре, геноциду, бесправию и нищете.
Forwarded from Быть
Экспериментальный Смысл Слов: Справедливость получился занятым.
Мнение о том, что такое справедливость, предложили как читатели, так и авторы каналов: объем размышлений увеличился, в одном из ответов даже появилась табличка
Благодарю принявших участие:
Роман
Кружок любителей смыслов
Мысли Атеиста
Ольга, христианка православного исповедания
Быть
Буддизм
hofgyðja
Добрый день
Вишнуитские священные тексты
П.
Christian Intellectual Review
Велецкие тетради
Слово следующего выпуска (через неделю или две): Долг
Чтобы принять участие — пишите @eto_b_bot
Мнение о том, что такое справедливость, предложили как читатели, так и авторы каналов: объем размышлений увеличился, в одном из ответов даже появилась табличка
Благодарю принявших участие:
Роман
Кружок любителей смыслов
Мысли Атеиста
Ольга, христианка православного исповедания
Быть
Буддизм
hofgyðja
Добрый день
Вишнуитские священные тексты
П.
Christian Intellectual Review
Велецкие тетради
Слово следующего выпуска (через неделю или две): Долг
Чтобы принять участие — пишите @eto_b_bot
Telegraph
Смысл слов: Справедливость
Проект канала "Быть". Роман Приветствую! Я христианин ✝️ По моему мнению справедливость - это воздаяние за совершенные поступки. И не имеет значения хорошие они были, или плохие. Важно, что за каждое наше действие или бездействие мы будем нести ответ. Кружок…
Самая презренная категория людей – это любители «тайн древних цивилизаций». Главное, что мне непонятно в дискурсе «а вот у древних майя были летательные аппараты» или «древние славяне умели передавать мысли на расстоянии» и тому подобной фигне – какая разница? Допустим, что это так – пусть шанс равен одному из триллиона: ну и? Сейчас что только не летает – в чем тайна-то, в чем пафос таких изысканий? Мысли на расстоянии мы также умеем передавать – вот я вам сейчас передаю мысль через телеграм.
Ну то есть. Изучать можно что угодно – дело вкуса. Но насчет этих «тайн» некоторые реально угорают: о них говорят так, будто разгадка этих «тайн» несет в себе что-то важное для нас. О «тайнах» говорят с придыханием. После любого сообщения о «забытых технологиях» обычно упоминается (либо подразумевается) «не то, что сейчас».
Вот тема с Гипербореей. «Наши предки вышли с крайнего Севера». А предки других народов и рас? Обычно оказывается, что тоже оттуда – «Север – прародина человечества!». И чего? «Зато не из Африки!». Чем Африка как местность принципиально хуже северного полюса – неизвестно. Понятно, что этой фразой камуфлируется другой тезис «изначально мы были белыми, а не неграми». Были, не были – не все ли равно, если сейчас мы белые?
Тоже с норманской теорией. Вопрос об истоках русской государственности – любопытный, но о него ломаются копья будто перед выборами.
Или: «Раньше люди были ростом пять метров!». Допустим – нам-то что? То есть интересно, если это так (хотя это не так), что это меняет, в чем «Тайна»?
Впрочем, объяснение лежит на поверхности. Все ищущие «древнюю мудрость», «забытые технологии», на самом деле тупо фрустрированы настоящим. Мечта о забубенном прошлом позволяет избавиться от ужаса существования.
Что реально означает фраза «вот наши предки жили в гармонии с природой – а мы?». Она означает следующее: «Я верю, что когда-то люди были другими, все были такие добрые и счастливые, а еще здоровые были, и зависти не было, и изобилие было, и все были довольны, и дети уважали родителей, и старики радовались жизни, и никто не плакал – а теперь не так, люди все это утратили, потому что забыли мудрость предков. И если бы я там жил/жила, то меня бы любили и уважали, а сейчас мне плохо, скучно и грустно.»
Ничем не лучше рассуждения о недавнем прошлом. «Вот раньше была дворянская честь, а теперь?». Дворянский кодекс чести – штука интересная, но не особенно приятная, поскольку накладывает на ее носителей очень серьезные обязательства. Это понятия наподобие уголовных – в которых есть логика, но совсем нет идеализма.
Любители современных «тайн» удивляют, правда, еще больше. Например, фанаты уфологии. «Землю в 19NN посетили пришельцы». Ну и? «Надеюсь с ними войти в контакт» – зачем? В мире 7+ ярдов людей, неуж общаться не с кем? Но это к слову.
В прошлом нет и не могло быть ничего того, чего нет в настоящем – кроме плохого. Оспа была, голод был, Предки были мудрые? В житейском смысле – возможно. В смысле технологий и знаний? Они что – законы Кеплера знали? Или период распада изотопа радия в голове держали? И доставка бургеров у них была? И стиралки с функцией двойного отжима? И Варкрафт был? А, кстати, интернет у них быстрый был или дайл-аповский, пиу-пиу пшшш ттяяу (олды поймут)? «Да нет, это все не то, это все неважно, у них мууууууууудрость была». Да-да.
Ну то есть. Изучать можно что угодно – дело вкуса. Но насчет этих «тайн» некоторые реально угорают: о них говорят так, будто разгадка этих «тайн» несет в себе что-то важное для нас. О «тайнах» говорят с придыханием. После любого сообщения о «забытых технологиях» обычно упоминается (либо подразумевается) «не то, что сейчас».
Вот тема с Гипербореей. «Наши предки вышли с крайнего Севера». А предки других народов и рас? Обычно оказывается, что тоже оттуда – «Север – прародина человечества!». И чего? «Зато не из Африки!». Чем Африка как местность принципиально хуже северного полюса – неизвестно. Понятно, что этой фразой камуфлируется другой тезис «изначально мы были белыми, а не неграми». Были, не были – не все ли равно, если сейчас мы белые?
Тоже с норманской теорией. Вопрос об истоках русской государственности – любопытный, но о него ломаются копья будто перед выборами.
Или: «Раньше люди были ростом пять метров!». Допустим – нам-то что? То есть интересно, если это так (хотя это не так), что это меняет, в чем «Тайна»?
Впрочем, объяснение лежит на поверхности. Все ищущие «древнюю мудрость», «забытые технологии», на самом деле тупо фрустрированы настоящим. Мечта о забубенном прошлом позволяет избавиться от ужаса существования.
Что реально означает фраза «вот наши предки жили в гармонии с природой – а мы?». Она означает следующее: «Я верю, что когда-то люди были другими, все были такие добрые и счастливые, а еще здоровые были, и зависти не было, и изобилие было, и все были довольны, и дети уважали родителей, и старики радовались жизни, и никто не плакал – а теперь не так, люди все это утратили, потому что забыли мудрость предков. И если бы я там жил/жила, то меня бы любили и уважали, а сейчас мне плохо, скучно и грустно.»
Ничем не лучше рассуждения о недавнем прошлом. «Вот раньше была дворянская честь, а теперь?». Дворянский кодекс чести – штука интересная, но не особенно приятная, поскольку накладывает на ее носителей очень серьезные обязательства. Это понятия наподобие уголовных – в которых есть логика, но совсем нет идеализма.
Любители современных «тайн» удивляют, правда, еще больше. Например, фанаты уфологии. «Землю в 19NN посетили пришельцы». Ну и? «Надеюсь с ними войти в контакт» – зачем? В мире 7+ ярдов людей, неуж общаться не с кем? Но это к слову.
В прошлом нет и не могло быть ничего того, чего нет в настоящем – кроме плохого. Оспа была, голод был, Предки были мудрые? В житейском смысле – возможно. В смысле технологий и знаний? Они что – законы Кеплера знали? Или период распада изотопа радия в голове держали? И доставка бургеров у них была? И стиралки с функцией двойного отжима? И Варкрафт был? А, кстати, интернет у них быстрый был или дайл-аповский, пиу-пиу пшшш ттяяу (олды поймут)? «Да нет, это все не то, это все неважно, у них мууууууууудрость была». Да-да.
Экспресс-опрос. Накопилось несколько текстов. Что опубликовать сначала (сегодня)? Темы:
Final Results
36%
Разбор совета «занимайся только любимым делом»
45%
Демистификация «критического мышления» (и примеры оного)
20%
Киническая теология онанизма
О «критическом мышлении» (1)
Опрос уже вряд ли покажет иной результат, а потому начнем с трех текстиков на победившую тему.
В последние годы тема критического мышления стала донельзя популярной. В результате популяризации само это понятие сильно мистифицируется – о нем пишут так, будто бы речь идет о какой-то сверхчеловеческой способности все анализировать, подвергать сомнению и деконструировать. Для овладения этой интеллектуальной алхимией типа нужно проходить курсы, тренинги и прочую спецподготовку в условиях, приближенных к боевым.
Нет, не нужно. Я допускаю, что там есть свои эвересты, которые нужно долго и упорно штурмовать, но 90% навыков критического мышления сводится к двум давно известным вещам.
Во-первых, к силлогистике, то есть к анализу высказываний. Делать этот анализ нужно с помощью банальных аристотелевского закона тождества и лейбницевского закона достаточного основания.
По поводу закона тождества (сравнивать нужно только сходные явления и понятия, а не подменять их) – отсылаю к моему недавнему тексту о «падении нравов», там об этом очень доступно.
Закон достаточного основания гласит, что причинно-следственные связи должны быть строго обоснованы: самый банальный пример – чистосердечное признание не доказывает вину, поскольку написание такого признания может иметь другие причины (подкуп, давление следствия, самовнушение и так далее).
Наше мышление состоит, как нетрудно догадаться, из мыслей, а мысли – из слов (своих или чужих). Так вот – чаще всего нужно задумываться над тем, не противоречит ли высказывание законам логики. В этом и состоит главная суть критического мышления – в разборе умозаключений.
Во-вторых, критическое мышление относится к правильному усмотрению сущности явлений. Сущности нам, как известно, не даны – мы их выводим из явлений. А потому мыслить – это (более-менее) правильно выводить сущность. Так вот – с помощью критического мышления можно не только опровергать уже имеющиеся объяснения сущности (с помощью той же силлогистики), но и делать собственные умозаключения.
Но самостоятельное мышление – это уже слишком высокий левел, требующий особых знаний. А вот разбирать высказывания способны абсолютно все люди. Проще говоря: не каждый может дать свое объяснение явлению, но каждый способен поставить под сомнение чужое. Например, мало кто способен придумать собственную теологию, но каждый способен найти нестыковки в уже имеющихся. Вот об этом критическое мышление – о проверке чужих умозаключений, а не суперспособностях суперпрокаченного супермозга.
Применять такое мышление достаточно легко – нужно просто анализировать высказывания на логические ошибки и заблуждения. Их список достаточно полно представлен в Википедии.
Как это работает на практике? Мы берем высказывание и анализируем его на предмет соблюдения закона тождества и/или принципа достаточного основания. И самое главное – для начала мы должны переформулировать первоначальное высказывание.
Примеры приведем в двух следующих фрагментах.
Опрос уже вряд ли покажет иной результат, а потому начнем с трех текстиков на победившую тему.
В последние годы тема критического мышления стала донельзя популярной. В результате популяризации само это понятие сильно мистифицируется – о нем пишут так, будто бы речь идет о какой-то сверхчеловеческой способности все анализировать, подвергать сомнению и деконструировать. Для овладения этой интеллектуальной алхимией типа нужно проходить курсы, тренинги и прочую спецподготовку в условиях, приближенных к боевым.
Нет, не нужно. Я допускаю, что там есть свои эвересты, которые нужно долго и упорно штурмовать, но 90% навыков критического мышления сводится к двум давно известным вещам.
Во-первых, к силлогистике, то есть к анализу высказываний. Делать этот анализ нужно с помощью банальных аристотелевского закона тождества и лейбницевского закона достаточного основания.
По поводу закона тождества (сравнивать нужно только сходные явления и понятия, а не подменять их) – отсылаю к моему недавнему тексту о «падении нравов», там об этом очень доступно.
Закон достаточного основания гласит, что причинно-следственные связи должны быть строго обоснованы: самый банальный пример – чистосердечное признание не доказывает вину, поскольку написание такого признания может иметь другие причины (подкуп, давление следствия, самовнушение и так далее).
Наше мышление состоит, как нетрудно догадаться, из мыслей, а мысли – из слов (своих или чужих). Так вот – чаще всего нужно задумываться над тем, не противоречит ли высказывание законам логики. В этом и состоит главная суть критического мышления – в разборе умозаключений.
Во-вторых, критическое мышление относится к правильному усмотрению сущности явлений. Сущности нам, как известно, не даны – мы их выводим из явлений. А потому мыслить – это (более-менее) правильно выводить сущность. Так вот – с помощью критического мышления можно не только опровергать уже имеющиеся объяснения сущности (с помощью той же силлогистики), но и делать собственные умозаключения.
Но самостоятельное мышление – это уже слишком высокий левел, требующий особых знаний. А вот разбирать высказывания способны абсолютно все люди. Проще говоря: не каждый может дать свое объяснение явлению, но каждый способен поставить под сомнение чужое. Например, мало кто способен придумать собственную теологию, но каждый способен найти нестыковки в уже имеющихся. Вот об этом критическое мышление – о проверке чужих умозаключений, а не суперспособностях суперпрокаченного супермозга.
Применять такое мышление достаточно легко – нужно просто анализировать высказывания на логические ошибки и заблуждения. Их список достаточно полно представлен в Википедии.
Как это работает на практике? Мы берем высказывание и анализируем его на предмет соблюдения закона тождества и/или принципа достаточного основания. И самое главное – для начала мы должны переформулировать первоначальное высказывание.
Примеры приведем в двух следующих фрагментах.
О «критическом мышлении» (2)
Разберем высказывание, которое за последние годы стало популярным в русофобском дискурсе: «В Англии еще в 11м веке появился университет, а у нас – только в 17м: отсюда и вечное русское отставание».
Чтобы проверить это умозаключение на истинность, проделаем несколько операций. Во-первых, переформулируем: «Отставание в развитии народов и государств строго обусловлено временем появления их первых университетов». Заметим – сказано именно это и ничто другое.
Но в Греции Академия и Ликей (не говоря уж о пифагорейской школе) появились за 1500 лет до Оксфорда. Можно ли сказать, что современная Греция на 1500 лет опережает Англию? Значит, заявленный тезис – ложный. А точнее – софистический, намеренно вводящий слушателя в заблуждение.
Но дадим англофилам-русофобам еще один шанс. Переформулируем еще раз: «Университеты – это всего лишь показатель развития науки; наука – главный фактор прогресса, а потому отставание в 600 лет невозможно наверстать – а потому Россия и отстает от Англии». Заметим, что при таком объяснении нам нужно делать целую цепочку суждений, чтобы начальный тезис не казался таким уж ничтожным.
Разобьем на части. «Университеты – это всего лишь показатель развития науки». Является ли первое достаточным основанием для второго? Нет. То, что университет был основан, не говорит ни о чем, кроме того, что он был основан. Далее – когда мы говорим о развитии науки, какую конкретно науку мы имеем ввиду? Техническую, гуманитарную, спортивную, военную – какую? Нет никакой науки вообще – есть конкретные отрасли со своими предметами и методами.
И в развитие этих умозаключений нужно рассмотреть следующий тезис: «Наука – главный фактор прогресса». Несложный ресерч выдает следующую информацию: в 13м веке в Оксфорде были выделены следующие факультеты: богословский, гуманитарный, юридический и медицинский (угадайте, какой из них был самым влиятельным).
Хм. Делаем простейшее умозаключение: 150 лет в Оксфорде эти очень разные науки изучались вперемешку. Значит, речь идет уже не о 600летнем, а о 450м летнем отставании. Ну, как максимум.
Разберем высказывание, которое за последние годы стало популярным в русофобском дискурсе: «В Англии еще в 11м веке появился университет, а у нас – только в 17м: отсюда и вечное русское отставание».
Чтобы проверить это умозаключение на истинность, проделаем несколько операций. Во-первых, переформулируем: «Отставание в развитии народов и государств строго обусловлено временем появления их первых университетов». Заметим – сказано именно это и ничто другое.
Но в Греции Академия и Ликей (не говоря уж о пифагорейской школе) появились за 1500 лет до Оксфорда. Можно ли сказать, что современная Греция на 1500 лет опережает Англию? Значит, заявленный тезис – ложный. А точнее – софистический, намеренно вводящий слушателя в заблуждение.
Но дадим англофилам-русофобам еще один шанс. Переформулируем еще раз: «Университеты – это всего лишь показатель развития науки; наука – главный фактор прогресса, а потому отставание в 600 лет невозможно наверстать – а потому Россия и отстает от Англии». Заметим, что при таком объяснении нам нужно делать целую цепочку суждений, чтобы начальный тезис не казался таким уж ничтожным.
Разобьем на части. «Университеты – это всего лишь показатель развития науки». Является ли первое достаточным основанием для второго? Нет. То, что университет был основан, не говорит ни о чем, кроме того, что он был основан. Далее – когда мы говорим о развитии науки, какую конкретно науку мы имеем ввиду? Техническую, гуманитарную, спортивную, военную – какую? Нет никакой науки вообще – есть конкретные отрасли со своими предметами и методами.
И в развитие этих умозаключений нужно рассмотреть следующий тезис: «Наука – главный фактор прогресса». Несложный ресерч выдает следующую информацию: в 13м веке в Оксфорде были выделены следующие факультеты: богословский, гуманитарный, юридический и медицинский (угадайте, какой из них был самым влиятельным).
Хм. Делаем простейшее умозаключение: 150 лет в Оксфорде эти очень разные науки изучались вперемешку. Значит, речь идет уже не о 600летнем, а о 450м летнем отставании. Ну, как максимум.
О «критическом мышлении» (3)
Далее. Является ли развитое богословие фактором зрелости науки? Нет, не так: является ли богословие наукой? Еще точнее: влияет ли развитость богословия и его древность на современное экономическое и политическое состояние конкретной страны – той же Англии (в сравнении с Россией)? Если да, то, во-первых, каким образом, а во-вторых, почему тогда персидский Гондишапур, где еще в 6м веке были «медицинская школа, больница, фармакологическая лаборатория, дом для перевода медицинских текстов, библиотека и обсерватория», не обеспечила Персию и Сирию многовековым преимуществом над Англией?
Ответ очевиден: потому что Гондишапур был завоеван и разгромлен. Ага! Значит, науки могут процветать только тогда, когда государство обладает достаточной военной мощью, чтобы их оберегать. А был ли в Оксфорде военный факультет? Нет.
Ну, хорошо – ведь побеждать можно не только наукой, но и техникой. Но был ли в Оксфорде инженерный, технический факультет? Тоже нет. Значит, наличие университета само по себе не говорит не только о гуманитарном развитии (ведь то же богословие совсем не обязательно способствует развитию наук о человеке), но и военно-техническом развитии. Либо же они не зависят друг от друга.
Однако, медицина (в отличие от богословия) до сих пор является вполне себе наукой. Так может именно 600-450летнее отставание в медицине делает разницу между нами и ними? Но и тут непонятно сразу три вещи. Во-первых, почему тогда Сеченов, Пирогов, Павлов и Ухтомский не завелись в Англии еще к 1350-1500 году? Второе: сейчас одна из лучших медицин – израильская. Но в Израиле с университетами исторически было плохо – за отсутствием самого Израиля. И третье: каким образом медицина обеспечивала доминацию в экономике в условиях Средневековья? В общем, какая-то сплошная лажа.
Третий тезис: «Отставание в науке невозможно наверстать». Ну, об этом мы только что говорили – если это так, то непонятно, куда делись сирийские и персидские ученые, и почему их место занимают какие-то русские, американцы и израильтяне, сделавшие свою науку много позже.
Вывод: наука в современном ее (опытном и техническом) понимании в Оксфорде представлена не была, а потому существование этого университета никаким образом не влияет на политико-экономическое преимущество Англии над Россией.
Выразимся на сложном языке силлогистики и модальной логики: когда вам объясняют неизбежность чего-либо на примере истории, это всегда злонамеренный пиздеж.
Далее. Является ли развитое богословие фактором зрелости науки? Нет, не так: является ли богословие наукой? Еще точнее: влияет ли развитость богословия и его древность на современное экономическое и политическое состояние конкретной страны – той же Англии (в сравнении с Россией)? Если да, то, во-первых, каким образом, а во-вторых, почему тогда персидский Гондишапур, где еще в 6м веке были «медицинская школа, больница, фармакологическая лаборатория, дом для перевода медицинских текстов, библиотека и обсерватория», не обеспечила Персию и Сирию многовековым преимуществом над Англией?
Ответ очевиден: потому что Гондишапур был завоеван и разгромлен. Ага! Значит, науки могут процветать только тогда, когда государство обладает достаточной военной мощью, чтобы их оберегать. А был ли в Оксфорде военный факультет? Нет.
Ну, хорошо – ведь побеждать можно не только наукой, но и техникой. Но был ли в Оксфорде инженерный, технический факультет? Тоже нет. Значит, наличие университета само по себе не говорит не только о гуманитарном развитии (ведь то же богословие совсем не обязательно способствует развитию наук о человеке), но и военно-техническом развитии. Либо же они не зависят друг от друга.
Однако, медицина (в отличие от богословия) до сих пор является вполне себе наукой. Так может именно 600-450летнее отставание в медицине делает разницу между нами и ними? Но и тут непонятно сразу три вещи. Во-первых, почему тогда Сеченов, Пирогов, Павлов и Ухтомский не завелись в Англии еще к 1350-1500 году? Второе: сейчас одна из лучших медицин – израильская. Но в Израиле с университетами исторически было плохо – за отсутствием самого Израиля. И третье: каким образом медицина обеспечивала доминацию в экономике в условиях Средневековья? В общем, какая-то сплошная лажа.
Третий тезис: «Отставание в науке невозможно наверстать». Ну, об этом мы только что говорили – если это так, то непонятно, куда делись сирийские и персидские ученые, и почему их место занимают какие-то русские, американцы и израильтяне, сделавшие свою науку много позже.
Вывод: наука в современном ее (опытном и техническом) понимании в Оксфорде представлена не была, а потому существование этого университета никаким образом не влияет на политико-экономическое преимущество Англии над Россией.
Выразимся на сложном языке силлогистики и модальной логики: когда вам объясняют неизбежность чего-либо на примере истории, это всегда злонамеренный пиздеж.
О «критическом мышлении» (4) (окончание)
Получилось как-то неаккуратно. Вначале я говорил, что критическое мышление – штука простая, а потом развернул целый рулон рассуждений. Делать так, конечно, не обязательно. Можно ограничиться уже сказанным: переформулировать начальный тезис. Даже на этом этапе чаще всего выявляется ложь или заблуждение.
Например: «Оппозиционер Х прошлым летом ездил в Лондон и Вашингтон, следовательно он – иностранный агент». Переформулируем: «Каждый человек, посетивший Лондон и Вашингтон – их агент». Нет, неверно, нужно лучше – ведь речь идет конкретно о политиках. Ладно: «Каждый политик, съездивший в Лондон и Вашингтон – иностранный агент». Да, так правильно, кажется.
Но из этого следует несколько выводов:
1) Если наш президент, премьер или министр посетили эти города, то они – иностранные агенты (ведь они же политики, так?)
2) Если политики США и Англии посетили Москву, то они – наши агенты (ведь чем мы хуже них?).
3) Если политик не посещал эти города, то он – не их агент (ведь вербовать могут только там, судя по всему).
Опять какая-то фигня, не правда ли? То есть: сам факт того, что политик Х посетил Лондон и Вашингтон, не является достаточным основанием считать его иностранным агентом. Это не значит, что он им не является (может, почему нет?) – это значит, что одно не следует из другого. Нарушается принцип достаточного основания.
Другой пример. «При капитализме усиливается расслоение между богатыми и бедными – а при социализме блага распределяются более справедливо». Переформулируем: «Справедливость состоит в максимально возможном имущественном равенстве вне прямой зависимости от трудоспособности, таланта, здоровья, морального облика, полезности и успешности разных людей, в нивелировании различий между результатами их деятельности».
Заметим – такая постановка проблемы уже не выглядит проигрышной для капитализма, поскольку она вскрывает главную уловку левацкой сволочи – что справедливость обязательно связана с равенством.
Короче, основа критического мышления – проверка высказывания путем его переформулировки и последующей проверки. И никакого волшебства.
Получилось как-то неаккуратно. Вначале я говорил, что критическое мышление – штука простая, а потом развернул целый рулон рассуждений. Делать так, конечно, не обязательно. Можно ограничиться уже сказанным: переформулировать начальный тезис. Даже на этом этапе чаще всего выявляется ложь или заблуждение.
Например: «Оппозиционер Х прошлым летом ездил в Лондон и Вашингтон, следовательно он – иностранный агент». Переформулируем: «Каждый человек, посетивший Лондон и Вашингтон – их агент». Нет, неверно, нужно лучше – ведь речь идет конкретно о политиках. Ладно: «Каждый политик, съездивший в Лондон и Вашингтон – иностранный агент». Да, так правильно, кажется.
Но из этого следует несколько выводов:
1) Если наш президент, премьер или министр посетили эти города, то они – иностранные агенты (ведь они же политики, так?)
2) Если политики США и Англии посетили Москву, то они – наши агенты (ведь чем мы хуже них?).
3) Если политик не посещал эти города, то он – не их агент (ведь вербовать могут только там, судя по всему).
Опять какая-то фигня, не правда ли? То есть: сам факт того, что политик Х посетил Лондон и Вашингтон, не является достаточным основанием считать его иностранным агентом. Это не значит, что он им не является (может, почему нет?) – это значит, что одно не следует из другого. Нарушается принцип достаточного основания.
Другой пример. «При капитализме усиливается расслоение между богатыми и бедными – а при социализме блага распределяются более справедливо». Переформулируем: «Справедливость состоит в максимально возможном имущественном равенстве вне прямой зависимости от трудоспособности, таланта, здоровья, морального облика, полезности и успешности разных людей, в нивелировании различий между результатами их деятельности».
Заметим – такая постановка проблемы уже не выглядит проигрышной для капитализма, поскольку она вскрывает главную уловку левацкой сволочи – что справедливость обязательно связана с равенством.
Короче, основа критического мышления – проверка высказывания путем его переформулировки и последующей проверки. И никакого волшебства.
«Занимайся любимым делом» (1)
В поп-психологии часто можно увидеть советы вроде «занимайтесь тем, что вам интересно», «занимайтесь только любимым делом» и прочие в таком духе. На первый взгляд, такие советы выглядят как издевка – по крайней мере, для русского уха: у нас попробуй проживи тем, что нравится – когда курс доллара под 80 рублей.
Однако, если немного подкорректировать такие рекомендации, они становятся более осмысленными. Лучше сказать, что не нужно вкладываться (временем, деньгами и усилиями) в то, что вам не интересно и никогда не было интересно. Понятно, что жизнь может заставить погрузиться в чуждую сферу деятельности – но не следует усердствовать в этом.
Не раз встречал такие ситуации: человек вдруг решает заняться фотографией. С нифига. «Вроде этим можно нормально заработать, друзья нормально поднимают и особо не запариваются». А ты вообще любишь фотографировать? Знаешь каких-нибудь фотографов, читаешь про них? Бывал ли хоть раз на выставках фотохудожников – не за компанию, а из личного интереса? Баловался ли фотошопом – просто так, от нечего делать? «Да нет, раньше нет, а теперь решил погрузиться, на курсы записался, видосы подобрал, книжек накачал». Это так себе аргумент: в таком случае не стоит даже начинать – не получится.
Или. Знакомая (за сорок) устала от своей профессии – и думала сменить сферу деятельности. «Может, мне на курсы флористики пойти?». Но оказалось, что она не держит дома растений, не интересуется ими, не шарит в дизайне (флористика с ним связана) – то есть знает о них не больше, чем грузчик о матанализе. Не надо ей этого – будет трудно. А главное – скучно.
«Думаю завести блог про свой город – ниша не занята, подписчики будут». А сколько книг ты прочел по истории города – просто так, из удовольствия? Ну хоть Вики открывал? В группах о городе состоишь? Саму историю-то любишь – чтобы писать о городе в контексте общей истории? «Да че там трудного – прочту, изучу». А потом такие товарищи говорят – «тема была лажовая – надо было про тачки писать, это бы лучше зашло. Сам я в них не особо, но можно просто фоточки пилить, много ума не надо. Точно бы зашло».
Ага. На ура бы зашло – не иначе.
В поп-психологии часто можно увидеть советы вроде «занимайтесь тем, что вам интересно», «занимайтесь только любимым делом» и прочие в таком духе. На первый взгляд, такие советы выглядят как издевка – по крайней мере, для русского уха: у нас попробуй проживи тем, что нравится – когда курс доллара под 80 рублей.
Однако, если немного подкорректировать такие рекомендации, они становятся более осмысленными. Лучше сказать, что не нужно вкладываться (временем, деньгами и усилиями) в то, что вам не интересно и никогда не было интересно. Понятно, что жизнь может заставить погрузиться в чуждую сферу деятельности – но не следует усердствовать в этом.
Не раз встречал такие ситуации: человек вдруг решает заняться фотографией. С нифига. «Вроде этим можно нормально заработать, друзья нормально поднимают и особо не запариваются». А ты вообще любишь фотографировать? Знаешь каких-нибудь фотографов, читаешь про них? Бывал ли хоть раз на выставках фотохудожников – не за компанию, а из личного интереса? Баловался ли фотошопом – просто так, от нечего делать? «Да нет, раньше нет, а теперь решил погрузиться, на курсы записался, видосы подобрал, книжек накачал». Это так себе аргумент: в таком случае не стоит даже начинать – не получится.
Или. Знакомая (за сорок) устала от своей профессии – и думала сменить сферу деятельности. «Может, мне на курсы флористики пойти?». Но оказалось, что она не держит дома растений, не интересуется ими, не шарит в дизайне (флористика с ним связана) – то есть знает о них не больше, чем грузчик о матанализе. Не надо ей этого – будет трудно. А главное – скучно.
«Думаю завести блог про свой город – ниша не занята, подписчики будут». А сколько книг ты прочел по истории города – просто так, из удовольствия? Ну хоть Вики открывал? В группах о городе состоишь? Саму историю-то любишь – чтобы писать о городе в контексте общей истории? «Да че там трудного – прочту, изучу». А потом такие товарищи говорят – «тема была лажовая – надо было про тачки писать, это бы лучше зашло. Сам я в них не особо, но можно просто фоточки пилить, много ума не надо. Точно бы зашло».
Ага. На ура бы зашло – не иначе.
«Занимайся любимым делом» (2)
В общем, самая обманчивая мотивировка звучит так: «Раньше мне это не надо было – но теперь я твердо решил, а потому включусь – я быстро учусь». Нет. Наши склонности и антипатии проявляются очень рано – а потому глупо тратить время на то, на что раньше его было жалко.
Есть отличный способ понять свои склонности – вспомнить, что нравилось до 14 лет. Не в смысле конкретных тем, а смысле типов деятельности. То есть если до 14 не было интереса к изучению Древней Индии – то это не приговор. Но если вообще не было интереса к истории, культуре и религии, а нравилось (по большей части) химические опыты ставить да технику чинить – вряд ли внезапно вспыхнувший интерес к Индии будет продолжителен и успешен. Но если новые интерес или профессия смежны с уже имевшимися склонностями, то адаптация будет сравнительно легкой, а освоение – приятным.
То есть нужно вспомнить, что в детстве приносило удовольствие – какие игры и с кем. А главное – почему. Одна и та же деятельность может нравится по-разному: один ребенок любит собирать лего в компании, другой в одиночку. Или – один собирает, чтобы потом включить их сюжетную игру, другой – ставит на полку и любуется. Или – один собирает здания, другой – персонажей. Или – один собирает четко по схеме, другой – как придется.
Если воскресить в памяти, что нравилось и что не нравилось, то можно осознать, к чему вообще лежит душа. А не ломать себя через копчик.
Тоже самое с привычками. Приобретать новые можно – но только при изначальных склонностях к ним. «Хочу начать вести дневник – говорят, это полезно». А ты когда-нибудь вел дневник – ну хоть заметки делал, фиксировал какие-то впечатления? Может, фотки с новых мест регулярно постил и подписывал хоть строчку? А вообще писать любишь – хотя б деловые письма? Или «лучше по телефону»? Если ответ отрицательный – то не получится.
«Хочу вставать рано и гулять». Чтобы перестроить график, нужна мотивация – чтобы утром было понятно, зачем вылезать из теплой постельки и выпинывать себя в русский климат. «Чтобы повысить продуктивность» – не аргумент.
«Дед, у тебя ухудшается память – учи стихи, помогает». А дед вообще не любит стихи – с чего он начнет их учить, когда ему читать их не нравится?
В общем, если во что-то погружаться, так только в то, что всегда нравилось и без принуждения. По-другому – не получится.
- Получится! Человек может все! Главное – захотеть!
- Удачи
В общем, самая обманчивая мотивировка звучит так: «Раньше мне это не надо было – но теперь я твердо решил, а потому включусь – я быстро учусь». Нет. Наши склонности и антипатии проявляются очень рано – а потому глупо тратить время на то, на что раньше его было жалко.
Есть отличный способ понять свои склонности – вспомнить, что нравилось до 14 лет. Не в смысле конкретных тем, а смысле типов деятельности. То есть если до 14 не было интереса к изучению Древней Индии – то это не приговор. Но если вообще не было интереса к истории, культуре и религии, а нравилось (по большей части) химические опыты ставить да технику чинить – вряд ли внезапно вспыхнувший интерес к Индии будет продолжителен и успешен. Но если новые интерес или профессия смежны с уже имевшимися склонностями, то адаптация будет сравнительно легкой, а освоение – приятным.
То есть нужно вспомнить, что в детстве приносило удовольствие – какие игры и с кем. А главное – почему. Одна и та же деятельность может нравится по-разному: один ребенок любит собирать лего в компании, другой в одиночку. Или – один собирает, чтобы потом включить их сюжетную игру, другой – ставит на полку и любуется. Или – один собирает здания, другой – персонажей. Или – один собирает четко по схеме, другой – как придется.
Если воскресить в памяти, что нравилось и что не нравилось, то можно осознать, к чему вообще лежит душа. А не ломать себя через копчик.
Тоже самое с привычками. Приобретать новые можно – но только при изначальных склонностях к ним. «Хочу начать вести дневник – говорят, это полезно». А ты когда-нибудь вел дневник – ну хоть заметки делал, фиксировал какие-то впечатления? Может, фотки с новых мест регулярно постил и подписывал хоть строчку? А вообще писать любишь – хотя б деловые письма? Или «лучше по телефону»? Если ответ отрицательный – то не получится.
«Хочу вставать рано и гулять». Чтобы перестроить график, нужна мотивация – чтобы утром было понятно, зачем вылезать из теплой постельки и выпинывать себя в русский климат. «Чтобы повысить продуктивность» – не аргумент.
«Дед, у тебя ухудшается память – учи стихи, помогает». А дед вообще не любит стихи – с чего он начнет их учить, когда ему читать их не нравится?
В общем, если во что-то погружаться, так только в то, что всегда нравилось и без принуждения. По-другому – не получится.
- Получится! Человек может все! Главное – захотеть!
- Удачи