Про смысл добродетели и счастья по Аристотелю

Про аристотелевское понятие мужества

Фрагмент обсуждения нравственных устоев - насколько сегодня актуальны моральные категории Античности (вроде порядочности или стыдливости)

После моего ответа на вопрос о курсах философии Евгения Линькова и Андрея Муравьева издатели трудов первого и ученики второго написали свой ответ, в конце которого заочно пригласили меня на свои занятия. Узнав об их реакции, я тут же связался с ними и выразил желание прийти. Представитель издательства не отказался от своих слов.

Мы нашли общий язык и договорились о встрече – в обозримом будущем. Надеюсь, она пройдет позитивно – я со своей стороны настроен максимально конструктивно (другая сторона, насколько я знаю, тоже). Выпьем чаю, пообщаемся о предмете и методе философии. В результате, хочется верить, обе стороны смогут вынести нечто полезное для себя. Мне есть что возразить системе немецкого идеализма (тем более, что я о ней уже писал большом разборе Гегеля) – но, конечно, интересно послушать их точку зрения.

Выносить наши переговоры на публику я не собирался, но общие знакомые спрашивали, почему я не реагирую – потому пишу, что среагировал уже давно и сам инициировал встречу.

Скучная истина (1)

Я не терпеть не люблю разнообразные заплачки на тему «утраты смыслов», «экзистенциальной пустоты», «духовного обнищания» и прочего слащавого экзистенциализма. То есть все то, о чем уже второй век рассказывают консервативно настроенные алармисты. Раньше, мол, была духовность или, напротив, вера в разум и прогресс, а сейчас люди не знают, где искать смысл и куда себя девать. Ибо традиционная религия людей уже не трогает, а вера в разум обанкрочена двадцатым веком. И отсюда берет начало популярность эзотерики, нью эйджа, парапсихологии и прочих продуктов, удовлетворяющих потребность в смысле жизни.

Такие разговоры не лишены здравого зерна. Проблема в том, что подача этой информации совершенно однобока. В этом явлении видится великая трагедия современности – и на нее списываются все издержки современной жизни. «Люди отчуждены друг от друга, рвутся социальные связи» - об этом пишут так, будто в этом есть что-то плохое. «Бог умер, и человек остался наедине с собой» - но если человеку для полноты жизни необходима вера (что в разум, что в Бога) – то проблемы не у эпохи, а у человека. И так далее. То есть все явления последних веков подаются со странным налетом трагичности.

Но то, что со времен Просвещения мракобесия меньше не стало – это, скорее всего, верно. Иначе бы, действительно, всякая антинаучная лабуда (будь то «энергия воды» или «тайный язык древних славян» или сыроедение) не набирала бы столько адептов. В отличии от науки, которая, напротив, не очень-то возбуждает интерес – если не считать техники, но ее мы в расчет не берем, потому что она не про познание, а про юзанье.

И вот с прохладным отношением ширнармасс к науке и падкости на антинауку следует разобраться.

Причины отчасти были сформулированы мной здесь. Но окончательно мне стали ясны причины равнодушия к науке, когда я перечитал Диогена Лаэрция про стоическую клевету на Эпикура. Он писал, что Хрисипп распространял от имени Эпикура фейковые письма, а другие стоики врали про его развратный образ жизни. Я полагал, что дело было только в том, что его путали с гедонистами, но дело, как я сейчас думаю, было в его космологических воззрениях.

А его космос был поразительно похож на «современный». Естественные причины (а не божественный промысел) возникновения природы, сцепления и разъединения атомов в вакууме, отрицание магии и религии, материальность души и так далее. То есть из картины мира была полностью изъята всякая метафизика, всякая художественность, всякая возвышенность.

В космологии Эпикура не было места ни для поэтичной мистики Гераклита, ни для музыкально-геометрической эстетики Платона, ни для строгой теологии Аристотеля, ни даже для полуоккультных допущений Демокрита.

Скучная истина (2)

Потому и тогда, и сейчас такой космос никого не возбуждает – в нем не интересно жить. Любители Античности находят радость в Гераклите, Платоне и стоиках, но не в Эпикуре. Также и сейчас философы наслаждаются Ницше, Гегелем, Хайдеггером (или, на худой конец, Витгенштейном), но никак не исследованиями физиков и космологов.

Все потому, что истина, открытая естественными науками (что Ньютоном, Максвеллом, Шредингером и Курчатовым – что Дарвином, Менделем, Пастером и Павловым) – ужасающе скучна. Не «холодна», не «безбожна», а просто безумно уныла – от всех великих открытий последних двухсот лет нет никакого проку ни уму, ни сердцу.

«Не может быть, чтобы ничего не было выше этого и глубже этого – ученые скрывают либо ищут не там». Так говорит обыватель и бежит осваивать секретные знания атлантов и лемурийцев. Даже философы – и те не лучше искателей «древних истин» и «скрытых возможностей психики».

Спросите при случае знакомого философа, сколько он прочел свежих работ по естественным наукам. Или попросите перечислить открытия, которые были сделаны в этих областях в последние десятилетия (вот я прочел лишь две таких книги и не знаю ни одного открытия, кроме тех, что получали большую огласку – ибо скучно).

Повседневным чтивом для философов должны быть свежие выпуски естественнонаучных журналов – иначе мать всех наук безнадежно отстанет от быстрорастущих деток. Точнее, уже отстала. Никто не хочет читать про ультрафиолетовое излучение импульсно-периодических разрядов в инертных газах или спектральные оценки параметров циркумполярного вихря. Хотя это, вообще-то, исследования онтологии (того, что есть и как устроен мир).

«Это не дело философа: философия осмысляет сущее как таковое и природу мышления о сущем, она выше узких изысканий во второстепенных отраслях знания». Ну-ну.

Лимонов (1)

Умер Лимонов. Это странно – сам он был уверен, что доживет где-то до 86, поскольку столько прожили его родители.

Мое отношение к Э.В. менялось раз десять, наверно. Просто потому, что он делал что хотел и писал как хотел. А потому и делал, и писал он зачастую то, что мне было совсем не близко. Выборка его текстов у меня большая – я прочел около 40 книг Лимонова (дома у меня целая полка отведена под него), просмотрел десятки интервью, долгие годы читал его блог. Итожить его жизненный и творческий путь я здесь не буду – уж очень много чего есть сказать.

Всем, кто пишет на него классические некрологи, я советую прочесть его «Книги мертвых», где он почти никого не поминает добрым словом. В эпиграфе к одной из них он пишет: «Как говорится, о мертвых или хорошо или никак. Но не в этом произведении. Автор не испытывает чувства жалости и потери к тем или иным личностям, покинувшим наш мир.». Эта одна из черт, которая мне в Лимонове безумно нравилась – способность говорить о преставившихся без пиетета, а особо неприятным еще и плюнуть на могилу.

В его личности сошлись сразу несколько дихотомий, которые, собственно оную личность и оформили. Посмотрите на его фото нью-йорского периода: он выглядит как битник или хиппи. Белые костюмы, длинные волосы и прочее жеманство. А уже во Франции и после возвращения из иммиграции совсем другой образ: подкаченный короткостриженный military man. И так во всем.

То он косил под артиста (с ударением на первый слог), то кичился пролетарским опытом. То выпячивал пассивный гомосексуализм, то хвастался мачизмом. То глумился над обывателем (особенно в статьях 90х), то гордился принадлежностью к «простому народу».

К слову о его гомосексуальности. Те, кто знает о Лимонове лишь по интервью у Дудя, не понимают, насколько важна была для него «однополая» идентичность. Когда «Эдичка» вышел во Франции (спустя много лет после написания), книга получила название Le poète russe préfère les grands nègres: «Русский поэт предпочитает больших негров». Как он не пытался изжить этот шлейф, выбор женщин выдавал его предпочтения: ему нравились бритые пацанки (Лиза Блезе, Настя Лысогор, Екатерина Волкова).

Интересно и то, что он совершенно не стеснялся признаваться в педофилии. В тюремном книге «Контрольный выстрел» (глава «Волософилия и волософобия») он живописует совокупление 12-летней девочки с мистическим змеевидным инкубом в кабине лифта. Также любопытно и его презрение к взрослым женщинам (особенно к возрастным) – хотя в книге «Палач» он подробно описывает жесткий бдсм с пожилыми миллионершами (и это не эпизод, а канва книги).

Лимонов (2)

Э.В. был гением самопиара. Каждый свой чих он превращал в рассказ, а тройной чих – в книгу. Из одной в другую книгу тянулись тривиальные истории: мать его в младенчестве клала в ящик из-под снарядов, в самолете на Париж он столкнулся с Настасьей Кински, в отрочестве он от руки переписал три тома Хлебникова, а в Москве сшил костюм из сотен лоскутков.

Интересно и то, что он вообще никогда не отвечал за написанное. Дело не только в сцене с негром. У него можно найти все: либерализм, фашизм, социализм, советчину, антисоветчину, русофилию, русофобию – реально что угодно. Он мог годами восхвалять войну в Чечне, а потом написать текст «Так говорил Аслан» (найдите). Да не перечислишь – к словам он вообще относился легковесно.

Важнейшая характеристика его взаимоотношений с миром крайне проста – он совершенно искренне ненавидел всех, кто лучше него и презирал всех, кто хуже. Никого не любил (себя, я полагаю, тоже) и, главное, никого не уважал. Уважение к людям ему было также чуждо, как психопату сострадание. Он был поразительно, удивительно, феноменально неблагодарным человеком. Те, кто ему помогал – всегда впоследствии атаковались с тройным усилием. Но нельзя сказать, что он вообще ничего не любил – он любил города и здания. Если бы они ожили, он бы их возненавидел или презрел.

Писал он всегда неряшливо, без художеств, без редактуры. Ни одного красивого образа, ни одной игры слов – Лимонов вообще не понимал, что это и зачем. Но при этом читаются его книги отлично. И стихи такие же – особенно поздние – жутко неряшливые, но удивительно живые.

Большинство людей любят его «Дневник неудачника» и «Книгу воды», а у меня свой рейтинг:

5. История его слуги – она куда ровнее, чем две первые книги. История о том, как Лимонов стал мажордомом и даже немного буржуа.
4. Апология чукчей – хороший сборник поздних эссе.
3. СМРТ – военные мемуары.
2. Книга мертвых (все части) – уже говорил: жанр бескомпромиссных некрологов.
1. Анатомия героя – отличная солянка из военных, любовных и политических событий 90-х. Тогда Лимонов был очень правым, левизна вернулась после разрыва с Дугиным.

Лимонов (3)

Кстати, именно там, в «Анатомии» Лимонов опубликовал свое завещание. Исполнят ли его? Меньше суток осталось:

«Я ненавижу могилу, эту мерзкую яму и сырость, и не хочу, чтобы останки мои превратились в слякотную жижу, пищу червей. Солнечный человек, я требую от моих последователей, наследников и товарищей по партии ни в коем случае не предавать мое тело земле, но при любых обстоятельствах моей смерти совершить следующую церемонию.
На возвышенном берегу русской реки (предпочтительнее Волга), но если погибну в далекой земле, годится любая река, текущая в море или в большую реку, к рассвету приготовить мощный погребальный костер из стволов сосен и других деревьев. Возложить на него мои останки вместе с оружием и при первых лучах рассвета зажечь погребальный костер. Лучше всего для этой цели подготовить утес, вершину холма, обрывистый берег. Не употреблять при зажжении ни бензин, ни любые другие жидкости, разве что спирт. Стволов деревьев должно быть много, они должны образовать решетчатый помост под телом и быть сложены конусом под моими останками. Когда костер прогорит, останки должны быть сложены на легкий сосновый плот. Его следует вновь зажечь и пустить плот по течению.
На месте погребального костра перед тем может быть принесена человеческая жертва — пленный враг. После того как плот сооружен и пепел, и зола, и останки вместе с горящими головнями будут погружены на него, просьба произвести надо мной выстрелы прощального салюта. Если товарищи находятся в состоянии вражеского окружения и нельзя выдавать местонахождение, салют можно отменить.
Если условия моего погребения не будут соблюдены, страшные несчастья падут на ВСЕХ, и это не моя воля, но воля ВЫСШИХ СИЛ, которые призвали меня к жизни.
После прогорания костра мой наследник, председатель партии или старший по званию, должен пробить мой череп молотком, дабы выпустить мою душу наружу.
Погребальный обряд совершить не позднее, чем через 24 часа после моей смерти, на рассвете.»

P.S. Про политику писать не хочется – отдельная тема. Но главная заслуга Лимонова очевидна – он с самого начала 90-х был последовательным русским ирредентистом. Он требовал Крым и Новороссию тогда, когда «демократы» раздавали суверенитеты, а «патриоты» мечтали восстановить совок. А он говорил именно про русские регионы – и боролся за Севастополь и Ригу в условиях полного противодействия со стороны Кремля. За Русский Казахстан он вообще сел в тюрьму. В будущем, когда Россия воссоединится с Южным Уралом, в каждом городе к югу от Оренбурга будет стоять памятник Лимонову. И в Харькове, само собой. И это как минимум.

Все-таки либертарианцы – прекрасные люди. Каждый раз читаю и радуюсь.

Михаил Светов, про идеи которого я уже немножко писал, опубликовал волшебный пост, где объяснил, почему южнокорейская политика борьбы с короновирусом лучше российской. Особенно чуден вывод:

«В Южной Корее не вводили комендантского часа, не вводили принудительной изоляции. Государство просто не мешало людям защищаться, и свобода ассоциации и рыночек остановили пандемию.»

Открываем карту распространения болезни близ Китая. Корея – 8413. Россия – 1.

Протяженность границы с Китаем. Корея – 0 км. Россия – 4210 км.

«Если факты противоречат моей теории – тем хуже для фактов».
Гегель. Светов.

ВОПРОС

Если это в пределах Вашей компетенции, то что можете посоветовать почитать об Античности (древняя Греция и Рим), для общего понимания культурно-исторического контекста?

ОТВЕТ

В пределах компетенции (помимо философии) находится то, что касается религии и культуры. История как таковая (особенно военная) меня интересует несильно, потому многие важные тексты я не читал или не осилил до конца.

Большой список приводить не буду – выделю авторов, которые зашли лично мне. Книги про позднюю Античность также не беру – только про древность или начало нашей эры.

Для самого-самого начала можно взять Гаспарова («Занимательная Греция», «Капитолийская волчица») – пишет он совсем уж для отрочества и юношества, но ничего стыдного в таком чтении не вижу. Просто, но информативно.

Более всего из античников я люблю Ф.Ф. Зелинского («История античной культуры» и «Древнегреческая религия») – умели добезцаря писать нормальным языком, вот уж умели. Также отлично пишут Доддс («Греки и иррациональное») и Лихт («Сексуальная жизнь древних греков»).

По Риму в целом: «Частная и общественная жизнь римлян» Гиро. По политической истории кратко и понятно, хотя и тенденциозно пишет Моммзен. Конечно, нельзя не сказать про «Сравнительные жизнеописания» Плутарха.

По теме религиозной жизни мне понравилась книга Буассье «Римская религия». Ну и Элиаде: соответствующие главы «Истории веры и религиозных идей», там и про Грецию, и про Рим отлично написано.

Посмотрел дебаты Бернар-Анри Леви с Дугиным. Что сказать – классическое ЕЖГ («имела жаба гадюку»).

Рынок идей и в РФ, и в мире устроен по принципу пакетирования. Как известно, если смешать бочку варенья с бочкой дерьма, у нас получится две бочки дерьма. По отдельности они не предлагаются – иначе любой нормальный человек выберет варенье. А выбора быть не должно – или он должен быть мерзким и унизительным.

Взять нашу внутреннюю ситуацию. Когда еще существовали всякие «К барьеру» и «Поединки», драматургия всегда была одинакова. Допустим, обсуждают историческую роль товарища Джугашвили. С одной стороны выступает симпатичный и нормально говорящий спикер с ярко выраженным русским фенотипом. И объясняет, что геноцид русского народа при Сталине – это лучшее, что было в нашей истории. Гордись, русский человек, родным гулагом. Ему оппонирует ярко выраженный этнолиберал с отвратительными манерами, осуждающий репрессии – Гозман или Сванидзе или еще кто подобный. Разумеется, «обличитель» добавляет, что «народ сам виноват, а перед Прибалтикой нужно каяться» - ну это для того, чтобы зритель не раскатывал губу и еще четче опознал в первом своего защитника, а во втором – врага.

То есть русофобия и русофилия всегда должны идти в пакете:
1) Мы русские, с нами Бог, а Сталин его помазанник; воскресни и убивай нас опять
2) Нельзя убивать миллионы людей, ибо человек есть высшая ценность, а мерзкая русня этого не понимает и любит Сталина…

А вот что категорически запрещено, так это сказать, что «мы русские, и нас убивать нельзя». Для начальства это абсолютно недопустимая позиция.

После «Русской Весны» пакеты несколько видоизменились:
1) Крым – это Россия, а Россия – это Кремль;
2) Россия будет свободной демократической страной, а Крым надо вернуть.

«Распаковывать» нельзя: нельзя сказать, что Россия будет свободной демократической страной с Крымом и Донбассом в составе. Те, кто смеет такое говорить (например, Крылов или Просвирнин) – в стоп-листах на телеке и нерукопожатны в этнолиберальных кругах. Ибо не нужно народу рвать шаблоны – он должен выбирать между дерьмом с вареньем и вареньем с дерьмом. «Хороших здесь нет».

Потому, собственно, у русских националистов основные претензии не к либералам (с этой этнографической группой и так понятно), а к людям вроде Дугина, Прилепина и Проханова.

Но это не только наша участь (оттого не легче, конечно, но все же). В Америке обе партии – это такие же две бочки:
1) Мы против неконтролируемой миграции и феминизма, мы за церковь, корпорации и запрет абортов;
2) Мы против религиозного мракобесия и власти корпораций, мы за мигрантов и 666 гендеров.

И дебаты между Леви и Дугиным – про то же самое.
Леви: есть базовые правы человека – их нельзя массово уничтожать и пытать, а потому Сербию надо бомбить, Европа должна принимать мигрантов, а Крым нужно отдать Украине. (Не все из этого прозвучало на дебатах, но гляньте биографию Леви – конченая мразь).
Дугин: Россия – суверенная страна, а не колония Запада, а потому не трогайте наше право уничтожать себя, ибо мы евразийцы, а не европейцы.

«Чума на оба ваших дома».

Прикольное: анализ понятия (1)

Обычно я пишу об истории философии – но иногда, для разнообразия, нужно заниматься и самой философией. А главная задача философии – это осмысление понятий. Этим и займемся.

Недавно на Евровидение отобралась группа Little Big, о которой я до тех пор не слыхал. Группа замелькала в новостях – и я прослушал несколько треков, просмотры которых переваливали за сотню миллионов. Я хочу заранее извиниться перед читателями за возможный ущерб от ознакомления, но в наших целях следует прослушать это и это, притом обязательно с видео.

Нелегко было сходу охарактеризовать увиденное, тем более, что подобный контент был мне, мягко говоря, этически и эстетически чужд даже в раннем отрочестве. Пришло в голову, что наиболее уместным будет сказать, что это, наверно, прикольно. Не весело, не круто, не убого, не прекрасно, не талантливо, не бесталанно, не мерзко, не возвышенно, а именно прикольно. И я задумался, а что значит прикольно. Это слово я употребляю почти всю жизнь (в последние годы пореже, но иногда вворачиваю даже на семинарах, отчего студенты резко воодушевляются). При этом я не смог сходу определить, что это значит.

Иной читатель подумает, что я прикалываюсь, и что этот разбор несерьезен. Совсем нет – мне реально интересно, что значит слово, потому что первые пришедшие мне на ум синонимы оказались не слишком релевантными…

Оп-па. В предыдущем абзаце прикольное я связал с несерьезным. Так с этого и начнем. Тем более, что клипы Little Big, очевидно, несерьезны. Может, это одно и то же?

Что вообще можно назвать несерьезным? Например, Петр несерьезно относится к учебе. Или отношения Вити и Маши несерьезны. Можно ли при этом сказать, что Петр прикольно относится к учебе? Или что отношения Вити и Маши – прикольные? При определенных допущениях – да, но в целом – нет. Значит, прикольное – это не несерьезное.

Однако самое первое, что приходит на ум по поводу прикольного, это ассоциация со смешным. Но возьмем клипы. Вызывают ли они смех? Не знаю, как у кого, но у меня не вызвали. Но, может, это только у меня. Для чистоты эксперимента возьмем другие ситуации.

Допустим, вы никогда не слышали о теореме Пифагора – и вам ее объясняют и предлагают апробировать. Одна сторона равна трем, вторая четырем, а вот длина гипотенузы неизвестна. Вы возводите стороны в квадрат и складываете – выходит 25. Извлекаете корень и получаете 5. Берете линейку и измеряете гипотенузу – и она равна пяти. Формула работает. Ваша реакция: прикольно. Но смешно ли? Очевидно, нет.

Другой пример. Меня всегда удивляло имя Паскаля – Блез. Что это за имя такое? Очевидно, у нас на Руси этого имени нет – и аналогов, кажется, тоже. А вот и есть, как оказалось. Блез происходит от греческого святого по имени Блазиос – или, по-русски, Власий Севастийский. То есть русское имя Влас – это то же, что и Блез. Равно как английская Агата – это наша Агафья, английский Томас – это наш Фома, а немецкий Йорг – это наш Георгий. Согласитесь, прикольно. А смешно? Нет, не смешно.

Значит прикольное – это не только не несерьезное, но и не смешное.

Прикольное: анализ понятия (2)

Пойдем другим путем. Определим, к какому роду понятий относится прикольное.

На первый взгляд кажется, что это эстетическая категория. В «Новой философской энциклопедии» (М, 2010) дается длинное (и не идеальное) определение эстетики как «науки о неутилитарном созерцательном или творческом отношении человека к действительности». Далее поясняется, что речь не обязательно идет об искусстве, но вообще о всем таком, что вызывает у нас переживания через созерцание.

То есть эстетика может относиться и к искусству, и к естеству (природе, космосу). На примере геометрии и математики (не вполне физических областей) мы также можем увидеть, что эстетичными могут быть и нематериальные объекты. Неутилитарность эстетики заключается в том, что нам нравится (или не нравится) натюрморт не потому, что мы голодны (сыты), а потому что он прекрасен (безобразен). Или мы смотрим на огонь – не потому, что нам холодно или мы решили что-то спалить. Про незаинтересованность, думаю, достаточно.

Также важно, что эстетическое не обязательно прекрасно, ибо последнее – только одна из категорий эстетики. Наряду с безобразным, комическим-трагическим, возвышенным-низменным и так далее. Я.Э. Голосовкер подробно разбирает категорию интересного, к которой мы еще вернемся.

Можно ли отнести наши примеры прикольного к эстетике? Во-первых, очевидно наличие у нас неутилитарного отношения к Little Big, теореме Пифагора и происхождению имен, если конечно мы не смотрим клип ради обучения хореографии, не изучаем геометрию для получения оценки и не выбираем имя для ребенка. Так вот и без этого у нас имеется переживание, а значит оно не утилитарно.

Пропуская некоторые уточнения, можно заключить, что прикольное, действительно – эстетическая категория.

Но, вполне возможно, прикольное – категория не только эстетическая, но и, скажем, этическая. Но тут есть проблемы. Клипы еще можно как-то отнести к этике, поскольку речь идет о человеческом поведении, но прикольность клипа состоит не в этом. Геометрия и антропонимика также особенной этичностью не обладают, ибо этика – это сфера только лишь человеческой деятельности. И нельзя, например, сказать «прикольный умысел» или «прикольный поступок» или «прикольная добродетель». Поступок может выглядеть прикольным, но само «выглядывание» (созерцание, вызывающее переживание) демонстрирует эстетическую, а не этическую его сторону.

А в дальнейшем мы рассмотрим, какие же переживания можно обозначить как прикольные.

ВОПРОС

Каково ваше мнение относительно понятия "метамодернизм"?

ОТВЕТ

Это бессмысленный термин. Если в понятии Постмодерна еще можно выискать какой-то смысл, то в метамодерне (метамодернизме) – никакого. Дело в том, что главная идея метамодерна (если я правильно ее понимаю) – попытка встать над Модерном и Постмодерном. Но это невозможно.

Во-первых, невозможно постольку, поскольку люди и так находятся между этими концептами – просто by default.

Сколько бы людям не объясняли относительность всех истин и полное банкротство «больших нарративов» Модерна, сама наша природа противится полному релятивизму. Мы все равно наделяли и будем наделять те или иные явления сущностью и смыслом – и никакие Фуко с Бодрийяром нам в этом помешать не могут. Это те самые «трансцендентальные идеи», о которых писал старик Кант.

В этом смысле мы все, кроме принципиальных постмодернистов – если верить им (а я вот не очень верю в искренность их нигилизма), были и будем людьми Модерна, то есть теми, кто признает дихотомию субъекта и объекта и верит в осмысленность сущего. Постмодерн же возникает не из-за того, что люди разуверились в субстанциональность и телеологичность, а оттого, что каждый верит в них на свой лад. От этого возникает плюрализм мнений, так как ладов до чертиков.

Так вот Постмодерн – это просто совокупность модернистских проектов, ни один из которых не может претендовать на всеохватность – тупо из-за того, что ни у одного из них нет квалифицированного большинства. Но в чем тогда разница между Постмодерном и метамодерном?

Ну и во-вторых (отменяющее «во-первых»). Потому что, если совсем уж откровенно, то и Модерн, и Постмодерн, и Античность, и Возрождение, и Средневековье – это кабинетные концепты, а не сущности.

Безусловно, есть разница между культурой классической Эллады и культурой 19го века или еще какого-нибудь. Времена меняются, культура тоже. Но посмотрите на описание городской жизни европейцев в разные эпохи. Античный, средневековый, новоевропейский и современный уклад различается не слишком чтобы очень.

Скептицизм в отношении религии, образованщина, дурновкусие в отношении развлечений, бесконечная демагогия политиков. И вместе с тем: великолепные образцы научно-философского мышления, гениальное искусство и литература, юридическое и политическое новаторство (да простится мне это жуткое слово), гражданское мужество и патриотизм. То есть как бы «никто ни во что не верит», но все любят истину, красоту и родину. Чем не метамодерн?

Но выпускникам гуманитарных вузов надо как-то кормится – потому они этих «*модернов» еще сотню выдумают. А люди останутся примерно теми же – к сожалению или к счастью.

ВОПРОС

Здравствуйте! Что вы думаете о преподавателях-марксистах, которые имеют место в региональных вузах на кафедрах философии, и вообще засилии советско-марксистских мировоззрений в наше время?

ОТВЕТ

Что касается самих преподавателей, то здесь я немного слиберальничаю. Сами кадры можно и не вычищать – поскольку многие обладают неплохой теоретической подготовкой. Сам таких знаю.

Оставить можно, но с условием. Они письменно обязуются воздерживаться от пропаганды диалектического материализма в философии и, тем более, «научного социализма» в изложении других гуманитарных наук. А главное, им строго-настрого запрещается оправдание преступлений советского режима.

Сказал, что философия Платона есть «выражение рабовладельческой психологии» - тут же выговор с занесением в трудовую. Сказал, что «Маркс с Энгельсом поставили Гегеля с головы на ноги, на твердую научную почву» - отстранение от преподавания на семестр. Сказал, что марксистко-ленинская методология помогла превратить Россию из «отсталой страны в передовую мировую державу» - студенты вызывают полицию, и спецназ штурмом берет аудиторию, выбивая окна и бросая дымовухи.

И это должно касаться вообще всего научно-педагогического состава (от младшей школы до докторантуры). В научных статьях можешь писать что угодно – это неотъемлемое право ученого. Но заливать лево-гегельянское дерьмо в уши духовно немощной молодежи должно быть категорически запрещено. Это все равно что ругаться с кафедры матом. Да нет - в сто раз хуже.

Не нужно думать, что проблема засилья марксистской сволочи – чисто возрастная. И, мол, ее можно решить, если уволить всех стариков. Нет. Пожилые философы бывают куда менее индоктринированы диаматом, чем его нынешние последователи. Первые хотя бы хлебнули «единственно верного учения».

То есть главное – ввести жесточайший запрет на просоветскую пропаганду на всех ступенях образования. У советских вообще есть громадное почтение к бумагам – если подписали, то будут следовать. А не будут - см. выше.

Книги А.Ф. Лосева обладают замечательным свойством – они обольщают. Читать их – огромное удовольствие. Но для неподготовленного читателя он скорее вреден, чем полезен, потому что у неофита возникает иллюзия приобщения к сакральному знанию и полноты понимания. Никоим образом не пытаясь принизить величие и грандиозность лосевского гения, нельзя не указать на минусы его стиля.

1) Лосев не только философ и филолог, но и литератор. И литератор блестящий. И нужно понимать, что ты читаешь не произведения Лосева, но произведения Лосева. Он пишет не как исследователь, а как самостоятельный философ. Советская власть не давала ему публиковать собственные работы, а потому он маскировал личные воззрения под историко-философские исследования.

Между философским произведением и историко-философским исследованием существует огромная разница. В первом случае автор излагает свое видение, свое мнение, а во-втором – разбирается с чужими, стараясь делать это максимально объективно. Лосеву ничего не оставалось, кроме как совершать такую подмену – человек 23 года (!) писал в стол, до того пережив лагеря. Но нужно обязательно помнить о субъективном характере его произведений.

2) Лосев был открытым идеалистом, а потому его произведения – это яростный спор со всем советским миром – прежде всего, с диаматом. Он постоянно полемизирует с марксистскими догмами, с официозом, с цензурой. Но при этом, разумеется, делает это не напрямую – открыто выступать против марксизма он не мог. Потому под раздачу у него попадают как бы «те-кого-нельзя-называть».

3) Как следствие, Лосев играет. Он намеренно следует в фарватере диамата, но при этом все время его отвергает (между строк). Это выглядит как бои с тенью – и нужно знать и помнить, чья это тень.

4) Лосев – графоман. Не в смысле качества, а в смысле многословия. Избыточность текста, повторы, полемика – все это затягивает процесс чтения. А главное, многословие не несет в себе многомыслия – он откровенно топчется на месте, размазывая философскую кашу по книжной тарелке. Но вкупе с хорошим слогом это создает иллюзию глубины текста, хотя, на самом деле, это чистое трансирование, заговаривание. Он хочет завлечь читателя, гипнотизировать его.

5) Как всякий выдающийся философ-писатель, он использует необычный литературный стиль. Лосев – куртуазный маньерист от философии. Само по себе это круто, но нельзя забывать, что читаешь философскую прозу, а не историко-философскую монографию. В 19м веке такое прокатывало: за «Эллинство и пессимизм» Ницше получил ученую степень, хотя это, конечно, нечто очень далекое от академических стандартов. Пусть и великое, и прекрасное. Но в 20м веке литературность была уже не в чести, к сожалению или к счастью. Потому нужно помнить, что читаешь нестандартного автора.

Минусы лосевского стиля особенно бросаются в глаза в том, как он использует дефис.

Открываем его предисловие к изданию Диогена Лаэрция. «…насколько же новоевропейские излагатели античной философии скучны и далеки от самого духа и стиля античного мышления, несмотря на свое безусловное превосходство в методах последовательно-исторического или систематически-логического изложения философии древних»

Последовательно-историческое – это как? А систематически-логическое? Нет таких сочетаний. Такие конструкции не только не в ходу в научной литературе, но и противоречат нормам русского языка: дефисы здесь просто не нужны. (И, к слову, почему «или», а не «и»?)

Но это цветочки. Откроем оглавление (!) четвертого тома «Истории античной эстетики»:

«Эстетика объективно-идеалистическая на ступени дистинктивно-дескриптивной». Чо-чо? Какой ступени? Да, красиво, нечего говорить. Но выпендреж.

«Жизненно-творческий характер философии Аристотеля». Опять – несочетаемые понятия. Слова из разных категорий. Далее то же самое:

«Первая в античной эстетике теория самодовлеющей актуально-созерцательной ценности нематериального удовольствия от внутренней жизни чистого ума».

«Проблемно-вероятная динамика, или возможность»

А вот апофигей: «Практически-жизненный и утилитарно-прикладной характер».

Это надо же было написать нечто столь тавтологически-повторяющееся, излишне-плеоназное, повторно-дублированное, идентично-тождественное, сходно-аналогическое и самосовпадающе-одинаковое.

И это, еще раз, оглавление-содержание. Увы-ах, тотально-всё его-Лосева жизне-творчество имеет-несет-на-себе такой-этакий карикатурно-шаржевый, преувеличенно-гиперболизированный характер-стиль.

Категория прикольного (3)

Продолжим разговор о том, что составляет сущность понятия прикольного. Ранее мы выяснили, что оно является эстетической категорией и не тождественно несерьезному или смешному.

Очевидно, что подбирать синонимы к слову – дело безнадежное. Впрочем, это известно уже 24 века, с ранних диалогов Платона. Потому нужно разобрать те переживания, которые вызывают прикольные вещи – ведь всякое чувственное (эстетическое) восприятие порождает эмоции.

Возьмем 10 главных эмоций согласно концепции Кэррола Изарда. Начнем с отрицательных.

1) Страх, очевидно, не может быть связан с переживанием прикольного. Вряд ли жуткий упырь на экране ужастика или неожиданный разговор с мутными прохожими могут быть так обозначены. С другой стороны, особенно в случае кино, мы, рассмотрев неожиданно вылезшую на экран тварину, можем сказать, что сделана она прикольно – прикольно выполнена графика или загримирован актер.

Но, на самом деле, так говорят уже после того, как ёкнувшее сердечко вернулось к нормальному пульсу. То есть прикольно сделанная нежить так характеризуется лишь тогда, когда страх сменила иная эмоция. В страхе и, тем более, паническом состоянии ничто не кажется прикольным. Страх здесь не следует смешивать с легким чувством опасности – когда твоя команда бьет пенальти или ты смотришь, как шарик скачет по циферкам в рулетке. Это может быть действительно прикольно (даже в моменте). Но, в целом, это сложные переживания, а не чистый ужас. Прикольно нам не из-за страха – более того, прикольно нам тогда, когда внутри момента страха меньше, чем других эмоций

То есть прикольное никак не связано со страхом.

2) Вина. Тут также нет никакой корреляции – за исключением случаев, когда человек только делает вид, что испытывает вину. В таком случае, действительно, повиниться может быть прикольно: вот, мол, как я всех напариваю, а на самом деле мне пофиг. Но это не вина, а ее имитация.

3) Стыд. То же самое – ощущение позора не бывает прикольным. Либо же человеку не стыдно. Тогда речь идет об симуляции стыда, а не о реальном переживании.

4) Печаль – в диапазоне от уныния до горя. То же самое. Это неприкольные переживания.

Тоже можно сказать и таким эмоциях как 5) гнев, 6) отвращение и 7) презрение. Но ко всех этим семи переживаниям применима оговорка, сделанная в отношении страха: в ситуациях, когда человек испытывает вину, стыд, печаль или последние три, может содержаться нечто прикольное – но не в силу сущности самих этих эмоций, а в силу других эмоций, лишь сопутствующих им.

Также, например, квашенная капуста может быть сладкой – но не сама по себе, а только в случае добавления сахара. Сама по себе она не сладкая, но конкретный продукт (как любят писать философы, «вот эта вот» конкретная банка), являющийся квашенной капустой, может содержат сладость, если именно туда сыпанули сахару. И это свойство отдельного предмета, то есть вещи, а не идеи кислотности в этой вещи.

То есть конкретное явление может переживаться как прикольное, но не потому, что оно страшное, стыдное или вызывающее отвращение, а помимо этого. То есть идея прикольного не связана с этими 7ю идеями.

Повторю, что всё это – отрицательные эмоции. И это все отрицательные эмоции, которые есть у человека. Значит, категория прикольного не связана с негативными переживаниями.

Категория прикольного (4)

Остались две нейтральных эмоции и одна положительная.

8) Радость (наслаждение). Прикольным вряд ли является то, что вызывает восторг. Музыка, живопись или архитектура, приводящая нас в экстаз, не будет именована прикольной. Великая радость не прикольна.

С другой стороны, вполне возможно, что услышав или увидев нечто совершенно грандиозное и величественное, мы скажем, что «это прикольно». Но. Мы солжем. Таким определением мы не выразим реальное переживание, а лишь попытаемся скрыть его – например, чтобы не выглядеть в чужих или своих глазах слишком эмоциональными. Сказать (даже самому себе) «прикольно» в случае восторга можно только с одной целью – сделать себе душевную анестезию. Восхищение, упоение, благоговение – не прикольны. Это слишком слабое слово.

И в этой слабости и содержится первый ключ к сущности прикольного. Восторг – только часть наслаждения, самая интенсивная часть.

Прикольным может быть названо то, что вызывает несильную, предельно ослабленную радость. Сейчас не приходит в голову иного понятия кроме как приятное. В собственном смысле слова приятное – это то, что мы готовы при(н)ять, что не вызывает равнодушия или (тем более) отторжения.

Если вернуться к примерам из первой заметки, действенность теоремы Пифагора и связь имен Блез и Власий приятны нашему уму и ощущению (зрению и слуху соответственно). И клипы Little Big в целом приятны зрению и слуху – потому что видеоряд и звук (не рискну сказать, музыка ли это, но звук имеется) действуют примерно также, как звук игральных автоматов. То есть нет отвращения и нет восторга – приятно, не более того.

Есть ли в их клипах нечто неприятное? Да, есть. Но оно и не прикольное – именно в силу неприятности. То есть видео прикольные не в силу негативных эмоций (или восторга) – а лишь в той части, в какой они дают радость (в гомеопатических дозах).

Итак, прикольное всегда приятно – по крайней мере, я не нашел примеров, когда бы это не было истиной. Но как быть с такой ситуацией: мы узнаем о крайне замороченной и хитровыделанной схеме преступления – когда, например, убивец сделал все, чтобы запутать следствие и выгородить себя. Нам объяснили схему – и мы говорим «прикольно», хотя, отнюдь не радуемся факту убийства. Получается, что в данном случае никакого приятия (как радости в слабой степени интенсивности) вовсе нет.

На самом деле прикольно в изысканном преступлении не то, что кого-то лишили жизни, а то, как оно было обставлено. Холмс говорил о Мориарти: «Ужас и негодование, которые мне внушали его преступления, почти уступили место восхищению перед его мастерством». На самом деле речь идет не о восхищении, а о приятности, об удовольствии, которое доставляют нашему уму интеллектуальные способности преступника. Нам приносит удовольствие созерцание красоты замысла – помимо того, что сам результат нам отвратителен. И тут приколен не результат, а замысел. Так что, опять же, нет ничего прикольного, что не доставляло бы небольшое удовольствие.

Всякое прикольное – приятное.

Но не всякое приятное – прикольное. Курильщик уничтожает пачку в день – и почти каждая сигарета ему приятна (то есть не вызывает ни восторга, ни негатива). Однако вряд ли он скажет, что курить «вот эту вот» сигарету было прикольно – нет, просто приятно. Если вы, читая эти строки, находитесь в тепле, то согласитесь, что тепло приятно. Но вряд ли вы думаете, что не мерзнуть и не обливаться потом – прикольно. Нет, не прикольно, а просто приятно. А не прикольно потому, что привычно.

Значит, прикольное как-то связано с непривычным. И об этом будет следующая заметка.