С большой симпатией отношусь к Олегу Кашину (хотя его статей почти не читал) – в большей степени из-за прорусской позицией, которую он не стесняется выражать, несмотря на работодателей-либералов. Иногда посматриваю его стримы на ютубе – но всякий раз не могу понять, зачем. Просто иногда хочется послушать человека с твоей системой ценностей, хоть на стримах он ее выражает редко.

Там происходит примерно следующее. Типичная речь Олега Владимировича (все имена выдуманы – не потому что хочу спрятать известных людей за псевдонимы, а потому что их имена невозможно запомнить – плюс они ни кому не известны, даже самому Кашину):

«Что у нас на сегодня – сейчас гляну свою шпаргалку… Василина Баженова, это (кто не знает) бывшая жена Григория Блакитного, сооснователя журнала «Поморский черемис» - журнал закрылся через два месяца после того как холдинг «КФ-групп» переориентировался на белорусские медиа… Так вот Василина, с которой я лично не знаком, но от коллег по «Эху» слышал, что она была любовницей экс-депутата Аркадьева-Бокова… Помните, был такой. С ним была связана странная история, когда он на армянском телевидении сказал, что Россия видит в Турции стратегического партнера – и армяне из твиттера очень обиделись. Скандал удалось замять – и программа не вышла в эфир, но через три года ее выложил бывший главный редактор этого армянского телевидения, но потом почему-то сразу снес свой пост. Запись не успели перезалить, но остались скриншоты. Так вот с Баженовой я не знаком, но пару раз общался в фейсбуке, сказала странную вещь о том, что представители Демпартии США три года назад общались с Расулом Векиловым, который тогда крутился возле Тихоновецкого, бывшего клерка администрации президента Татарстана. Потом Великов уехал в Киев, и я давно о нем ничего не слышал. А сама Баженова мне однажды написала, что, мол, Олег, зачем ты трешься «около этого персонажа» - очевидно, она намекала, что я работаю на Навального, а я сказал, что у нее у самой главный протеже – человек из околонавальнистских кругов. Был такой Федя Еханурин, который потом то ли уехал в Китай, то ли что еще, но, как говорят, до сих пор работает внештатником на RT. Так вот Баженова меня забанила, и общение прекратилось. Что у нас еще…»

Здоровья Олегу Владимировичу!

Неделю назад опробовал роль оператора. Ну как опробовал - насадил камеру на штатив, включил rec и вертел ее правее-левее.

А дело было в том, что в Петербург приезжал сам Константин Анатольевич Крылов. Никто из умеющих снимать к началу поспеть не мог, и дело доверили мне. Ну, как смог.

Благодарю Листву за помощь в организации съёмок

Часть 1
https://youtu.be/b1w1KVLKseo
Часть 2
https://youtu.be/w-NoaOXoLTc

Сама презентация второго тома крыловско-харитоновского "Буратины" была бомбической. Смотрим, наслаждаемся.

Вишлист

Дорогие подписчики!

Приближается НГ - и, помимо подарков родным и близким, я думаю о том, чем порадовать себя. Моей слабостью являются бумажные книги - я давно собираю домашнюю библиотеку (сейчас она выглядит более чем прилично).

Но есть издания, за которыми я давно и безуспешно гоняюсь - или их нет в продаже, или стоят они как чугунный мост.

1. Вот список того, что я прям очень-очень желаю заиметь, но купить их почти нереально:

Прокл Платоновская теология (Летний сад, 2001)
Прокл Комментарий к Тимею (I) (изд-во Шичалина, 2012)
Дамаский О первых началах (РХГА, 2000)
Головин Мифомания (Амфора, 2010)
Маковельский Досократики (Харвест, 1999)
Ригведа 2-3тт (5-10 мандалы) (изд-во Наука)
Реале Антисери Западная философия в 4тт (Петрополис, 1990-е)

2. А вот книги, цена на которые очень сильно велика:

Слезак Читая Платона (изд-во СПбГУ, 2008),
Иванов Дионис и прадионисийство (Алетейя, 1994)
Доддс Греки и иррациональное (Алетейя, 2000)
Гайденко История греческой философии в ее связи с наукой (2000)
Пифагорейские золотые стихи (Алетейя, 2000)
Гомперц Греческие мыслители (Алетейя, 1999)
Кереньи Дионис (Ладомир, 2007)
Клейн Воскрешение Перуна (Евразия, 2004)
Бенвенист Словарь индоевропейских социальных терминов (Прогресс, 2005)
Эллинские поэты (Ладомир, 2001)
Балановские Русский генофонд на Русской равнине (Луч, 2007)
Ситников Философия Плотина и традиция христианской патристики (Алетейя, 2001)
Лосев История античной эстетики (тома II, III, V)
Гигин Мифы (Алетейя, 1997 или 2017)
Ямвлих Комментарии на диалоги Платона (Алетейя, 2000)
Гераклит Фрагменты (Ад маргинем, 2012)
Гольбах Избранные произведения в 2тт (Соцэкгиз, 1963)

Если вы обладаете какими-либо из этих прекрасных изданий, и вам не жалко с ними расстаться - то пишите, пожалуйста, на [email protected]

За книги из первого список я могу предложить рублей 500-700 (за каждый том), считая пересылку.
Из второго - 200-300, считая пересылку в Питер.

Я не предлагаю продать мне книги: это не коммерческое предложение - цена сильно ниже рыночной. Это просто материальное выражение благодарности, которую я непременно испытаю, если получу указанные издания - плюс это компенсирует затраты на доставку. Так что требование суммы - на ваше усмотрение.

Думал попросить денег - но все равно я бы их потратил на книги - или не на книги, а какую-нибудь ерунду типа еды или бензина. Книги лучше, ибо вечное прекраснее временного.

А без этих книг мне сильно грустно.

Заранее безмерно признателен откликнувшимся.

Самое время подводить итоги года.

Он был вполне довольно насыщенным в интеллектуальном плане. Выделю 3 события:

1. Выпущена "Несть" - прозаическая книжка, в которой я отрывался как мог. Всегда хотел написать абсурдистский роман - теперь он доступен везде - от Озона до Амазона.

2. Второй семестр в Вузе был ударным - провел около 75 пар (150 академчасов), аттестовал около 120 студентов. Молодежь радовать не перестает - и я стараюсь делать так, чтобы у них на всю жизнь осталась память о философии как о чем-то радостном, возвышенном и лихом. Особенно радует, когда уже после зачетов они аплодируют и лично благодарят. Такое нечасто выпадает на долю преподавателя - но мне везет.

3. Завел этот канал. Благодарен всем, что читает, спрашивает и благодарит. В записях случались перерывы - особенно когда педагогическая нагрузка превышала лимит моих сил. Когда у тебя 6 пар в неделю плюс основная работа плюс лично-семейные дела плюс диссертация - как-то не до чего.

Вот и теперь в адовом зашиве последних недель я не успел сделать материал по "Антихрупкости" Нассима Талеба. Книга меня удивила. Я крайне брезгливо отношусь к любым работам, где присутствует слова типа "успеха", "выгоды" и им подобных - подводит природный снобизм. Но "Антихрупкость" стоит того, чтобы ее прочесть и осмыслить. Потому - ждите текст на праздниках, вместе с продолжением рассуждений о минусах равнодушия к истории.

Всем радости бытия и мышления - и достижения их тождества! 🥂

Небольшой путеводитель по главным текстам 2019го. Прошу перепостить его в своих соцсетях - для вас (графов Де ля Фер) это слишком мало, а для автора (Атоса) - очень даже много.

В хронологическом порядке:

1. Гераклит и Юнг: "тайная гармония" и концепция "тени" (3 заметки) - спекулятивный, но не бессмысленный текст.
2. Сущее: его бытие и сущность (2 заметки) - простая и четкая пропедевтика понятий
3. "Дряхлые" неоплатоники (3 заметки)
4. Как преподавать философские учения (3 заметки) - вполне удачная методика.
5. Как преподавать элеатов (4 заметки) - применение п.4 к самым контринтуитивным мыслителям Античности.
6. Ильенков и совфилы (3 заметки) - жесткий раз...б советской философии
7. Теодицея Платона и Гегеля (6 заметок) - пролог к будущему большому тексту про Егора Федорыча.
8. Гегель (3 части, 16 заметок) - очень кратко и по сути.
9. Философия с нуля (2 заметки) - краткий список литературы для вката в предмет.
10. Разум, добродетель и кино - мини-текст про современных "положительных" героев
11. Критика либертарианского "частного права" (3 заметки) - важная статейка про то, что произвол индивидов ни чуть не лучше произвола государства.

Вообще, советую числа 3-4, в первые более-менее тихие дни года, вернуться в самое начало ленты и спокойно листать вниз.

"Антихрупкость" Нассима Талеба

Часть первая. Суть "Антихрупкости" (1)

Читать "Антихрупкость" я не намеревался. Отпугивало всё: подзаголовок "как извлечь выгоду из хаоса", глянцевая обложка, статус бестселлера – что еще нужно, что никогда не взять книгу в руки? Но, решив ознакомиться, я совсем даже не пожалел.

Подробно излагать содержание не имеет смысла – в ней затронуто слишком много тем. Я лишь опишу некоторые идеи и понятия – и выражу свое отношение к ним.

Главное. Книга не о выгоде, не об успехе, не о тайнах бизнеса, не о достиженстве и не о другом тошнотворном бреде, которым начиняют полунищих честолюбцев бизнес-тренеры, миллиардеры на госконтрактах и прочие проходимцы. Да, "Антихрупкость" учит жить и зарабатывать – но прежде всего жить, а не "зарабатывать" или "жить, чтобы зарабатывать".

Американский бизнес-трейдер и инвестор (ливанского происхождения и православного вероисповедания) Нассим Николас Талеб до "Антихрупкости" написал книгу "Черный лебедь". Так он назвал событие, которое трудно предугадать, но которое принципиально не вписывается ни в какие предсказания ввиду своей маловероятности. "Лебедя" я не читал, но полагаю, что название восходит к классическому примеру индуктивного метода британского эмпиризма: если нам попадаются только белые лебеди, это еще не означает, что все лебеди белы, поскольку индуктивный метод дает нам лишь вероятностное знание. Появление одного небелого лебедя разрушает теорию о всеобщей белизне лебедей. Об этом и пишет Талеб – в любой системе может произойти серьезный сбой, если она не готова к появлению факта, который ее уничтожит. То есть – если мы поймали кучу белых лебедей и уже раструбили, что все они белы, то первый черный разрушит не только нашу теорию, но и нашу репутацию добросовестных ученых.

А потому – хороша та система, которая реально готова к испытаниям, к внешним потрясениям и кризисам. Конечно, в пример он приводит экономические системы – но тут же распространяет этот принцип готовности к кризисам на самые разные сферы – от здоровья и образования до мировой политики.

Для обозначения устойчивости к черным лебедям он вводит триаду понятий. Хрупкость – это качество системы, плохо переносящей кризисы. Хрупкая посуда не любит, когда ее швыряют о стену. Другое понятие – неуязвимость – означает невосприимчивость к потрясениям. Талеб подробно объясняет, что неуязвимость всегда считали антонимом хрупкости. Однако реальной оппозицией хрупкости является такое свойство системы, как способность делаться лучше и сильнее от внешних потрясений - то есть, собственно антихрупкость. То есть речь идет о такой посуде, которая (потенциально) от швыряний о стену станет только прочнее и долговечнее. Такой не слишком удачный термин Талеб ввел потому, что ни в одном языке он не нашел аналога этой самой способности – делаться больше и сильнее от переваривания черных лебедей.

В начале книги он приводит длинный список хрупких, неуязвимых и антихрупких явлений (кстати, не всегда удачно). В отношении мифологических и исторических персонажей хрупким он считает положение Дамокла, которого в любой момент может поразить меч. Неуязвимость он видит в Фениксе, который восстанавливает себя в нетронутом виде. А антихрупкостью он наделяет Гидру, которая от декапитации становится еще головастее.

Введение понятия антихрупкости делает Талеба философом. Философ обязан вводить новые понятия, то есть концептуализировать явления, восходить от разрозненных фактов к умозрению сущности – и Талеб это сделал. Особенно замечательно то, что описанному им свойству, действительно, нет аналогов ни в науке, ни в обыденном языке. В каком-то смысле аналогом можно было назвать гегелевское "снятие" – синтез утверждения и отрицания, содержащее в себе как сохранение обоих моментов, так и новизну в их отношении. Неслучайно, Гегеля он поместил в разряд антихрупких философов, но далее мысль о нем не развил.

Часть первая. Суть "Антихрупкости" (2)

Поначалу Талеб рассматривает триаду понятий на примере экономики. Современную финансовую систему он (на примере США – кризиса 2008 года) беспощадно разделывает под орех. Эту систему делают хрупкими 2 фактора:

1. Она строится на прогнозировании. Но любой прогноз ограничен статистикой, а потому уязвим. В любой момент может появиться такая случайность, которая станет черным лебедем. В результате – риски сильно превышают возможные выгоды, и одна случайность может уничтожить всю систему. И чем больше мы полагаемся на прогнозы, тем больнее нас клюнет злое длинношеее.

2. Банки совершенно антихрупки – но именно из-за этого хрупка вся система. Талеб описывает довольно жуткую ситуацию, которая случилась в реальности в 2008. Если банк получает прибыль – его менеджеры (не владельцы, а именно управленцы, executive – нанятые сотрудники) получают многомиллионные бонусы. Если банк проигрывает, и перед ним маячит угроза банкротства – нет, его не банкротят. Его спасает государство из бюджетных (народных) денег. Менеджер ничем не рискует. Все прибыли – его. Все убытки – народные. То есть банкиры не рискуют собой – но рискуют все остальные. Государство страхует банки – но в результате делает себе только хуже. Талеб называет такую ситуацию агентской проблемой или, говоря проще, конфликтом интересов. Менеджеру выгоден риск, который не выгоден обществу. Так же и врачу не выгодно здоровье, которое выгодно пациенту – и так далее.

В таком положение Талеб видит главную опасность не только в экономике, но и во всем сущем. Гиперопека родителей делает хрупкими детей. Пристрастие к лекарствам делает хрупким организм. Фанатичная приверженность теории производит разрыв между знанием и практикой. Чем сильнее регулирование, косность и стремление избежать потрясений – тем сильнее эти потрясения бьют впоследствии.

Стремлению все зарегулировать и везде подстраховаться он противопоставляет стратегию проб и ошибок, стратегию риска – ее он называет гормезисом. Это слово означает старый принцип – чтобы яд не подействовал, нужно заранее подвергать себя воздействию малых доз. Малые ущербы, локальные риски тренируют систему – равно как любовь к ошибкам и потерям страхуют нас от больших неудач. Лучше 100 раз упасть с метровой высоты, чем один раз со стометровой. Лучше 100 рискнуть по мелочи, чем избегать любых рисков – иначе первый черный лебедь столкнет тебя в пропасть. Постоянное вмешательство – будь то государственничество в экономике или вечное глотание лекарств для поддержания здоровья – и есть путь в пропасть.

Вмешательство базируется на механицизме. Да, чтобы пароварка работала, за ней нужно следить, ее нужно чинить. Талеб видит ошибку в том, что человека или общество также считают такой вот механической утварью. Но что полезно в отношении техники, вредно в отношении организма. Организм не закаляется от таблеток, равно как общество не развивается от регуляций. Органическое воспринимается как механическое – и оттого необоснованным вмешательством превращается из антихрупкого в хрупкое.

(Продолжение последует)

Часть первая. Суть "Антихрупкости" (3)

В отношении организма (точнее, вмешательства в него) Талеб использует понятие ятрогении. Если совсем просто, то речь идет о залечивании – в смысле "залечить до смерти". Это когда вмешательство (как врача, так и государства) приносит вред самим своим фактом. Буквально как в старом анекдоте, когда "вскрытие пациента показало, что пациент умер от вскрытия". Сторонников ятрогении он называет "хрупкоделами" – теми, кто намеренно портит антихрупкие системы. Особенно достается американским экономистам – которых он, не взирая на чины, называют по именам.

Талеб вводит множество новых понятий, подробное рассмотрение которых нецелесообразно, тем более что все они даны в приложении к книге. Но раз уж у нас философский канал, не говорить о понятиях было бы антифилософично. Перечислим некоторые из них.

Стратегия штанги. Талеб считает, что лучшей стратегией в отношении риска является его распределение на две крайности (равно как штанга представляет собой два тяжких края при легком центре). На примере инвестиций: большую часть денег нужно максимально беречь от потери – хоть держать под подушкой. Но малую часть нужно инвестировать в нечто сверхрисковое. Потери будут минимальные, а возможная выгода – максимальной. Хуже поступает тот, кто все инвестирует в нечто среднее – потому что черный лебедь легко клюнет в пятую точку.

"Зеленый лес". Талеб очень скептично настроен в отношении науки и образования, о чем я еще скажу ниже. Его претензия в том, что научно-преподавательское сообщество приписывает себе заслуги практики. Экономисты с кафедры учат экономике, но при этом реальные прорывы делают неученые предприниматели, голые энтузиасты, любители эвристики и риска. Наука считает, что обосновывает технологии и внедряет их на практике, тогда как верно обратное: сначала появляются технологии, а уже потом они теоретизируются и концептуализируются. Деятели науки и образования задним числом оформляют все достижения на себя. С этим связан эффект "обучения птиц полету" – такие лекторы думают, что если прочесть птицам курс аэродинамики, их дальнейшие полеты станут следствием прослушивания лекций.

Неомания. Прекрасный термин, описывающий людей, любящих все новое только потому, что оно новое. Талеб здесь выступает как радикальнейший консерватор – старое прочнее нового уже в силу своей старости (ибо выдержало появление десятков лебедей), тогда как новое не имеет никакой биографии – а потому чрезвычайно хрупко. Не читай самую новую книгу – читай классику, ибо шанс найти хорошую книгу здесь выше. Не пробуй новое лекарство – пользуйся проверенным или никаким. Не ешь современную еду – употребляй продукты, которые твои предки ели веками. Книги, лекарства и продукты, прошедшие испытание временем, всегда лучше новых. И даже в случае редких исключений – зачем пробовать на себе новое, принимая все риски этой новизны? Книга может оказаться распиаренной чушью, лекарство – иметь еще не выявленные побочные эффекты, а еда – не сочетаться с тем, что полезно в твоем климате для твоей этнической группы. Потому следует знать то, что было раньше (рассуждения Талеба как раз и вдохновили меня на недавний текст о важности знания прошлого).

В частности, он пишет о том, как выбирает режим питания – и делает неожиданный реверанс в сторону религии:

"[Для выбора питания я] смотрю в греческий православный календарь и узнаю, постятся в этот день или нет. <...> Я верю в эвристику религии и слепо следую ее правилам (будучи православным христианином, я могу иногда мухлевать – это часть игры). Среди прочего роль религии заключается в том, чтобы приручить ятрогению пресыщения: пост уравнивает всех, невзирая на заслуги."

Вообще, такого традиционализма par excellence я не встречал даже у профессиональных ревнителей старины. Со всеми плюсами и минусами такой позиции.

Часть первая. Суть "Антихрупкости" (4)

В дальнейшем автор развивает свою собственную этическую и этологическую систему, которая, на мой взгляд, и является наиболее ценной частью всей книги. Здесь важнейшими понятиями являются два следующих:

Доксастическое обязательство. Очень интересный принцип. Человек, по словам Талеба, должен ставить "шкуру на кон". Ты не имеешь права вмешиваться в то, что не требует от тебя никакого риска. Если ты делаешь прогноз по экономике Канады – вложи в нее свои собственные деньги. Если чинишь вертолеты – летай на них. Если распоряжаешься деньгами банка и хочешь получить бонус – в случае провала отдай свои накопления. Строишь мост – хоть пару недель поспи (как в старые времени) под этим мостом. Капитанишь кораблем – покидай его последним. Иначе – возникает та самая агентская проблема. Талеб очень жестко требует: "ставь на кон собственную шкуру", иначе ты – мошенник, пиздобол и, еще хуже, банкир.

Via negativa. Еще один крайне интересный термин. Лучше прочитать соответствующую главу, чем пересказывать. Это универсальный принцип – не думай, что добавить к своей жизни, к нынешнему обществу, к образу будущего. Наоборот, убирай все то, что вредно и не нужно. Отсекай все лишнее, а не добавляй новое к уже имеющемуся. Согласно этому принципу, следует думать не о том, как разбогатеть и добиться успеха, а о том, как не повредить себе этим прибавлением денег – как не сделаться хрупким из-за богатства. Здесь он подробно говорит о главном идеологе антихрупкости из числа философов - Сенеке, рассуждавшем об опасностях богатства.

В целом, относительно via negativa позволю себе большую цитату из Талеба:

"Немногие понимают, что богатство обладает собственной ятрогенией – и что если отделить человека от денег, его жизнь станет проще, а здоровье – лучше ввиду позитивных стрессоров. Так что бедность не лишена плюсов, если практиковать ее правильно. Современная цивилизация дала нам много всего, в частности законодательство и неотложную хирургию. Но представьте себе, насколько улучшилась бы жизнь, избавься мы, как рекомендует via negativa , от лишнего: никаких жалюзи, солнцезащитных очков для карих глаз, кондиционеров, апельсинового сока (только вода), гладких поверхностей, лимонадов, навороченных таблеток, громкой музыки, лифтов, соковыжималок… На этом я остановлюсь.

Когда я смотрю на своего друга, <...> который в семьдесят лет может похвастать здоровьем, каким не обладают и многие люди на тридцать лет моложе, и сравниваю его с миллиардерами вроде Руперта Мёрдока или Уоррена Баффета (с фигурами, похожими на груши), у меня всегда появляется одна и та же мысль. Если настоящее богатство – это спокойный сон, чистая совесть, взаимная признательность, отсутствие зависти, хороший аппетит, крепкие мышцы, физическая энергия, здоровый смех, обеды с друзьями, никаких спортзалов и конференц-залов, физический труд (или хобби), хорошая перистальтика, а также регулярные неожиданности, значит, истинное богатство субтрактивно (из него убрана всякая ятрогения)."

Вот краткая суть книги. Во второй части выскажу критические замечания. Но уже сейчас советую ознакомиться с книгой – ибо мой взгляд, как обычно, будет весьма субъективен.

"Антихрупкость". Интермедия о критериях оценки

Перед второй частью скажу пару слов о том, как я оцениваю книги.

Обычно критика сосредотачивается на содержании книги - насколько верны или ложны выводы автора. То есть рассматривается исключительно объективная сторона. Для меня существует и второй критерий - доброжелателен ли автор к публике, хочет ли он ей блага. То есть, по сути, хороший ли он человек. Да какая разница, возразят мне - главное то, о чем книга, а не то, кто ее автор. Нет, намерение также важно, как и результат. Когда мы забываем об этом, мы подставляем себя под удар. На этом, собственно, построена любая вредняя пропаганда - вы, котятки, слушайте, что мы говорим и не думайте, кто мы такие, не думайте, с какой целью мы это говорим.

Это не значит, что нельзя изучать творчество людей, которым ты не доверяешь. Я с удовольствием читаю (слушаю, смотрю) некоторых недоброжелательных (ко мне - не лично, разумеется, но как к читателю) авторов: либералов, кремлеботов и даже заукраинцев - если слушать их интересно. Другое дело, что никогда нельзя забывать о том, что все они - твои недруги. Приведу параллель с рекламой. Все мы понимаем, что реклама производится для того, что мы отдали ее заказчику свои деньги. Но это не значит, что ничего ни у кого не нужно покупать. Интересы продавца и покупателя часто совпадают. Но это также не значит, что реклама нам показывается для нашего блага, правильно? Смотреть можно, покупать можно, но нельзя не помнить о том, что наша выгода не является главной целью заказчика.

С книгами тоже самое - прежде всего, с non-fiction. Некоторые пишутся против нас и наших интересов. Таковы многие книги по финансам, маркетингу и стратегиям успеха. Таковы все религиозные книги. Таковы многие исторические и политические книги. Таковы некоторые философские книги - недавно, кстати, я говорил про аналитических философов: это как раз про многих из них.

Незадолго до "Антихрупкости" я слушал аудиоверсию "Бога как иллюзии" Докинза и был согласен почти со всем, о чем в ней говорилось. Но никогда не забывал о том, что Докинз имеет целью не борьбу с христианством, а борьбу с консервативными ценностями христианских народов. В том числе и моего, русского народа.

Так вот. Талеб. При том, что я не согласен с половиной того, о чем он пишет, я понимаю, что автор - наш доброжелатель. "Антихрупкость" написана с благими намерениями - хотя многие цели и принципы Талеба кажутся мне ошибочными. Но в любом случае, ведя с ним во время чтения заочный спор, я четко понимал (где-то с трети книги), что спорю с порядочным человеком. От него доставалось всем - и демократам, и республиканцам, и адептам культа технологий, и экспертному сообществу. И - важный момент - в книге нет ни одного упоминания феминизма, толерантности, прав меньшинств и прочего. Это сродни подвигу Маккиавелли, который написал своего "Государя" без единой цитаты из Библии - то есть не старался подстраховаться.

В самом начале он объясняет свой этический кодекс:

"Если вы видите жулика и не говорите о жульничестве, вы сами жулик. Быть любезным с наглецом ничуть не лучше, чем быть наглым с любезным человеком, и точно так же мириться с кем-то, кто творит подлости, – значит потакать этим подлостям.

И если я в приватной обстановке, после третьего бокала ливанского вина (белого), называю кого-то опасным и этически сомнительным хрупкоделом, я обязан поступать точно так же на страницах этой книги. <...>

Называть людей и организации жуликами в печати, в то время как другие (пока что) их так не называют, может быть накладно, но цена слишком мала, чтобы заставить меня молчать. <...>

Идти на компромиссы – значит потакать злу. Единственный современный афоризм, которому я следую, принадлежит Джорджу Сантаяне: «Человек нравственно свободен, если… он судит о мире и других людях с бескомпромиссной искренностью». Это не просто цель – это обязательство."

Это обязательно Нассим Талеб выполнил.

Часть вторая. Критика "Антихрупкости" (1)

Довольно патоки - перейдем к претензиям.

Талеб весьма тонко троллит научное сообщество и его заявкам на авторство всех достижений современной цивилизации. Особенно достается врачам. "Если вы хотите ускорить чью-то смерть, приставьте к человеку личного врача. Я не о том, что нужно посоветовать ему шарлатана; просто дайте человеку денег, а специалиста пусть он выберет сам. Сгодится любой врач. Может быть, это единственный способ убить человека, оставаясь при этом в рамках закона."

Талеб считает, что общество двигает вперед не теоретическая наука, а практика (или эвристика). Технику двигают вперед энтузиасты, а не теоретики. Но. Примеров он приводит считанное количество. И дело даже не в том, кто был автором того или иного технического прорыва - самоучка или кафедральный профессор. Вопрос в том, что прогресс так не работает. Прогресс - это всегда и всюду организованный процесс, который поощряется и направляется внешней (в отношении исполнителя) силой - обычно государством.

У эвристики есть один минус - она, пользуясь, его терминологией, "хрупка". У нас есть чудесный ювелир, толковый врач, талантливый инженер. Их сила - в их руках и мозгах. Но когда они умирают, не оставив теории, все их наработки уже в следующем поколении либо искажаются, либо исчезают. Они не могут поделиться знанием - тем более, распространить, масштабировать его. Вспомним начало "Метафизики" Аристотеля: опытный (но неученый) врач может лечить лучше неопытного (ученого), но второго мы ценим выше, почему он может научить другого и знает не только как лечить, но и почему нужно лечить именно так, а не иначе. Практика, не становящаяся теорией (рационально обоснованной), исчезает, тогда как теория способна к внедрению на практике.

Вот, например, Сократ (о котором Талеб часто вспоминает - иногда недобрым словом) ничего не писал, считая практику диалога выше писаного слова. И кто бы мог оценить величие его метода, если бы метод оставался исключительно практическим? Только те, кто его слушали. Но благодаря Платону и Ксенофонту мы и сейчас имеем доступ к его наследию. О более приземленной практике и говорить нечего. Делали ли алхимики химические открытия? Скорее всего. Какие? Ну, говорят, что чего они только не открыли. И хрен ли толку?

Можно критиковать чистых теоретиков сколько угодно - и восхвалять практиков, не получивших образования, но сделавших много нового и верного. Но прогресс - это не сумма открытий, а направленность этих открытий, их согласованность. А на это способна только академическая наука, направляемая государством. Либо практика, направляемая государством. Но не практика как совокупность частных инициатив. Нет.

Талеб отлично фигачит западное образование - то, которое нередко называют "мусорным". Да, весьма странно, когда экономике учат не практики, а ботаники, лишь конспектирующие труды классиков. И да - ценность образования сильно завышена. Но апология необразованности, потому что "практики дали нам очень много полезного" - это чистая софистика.

Часть вторая. Критика "Антихрупкости" (2)

Особенно нелепы его претензии к медицине. Здесь он критикует крайности медицины, ее негативные стороны - алчность медицинских корпораций, агентскую проблему врача и пациента, вред от новых лекарств, завышение стандартом здоровья (из-за которого людям навязывают ненужное им лечение) и так далее. Но вывод он делает бомбический: прогресс медицины - это миф, а польза прогресса медицинской науки ничтожна в сравнении с издержками. Он откровенно ищет блох в истории медицины, но почему-то ничего не говорит про детскую смертность, чуму, оспу и прочие прелести традиционной жизни – или говорит о них как бы вскользь.

"Еще одна ошибка из разряда «одураченные случайностью» – думать, что если ожидаемая продолжительность жизни при рождении до ХХ века составляла 30 лет, значит, люди и жили всего лишь 30 лет. Распределение чрезвычайно асимметрично, множество младенцев умирало при родах или сразу после рождения. Условная продолжительность жизни была велика – не забывайте, что наши предки в основном умирали от травм. Возможно, увеличение ожидаемой продолжительности жизни – заслуга больше законодателей, чем врачей, так что за успехи в этом направлении следует благодарить скорее общество, чем науку."

Так а почему у нас низкая детская смертность и гибель от трамв? Их законодательно запретили что ли? Это что вообще?

Тут речь идет о подмене понятий. Есть два понятия, которые мы часто смешиваем. Первое - медицина. Это наука. Второе - здравоохранение. Это система. Их проблемы и издержки не тождественны. Например, в США прекрасная медицина и отвратительное здравоохранение. В России - средняя медицина и хорошее здравоохранение (кто сейчас поморщился - узнайте особенности системы здравоохранения в США: вы не охренеете - вы охуеете, это реально Африка, притом каменного века). Талеб путает эти понятия. И доходит до откровенного мракобесия.

К его предъявам медицине примыкает и критика современного питания. Отчасти она обоснована - действительно, есть смысл критично относиться к современным продуктам, негативного эффекта которых мы знать пока не можем. Однако, Он не ограничивается советами по питанию из серии via negativa - исключить все новое. Он дает свои советы по питанию. А вот это уже трындец. Вместо того, чтобы бороть заразу нашего времени - самодельные диеты, он придумывает еще одну. В чем минус большинства разработчиков диет? "Мне помогла такая диета - а потому питайтесь именно так". Конечно, он не доходит до конкретного описания "правильного" рациона, но дает такие, например, правила:

"Мы созданы не для того, чтобы получать пищу из рук подростка, который доставил ее нам на дом. В природе мы должны были тратить энергию перед тем, как поесть. Львы охотятся, чтобы позавтракать, а не поглощают завтрак, чтобы потом поохотиться в свое удовольствие."

А потому, говорит он - не завтракайте до работы. А еще львы не жарят пищу, не едят ее с тарелок и не употребляют любимого Талебом вина... И?

Часть вторая. Критика "Антихрупкости" (3)

Его апология природы скорее напоминает безумные эскапады болвана Руссо, чем здравые рассуждения: природа умная, она мудрее нас.

"К счастью, природа – благодаря антихрупкости – является лучшим специалистом по редким событиям, а также лучше кого бы то ни было управляет Черными лебедями; на протяжении миллиардов лет ей удавалось выжить без каких-либо командно-административных инструкций, которые сочиняют директора, окончившие университеты Лиги плюща"

"Отношения между природой и отдельными организмами можно назвать напряженными. … Но то, что умирает, в течение жизни производит потомство с генетическим кодом, так или иначе унаследованным от родителя, причем информация в генах переписывается."

"Организмы должны умирать, чтобы природа – беспринципная, безжалостная и эгоистичная – оставалась антихрупкой" (к слову, он пишет о том, что ему это неприятно - то есть речь не идет о грубом социал-дарвинизме).

Здесь ошибка Талеба в том, что он гипостазирует природу, превращает ее в сущность. Точнее, он превращает в сущность эволюцию и ее способность к изменению. Но даже если представить, что эволюция - реальная сущность, а не просто некоторое свойство, то совершенно не ясно, почему мы должны подчиняться ее интересам, когда у нас есть свои собственные?

Природа "умнее" нас только в одном смысле: она живет дольше нас - но она живет медленнее. Пользуясь этой аналогией, можно сказать, что звездная пыль мудрее, чем открытие свойств звездной пыли астрономами - а потому нужно стремиться стать пылью вместо того, что протирать штаны в обсерватории.

Мнение, что природа мудрее человека - это самое глупое, абсурдное и пошлое заблуждение нашей эпохи.

Часть вторая. Критика "Антихрупкости" (4)

Самый дешевый и неудачный ход в книге - введение персонажей. Талеб нередко приводит в пример нескольких своих друзей, описание жизни которых занимают в книге неподобающе большое место:

"Жирный Тони антихрупок, потому что он – зеркальное отражение своей хрупкой жертвы. Модель Жирного Тони очень проста. Он распознает хрупкость, делает ставку на банкротство того, кто хрупок, читает нотации Ниро, обменивается с ним социокультурными выпадами, отвечает на его подколки про жизнь в Нью-Джерси, срывает куш после чьего-то банкротства. И идет обедать."

Вот из-за такой херни я стараюсь не брать в руки бизнес-литературу. Она все время апеллирует к людям, а не к принципам. "Джобс недоучился, но ходил на курсы каллиграфии - и достиг успеха; вот так вот!". Что, блин, вот так? Вывод-то какой? Всем каллиграфией заниматься или не учиться или совместить недоучебу с каллиграфией? Пару месяцев назад я писал про карго-культ в отношениях. Так вот: если человек повторяет привычки миллиардеров, думая, что это поможет в делах, - то он ни чем не отличается от тех самых папуасов, что имитировали посадку самолетов. Это магическое, а не рациональное мышление.

Талеб дает между строк такой вывод: надо не трындеть с кафедры, а дело делать, надо чуять хрупкость и пользоваться этим. Допустим. Ну и дальше что? И главное: кто бы вспомнил этого самого этого Тони, если бы о нем не написал Талеб? В конце книги сказано, что он умер и оставил другу свои деньги с определенными обязательствами. То есть суперпрошаренный чувак знал, как срубить денег, но не позаботился ни о потомстве, ни о том, чтобы описать свой метод срубания денег. Вот уж гимн практике.

В этом и есть главная проблема книги – и любой книги с душком научного нигилизма. Она сама себя кусает за хвост. Напишешь книгу, где подробно и доказательно объяснишь, что жить надо так-то и так-вот – значит, ты уже рассказываешь об общих принципах и рационально их обосновываешь. То есть - создаешь рациональную теорию. "Но она ведь основывается на практике!" - ну так официальная наука тоже как бы не чужда ей, не так ли? Не создаешь теорию из-за нелюбви к теории - вся твоя практика исчезает вместе с тобой.

Апогеем его антисциентизма является "диалог" между его толстым практиком и Сократом. Вот маленький фрагмент:

"Сократ: Мой дорогой Мега-Тони, когда мы о чем-то говорим, нам нужно знать, о чем именно идет речь. Суть философии заключается в том, чтобы найти способ отражать и понимать то, что мы делаем, чтобы размышлять о нашей жизни. Неосмысленная жизнь не имеет смысла.

Жирный Тони: Проблема, мой бедный древний грек, в том, что ты убиваешь вещи, о которых мы знаем, но которые не можем выразить словами. И если бы я попросил человека, спокойно крутящего педали велосипеда, изложить теорию, объясняющую возможность велосипедных прогулок, велосипедист тотчас грохнулся бы на землю. Издеваясь над людьми и допрашивая их, ты сбиваешь их с толку и в итоге наносишь им вред."

Проблема в том, что если принцип работы велосипеда не будет записан - он будет утрачен, обязательно будет утрачен. Для этого и нужно заниматься теорией.

Дальше идут длительные рассуждения Талеба о Сократе (местами удачные), но общий пафос остается прежним - "надо меньше думать, а больше делать". Против Сократа он выставляет и более серьезного противника - Ницше с его апологией дионисийства. Он говорит о том, что без живой стихии и всего такого знание не развивается, а потому наука должна быть дионисичной, живой и антихрупкой.

Все это любопытно, но, опять же остается не ясным только одно: а кто против этого?

(Спойлер: никто)

Часть вторая. Критика "Антихрупкости" (5)

Да, Талеб не отрицает теорию как таковую - но... Вот непонятно, что "но". Он применяет принцип "соломенного чучела" - выдумывает оппонента и борется с ним. Он так рьяно защищает практику от атак теории, что создается впечатление, что такие атаки действительно существуют. Но теории не берутся из воздуха - они базируются на практиках. По сути, он создает теорию того, как нужно правильно относиться к практике и какие из нее нужно делать теоретические выводы. Так наука уже лет 500 (это по самому-самому скромному счету) этим занимается. И, заметим, этим занята именно наука, а не любимые автором энтузиасты, рисковые предприниматели и успешные недоучки.

Талеб полкниги борется с несуществующим противником - и, хуже того, доходит до апологии голой практики. То есть создает и обосновывает теорию практики. "Сам себя выпорол".

Критиковать универсальное общетеоретическое знание и давать универсальные общетеоретические рецепты по его исправлению - это оксюморон, contradictio in adjecto и вообще шизуха.

Отдельной критике Талеб подвергает национальные государства – противопоставляя им государства с сильным регионализмом. Потому что, мол, централизация (главный атрибут национальных государств) делает их хрупкими – а вот низовая демократия, сильная власть на местах куда гибче и эффективнее. Я допускаю, что на Западе определение национального государства отличается от европейского – но, по сути, он создает искусственную оппозицию. Реальные национальные государства очень даже децентрализованы.

Централизация – это атрибут ненациональных государств, то есть таких, где доминирующей нации нет, но элиты желают таковую нацию создать, а потому подавляют самое самоуправление (из боязни того, что оно перерастет в самоопределение).

Поясню. Есть два типа националистических проектов: state-building и nation-building. В первом случае есть нация, но у нее нет своего государства (или ее народ живет разделенно) – потому задачей становится собирание уже существующего народа в государство. В такой ситуации сейчас находятся русские, румыны, баски, курды, отчасти немцы (если брать ситуацию с Австрией). Во втором случае, напротив, есть государство, но оно полиэтнично – а потому элита пытается ассимилировать все нетитульные народы – либо вообще создать новую нацию под уже имеющееся государство. Такова ситуация на Украине (где ни один из трех этносов – великорусы, украинцы-малороссы и западные украинцы – не имеет абсолютного большинства, но культурным стандартом считается третья, наименьшая по численности этническая группа), в США (где, правда, концепция «плавильного котла» уже объявлена проваленной), в Испании (где кастильцы пытаются сделать испанцами каталонцев, басков и гасилийцев) и так далее.

Так вот – и та, и другая задача обычно решается централизацией. Либо для войны за объединение нации (в первом случае), либо для эффективной ассимиляции и подавления сепаратизма (во втором). Но уже состоявшиеся национальные государства обычно вполне себе децентрализованы (потому что им нечего бояться – все свои).

Талеб приводит в пример Швейцарию. И ошибается. Швейцария – образцовое национальное государство. Три части (франко-, германо- и италоязычную) объединяет не культура и не язык, а только гельветская национальность. Швейцарцы вместе только из-за кельтской крови – это необычный по своему радикализму пример национального государства. Еще раз: я допускаю, что проблема может быть не в Талебе, а в наших переводчиках. Но даже если предположить, что он прав – и централизация хрупче своего антипода, то в перспективе она приводит к антихрупкости, когда единый культурный стандарт уже достаточно укрепился. Примеры: Германия (откуда не бегут ни баварцы, ни швабы, ни саксонцы), Франция (где, несмотря на сильные различия, сосуществуют нормандцы и окситанцы). Хуже ситуация в Италии, где региональные идентичности куда сильнее – но, полагаю, это временное явление. Так что здесь Талеб очевидно неправ.

Часть вторая. Критика "Антихрупкости" (6)

Так почему же все-таки стоит прочесть эту книгу? Потому что в ней есть та искренность, которой так не хватает работам, посвященным двум главным темам Талеба: работе и жизни. Что сейчас пишут о работе? Как заработать миллиард на пивных крышках, в чем подражать наследникам миллиардеров (хотя ты сирота с ипотекой) – и как выйти из зоны комфорта (хотя ты ее еще не достиг). Что сейчас пишут о жизни? Почувствуй энергию космоса, радуйся солнцу, береги животных, люби себя какой ты есть, оттопырь чакры, открой сердце Иисусу, управляй вселенной из съемной квартиры. У Талеба же почти нет ни постыдной идеологии достиженства, ни позорной квази-философии нью-эйджа.

Его консерватизм – это не фантазии о древней духовности, а апология риска. Его идеал человека является полной противоположностью того, что обычно понимается под «традиционным человеком». Как рисуют людей прежних времен патентованные традиционалисты? У них доминирует духовность, созерцательность, презрение к материальному. У Талеба – строго наоборот. И это, как в известных мемах, «потрясающий ход»:

«Неуязвимость – даже антихрупкость – общества зависит от них [героев и храбрецов – М.В.]; если мы и добились чего-то, то лишь потому, что кто-то когда-то рисковал за нас. <…> Стоики считали, что благоразумие родственно храбрости – это храбрость, позволяющая нам сражаться с собственными порывами (согласно афоризму самого Публилия Сира, благоразумие есть храбрость полководца).

Исторически героизм эволюционировал, проявляясь как на гладиаторской арене, так и в области идей. В доантичный период героем Гомера был человек, наделенный отвагой вкупе с физической силой, потому что все явления тогда имели физическое измерение. <…> Наконец, родилась новая форма храбрости – храбрость сократика Платона, предельно точно определяющая современного человека: решимость защищать идею и с радостью принять смерть, невзирая на страх, просто из-за привилегии умереть за истину или же защищая некие ценности, – вот наивысшая честь. Никто из людей не обладает таким авторитетом, как два мыслителя, которые открыто и дерзко отдали жизнь за свои идеи, – два жителя Восточного Средиземноморья, грек и еврей. <…>

Мысли о будущем человечества расстраивают меня еще больше, когда за компьютером в вашингтонском пригороде я вижу «ботана», который прогуливается в Starbucks и магазин и обратно, может взорвать целый батальон где-нибудь далеко, скажем, в Пакистане, а потом пойти в спортзал покачаться (сравним его с рыцарем или самураем). Усиленное технологией малодушие идеально ложится в общую мозаику: общество хрупко, бал тут правят бесхребетные политики, призывники-уклонисты, страшащиеся избирательных участков, и любящие чушь журналисты. <…>

Получеловек (или, точнее, полуперсона) – это не тот, у кого нет своего мнения, а тот, кто не смеет его иметь.
Как доказал недавно великий историк Поль Вен, в гладиаторы шли вовсе не по принуждению – это легенда. По большей части гладиаторы были добровольцами, желавшими рискнуть жизнью и стать героями – или, проиграв, доказать самой большой толпе в мире, что они способны принять смерть достойно, не ежась от страха. <…>

Из античной культуры я вынес понятие «мегалопсихон» (из Аристотелевой этики), величественную концепцию, смененную позже «христианским смирением». На романские языки это слово не переводится, в арабском таких людей называют «шхм» – что можно перевести как «не ничтожный». Если вы рискуете и встречаете судьбу с достоинством, ничто не может сделать вас ничтожным; если вы не рискуете, ничто не сделает вас великим, вообще ничто на свете. И когда вы принимаете риск, оскорбления полулюдей (ничтожных людей, которые ничем не рискуют) схожи со звериным лаем: пес оскорбить не может.»