Завершу тему сокрытия у Гераклита – с юнговскими иллюстрациями.

Природа человека (отдельного) ему самому неизвестна, поскольку его личность не интегрирует всю свою сущность, а вытесняет ее вовне, в абстрактную или конкретную противоположность, с которой у персоны происходит та или иная форма вражды: «Враждующее соединяется, из расходящихся-прекраснейшая гармония, и все происходит через борьбу», как у «лука и лиры», поскольку борьба «отец всех вещей», но «с чем люди имеют наиболее непрерывную связь,- со [всеуправляющим] логосом они враждуют, и то, с чем они встречаются ежедневно, кажется им чуждым», поскольку «природа любит скрываться», утаивая «тайное согласие», между тем как «логос всеобщ», а «поэтому необходимо следовать всеобщему» (все что в кавычках – цитаты из Гераклита).

Поскольку тайна для Гераклита – не гносеологическая, а онтологическая категория, он непрестанно указывает на ее доступность. Природа вещей, Логос, Зевс, Аполлон, «чей оракул находится в Дельфах, не говорит и не скрывает, но знаками указывает»: тайное и сокрытое никак не противится открытию, «алетейе», но и не стремятся к обнаружению.

Тайна природы состоит в том, что она, являя разуму противоположности и обнаруж ивая свои законы – короче, ничего не тая – таинственно гармонизирует логосом то, что невозможно гармонизировать логикой…

И вот я зашел в тупик, потому что мой пример с человеком есть релятивизм в гносеологию ))

Но самое важное здесь – то, что у Гераклита тайна и сокрытое становятся не отрицательными, а утвердительными категориями. Мы можем говорить о катафатике тайны.

Классика и ранний эллинизм совсем не воспринимали эту тему, но она обрела новое дыхание в неоплатонизме. Особенно – у Дамаския, о чем я еще напишу в свое время.

https://libcat.ru/uploads/posts/book/martin-hajdegger-osnovnye-ponyatiya-metafiziki-mir-konechnost-odinochestvo.jpg

Продолжаю читать Хайдеггера – «Основные понятия метафизики». Дошел до середины первой части.

Фуххх. Ну, если вкратце – то…

Автор начинает с понятий «настроения» и «пробуждения». У нас должно быть настроение к философствованию, но сейчас его нет ни у кого. Соответственно, такое настроение нужно пробудить. Однако трудно утверждать, что такого настроения у нас вообще нет, потому что о настроении нельзя однозначно судить — наличествует оно или нет. Хайдеггер проводит различие между внешними и внутренними состояниями. Внешний предмет может быть наличным или не-наличным, а наше вот-бытие не противоположно от-бытию. От-бытие — это что-то типа потенции у Аристотеля: то, что чего-то нет, еще не означает, что его вообще нет — оно не есть, но оно в нас как от-бытие, а потому оно есть, поскольку есть тот, кто от-бытием обладает. Как возможность, как потенция нашей внутренней жизни оно может стать вот-бытием. Потому нельзя сказать, наличествует или неналичествует в нас настроение. Более того, не стоит пытаться выяснить, пробуждено ли такое настроение, поскольку, будучи осознанным, настроение перестанет быть настроением, то есть видом чувства, и станет, имхо, достоянием мышления. Хайдеггер указывает на то, что мышление, воление и чувства признаются 3 составляющими человека согласно мнению психологов. Привет Платону.

Настроение не является Чем-то сущим, оно является Как. Здесь есть определенная связь с интенциональностью феноменологов — когда наш компаньон находится в определенном настроении, он автоматически вовлекает в него нас, потому его настроение уже не является только его, а является вот-бытием-с-другим, причем мы не перенимаем его настроение, но вливаемся в него как в уже наличное. Соответственно, настроение, определяя как-бытие, становится как бы субстратом вот-бытия, через которое вот-бытие становится определенным, соответствующим настроению. И именно в настроении мы встречаем себя как вот-бытие, поскольку оно есть только среда (и форма, как я понял) для мышления и воления. Здесь интересно то, что, в отличие от Платона, настроение не есть форма патоса или, напротив, обуздание патоса фронесисом, но условие самого фронесиса и тюмоса, в которых последние осознают себя вот-бытием. Мы пронизаны настроением, считает Хайдеггер. А потому нужно стать настроенным в акте воления, а не в акте мышления.

Но это только я так понял – а поскольку понять этого товарища весьма затруднительно, то буду рад поправкам.

Что он вообще курил?

Закончил читать Хайдеггера. Не потому что книжка кончилась, а потому что кончилось терпение.

Он уникальнейший п…бол. Эта книжка – конспект его лекций. Лекций! Если ты насколько слаб в выражении собственных мыслей и ощущений, то вообще не надо выступать с лекциями. Я бы такому преподу лучше денег дал за зачет, чем…

На 130-ти (!) страницах он рассуждает о новом фундаментальном настроении — «скуке». Видимо, он говорит о ней так много и нудно, чтобы мы прочувствовали Настоящую Скуку. Прекрасный постмодернистский прием. Но, думаю, о веселье он бы рассказывал также – только в три раза дольше.

В поскучнении от чего-либо нас еще удерживает
само скучное, мы еще не отпустили его или же по ка¬
ким-то причинам принуждены, привязаны к нему, да¬
же если до этого предались ему свободно. В скучании
же при чем-то, напротив, уже совершилось определен¬
ное освобождение от скучного. Скучное хотя и нали¬
чествует, но мы скучаем уже без того, чтобы оно прямо
и непосредственно наводило на нас скуку; мы скучаем
почти так, как будто скука исходит из нас самих и про¬
должает прясть сама себя, не нуждаясь ни в том, что¬
бы ее вызывало скучное, ни в нашей привязанности к
нему В поскучнении от этой книги мы все-таки еще
сосредоточены на этой вещи и именно на ней. В ску-
чании-при скука больше не фиксируется на вызвав¬
шем ее предмете, но начинает расширяться. Теперь она
не вырастает из этой определенной вещи, но, напро¬
тив, осеняет собой другие вещи. Теперь она, сама ску¬
ка, выходя за пределы скуки «частной», наделяет наше
вот-бытие удивительным горизонтом. Она не относит¬
ся только к тому определенному, что наводит скуку, но
стелется вокруг: всё становится скучным.

И так 130 страниц. Сколько это в лекционных часах? Каково было его студентам? То есть означенный лектор - пытарь похлеще многих своих коллег по НСДАП.

А вот еще - чудное:

Мы отпустили себе время для визита.
Мы выделили, взяли себе время для вечера. Но что
это значит: взять себе время? Какое время мы взяли?
Какой-нибудь промежуток времени, который просто
«валялся» никому не нужный и никому не принадле¬
жащий? Или же время, которое мы взяли себе, кому-
то принадлежит? Оно принадлежит нам. То есть от
того времени, которое нам дано, мы берем себе вре¬
мя: берем от времени, предоставленного всему наше¬
му вот-бытию; от времени, о мере которого к тому же
совсем ничего не знаем. От этого времени мы просто
берем себе время. Как это? Мы что, просто выреза¬
ем какую-то его часть, подобно тому как, сидя на ве¬
чере, отрезаем себе кусок пирога? По-видимому, нет.
Но как бы там на самом деле ни было, примечатель¬
но уже то, что мы берем себе время от нашего време¬
ни, от времени, принадлежащего нам. Такого нам, соб¬
ственно, и делать-то не надо. И дальше: для чего мы
берем себе это время? Чтобы оставить, отпустить
его себе. Куда мы его отпускаем? Куда мы приводим
это взятое время? Мы проводим его, мы его перево¬
дим, тратим, попусту.

Но не стоит думать, что у него все так монотонно. Он разбивает эту интереснейшую тему аж на три части:
1) Поскучнение (42 страницы)
2) Скучание и коротание времени (38 страниц)
3) Глубокая скука (52 страницы)

Какой она только не бывает, эта самая скука. Это вам не это.

Завершая тему. Что вообще можно сказать о Хайдеггере. Как неплохо недавно высказался известный русский публицист Кирилл Нестеров (о нем и вообще об экзистенциалистах), эта философия сводится к тому, что «взрослые мужчины рассказывают о своих чувствах». Это само по себе смешно, но проблема куда глыбже.

Как прежде это было с другими «настроениями» (и/или экзистенциалами – не хочу разбираться, различал ли он эти термины), здесь возникает главная проблема любой философии жизни: если нужно что-то еще пробуждать, чего нет ни у кого из людей, то это никакая не философия жизни, а обычная (для философа) работа разума. «У нас нет какого-то настроения, и мы не можем знать, есть ли оно у нас и каково оно должно быть, но следует настроить себя на настроение – но так, чтобы настроение просто было, а не не было бы вызвано…» - примерно так рассуждает Хайдеггер.

Но… Если уж жизнь — то пусть это будет жизнь, а не некое ощущение жизни, недоступное никому. И о котором самому философу приходится распинаться аки продавцу Кирби. Если мы описываем жизнь, а не прожектируем человека холодным умствованием – то нельзя умствовать о такой жизни, которой нет – иначе это моделирование жизни, а не ее постижение. Если же задача — подняться от мельтешения и рутины к сияющим высотам сущего, то это старая эвдемоническая практика, а никакая не философия жизни.

Короче: вместо жизни нам подсовывают лабораторный идеал и еще умудряются критиковать картезианский субъектный подход. Двойное мошенство.

Меня тут спросили, что означает только что высказанная фраза «вместо жизни нам подсовывают лабораторный идеал и еще умудряются критиковать картезианский субъектный подход». Возможно, разницу между философией субъекта и философией жизни нужно разъяснить.

В двух словах:

Картезианский подход: я вывожу свое существование из факта мышления – когито эрго сум. Факт моего мышления доказывает, что мыслящий существует, а потому мышление логически доказывает существование. Из своего существования я вывожу существование своего создателя – бога (не теистического, а философского, бога-идею). А поскольку такой бог не может быть неблагим (ибо бог есть средоточие блага – а иначе, если есть высшее благо помимо него, то какой же это бог?), то и окружающий мир также существует. Ибо зачем благому богу вводит меня в заблуждение? Так из мышления субъекта выводится существование субъекта, из существования субъекта – существование бога, а из него – существование мира.

Хайдеггеровский (и не только) подход: я сначала существую, а уже потом мыслю, и осмысляю свое существование – не из мышления, а из опыта существования, бытия-человеком. Я лишь внушил себе (ежели я Декарт), что существование доказывается мышлением, но по сути мое мышление есть только производное от существования – притом не только хронологически (что понимал и сам Декарт), но и логически. То есть: мое мышление не свободно от жизни, не возвышается над жизнью в акте чистой мысли, а включено в жизнь и является ее модусом. Я не могу мыслить как Декарт, потому что бытие Декартом отличается от бытия мною. Его мышление не взялось из чистого разума, а явилось лишь следствием его опыта – именно опыта, а не мышления как такового. Я нахожусь внутри мира до того, как я себе его доказал, а потому я несвободен от своего опыта. Существование мира не есть логический вывод – это (буквально) пред-рассудок, то есть то, во что я вовлечен еще перед рассуждением о нем.

Ну или совсем по-простому:
Декарт: я подумал, что пора обедать, а потому полез в холодильник.
Хайдеггер: я сначала захотел есть, а уже потом принял решение заглянуть в холодильник.

В этом разница.

Недавно я рассуждал о национальной философии вообще - но применительно к русским. Думаю, один тезис нужно дополнительно заострить.

Русская философия отлична от большинства национальных философий в одном значимом качестве — это философия робкая. Ей недостает наглости, воли к преодолению веками отточенных аксиом. Русская философия — это, за редким исключением, история западной философии вкупе с филологией.

Русские блистательно работают с чужими текстами, но нередко пасуют перед реализацией собственных свершений. Взять в пример «Историю античной эстетики» Лосева и «Историю западной философии» Рассела. В первом случае мы видим работу энциклопедиста, а во втором — высомерного халтурщика. Однако нельзя сказать, что Рассел слабее Лосева как философ, ежели вообще возможно сопоставлять такие разные фигуры — и такие кардинально противоположные судьбы.

Но у Расселовской халтуры есть одна чудесная черта, совершенно невозможная для нас – он смотрит на историю философии сверху вниз. Это взгляд английского аристократа, изучающего народные диалекты: ой как забавно говорит крестьянин – дикость, конечно, но даже мило слушать речи глупых масс. Дай-ка книжку напишу о народном языке. Вот также английский аристократ Рассел смотрит и на историю философии – мол, интересными и забавными были эти древние дурачки. Для него все философы (до него) – обезьянки в сравнении с хомо сапиенсом.

Для чего же он написал увесистую книжку? Для того же, зачем пишут книги зоологи или энтомологи. Ведь так интересно поехать в саванну и поглядеть на поведение шимпанзе – они примитивные, конечно, но зато братья наши меньшие. Также и философы – они такие же дикие, но это ступени эволюции философии от глупых всех до умного Рассела. Смешные зверюшки - почему бы не рассказать о них?

Вот такой взгляд – с позиции превосходства – для русского философа пока недоступен.

Сущее: его бытие и сущность

Поскольку это авторский канал, здесь будет вполне себе произвол как в плане тематики, так и в плане стилистики текстов. Многие тексты будут узкоспециальными, ориентированными на профессиональных философов – но также будут и вполне себе популярные, ликбезные, для празднолюбопытствующих. Сразу скажу, что во втором случае, то есть при разъяснении азов философии, у меня, собственно, те же намерения, что и в первом: зафиксировать то, что приходит в голову. То есть: самые простые тексты я пишу и для себя тоже, а не из снисхождения к читателю.

Когда я сам себе пытаюсь объяснить тот или иной сложный вопрос, я стараюсь найти самые элементарные примеры из бытовой области. Это сильно упрощает процесс мышления – и очень помогает, например, в преподавании. Потому просьба не удивляться сменам «регистра» заметок: мол, только что был сложный текст на почти «птичьем» языке, а тут вдруг полезла «философия на пальцах». И то, и другое полезно как автору, так и (надеюсь) читателю.

Попробую в двух словах разъяснить три важнейших онтологических понятия: сущего, сущности и бытия. Увы, простые определения этих понятий найти довольно трудно (я, по крайней мере, ни разу таковых не видел).

Да, сразу оговорюсь для специалистов: это, конечно, крайне сложные, неоднозначные, многогранные, противоречивые и бла-бла-бла понятия, но чтобы оценить всю эту сложность, нужно сначала унасекомить их до самого простого объяснения.

Итак, сущее – это вообще всё-всё, что есть. Стол является сущим. Данный текст является сущим. Дейенерис Таргариен как персонаж также является сущим. И даже оранжевый семирогий пятикрыл является сущим. Всё, что есть – любым образом – является сущим (то есть существует).

Сущность – это то, чем именно является конкретное сущее. Сущностью стола – любого – является то, что это предмет мебели в виде горизонтальной поверхности на опорах. Столы бывают разных цветов, сделаны из разных материалов, имеют разную форму, то сущность у всех одинаковая. Мы можем конкретный стол перекрасить или написать на нем неприличное слово или заменить стальные ножки на деревянные – он не перестанет быть столом. А вот отломав ножки, мы уничтожим его как стол – так как стола без опор не бывает. То есть сущность – это то, что делает вещь ею самой. Также и с человеком: потеряв палец, он останется человеком. А вот при отсечении головы он им быть перестанет – ибо умрет.

Бытие – это то, как именно существует конкретное сущее. Стол можем существовать материально – например, у вас на кухне стоит материальный стол. Стол может существовать идеально – как замысел в голове дизайнера мебели. Стол может существовать виртуально – например, стол, описанный в художественном произведении.

Сущность у этих трех столов одинаковая, а бытие (способ существования) различное.

Также на вашей кухне есть не только стол, но и стулья, и раковина и прочее. Сущность у всех этих предметов разная – правильно? Но способ бытия – одинаковый: они существуют материальным образом.

Да, чуть не забыл - оранжевый семирогий пятикрыл существует в воображении. Какова его сущность - сказать трудно, но способ его бытия - виртуальный.

Итак, еще раз.
Сущее – это то, что есть (неважно, что это и как оно есть).
Сущность – это то, что есть конкретное сущее.
Бытие – это то, как есть конкретное сущее.

Продолжая тему бытия и сущности.

Из различий между этими двумя фундаментальными онтологическими категориями (того, как существует сущее и чем является сущее) должна быть понятна разница между сущностью бытия и бытием сущности.

Вопрос о сущности бытия распадается на множество подвопросов: «что есть бытие», «зачем вообще появилось бытие», «откуда явилось бытие», «какова цель бытия» и т.д. Собственно говоря, этим вопросам посвящена большая часть философии. Материалисты считают, что бытие – это материя, существующая в формах пространства и времени, но эволюционировавшая до появления сознания (человеческого). Теисты полагают, что в бытии бог реализует свои замыслы относительно всего сущего. Сократ полагал, что подлинное бытие есть способ существования вечных образцов (частных идей-сущностей), с помощью которых образуются отдельные сущие, подлинным бытием не обладающие. Гегель развивал теорию о том, что бытие внутренне противоречиво (а потому поначалу есть ничто), а потому существует только в вечном становлении, борясь с самим собой. И так далее.
Сноска: я знаю, что преступно упрощаю и опошляю, но для нас сейчас важно уловить само существо онтологической проблематики.

То есть вопрос о сущности бытия - это, прежде всего, вопрос о том, что составляет саму суть, сердцевину, основу, природу бытия.

Вопрос о бытии сущности получил наилучшую разработку в знаменитом средневековом споре об универсалиях (то есть идеях). Как существуют сущности сущих? Это отдельные от сущих мысли бога, через которые он и творит все сущее? Это произвол нашего языка, которому проще оперировать с группами понятий, чем называть схожие предметы разными именами – то есть эти сущности существуют только у нас в голове, а в мире их нет? Это вмонтированный в каждого сущее смысл, производный от внутренней структуры (содержания) самих сущих?

То есть – проще. Есть понятие стола (см. предыдущую заметку). Где это понятие находится (как оно существует)? Материальным образом? Нет. Идеальным? Допустим. Тогда где и как оно существует идеальным образом – субъективно (в наших головах) или объективно (в боге или вечном мире образцов); отдельно от каждого конкретного стола или внутри него; вместе с ним или до него?

Итого:
Вопрос о сущности бытия это вопрос о том, что значит «быть».
Вопрос о бытии сущности это вопрос о том, как (где) существуют сущности.

При работе с живой аудиторией (в любом формате – будь то лекция, семинар или свободный разговор) спикеру следует воздерживаться от двух крайностей.

Первая – ограничиваться только формальной, информативной частью: у меня есть материал, и я вам его излагаю. В этом случае самого выступающего как бы нет – он только буквально преподает, отказываясь от привнесения личностного начала. Solo scriptura – я диктую, а вы пишите. Наверно, для технических дисциплин такой подход приемлем – но для гуманитарных он совершенно не подходит. Во-первых, озвученную информацию слушатель можем найти и сам. Во-вторых, материал лишается экспертной оценки, которую и должен давать специалист. «Фалес считал, что все из воды; Анаксимандр – что из апейрона; Анаксимен – из воздуха…». Охрененная история. Дух захватывает. Даже если давать подобную информацию более развернуто, суть от этого не изменится – говорящий вещает не от себя, а от воображаемой научной истины. Тем самым он и снимает с себя ответственность, и исключает возможность дискуссии. В-третьих, он принижает ценность самого предмета: безликость спикера в ушах слушателей проецируется и на саму науку. Короче, слушатель должен понимать, что перед ним стоит не антропоморфная озвучка текста, а живой человек.

Вторая крайность – превращение выступления в моноспектакль. Нужно понимать, что выступление перед аудиторией – это чистый кайф для выступающего. Это наркотик. Но слушатели не должны просечь, что ты наркоман. Потому самолюбование следует скрывать и рисоваться в меру. Прежде всего потому, что этим спикер показывает свое презрение к аудитории – я тут не для вас, а для себя. Для себя, конечно – но знать это нужно про себя, а не демонстрировать окружающим. Никому не нравятся самовлюбленные люди (ну, почти никому). Кроме того, пардон за банальность, нужно любить предмет в себе, а не себя в предмете. Люди пришли не к тебе (если ты, конечно, не киноактер – а ты не киноактер).

Этим омерзительно большинство современных бизнес-тренингов и бизнес-лекций. Ведущий говорит только о себе, а аудиторию совершенно откровенно и даже намеренно презирает. Вообще, большинство начинающих предпринимателей (а именно они являются целевой аудиторией этих позорных сборищ) – это не только бездельники, но и омежки, которым нравятся, когда нарциссичные мошенники с кривоватыми ухмылками учат их жизни за их же деньги.

Вот не надо так. Задача спикера (лектора, ведущего – как угодно) – выдерживать баланс между обезличенностью и самолюбованием. Притом это нужно, прежде всего, для того, что изложенный материал усвоился лучше. Ну и в остальном --

Почему до сих живой интерес философов к Античности нисколько не утихает – и, скорее всего, не утихнет? «Начало философии»? Начало. «Великие имена»? Великие. «Важнейший материал для понимания всего последующего»? Важнейший. Но все это аргументы номер дцать. Мы с удовольствием обращаемся к Античности, потому что… нам там хорошо.

В чем мы реально можем позавидовать древним грекам? Что так завораживает нас даже в досократиках, первенцах и апостолах Логоса – не говоря уже о классиках древности? Если убрать традиционалистские брюзжания по типу «раньше люди были умнее, духовнее и нравственно чище» (которые суть ложь и трындеж) — то что же заставляет нас обращаться на 25-30 веков назад?

Прежде всего то, что по своему мироощущению «древними» являемся как раз мы — внуки Античности. Это мы нагружены непереваримым объемом знаний и невыносимым грузом воспоминаний. У нас за плечами — клиническая смерть нашей колыбели под копытами конницы германских варваров и от удушья монотеистского сектанства. У нас за плечами шесть веков культурной комы и пять веков реабилитации.

И потому мы — древние.

В отличии от античных греков, мы уже не можем говорить о мире тихим и ровным голосом Анаксагора; не можем смотреть на мир широким и цельным взглядом Гераклита; не можем думать о мире с нежной отрешенностью Эпикура; не можем изучать мир с бодрой увлеченностью Аристотеля; не можем бороться с миром с жестокой последовательностью Диогена; не можем шокировать мир плутоватым здравомыслием Протагора.

Они жили без прошлого, ибо прошлое принадлежало богам и героям. Они жили на освоенной богами и героями ранее чужой земле и знали, что завоеванное сдавать нельзя. За спиной у них не было ни инфернальных властителей вроде Феодосия и Юстиниана, которые превратили Грецию — некогда цитадель истины — в оплот мракобесия. У них за спиной не было горящих библиотек, не было костров инквизиции, не было уничтожаемых монахами древних текстов, не было ничего того, что отбросило мир на тысячу лет назад.

Грек был несчастлив — из-за стойкого недоверия к капризным богам, из-за страха вторжения извне, из-за опасности восстания автохтонных народных масс, из-за гнета нерешенных вопросов о мире. Но не из-за тяготеющего над ними прошлого.

Это мы — древние греки, одряхлевшие греки. А они — те, прежние — были молодыми.

Мы не несем на себе печати прежнего ужаса — быть полностью уничтоженными нашествием с Севера и Востока, быть морально раздавленными и физически замученными собственными богами. Но мы несем на себе нечто иное — саднящую тоску по прежнему блеску молодого европейского духа, духа господства, духа познания. Мы несем в себе боль от знания о том, что будет за Античностью. Мы не можем философствовать на чистом месте, мы отягощены многими мудростями и многими печалями. Наша история длиннее, а потому у нас уже нет той дерзости, той легкости, той наглости, той свежести, которые бушевали тогда — на заре античного язычества.

Мы — дряхлые, с завистью смотрим на них, свежих, сильных и дерзких.

«Дряхлые» неоплатоники (1)

Та «дряхлость», о которой давече говорилось, имело и имеет место не только в новейшее время, но и гораздо раньше, в позднем эллинизме (3-6 века нашей эры). Читая сочинения неоплатоников, невозможно удержаться от трагического, искреннего, душераздирающего фейспалма. Насколько богато они были одарены – и насколько оторваны они были не только от времени, но и от истины.

Чем они занимались? Мистикой? Диалектикой? Логикой? Ну да. Но вообще – по сути – начетничеством. Своего удивительного учителя Платона – тонкого, вечно сомневающегося, совершенно адогматичного, внутренне свободного – «охромили и согнули, к пьедесталу прибив ахиллес», как писал классик. И возвышался он над ними, обронзовелый и величавый. Теперь уже иной – пророк, догматик и фанатик.

Что сделали с Платоном неоплатоники? Убили. И обожествили. Ну да невелика беда – если бы этим они не убили бы целую цивилизацию.

Маленькое личное отступление. Свое знакомство с неоплатониками я начал с конца (есть у меня такая дурная привычка) – с чтения Дамаския, последнего сколарха Академии, заставшего ее закрытие эдиктом Юстиниана (529 год). Чем же он занимался в своем главном труде? Разумеется, проблемой перехода от первой гипотезы платоновского диалога «Парменид» ко второй. А чем же еще! Этой проблемой были заняты все неоплатоники – с одинаковым исходом.

Поясню, что это за проблема. В «Пармениде» последовательно рассматриваются проблемы соотношения единого и многого – то есть того, как из единства получается множество.

Сноска: я сейчас не буду рассматривать вопрос о том, что Платон разумел под этими категориями и как он их рассматривал (онтологически или логически) – для этого нужен отдельный большой разговор.

Вот в пропасть между первой и второй гипотезами относительно единства и множества и провалились все неоплатоники – вместе со всей Античностью.

Ту би континьюд.

«Дряхлые» неоплатоники (2)

Первые две гипотезы таковы:
1) единое не существует и не обладает никакими предикатами
2) единое существует и обладает всеми предикатами

В чем суть первой гипотезы? Единое — это не объединенное, не соединенное, не объединяющее. Это буквально «одно», «единица». Если одно имеет части, то уже является многим, а не одним. Если оно обладает бытием, то есть существует, наличествует — то можно сказать, что не только «единое есть», где «есть» - предикат, но и «бытие едино», где «едино» - предикат. Таким образом, там, где что-либо наличествует, то есть, попросту, существует — всегда к этому что-либо примешивается предикат «бытие». Единое не может быть единым, если оно есть. А совпадать «единое» и «бытие» не могут, иначе они были бы одним и тем же, но очевидно, что свойство единства и свойства бытия — это разные свойства. Значит, раз единое не есть, то его нет. И имени у него нет, и понятия о нем никакого нет, и даже то, что его нет — не вполне верно, поскольку утверждать о нем нечто невозможно, а «единого нет» - это тоже утверждение...

В такой диспозиции мы оказываемся в тупике. Если единого нет, то как тогда появилось многое-иное (наш мир, например)? Где же тогда исток, коренная причина всего сущего? Платон эту задачу не решает (почему – отдельная тема; я-то думаю, что решает). «Но возможно ли, чтобы так обстояло дело с единым?» - спрашивает Парменид собеседника и получает отрицательный ответ, после чего принимает за новую отправную точку положение, что «единое есть». И далее последовательно показывает, что если единое есть, то есть обладает бытием, то значит, далее оно причастно ко всему сущему.

Итак, если единое есть, то оно не едино, а если его нет, то – откуда все взялось?

Что же сделали неоплатоники? Они придумали некое Первоединое, которого как бы нет, но которое при этом порождает все благодаря… черт знает благодаря чему и как, но порождает – инфа 100. И также оно все порождает, хотя это не-сущее Первоединое настолько самозамкнуто, что не нуждается ни в каком многообразии (то есть в сущем), но все сущее само из себя порождает. То, чего нет, порождает то, что есть, не нуждаясь в нем и будучи ни чем, ибо будучи чем-либо, оно не было бы собой, но ведь оно должно быть, ибо нельзя помыслить чтобы его не было, но его все-таки нет, поскольку быть оно не может, но и не быть оно не может, поскольку… И так 300 лет.

Короче. Проблемой перехода не-сущего самодовлеющего Единого в производное от него сущее – это то, чем были заняты лучшие умы языческой древности на излете ее существования.

«Дряхлые» неоплатоники (3)

Почему было не заняться чем-то другим? Ну, это же Платон – куда ж мы без него?

В этом прискорбном факте — вся суть позднего эллинизма. Вдумаемся! Основатель неоплатонизма Плотин писал, когда уже вовсю бушевали христианство и гностицизм — но свобода совести еще сохранялась. А Дамаский? В условиях христианства как государственной религии, в условиях гонений и притеснений он все также носился со своим Платоном как с писаной торбой. Западная Римская Империя уже погибла, на Востоке уже теократия, а он, как и многие предшественники, вместо того, чтобы заниматься проповедью интеллектуальной дисциплины и взыванием к лучшим чувствам христианизирующихся масс, пытается черпать платоновскую воду плотиновским решетом.

А что же – их оппоненты? Что делали христиане со своей теологией? Все, что хотели: от Иисуса взяли только этику да мистику, от иудаизма — историософию, от язычников — богословие. Когда речь идет о серьезном идеологическом проекте — на века, на тысячелетия — даже собственный бог (в данном случае Иисус) — не авторитет. А Платон для неоплатоников — кто? Чисто формально - без эпитетов? Основатель школы. Учитель. Человек. Не бог, не пророк, не визионер. Нечто меньшее, чем Пифагор для пифагорейцев и уж тем более чем Орфей для орфиков. «Мертвый белый мужчина». Но они не просто сотворили из Платона кумира, а возвели его на такой пьедестал, какой Иисусу никогда и не светил. Христиане вели себя очень творчески, таща в свое вероучение самое лучшее из того, что давала Античность.

Неоплатоники же полслова боялись написать без оглядки на авторитет учителя. Закономерна ли в таком случае гибель античного язычества? К сожалению, да.

Во время гражданской войны в России Верховный Правитель Александр Колчак отверг предложение финнов открыть второй фронт против красной чумы в обмен на независимость Финляндии. Колчак заявил, что Россией не торгует. В результате Россия погибла, а то, во что она была превращена, лишилась и самой этой Финляндии. Потому что финны пришли к Ленину, и он, как искусный торговец Россией, не сглупил. Христиане тоже пошли на сепаратный мир с Платоном и использовали его против тех самым язычников, которые решили им «не торговать».

Гностики, неоплатоники, христиане... Все варились в одном котле — и неоплатоники были отнюдь не самыми симпатичными игроками в том соревновании. Ладно, что не самыми сильными — но ведь действительно и не самыми симпатичными. За ними был баснословный ворох мифов, богов, философских школ. Орфики, эпические поэты, комедиографы, трагики, досократики, атомисты, киники, киренаики, стоики, эпикурейцы... Богов, титанов и героев — больше сотни. Нет же, сидит в шестом веке седой муж и в тысячный раз недоумевает: «Ну как же все-таки Единое порождает сущее, не нуждаясь в нем? Открою-ка еще раз Платона...»

Так что и в Античности были свои «древние». Пичалька.

Значимым маркером культурного человека является то, что он никогда не назовет Константинополь Стамбулом

То, что я вчера написал по поводу Константинополя, судя по некоторым реакциям, выглядело как афоризм. Не важно, удачным он был или нет – по форме, действительно, вышел вполне себе он.

Вот что я по сему поводу думаю. Афоризм есть одна из самых презренных форм выражения мыслей.

Во-первых, художественная составляющая в нем всегда превалирует над смысловой. Он должен быть, прежде всего, изящным, манерным и лукавым, нежели глубоким. Задача афоризма – обратить внимание читателя на фигуру автора, а не сообщить информацию. Все эти максимы, афоризмы (то есть, по сути, твиты) – с древнейших времен до наших дней – форма кокетства автора с публикой.

Во-вторых, большинство известных афоризмов, это всего лишь вырванные из контекста цитаты. «То, что нас не убивает, делает сильнее», «не нужно плодить сущности», «красота спасет мир» и прочая ерунда. Если в первом случае афоризм есть недобросовестность автора, то во втором – недобросовестность издателя, который вырезает наиболее емкие фразочки из полновесных текстов и оскопляет реальное содержание.

Афоризм – это как быстрые углеводы в сравнении с нормальной пищей: быстрый впрыск сахара в кровь внушает иллюзию сытости. Также и он: внушает иллюзию образованности.

Настоящая мысль не может быть высказана кратко, а тем более, изящно. Афористичное высказывание может появиться уже после длительного рассмотрения чего-либо, но не вместо него. Да, когда в итоге выходит лаконичная формула, возможна минимальная потеря качества. Так рождаются хорошие определения – как итог детального рассмотрения.

Но афоризм – это не дефиниция. Это виньетка без рукописи, рюшечка без платья и вишенка без торта.

Больше не надо так (это я себе).

Сегодня 1 мая – прекрасный день для заметки на тему философии политической. Первомай традиционно считается частью левой повестки, поскольку именно левые якобы заботятся о правах трудящихся.

Подробно порассуждать о левых все толков (от социал-демократов до коммунистов) у нас, уверен, еще будет возможность, но сегодня я максимально приземлю эту тему. Достаточно лишь сказать, что разные формы левой идеологии суть разные ипостаси абсолютного зла – и совершенно абсурдно, что именно этой публике позволяется говорить от имени «трудового народа».

Возьмем самого, что ни на есть, пролетария – хотя, благодаря капитализму, с каждым годом пролетариев становится все меньше. Допустим, вы сантехник. Молодой, без высшего, профессиональный.

В чем ваш интерес как сантехника, то есть ваш «пролетарский интерес»? Их может быть всего два:
1) перестать быть пролетарием;
2) продолжать быть пролетарием, но зарабатывать все больше.
Других вариантов нет и быть не может.

Рассмотрим первый вариант – «перестать быть пролетарием». Если вы реально толковый, работящий и целеустремленный, то вам ни в коем случае нельзя поддерживать никакие левые силы. Вам нужно поскорее выбраться из пролетариев – чего вам там делать? Речь не обязательно идет о смене профессии – но обязательно о смене формата.

Начинаете вы, допустим, в жилконторе или небольшой фирме, то есть работаете по найму. Ваша задача, ваш интерес – достичь такого уровня профессионализма, чтобы стать востребованным сантехником – но уже самозанятым. То есть, по сути, перейти в разряд индивидуальных предпринимателей – работать на себя. Далее, если здесь все получилось, из самозанятого вы должны стремиться стать реальным предпринимателем – организовать собственную фирму, заключить контракты на обслуживание сантехники с фирмами-поставщиками и объектами, где эта сантехника устанавливается. Потом открыть сеть филиалов. В таком случае вы никогда не должны поддерживать левачье, потому что левое государство, во-первых, всегда беднее правого, а, во-вторых, закрывает для талантливого человека социальные лифты.

Левое государство не дает работать на себя – ни вам, ни другим. У вас будет только фиксированное место, где вы будете калечить поясницу, будучи наемным работником с зарплатой «по ранее утвержденным расценкам». Да, конечно, будут какие-то чаевые – но при социализме общий объем денег насколько мизерный, что этих чаевых будет едва хватать на бензин. Впрочем, машины у вас, скорее всего, не будет, ибо сначала нужно обеспечить машинами чиновников, руководство предприятий, пенсионеров и инвалидов. «А ты молодой, пяшком дойдешь». Всякие там халтурки будут, конечно, но все это «нетрудовые доходы» - а вы ведь не хотите обысков и конфискаций?

Только капитализм может дать работящему пролетарию реальную путевку в жизнь – регистируетесь в один клик, платите небольшой налог и работаете сами на себя как хотите и сколько хотите. А поскольку объем капитала при капитализме все время растет – люди чаще меняет свои санузлы, покупают новые квартиры и вообще стремятся платить профессионалу вместо того, чтобы сэкономить и починить «своими руками». При социализме люди стараются все уметь сами – не потому что они такие молодцы, а потому что они нищие – и нищими их делают как раз леваки.

С мотивацией тоже будут проблемы. Как вы не старайтесь, а все равно ваш профессионализм, положительные отзывы о вас и прочее значения иметь не будут. Ставка есть ставка. И главное – вы не сможете сами назначать цену за свой труд. «Государство лучше знает, сколько он стоит». И коллеги, в лучшем случае, будут смотреть недобро, а в худшем – надают по щам.

Потому – никаких левых. Только капитализм.

Рассмотрим второй вариант – продолжать быть пролетарием, но зарабатывать все больше. В первом случае я допустил, что мой воображаемый адресат – человек трудолюбивый. Но может быть и наоборот – ну вот не хотите вы запариваться и заниматься достиженством, а просто хотите немного работать, хорошо за эту небольшую работу получать и, в целом, не париться. То есть пролетарий вы не потому что любите работать, а потому что хотите поменьше ответственности и побольше свободного времени. Разпиздяй вы, проще говоря. Тогда тем более нельзя поддерживать левых – потому что будут вас прорабатывать как Афоню из одноименного советского фильма. Будете работать строго по расписанию – а не когда захотите и не когда будет сладкий заказ.

Но как же тогда, ежели будет капитализм, получать все больше благ? Очень просто – сам капитализм, как уже сказано выше, способствует увеличению валового национального продукта – то есть бабла в стране все больше. Что дают правые? Рост экономики, низкие налоги, дешевые кредиты – в итоге каждый заработанный рубль стоит все больше (на него тупо больше можно купить), а доступность банковских услуг приводит к росту строительства нового жилья и делания ремонта в старом. Больше потенциальных заказов – и каждый оплачивается более крепкой валютой. Хотите берите – хотите отдыхайте.

Если не верите, то сравните размер пособия по безработице в нормальной капиталистической стране с зарплатой за полный рабочий месяц в социалистической стране.

Короче, хотите много заработать упорным трудом – голосуйте за правых.
Хотите нормально жить, не запариваясь – голосуйте за правых.
А левых посылайте в жопу – они ничего не дадут вам.

Кого формально защищают левые? Бедных. А как левым получить больше голосов? Увеличить количество бедных. Если вы бедны, то с левыми вы станете нищим. Если вы середняк – станете бедным. А вот если вы сверхбогаты, то с левыми вы станете не только еще более богатым, но и более влиятельным – поскольку сможете конвертировать деньги во власть, скупив ее оптом по все более снижающейся цене. Потому олигарх и социалист всегда идут рука об руку – против интересов настоящих трудовых людей всех категорий, от пролетариев до владельцев предприятий.

1 мая – выходной день. Как сказал один мой знакомый, это день солидарности трудящихся со всеми нетрудящимися. Это весьма символично, так как у обоих категорий есть лишь один способ достижения преуспевания или хотя бы достатка – капитализм.

Примечание для непосвященных. В современной РФ никакого капитализма нет и в помине – это олигархическое государство с ультра-левым трудовым законодательством и элементами рынка. Олигархический характер государства не позволяет вам богатеть, законодательство вынуждает выдавать вам и без того низкую зарплату в конвертах, и лишь элементы рынка делают жизнь в этом всем пиздеце более-менее сносной.

2 мая 2014 года - важный эпизод в трудном и долгом рождении русской нации. Потому что после 2 мая тысячи русских чуть ли не впервые в новейшей истории осознанно поехали мстить за других русских. Не за «территориальную целостность», не за «восстановление конституционного порядка», не за «товарищей по революционной борьбе», а именно за других русских. Десятки тысяч русских принялись снабжать добровольцев всем необходимым, сотни тысяч - поддерживать деньгами, миллионы - морально. И все это - против воли государства, которое неделю спустя, 9 мая, торжественно парадировало на Красной площади, а к концу месяца официально признало новую украинскую власть.

- Лучший выбор украинского народа - сказал Путин.
- Осколочно-фугасными - огонь! - ответил Стрелков.

Отдаленные последствия тектонического сдвига, начавшегося после 2 мая, еще не ясны до конца - может быть, из-за того, что наша нация начала проявляться в огне Дома Профсоюзов, это все в итоге приведет к тому, что Русское Национальное Государство (неизбежное) станет очередной геноциидальной тоталитарной диктатурой, кто знает, во что выльется эта страшная травма. Отмщение веселым одесским шашлычникам еще не свершилось, спроса с веселых участников парада 9 мая 2014 года еще не было, монументы одесским мученикам и праведникам еще не возведены, мы по-прежнему пребываем в первом акте большой и страшной исторической драмы «Возвращение русских».

Но одно можно сказать точно уже сейчас: если ты русский - помни Одессу. Русский Одессу не может забыть. https://www.youtube.com/watch?v=f42Jl3_X_WA

Ни убавить, ни прибавить.

Сходил сегодня почтить память борцов за Русскую Одессу и напомнить Украине, что подобные преступления не имеют срока давности.

Народу было мало. Это грустно.