В пятницу опубликовал для патронов важный текст «О сознании и самосознании». Убежден, что для многих еще не оформивших подписку он может оказаться весьма полезным – потому помещаю его в открытый доступ.

Повторю, что читать подобную годноту вы можете ежедневно, если пройдете по ссылкам в описании канала. Вашему вниманию на сегодняшний день представлен 51 текст, к которым уже есть доступ у патронов. Им я вновь бью поклоны:

Метафизики Арсений Рыбченко, Constantine Kosmynin, Дарья Москаленко, Иван Иванов, Sergey Donskoy, Gaming Score, Александр Черевков, Alexma Tanshe, Иван, Константин Викторов, Алексей Деркачёв, Быть, Ravil Bildanov, Timofey Chernyshov, Vladislav – большое спасибо за подписку!

Теурги Иван Зотов, kapitanKukan, Unrecorder, Рустам Кашапов и Евгений Бухиник – вам особое почтение и благодарность!

-----

Главным парадоксом человеческого сознания (то есть того, что, собственно и называется Я) является то, что оно само по себе не имеет никакого содержания. Все содержание сознания не является им самим, а представляет собой нечто постороннее (внешний опыт). Потому нельзя не признать правоту Канта, который считал, что наши познавательные способности априорно (доопытно) обладают только формами, то есть только инструментами, с помощью которых мы обрабатываем внешнее содержание. Проще говоря, то, как мы сознаем, является встроенным механизмом, но все то, что мы сознаем, приходит извне.

Это относится не только к внешнему миру, но и к саморефлексии. Мыслящее Я обычно воспринимает себя не отдельно от человеческой личности, являющейся ее носителем, а как нечто целое. Мол, наше Я – не просто набор программ обработки данных, а именно что личность, именно что человек – с антропометрией, характером, эмоциональностью, убеждениями и всем прочим. То есть сознание – это (почти) всегда самосознание. Некоторым исключением (когда Я опосредуется от личности) являются моменты решения интеллектуальных задач – оперируя чистыми сущностями (числами и понятиями), мы превращаемся в чистое мышление и как бы становимся бесплотными, превращаемся в «чистый разум»: вспомните моменты, когда вы вдруг понимали, ухватывали смысл какой-то формулы или абстрактного термина – это как раз он – (плюс-минус) чистый разум. Но вне этих редких моментов Я неотрывно от личности – «меня зовут так-то, мне столько-то лет».

Все вышесказанное – тысячу раз обмусоленные банальности, отдающие слащавым псевдо-экзистенциализмом и резонерством с налетом поверхностно понятого кантианства. Цель этого очерка – не пересказать классиков, а сказать кое-что важное (хотя и не новое) о психологии, ибо сказать очередную высокопарную глупость о сущности нашего существования – это последнее, что я хотел бы сделать (хотя, возможно, это я и сделаю).

Мой тейк заключается в следующем. То, что мы называем собой, состоит из нескольких элементов (или групп элементов). Во-первых, из сознания-мышления, из логоса. Во-вторых, из телесно-эмоциональной природы – того, античные греки называли патос (παθος) – то, что пассивно претерпевает внешние воздействия. Когда я пишу, это я пишу, а когда я старею – это не я старею, а время действует на меня, а я только пассивно претерпеваю чужое действие. И эти две части образуют самосознание, личность.

Почему это важно и что в этом особенно любопытно? Тот, кто хоть раз был вынужден задуматься о том, что он такое (именно вынуждено, обычно в форме «почему я, мать-перемать, такой; что, етить-колотить, со мной не так?!»), тому следует отдавать себе отчет в том, что личность двуедина. Притом логос (Я-разум) бессодержателен (содержание приходит из опыта), а патос внеразумен. И самосознание – это отображение внеразумного в бессодержательном. И только когда мы осознаем зазор между этими двумя природами – мы можем себя преобразовать.

В психологии существует такое понятие как копинговые стратегии. Если совсем вкратце, то это заученные эмоциональные и поведенческие реакции. На одну и ту же ситуацию люди реагируют совсем по-разному (обычно так, как впервые отреагировали в детстве – да, кто про что, а психологи все про детство). Появился неприятный раздражитель – и человек когда-то отреагировал определенным образом: один испугался и спрятался, другой разгневался и пошел в агрессию, третий устыдился и/или себя завиноватил, четвертый обиделся. Если реакция закрепилась, то потом эта стратегия преследует его по жизни. Проблема в том, что базовая модель остается с нами фактически навсегда, но то, что сработало когда-то давно, может быть неуместным во взрослом возрасте. Человек начинает мучаться: «Все люди как люди, а я сразу в гнев/стыд/обиду, не могу ничего с собой поделать».

Еще хуже, если человек продолжает думать, что эти эмоции совершенно адекватны – мол, «мне сказали обидные слова» или «кто бы не впал в ярость на моем месте?» или «вышла стыдная ситуация». Но эти эмоции находятся только внутри человека, а не во внешнем мире – ведь речь может идти об одном и том же случае.

Вообще, эта формулировка «не могу ничего с собой поделать» является главным ключом к природе человеческого, потому что отражает конфликт между Я (которое хочет, но не может) и Само (тем самым патосом), которое живет своей жизнью и хочет очень простых вещей – покоя, сытости и других приятностей. Так внеразумное влияет на бессодержательное – привносит в него содержание. То есть это не «я такой», а «мое само сформировалось так». Только осознав эту дистанцию, Я-мышление способно изменить Моё Само и, как следствие, поменять Я-личность. Потому что в Я-мышлении, которое в сущности бессодержательно и полностью обусловлено внешним опытом (в том числе опытом патоса, которое не есть Я-мышление) вшита одна важная функция – воля. Она отнюдь не безгранична, то она есть. Патос ограничивает нашу волю, но не блокирует ее – как наше Само не сопротивлялось бы приказам Я-мышления, свобода у нас присутствует.

Как распорядиться этой волей – это уже вопрос конкретных психологических техник (психоанализ работает не очень хорошо, когнитивно-поведенческая терапия получше), но в основе своей эта психологическая работа (по коррекции патоса) может быть эффективной, если избавиться от заблуждений относительно собственной личности. А главное заблуждение – это восприятие личности как чего-то цельного. Избавившись от этой иллюзии, можно уже направлять волю в нужном направлении, а именно: заполнять изначально пустое сознание новым содержанием – и, как следствие, получить новое самосознание.

Разумеется, только если в этом имеется внутренняя потребность.

Интеграция

Давненько я ссылался на другие философские каналы. А тут будет сразу две рекомендации, зашитые в одну.

Дело в том, что у известного ютуб-канала «Неискусственный интеллект» (42 тысячи подписчиков) появилась Телеграм-версия.

Основное контент на ютубе – подкасты о том, например, могут ли философы доказать существование бога? Что такое новая этика и почему она вызывает раздражение у некоторых наших интеллектуалов? Спор с Робертом Сапольски: люди – это результат «биологической удачи», или же они сами определяют свою судьбу?

Подкаст «Неискусственный интеллект» — это диалог о мире, свободе воли, искусственном интеллекте и проблемах морального выбора. В нем говорят о том, как актуальные события вокруг нас можно рассматривать с точки зрения философии.

Помимо интереснейших подкастов Неискусственный интеллект делает видео с потрясающим продакшном – оцените:

Ну а чтобы ничего не пропустить и кое-что дополнительно прочитать – подписывайтесь на них в Телеграме

Маргиналия к Данилевскому

«Итак, состав Русского государства, войны, которое оно вело, цели, которые преследовало, а еще более - благоприятные обстоятельства, столько раз повторявшиеся, которыми оно не думало воспользоваться,- все показывает, что Россия не честолюбивая, не завоевательная держава, что в новейший период своей истории она большею частью жертвовала своими очевиднейшими выгодами, самыми справедливыми и законными, европейским интересам,¬ часто даже считала своею обязанностью действовать не как самобытный организм (имеющий свое самостоятельное назначение, находящий в себе самом достаточное оправдание всем своим стремлениям и действиям), а как служебная сила. Откуда же и за что же, спрашиваю, недоверие, несправедливость, ненависть к России со стороны правительств и общественного мнения Европы?»
Н.Я. Данилевский. «Россия и Европа».

Читая книгу (1869) Данилевского, невозможно не улыбнуться тому, что с того времени в отношениях Западной Европы и России вообще ничего не изменилось. Причем сохранилась даже диспозиция: русский недоумевает по поводу того, что европейцы презрительно смотрят на Россию и обвиняют ее во всех смертных грехах – несмотря на то, что Россия не раз спасала Европу и проявляла чудеса гуманности в ее отношении. Вечное положение: оскорбленный в лучших чувствах русский против надменного западного европейца. Данилевский безукоризненно доказывает мягкость царской внешней политики и пытается найти причины западной русофобии. Поначалу он говорит правильные вещи – о том, что оная русофобия не может иметь причиной незнание России:

«Почему же Европа, которая все знает от санскритского языка до ирокезских наречий, от законов движения сложных систем звезд до строения микроскопических организмов, не знает одной только России? <…> Европа не знает, потому что не хочет знать, или, лучше сказать, знает так, как знать хочет, то есть как соответствует ее предвзятым мнениям, страстям, гордости, ненависти и презрению.»

Кроме того, Данилевский верно говорит о том, какого русского «наши западные партнеры» готовы признать за своего – а точнее, что ему нужно сделать, чтобы быть стать рукопожатым:

«Русский в глазах их может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял уже свой национальный облик. Прочтите отзывы путешественников, пользующихся очень большой популярностью за границей, - вы увидите в них симпатию к самоедам, корякам, якутам, татарам, к кому угодно, только не к русскому народу…»

Диагноз Данилевского точен и верен. А вот объяснение западной русофобии – удивительно наивное: «Она лежит в неизведанных глубинах тех племенных симпатий и антипатий, которые составляют как бы исторический инстинкт народов, ведущий их (помимо, хотя и не против их воли и сознания) к неведомой для них цели». То есть они нас не любят бессознательно, повинуясь таинственной силе отторжения к славянству (Данилевский настаивает на том, что Запад не просто русофоб, а еще и славянофоб). Они нас не принимают из-за разности в душевных складах.

Трудно представить себе более странный ответ. Чтобы оценить масштаб абсурда, представим себе, что за одного важного мужчину тайно конкурируют две подружки – блондинка и брюнетка. И не просто конкурируют, но всячески досаждают друг другу – а расплеваться не могут (много точек пересечения). Каждая делает вид, что мужик ей не очень-то нужен, но периодически с ним мутит – насколько он позволяет. Так почему бы обоим дамам не оставить глупую вялотекущую войну и не обняться по-сестрински? Данилевский бы сказал, что причина – в бессознательном антагонизме брюнеток и блондинок, а мужик вообще не причем.

Ну вот зачем наводить тень на плетень и искать метафизические объяснения там, где нужно просто сложить два и два? Единственная причина западной русофобии (тогда, сейчас и всегда) состоит в том, что Россия – самая большая европейская страна, а русские – самый большой европейский народ. И если принять Россию в клуб европейских народов на равных основаниях, то баланс сил радикально нарушится – ведь тогда Россия (особенно в случае воссоединения с Новороссией, Белоруссией и Южным Уралом) будет занимать более 4/5 территории такого союза, а русские (только этнически русские, не считая других народов России) будут составлять более 1/4 его населения. Принять Россию – значит продать ей контрольный пакет европейских акций. Всё. Все остальные объяснения должны вытекать из этого базового.

Все разговоры о дикости, отсталости, жестокости, империализме России – чушь, в которую не верят даже сами европейцы. Для любого здравомыслящего человека очевидно, что наш культурный и интеллектуальный уровень превосходит среднеевропейский – притом уже не первый век. Нам, конечно, не следует себя переоценивать, но и отрицать, что по всем показателям (кроме, наверно, экономического) мы до сих пор, несмотря на весь кошмар последнего века, входим в топ-5 по Европе, невозможно. Даже по тем показателям, которые проседали в советское время (качество сервиса, правопорядок на улицах, гуманитарное образование), мы сейчас сильно опережаем не только остальную Европу, а но и Запад в целом. То есть они нас «не любят» не потому, что мы такие, а не иные – а потому что мы есть.

Есть и другой важный момент, делающий невозможным продуктивные отношения между двумя половинами Европы – страна, входящая в европейскую «семью», должна отказаться от национального самосознания. Это базовое условие. Даже сегодня во вроде бы сплоченном ЕС имеется железный запрет на любое объединение по национальному принципу. Так, Австрии не дают воссоединиться с Германией, Валлонии – с Францией, Фландрии – с Нидерландами, а Кипру – с Грецией. И та же политика имела место и в 19м веке. Италии и Германии дали тогда объединиться только для того, чтобы они повоевали с Францией – и из этого потом вышли две мировые войны. Больше Западной Европе не нужно никакого патриотизма – он приводит к масштабным мясорубкам, потому что места мало, а народу (народов) много. «В стеклянном доме камнями не бросаются». Именно поэтому полуофициальной идеологией ЕС является социализм – при всех своих ужасах он все-таки лучше, чем бесконечные войны.

Ну и что в этом левацком паноптикуме делать России с ее национальной гордостью? Точнее, зачем Западной Европе принимать в свои ряды страну, помешанную на самой себе и, кроме того, жаждущую реванша за столетия пренебрежительного к себе отношения? Это все равно, что пустить медведя в курятник в надежде, что он будет тихо сидеть и нести яйца. Они поляков с венграми не могут лишить национального чувства – и, тем более, не смогут лишить его русских.

Что касается территории, то во времена Данилевского ситуация была еще хлеще – Российская империя владела не только западнорусскими землями – нынешними Украиной (за исключением Галиции) и Белоруссией – но и частью Польши, и Финляндией, и Прибалтикой. На карте это выглядело так.

Но Данилевский решил уйти в астрал и найти корни антирусских и антиславянских настроений в этнической психологии, а не в географии и демографии. Epic fail.

----

Патроны-Метафизики masha maltseva, Alexey Klepalov, Иван, Alexma, Constantine Kosmynin, Быть, Ravil Bildanov, Арсений Рыбченко, Константин Викторов, Александр Черевков, Timofey Chernyshov, Tanshe, Sergey Donskoy, Vladislav, Дарья Москаленко, Gaming Score, Алексей Деркачёв, Иван Иванов – большое спасибо за подписку!

Патроны-Теурги Beresklet, kapitanKukan, Рустам Кашапов, Unrecorder, Иван Зотов и Евгений Бухиник – вам особое почтение и благодарность!

Маргиналия к Гераклиту

«Внемля не моему, но этому логосу, должно согласиться: мудрость в том, чтобы знать все как одно».
Цит. по А.В. Лебедеву, «Логос Гераклита», 2014, стр. 146.

Этому фрагменту Лебедев, наш ведущий специалист по доплатоникам, присвоил первый номер в своем издании Гераклита – потому что считает это высказывание системообразующим для всей философской системы ионийского мудреца. В комментариях к этому и соседним фрагментам (стр. 256-268) Лебедев дает примерно следующую интерпретацию:

1) Внемля не моему является стандартным ходом для профетической (пророческой) речи – мол, я излагаю не свое мнение, а открывшуюся мне божественную истину. Но при этом Гераклит не религиозный проповедник, а теолог – он постигает истину самостоятельно, а не через откровение. То есть, проще говоря, его прозрение является интуитивным.

2) Этот логос – не что иное как книга природы: логос в обыденном значении обозначает, в первую очередь, речь и слово, в том числе книгу. Это значение имеется и в русском языке – например, «Слово о походе Игореве» (которое, кстати говоря, почему-то на современный русский переведено как «Слово о полку» так, будто речь идет о воинском соединении, а не о военном походе). По Гераклиту, природу нужно правильно читать (или слушать – в древние времена читали вслух) – и тогда всякое отдельное слово станет частью полноценной книги, а не в разрозненным ворохом слов-понятий. То есть нужно читать не книгу-логос Гераклита (не его сочинение), а книгу-логос космоса.

3) Лебедев настаивает на том, что под всё следует понимать не отдельные вещи, а пары противоположностей. По этому поводу А.В. нередко сетует на получившую распространение неточность в понимании Гераклита – мол, у философа противоположности едины. Нет, они не едины, а тождественны. То есть они не просто объединяются, а изначально являются одним и тем же. Для объяснения разницы приведем такие примеры: выражение «партия и народ едины» не предполагает, что партия и народ совпадают – они сначала существуют по отдельности, а потом соединяются. А вот утреннее и вечернее солнце не едины – это одно и то же солнце. Так вот у Гераклита оппозиции именно что совпадают (как солнце).

4) Мудрость в том, чтобы знать все как одно можно читать и по-другому: «есть только одно /столь/ Мудрое существо, чтобы знать все». Согласно интерпретации, Гераклит мог специально заложить в текст потенциал двойного прочтения – чтобы, например, защититься от обвинений во введении новых богов (как мы помним, Сократа много позже казнили именно по этому обвинению). Таким образом, Гераклит постулировал свой главный теологический принцип – пантеистический монотеизм (взамен политеизму поэтов).

Итого у нас получается, что высший бог написал логос природы, который мы можем прочесть, если будем внимать ему со всем разумением, а не отвлекаться на частности (как говорил тот же Гераклит, «многознание уму не научает»).

Самое важное в лебедевской интерпретации Гераклита – это помещение философа в разряд религиозно-политических моралистов. А.В. настаивает на ошибочности аристотелевского понимания гераклитовской философии как физической – мол, Гераклит был натурфилософом типа Фалеса. Нет, Гераклита вообще не интересовали научные вопросы – он был идеологом теократического государства, единолично управляемым царем, наместником Зевса, вершащим на земле небесный закон.

Мало найдется философов, сравнимых с Гераклитом по степени притягательности. Понятно, почему его так любил Гегель (не только за диалектику): единый разумно устроенный космос, единое государство (космополис), единый правитель, единый моральный закон. Гераклитовский пантеизм не имеет ничего общего с слащавым нью-эйджем («бог в каждой травинке, ля-ля-ля») – это идеология агрессивного милитаризма, империализма и вождизма, освещенная монотеистической теологией. Может быть, следует признать Гераклита духовным отцом всех правых политических течений.

Но вот вопрос – а действительно ли можно знать все как одно? Действительно ли сущее представляет собой единую, логично организованную книгу? Чем дольше я живу, тем менее сущее кажется мне единым. Понятно, что наш разум стремится найти взаимосвязь всего со всем – но так ли это на самом деле?

Возьмем классическое триединство истины, добра и красоты, гипостазированное в античном платонизме. Что такого доброго в физической, химической и биологической истине? Красота в законах природы есть – они неплохо подогнаны друг к другу (отчего доныне популярна теория разумного замысла – последний оплот теологии). Но одно дело – признать, что красота в истине есть, а другое – соединить их вместе и трансцендировать, присовокупив к ним еще и благо.

Давайте возьмем несколько областей сущего (и наук, их изучающих) и спросим себя, насколько вообще возможно увидеть единство между ними: 1) физика полупроводников, 2) лингвистическое религиоведение, 3) военная экономика, 4) математическая логика, 5) музыковедение, 6) теория дизайна, 7) робототехника, 8) паразитология, 9) фармакология, 10) философия истории, 11) биохимия растений, 12) астрометрия, 13) банковское дело, 14) семейное право, 15) физиология животных, 16) археология, 17) тифлопедагогика, 18) статистическое моделирование, 19) акушерство, 20) криптография, 22) политическая география, 23) кинология, 24) спортивная биомеханика, 25) геральдика.

Все это или реальные научные или, в крайнем случае, технические дисциплины – изучающие реально сущие объекты. Да, это именно то многознание, которое, по Гераклиту, не научает уму – последний понимался философом как непосредственное интуитивное схватывание сущности сущего. Его неприязнь многознания понятна – концентрируясь на частном, человек опосредуется от всеобщего логоса и утопает в пестроте феноменов. Но с чего вдруг мы должны принять за истину результат такого схватывания – а не смотреть на мир критическим взглядом?

Когда-то платоники и стоики, последователи Гераклита (первые – частично, вторые – основательно), выделили три области философии – физику, этику и логику. Разумеется, они связывали их воедино, выводя одно из другого. Боюсь, эти связи призрачны – и поженить музыку и право, медицину и археологию, логику и зоологию вряд ли возможно без того, чтобы подменить реальность умозрительной фантазией об их логико-физико-этическом единстве.

Вот вообще не получается представить, что мы и миллиарды световых лет кромешного космического ада, отделяющего нас от края света, каким-то образом составляем друг с другом единое сущее, которое нужно знать как одно. И уж тем более трудно увидеть во всем этом несходном множестве отражение истины, добра и красоты. Так что если логос является книгой природы, то стилистического единства этому ее изданию точно не достает.

----

Подписывайтесь на Бусти и Патреон (ссылки в описании канала) и уже сейчас читайте десятки текстов (сейчас их уже 63). Напоминаю, что деньги на Патреоне снимаются в момент подписки и потом каждое первое число месяца, так что прямо сейчас лучше регистрироваться на Бусти.

Сегодня опубликовал большую монографию про Ницше – ее можно купить и скачать в форматах docx и pdf, не оформляя подписку. Объем вместе с цитатами – 100 тысяч знаков (почти 15 тысяч слов). Там все, что вы хотели узнать про Ницше – и изложение его идей, и их аргументированная критика в максимально доступной форме. Цена – 100 рублей. Приобретайте.

А лучше – подписывайтесь на два высших тира – и помимо чтения всех текстов вы окажитесь в нижеследующем списке:

Патроны-Метафизики Constantine Kosmynin, Alexma, Vladislav, Алексей Деркачёв, Александр Черевков, Ravil Bildanov, Timofey Chernyshov, Sergey Donskoy, Tanshe, masha maltseva, Denis Evdokimov, Gaming Score, Арсений Рыбченко, Иван, Быть, Иван Иванов, Alexey Klepalov, Дарья Москаленко, Константин Викторов – большое спасибо за подписку!

Патроны-Теурги Alexander, Иван Зотов, kapitanKukan, Beresklet, Unrecorder, Рустам Кашапов и Евгений Бухиник – вам особое почтение и благодарность!

Маргиналия к Либанию

«Демосфен высказывается также и относительно государственных денег, советуя обратить их в военные, а не в зрелищные. <…> В старину <…> чтобы положить [конфликтам за бесплатные места в театре – М.В.] конец, власти афинские сделали места платными и каждому, кто хотел смотреть представление, следовало платить за это по два обола. А чтобы бедным не казалась такая плата обременительной, за каждым установлено было право получать эти два обола из казны. Так вот отсюда-то и повёлся этот порядок. Дело дошло до того, что стали получать деньги не только на места, но стали вообще делить между собой все государственные деньги. От этого стали халатно относится и к военным походам. Дело в том, что в прежнее время получали плату от государства, если отправлялись в поход, а тут стали получать свою долю денег, оставаясь дома и проводя время на зрелищах и праздниках.»
Либаний. Введение к «Олинфской Первой» речи Демосфена.

<…> Либаний (314-393), позднеантичный ритор, написал комментарий к речи Демосфена против македонского царя Филиппа, произнесенной в 351 г. до н.э. И этот комментарий не менее интересен, чем выступление Демосфена. Вдумаемся: демократические афинские власти сначала ввели субсидии на посещение театра – ради заботы о бедных гражданах. А потом стали увеличивать раздачу денег – потому, что этим гражданам идея получать халявные деньги из казны пришлась по душе (кто бы сомневался) – и пустили в ход оборонный бюджет. <…>

Для афинской демократии это закончилось плохо – Македония, обладавшая закаленной в боях армией, раз за разом побеждала союзы греческих полисов (главным из которых были как раз Афины), чьи войска уступали ей в опыте, уровне подготовки и боевом духе.

Можно ли на этом примере заключить, что демократия является дурной формой правления? Этот вывод сильно напрашивается, но не следует торопиться с оценками. Вообще, демократия является идеальной мишенью для критики – при авторитарном правлении такая критика более-менее безопасна, а при демократическом – тем паче. То есть критиковать демократию, живя при демократии, можно фактически невозбранно, потому что она сама обеспечивает свободу слова. При других формах правления нападать на нее тоже можно, но осторожно.

Был такой советский анекдот – американец и русский спорят о том, чья страна свободнее. Американец говорит, что в США ему ничего не будет, если он выйдет к Белому дому и скажем, что Рейган – дурак. Русский отвечает, что ему также ничего не будет, если он выйдет на Красную площадь и скажет, что Рейган – дурак. Так вот в этом анекдоте имеется есть только половина правды. Да, американцу за критику своего президента действительно ничего бы не было – а вот если советский гражданин попробовал бы публично обругать Рейгана, ему бы за это прилетело. Ибо любой протест – пусть даже за все хорошее против всего плохого – должен был быть предварительно согласован, потому что авторитаризм совсем не любит самодеятельность. Ведь тот, кто сегодня посчитает себя вправе самовольно покричать против чужих, завтра может подумать, что у него есть свобода слова – и начать кричать уже против своих.

Традиционное обвинение против афинской демократии и демократии вообще – это процессы над Анаксагором и Сократом. Первого демократы пытали, второго – убили. Но вот в чем парадокс: обоих терпели достаточно долго – суды над ними состоялись тогда, когда оба уже были почтенными стариками. Другой показательный пример – судьба Платона. Основатель Академии десятки лет жил в родном городе, будучи в оппозиции к демократии, но никто его не трогал – но стоило ему попытаться поиграть в автократа и навязаться в советники к тиранну Дионисию, как он был арестован и продан в рабство. То есть демократические Афины оказались куда более терпимы к своим критикам, чем сиракузский тиранн – к своему союзнику. И почему-то те греческие города, где демократии не было, не могли похвастаться выдающимися культурными достижениями.

Тот же суд над Сократом, кой был и вечно будет кричащим примером порочности демократии, нам известен потому, что Платон и Ксенофонт оставили для нас рассказы о нем – и никто не пытался уничтожить ни их, ни их сочинения. А кто расскажет нам о негреческих сократах, о свободных умах из варварских народов? Да что там варварских – где жизнеописания спартанских философов и процессов над ними? «Но ведь в Спарте не было философов!». Вот то-то же – а почему их там не было? Им не давали родиться ввиду спартанского антиинтеллектуализма или не давали сохраниться памяти о них? <…>

Потому посмотрим на ситуацию, описанную в комментарии Либания. Да, военный бюджет во времена возвышения Македонии пошел по рукам граждан – но разве при автократии он всегда хранится должным образом? Понятно, что раздача денег накладна для государства, но в таких случаях она делается публично – потому Демосфен и счел нужным обратиться к согражданам с патриотическим призывом поумерить гедонизм и вступить в войну с Македонией. Но когда в стране установлена олигархия, то несколько крупных плутократов могут нанести казне куда больший ущерб, чем десятки тысяч бедняков. Но только широкой публике об этом ничего не станет известно, потому публичность – редкая гостья в недемократических государствах.

Вот, например, мы имеем право сказать, что Афины проиграли Македонии из-за разгула демократии – ведь у нас есть тому документальные свидетельства (вроде тех же речей Демосфена). Но вот вопрос – а почему вскоре и монархическая Персия проиграла Македонии? Обычно говорится, что причиной был полководческий гений Александра Великого. Допустим – но: как у персов обстояли дела с сохранностью казны? <…> У нас нет об этом сведений (по крайней мере, я таковые не видел) – потому что автократия не любит свидетелей своих провалов.

И еще один аргумент против огульного осуждения афинской социальной политики. Вот Демосфен призывал своих соотечественников одуматься, забыть о личных интересах и мобилизоваться против Филиппа. Удалось ли ему изменить умонастроение народа? Да, удалось. Попробовал бы он выступить с подобной речью там, где демократии не было – где местный тиранн тоже не желал бы войны и жил бы на такие же халявные деньги в силу того, что нагло растрачивал бы казну на собственные прихоти. Да, Демосфен и его город в итоге проиграли – но проиграли все греческие города вне зависимости от формы правления.

Хочу ли я сказать, что демократия – лучшая форма правления? Нет, я в этом вовсе не уверен. Я лишь хочу сказать, что гражданские свободы лучше, чем их отсутствие. А что демократии часто заканчивают военными поражениями и установлением тираний – так и сами тирании заканчивают военными поражениями и установлением на их месте новых тираний ничуть не реже. <…>

Излишняя вера в народовластие и, тем более, его сакрализация – это глупое и опасное поветрие последних веков. Тем более в сочетании со всеобщим избирательным правом. Но и ее поверхностная критика столь же опасна – потому, собственно, наиболее трезвые политические философы всегда стремились найти баланс между демократией и аристократией – чтобы охраниться от крайних форм того и другого. Иначе государство рискует вечно шататься между произволом принцепса и разгулом плебса.

--

Патроны-Метафизики Иван Иванов, Никита Гироскоп, История России, Timofey Chernyshov, Sergey Donskoy, Александр Черевков, Tanshe, Константин Викторов, Дарья Москаленко, Vladislav, Gaming Score, masha maltseva, Alexma, Ravil Bildanov, Иван, Быть, Алексей Деркачёв, Alexey Klepalov, Denis Evdokimov – большое спасибо за подписку!

Патроны-Теурги Alexander, Рустам Кашапов, Иван Зотов, kapitanKukan, Beresklet и Unrecorder – вам особое почтение и благодарность! Хочу выразить искреннюю признательность Alexander’у, чей донат в несколько раз превзошел требуемую сумму.

Подписывайтесь и вы.

Маргиналия к Д. Быкову

«И ежели в нашей братье найдется один из ста,
Который пошлет проклятье войне пера и листа
И выскочит вон из круга в размокнутый мир живой, –
Его обниму, как друга, к плечу припав головой.
Скорее туда, товарищ, где сплавлены рай и ад
В огне веселых пожарищ, а я побреду назад,
Где светит тепло и нежаще убогий настольный свет –
Единственное прибежище для всех, кому жизни нет.»
Д.Л. Быков.

Действовать и мыслить (в том числе записывать мысли) – это два принципиально различных режима существования. Между ними гораздо меньше пересечений, чем мы привыкли считать. Разумеется, когда мы действуем, наша мыслительная активность не падает до нуля – но в обыденной жизни мы принимаем решения рассудочно (в лучшем случае), а философия, художественное творчество и другие высшие формы мышления – не рассудочны, а разумны.

Жизнь и мышление отличаются друг от друга и по форме, и по предмету. Когда мы строим маршрут, продумываем сценарий делового разговора, прикидываем бюджет и выбираем мебель, мы находимся в пространстве дихотомий – так или этак, лучше или хуже, раньше или позже, скорее всего или навряд ли. В разумном мышлении – о благе, бесконечности, сущности, красоте – мы выдергиваем сущее из пространства жизни в область чистого разума, мы берем его метафизически, а не практически. Потому между рассудочным «как мне преодолеть пространство от дома до работы, чтобы не опоздать» и разумным «что такое пространство» зияет пропасть. В каком-то смысле это противоположные друг другу вопросы – они отличаются как выкл и вкл на рубильнике. Да, можно мыслить о философских предметах во время ходьбы, но во время бега – невозможно, потому что бег – это физическое действие, а разумное мышление предполагает физическое бездействие. Ходьба же в процессе мышления выполняет непрактическую функцию – с ее помощью интенсивно работающий мозг просто сбрасывает мышечное напряжение.

Один из вопросов, который меня живо интересует всю жизнь – это различие между людьми теоретического и практического склада (если получится, в ближайшие месяцы хочу написать работу на эту тему – пока она существует только в набросках). У «теоретиков», для которых этика и эстетика, физика и метафизика, литература и живопись являются «средой обитания», и людей практического склада, которым прочесть философскую книгу труднее, чем организовать бизнес, очень несхожие картины мира. Понятно, что между этими крайностями существуют множество переходных форм (а кроме того, есть те, кто отлично совмещает практический рассудок и теоретический разум), но в основе своей они различны именно потому, что делать и мыслить (в высшей, разумной форме) – это, опять же, противоположные режимы существования.

Главная беда теоретических людей, к которым причисляет себя и лирический герой быковского стихотворения, заключается в том, что они мыслят вечное, а живут внутри временного – и испытывают диссонанс от несовпадения того и другого. И зачастую выбирают самый простой путь выхода из этой коллизии – уходить в глухую оборону от жизни. Чаще всего под такой эскапизм (бегство от действительности) они подводят базу – «везде пошлость и бескультурье, никаких ценностей, никакой духовности – мне тут все противно». Но суровая правда в том, что эти люди думают, что являются трагическими героями, но на самом деле они – герои комические. Они смешны – тем, что собственную неспособность интегрировать мысль в жизнь принимают за неумение жизни интегрироваться в их мысль.

Обычно это трагикомичное существование усиливается физиологическими особенностями – точнее, последние являются причиной первых. Слабая витальность, застенчивость, неспособность к неожиданным поступкам и избегание резких поворотов усиливают чувство отверженности.

Отношусь ли я к таким людям с надменностью? Нет, конечно – я сам такой, плюс-минус. Но так получилось, что около восьми лет я провел в «противоположном лагере» – в продажах, маркетинге и менеджменте. Это вышло ненамеренно – коммерческая среда меня никогда не притягивала, но сначала хотелось финансовой независимости, а потом появилось ощущение, что поздно что-то менять. К тридцати годам я чувствовал себя если не несчастным, то уж точно не счастливым – мне казалось, что я потратил много лет ни на что. Сейчас я понимаю, что это совсем не так – опыт «погружения в жизнь» был крайне полезен. Он избавил меня от искушения впасть в иллюзию того, что люди практического склада – бездушные мясные машины, одержимые лишь материальными целями и грубыми удовольствиями. Совсем нет – в подавляющем большинстве это совершенно нормальные и даже хорошие люди. И часто вполне культурные люди. Также я понял, что снобизм в отношении тех, кто не может отличить Гоголя от Гегеля ничуть не благороднее, чем снобизм в отношении тех, кто не может отличить акцию от облигации.

А уйдя из коммерческой сферы в академическую, я обнаружил другую вещь – те, кто ни дня не работал на холодных звонках и не рвал плоть в стремлении выполнить план по дистрибуции (а сразу пошли в аспирантуру после магистратуры), нередко смотрят на людей с подобным опытом не с предубеждением, а с любопытством и даже почтением. Потому что людям теоретического склада элементарно интересно, а как оно там, в жизни. К слову, как-то, перебирая почту давних лет, наткнулся на несколько своих деловых писем – и не мог поверить, что их писал я. Надо же, когда-то мог – но не потому, что был другим человеком, а потому заставлял себя переключать рубильник на режим «жизни».

Главный парадокс антагонизма мысли и жизни в том, что человеческая история делается пышущими витальностью практиками, а толкуется – теоретиками. Согласимся, что место гуманитарных наук и изящных искусств даже в современной жизни невелико – но в прежние времена это место было скромнее в десятки – нет, в сотни – раз. Сколько людей принимало участие в развитии наук и искусств эпохи Возрождения – 50, 100, 500? А сколько людей разделяло идеологию Ренессанса (ежели таковая вообще была – сделаем вид, что была) – сколько тысяч? Какой это процент от населения Европы 15го века, оцениваемой почти в две сотни миллионов человек? Тем не менее о Возрождении можно прочесть не только в книгах по истории искусства, но и по политической истории. Потому что, опять же, живут и действуют одни, а думают об их жизни другие – и пишут исторические книги именно последние. Они видят в истории идеи и концепции, хотя историю обычно двигают частные интересы и самые пошлые страсти – от похоти и жестокости до безрассудства и тщеславия.

Такая несоизмеримость реальной истории и истории мысли приводит избегающих жизни теоретиков к ошибочным выводам – мол, раньше люди были огого, а вот прошелся я по улицам – и никаких тебе идей, и никаких тебе подвигов, и никаких тебе гениев. Мир в кризисе, люди обмельчали. Да.

Нет.

На платных сервисах – уже 80 записей. Что представляют собой первые 40, можно посмотреть здесь, а ниже – тизеры большинства новых.

1. Очерки:

- О главной цели пропаганды (О том, что ее целью является вовсе не убеждение, а совсем наоборот)
- Притча о богоискателе (О пути к самому себе)
- Об избалованности (О том, почему не нужно брюзжать на молодежь)
- Онтология чуда (О дуализме бога и природы как базовой схеме религиозного мышления)
- О двойных стандартах (О том, что оценки поступков в первую очередь зависят от того, кто их совершает, и о том, что «это другое» это иногда действительно другое)
- Об обществе потребления (О подлинной цели социалистов, критикующих массовое потребление)
- Диалектика народа и власти (О главной цели политиков и заблуждениях рядовых граждан на этот счет)

2. Маргиналии:

- к Платону (Маргиналия-лонгрид, в которой содержится все, что вы хотели знать об идеях и собаках)
- к Карену Свасьяну (О вечной проблеме того, как соотноситься с другими, но оставаться собой)
- к Иоанну (Снычеву) (О том, что не нужно сравнивать христианское вероучение с нравами язычников)
- к Кампанелле (О том, как социалистические государства используют народ для легитимации своих преступлений)
- к Блоку (Об опасностях платонизма)
- к Исократу (О том, как сделать милитаризм привлекательным и для альтруистов, и для эгоистов)
- к Бодлеру (О топологии морального сознания)
- к Эмилю Чорану (О любителях постенать об ужасах бытия)
- к Ивану Грозному (О русском национальном самоощущении дораскольных времен)
- к Либанию (О демократии и аргументах против нее)
- к Аристотелю (О том, что рассудку проще мыслить о понятиях, чем о вещах)
- к Секацкому (О том, как не забросить свое самообразование)
- к Оруэллу (О тоталитарном сознании и о том, почему борьба с социалистической идеологией никогда не должна прекращаться)

3. Лонгриды:

- О трансцендировании (О свойстве мышления сакрализировать прагматические понятия; разбирается 12 понятий, изначально бывших техническими, но ставших этическими – этика, благородство, герой, чистота, искусство, культура, знание и так далее)
- Античная философия и историческое сознание (О том, зачем нужно преподавать основы философии в средней школе)
- О нищете внутреннего и полноте внешнего (Лонгрид о безмятежности и внутренней гармонии как о промежуточных, но не конечных целях существования)

4. Новые 5 выпусков рубрики «Белый шум», куда еженедельно попадают пять мыслей – недостаточно весомых для создания вокруг них отдельных текстов, но достаточно симпатичных, чтобы предъявить их читателю:

- О выборе эксперта, запаривании гречки, смайлах и челках
- О нечитанных книгах, остеклении балконов, заменах в Ворде и принципах составления домашней библиотеки
- О советских канцеляризмах, поп-итах, чайных кружках и детективах в эпоху киберпанка
- Об опозданиях на работу, «Монти Пайтон», визуальных искусствах, мусорных изданиях и трамвайных рельсах
- О местных и приезжих студентах, «русском пьянстве и лени», беседах с актерами и избавлении от дурных привычек

5. Цензуры стихотворений Александра Блока, Мирры Лохвицкой и Михаила Щербакова

6. Напоминаю, что уже опубликованы две крупные работы: об исторических типах мировоззрения (20 страниц) и противоречиях ницшеанской философии (33 страницы)

Также напоминаю о стоимости тиров:

I. Эмпирик читает (и комментирует, как и все остальные тиры) краткие тексты и несколько средних за 85 ₽ / $1.20

II. Логик читает и краткие, и средние тексты за 160 ₽ / $2.30

III. Метафизик читает все виды текстов, получает публичную благодарность и бесплатные книги за 250 ₽ / $3.60

IV. Теург читает все виды текстов, получает особую публичную благодарность, бесплатные книги и возможность заказа публикаций за 500 ₽ / $7.20

Жду вас, друзья – здесь или здесь.

Разумеется, все эти 80 публикаций были бы невозможны без поддержки тех, кто уже решился оформить патронат.

Патроны-Метафизики Alexma, Denis Evdokimov, Sergey Donskoy, Ravil Bildanov, Дарья Москаленко, Alexey Klepalov, Timofey Chernyshov, Константин Викторов, masha maltseva, Быть, Александр Черевков, Gaming Score, Иван Иванов, Иван, Алексей Деркачёв, Никита Гироскоп, Tanshe, История России, Vladislav – большое спасибо за подписку!

Патроны-Теурги Жан Бубенцов, kapitanKukan, Beresklet, Alexander, Рустам Кашапов, Иван Зотов и Unrecorder – вам особое почтение и благодарность!

Апории политической философии

Написал важный лонгрид, в котором обсуждается пять проклятых вопросов политической философии и идеологии – те, на которые невозможно придумать универсальный ответ. Ниже публикую выдержки. Где прочесть полную версию вы и так, уверен, знаете.

<…> Каждую из этих апорий (то есть тупиков, затруднений) можно представить парой противоположностей, баланс которых всегда будет неидеален. Причина отсутствия идеальной пропорции элементарна (но ускользает от прекраснодушных догматиков): политика делается не идеями, а людьми – а участвует в ней многомиллионные массы. Потому жизнь миллионов невозможно регламентировать. В небольших странах это еще хоть как-то возможно (хотя и не нужно), но там, где население насчитывает хотя бы миллионов двадцать, совсем нереально.

<…>

Апория третья: регионализм/централизм

Даже самые принципиальные централисты согласны с тем, что какая-то власть (следовательно, какая-то самостоятельность) на местах необходима. И против самоорганизации они также не возражают – хотя и не слишком ее одобряют. «Мало ли чего».

Их противники – радикальные либертарианцы – напротив, выступают за максимальную «свободу ассоциаций». Они даже признают право добровольно образовавшихся сообществ на установление любых норм общежития – вплоть до право на узаконивание людоедства и всего такого.

Проблема свободы ассоциаций в том, что люди имеют привычку рожать детей. И дети находятся в сообществах родителей недобровольно – и если предки введут законы, запрещающие для потомков выход из ассоциации, то получится, что это объединение станет каким угодно, но только не свободным. Но поскольку по мнению либертарианцев дети – не от любви, а для любви, то этого противоречия для них не существует.

На вопрос о том, как соблюсти права личности в условиях полного суверенитета добровольных ассоциаций, они обычно отвечают, что государство еще хуже, а потому из двух зол нужно выбирать меньшее. Ответ не бессмысленный, но не воодушевляющий (мягко говоря).

Эта дихотомия локального и национального на самом деле является трихотомией: индивидуальное/локальное/национальное. Как защитить человека от тирании государства, но при этом не отдать его в рабство своему сообществу – это вопрос, который невозможно решить раз и навсегда. И тезис либертарианцев о том, что государство опаснее любой ассоциации, далеко не всегда работает. Потому что качество людей «на местах» обычно ниже, чем на госслужбе – см. пятую апорию. <…>

Апория пятая: общество/государство

Ну и самое главное. Где должно заканчиваться государство и начинаться общество – и наоборот? Этот вопрос тем более сложен потому, что четкой границы между этими субстанциями нет, но даже если бы она была, решить проблему было бы не легче.

Вновь вернемся к нашим любимым либертарианцам. Они сокрушаются тому, что несмотря на все мерзости, творимые государством, люди продолжают на него уповать. И сам я не раз говорил, что общество должно быть сильным, чтобы защищать себя от государственного произвола. Но при этом понимал и понимаю, что мыслить эту оппозицию как «мы (общество) против них (элиты)» невозможно – точнее, непродуктивно.

Реальная причина, по которой люди не разочаровываются в государстве как в институции, никем, наверно, еще не была озвучена – по крайней мере, я нигде не видел четкую формулировку этой причины. Звучит она неприятно, но что поделать: любое, даже самое отвратительное государство всегда симпатичнее, чем самое лучшее общество. Государство эстетичнее общества. Да, конкретное сообщество может быть очень няшным (например, тихий богатый пригород) – но для страны с населением в несколько десятков миллионов такой вид существования невозможен.

Сравните среднего чиновника с обычным социальным активистом – например, с тем, кто любит собирать подписи в вашем доме (а в каждом доме есть несколько таких неравнодушных и шумных персонажей). Чиновник лучше выглядит и лучше говорит – потому что он лучше образован, более культурен и подчинен корпоративной дисциплине.

Да, одиозные чиновники существуют – но это единицы, а в целом их облик радует глаз больше, чем лицезрение обычных граждан. Даже плохая и неэффективная бюрократия все же организована на основе каких-то правил, которым она криво-косо но подчиняется.

Напротив, никакое общество не подчиняется формальным правилам – там, где нет государства, оно живет только по понятиям (не обязательно уголовным, но и по ним тоже). Именно поэтому люди хотят иметь хорошее государство – потому что хотят иметь дело не с людьми, а с функциями. С людьми нужно договариваться, а с чиновниками – нет. С последними тоже приходиться договариваться – но заметьте, что именно это нас в них и возмущает. Идеальный чиновник безличен – как и идеальное государство. Если должностное лицо подмигивает и предлагает обходной путь – это вызывает в нас этический и эстетический протест. Проще говоря, государство нам не нравится тогда, когда походит на общество.

Сравним самые типичные государственные и общественные институции. Есть полиция и есть мафия. Мафия может быть значительно эффективнее полиции – без сомнений. Но нормальный человек (если только он не поставлен в крайнее положение) никогда не пойдет решать свои проблемы через мафию – он пойдет в полицию. Мафия – это квинтэссенция общества – там ценятся договоренности, там царствуют понятия. Но нормальный человек не хочет ни с кем ни о чем договариваться – если он понимает, что его права нарушены, он хочет просто позвонить по короткому номеру и получить правозащиту. Без этих всех мерзотных «хорошо, я окажу тебе услугу, условия возврата мы обсудим потом».

На полицию можно пожаловаться, от нее можно чего-то потребовать, в нее можно обращаться хоть ежедневно. А кому жаловаться на мафию? Кому предъявить претензии, если она плохо выполняет свою работу? У кого и как можно оспорить выставленный счет за «услугу»? Уж промолчим о том, что быть задержанным полицией хоть и неприятно, но все же сильно лучше, чем быть задержанным криминальной структурой. Про эстетику вообще не будем – сравните повадки рядового мента и рядового бандюка.

Еще раз: обычный человек не хочет иметь дело с неформальными структурами – а потому хочет нормальное-формальное государство. <…>

Конечно, есть и исключения – есть те, кто все это любит. Приходит в голову такая аллегория – есть люди магазина и люди базара. Первые любят прийти, выбрать товар и оплатить его на кассе по той цене, которая указана на ценнике. Они не хотят общаться с кассирами и продавцами – они просто молча покупают продукты. Люди базара – иные. Они любят общаться: «А яблочки хорошие, свежие?», «а как ваша мама?», «ух ты как все подскочило!», «главное, чтобы дети не болели», «как появится, можете отложить для меня парочку?», «вкусные да, но, не обижайтесь, на той неделе еще вкуснее были», «может, отдадите за двести – сразу два кило возьму?», «спасибо, что отложили!». Люди магазина хотят, чтобы государство было нормальное, потому что оно отвечает их психологическим потребностям, а людям базара оно не сильно нужно – они умеют договариваться, они любят «схемки», «мутки» и «подвязки». <…>

Простые рецепты разграничения общества и государства невозможны. А потому и крайние этатисты, и анархисты одинаково наивны в своих догмах.

Итог

Эти вопросы политики – по-настоящему проклятые <…>. Снять их проклятье за письменным столом никогда ни у кого не получится. И самая глупая позиция – отдавать предпочтение только одному пункту в любой из перечисленных пар. «Главное – свобода, а безопасность – для рабов!», «государство – наш главный враг, нужно бояться его и объединяться против него, а не пытаться использовать его друг против друга», «отнять и поделить», «демократия – это власть толпы: править должны профессионалы», «отдайте полномочия на места – пусть в каждом городе будет свое образование и свои суды». Нет – так это не работает. <…>

Вчера написал для патронов хороший текст о том, почему сострадание не следует считать ни пороком (как это делали стоики), ни добродетелью (как это стало принято в христианскую эру). Рекомендую подписаться, прочесть – и оказаться в нижеследующем списке:

Патроны-Метафизики Иван, Ravil Bildanov, Александр Черевков, История России, Sergey Donskoy, masha maltseva, Timofey Chernyshov, Denis Evdokimov, Дарья Москаленко, Никита Гироскоп, Иван Иванов, Vladislav, Alexma, Tanshe, Алексей Деркачёв, Быть, Gaming Score, Константин Викторов – большое спасибо за подписку!

Патроны-Теурги священник Василий Корда, Семён Попов, Жан Бубенцов, kapitanKukan, Beresklet, Иван Зотов, Alexander, Рустам Кашапов – вам особое почтение и благодарность!

Даже то, что публикуется тут, там выходит раньше на несколько дней. Например, нижеследующий текст был бы доступен вам еще позавчера.

Маргиналия к Просвирнину

Егор Просвирнин цитирует главную мысль книги Родиона Бельковича «Кровь патриотов» (посвященную американской «революции»), выраженную следующим образом: «Однако война не воспринималась людьми как “национальное освобождение”, произошедшее было революцией, причем революцией консервативной. Не имея практически никаких институтов, хотя бы мало-мальски напоминающих государство, жители колоний опирались на крепкие общественные связи, религиозные догмы, веру в республиканские добродетели и не желали мириться с гидрой государства». На это Просвирнин лаконично возражает:

«Читаю Родиона Бельковича и, как пишут в интернетах, “ору внутрь себя”. Для тех, кто малограмотный, совок или американец, поясню: крепкие общественные связи, которые помогли американским колонистам забить гидру английского государства, назывались двумя простыми словами. Королевство Франция.»

Собственно, именно с этого и нужно начинать любой разговор о любой революции – с называния иностранного государства, которое организовало данную конкретную заваруху. Потому что причина революции – это другое государство и/или внутриэлитные разборки. Всегда и везде. Все остальное – «верхи не могут, низы не хотят», «классовые противоречия», «стремление к свободе», «новая идеология, охватившая широкие массы» – это эвфемизмы и пустые понятия. В лучшем случае – это благоприятные условия, но никогда не причины.

Вообще, само слово революция в значении «восстание народа против антинародной власти» – это апофеоз неприличия всей модернистской политологии. Высказывание типа «народ сверг власть и учредил новое правительство» по своей объяснительной силе ничем не лучше, чем «колдунья Марта совокуплялась с диаволом и летала на метле» или «ретроградный Меркурий способствует вокальным талантам». И человека, верящего в «революционную ситуацию» (а тем паче выступающего с соответствующими прогнозами), должно спрашивать: «Милостивый государь, а вы небось и в телегонию верите? И столоверчение практикуете, верно? А какое таро предпочитаете – Кроули или Папюса?».

Может ли народ стихийно восстать? Да, конечно – такое явление называется бунтом. Но бунт почти никогда не приводит к свержению власти, потому что имеет социальную, а не политическую мотивацию. Как только власть выполняет требование народа – снижает налоги, отменяет ограничения или выселяет меньшинства – люди расходятся по домам. Такие бунты всегда локальны и ситуативны.

Но если в результате восстания организуется новое правительство, которое шустро меняет основы государства и права, то это всегда одно из двух (либо – чаще всего – оба два): 1) иностранная инспирация, 2) «дворцовый переворот».

Беда полуграмотных историков и политологов в том, что они не отличают (народные) бунты от (ненародных) революций. «Посмотрите! Народ вышел на улицы! Стихийно! Десакрализация власти! Системный кризис! Началось!». Началось, да. И закончилось – как только на улице стемнело…

Слово революция в современном значении нужно объявить нецензурным минимум лет на сто – пока оно не выветрится из массового сознания. И потом употреблять только в качестве предиката: «английские и немецкие революционные инспирации 1917 года», «французская революция Хомейни в Иране». Тогда большинство историков, вскрывающих глубинные причины революций, и политологов, регистрирующих набухание гроздьев народного гнева, наконец уйдет в истопники.

Добавлю, что, говоря про Французское Королевство как сторону, выигравшую Американскую Войну за Независимость, я имею ввиду не какие-то тайные механизмы, заговоры и прочее секретное масонское знание. А вещи совсем простые: например, американцы, собрав ополчение, отказались собирать на его содержание налоги (и ополчение стало разбегаться - бесплатно за независимость пусть дураки воюют). В результате французам кроме воинского контингента пришлось везти в Америку гигантские суммы денег на оплату американского ополчения, сражавшегося за американскую независимость. Единственная ключевая битва войны, выигранная американцами - Саратога. Чисто потому, что после Саратоги французский король решил, что в этом бунте что-то есть и решил американцам помочь. Про то, что самая героическая эпопея всей Войны за Независимость - осада Гибралтара - к американцам никакого отношения не имела, я уж из жалости рассказывать не буду. Как и про важнейший фронт в Индии, где масштаб англо-французских битв намного превосходил творившееся в Северной Америке (и имел намного большее значение для исхода войны).

Маргиналия к Брюсову

«Андроновы жили в лучшей части города, и Латыгину пришлось пройти порядочное расстояние, пока он дошел до пышного подъезда их особняка. Как всегда, последовала тягостная сцена в вестибюле, где важный швейцар прислуживал музыканту как бы нехотя и умел в свою выученную почтительность вложить все свое пренебрежение к учителю в потертом пальто. Небрежно, не положив, а "ткнув" шляпу "Моцарта" на полку, швейцар заложил руки за спину и произнес шепотом, в котором ощущалась затаенная насмешка:
- Барыня сказали вам сначала пройти к ним-с, в гостиную.
- А, хорошо.
Латыгин больно почувствовал это "сказали": лакей все же не отважился произнести: "приказали", но и не хотел говорить: "просили".»
Повесть «Моцарт».

События повести Брюсова происходят в 1916м году, еще в Российской империи. Уже несколько лет спустя герой не смог бы сходу различить сказали, приказали и просили – не только потому, что в революционном ужасе исчезли и швейцары, и особняки, но и потому что аристократический русский язык сменился канцелярским советским волапюком. Заметим, что ни швейцар, ни музыкант не принадлежат к высшему слою общества, но оба понимают разницу между тремя этими глаголами. Казалось бы, что тут такого – мы ведь тоже понимаем, что попросить, приказать и сказать суть не одно и то же. Дело в другом: швейцар прекрасно понимал, что хочет сказать музыканту – и, более того, хотел, чтобы тот его понял. А музыкант его понял. Моментально.

В этом суть языка: он не может быть индивидуальным, он требует, чтобы его понимали и говорящий, и слушающий. В обществе, где уничтожены ранги, язык неизбежно деградирует, потому что в обиходе остаются слова из самого низкого и наиболее общедоступного регистра. Потому после Французской революции победившее масонство сразу принялось за реформу языка, в рамках которой отменялось обращение на «вы». Для этого они даже вводили специальные декреты (см. книгу «Революционный невроз»). Разумеется, сами масоны прекрасно различали ранги (градусы) внутри своей группы, но для всех остальных ввели уравниловку. Тем самым они и упрощали жизнь низов, которым (теперь) не нужно было напрягать извилины чтобы понять, кто перед ними, и дополнительно унижали (еще недавно) высшие слои.

Но такие упрощения выполняют и иную, куда более важную задачу. Дело в том, что грубым (или некогда тонким, но искусственно огрубленным) культурам все нюансы, оттенки и полутона, которые в нормальных иерархических обществах доступны даже провинциальным швейцарам, кажутся нереально сложными. Это ж, мол, сколько нужно напрягаться, чтобы в итоге научиться понимать все эти великосветские кандибоберы. Зачем так заморачиваться, зачем вслушиваться в каждое слово, зачем ломать голову – надо говорить просто и прямо! Вот в этом главная ошибка – тонкости языка облегчают понимание, а не затрудняют его. Вот у Брюсова музыкант Латыгин сразу понял не только то, что его оскорбляет швейцар, но и то, что разговор с барыней предстоит неприятный. А если бы он не умел отличить те три глагола, он бы не знал, чего ожидать. А если бы имелось не три, а тридцать три глагола, то он мог бы знать не только предмет, но и исход диалога.

Выучить все это разнообразие не представляет никакого труда – равно как мы можем многое понять об отправителе электронного письма (и предугадать его содержание) уже по обращению. Если к человеку обращаются «Добрый день.», то это не тоже самое как если бы ему написали «Викентий Варфоломеевич, здравствуйте!». И «С уважением» – это не тоже самое, что «Искренне Ваш». Короче говоря, все эти месседжи распознаются моментально, если только знать об их существовании – в этом и заключается богатство языка. Притом смысл этого самого богатства тоже нужно понимать не только как его широту, но и как его высоту: в развитой культуре не просто много слов – в ней много уровней, рангов, регистров речи.

Потому упрощение языка ведет не к упрощению понимания, а к затруднению. Если одним словом могут быть обозначены десятки вещей, то именно такое слово будет сводить население с ума. Выучить тридцать слов с похожим значением – легко, а вот понять одно слово с тридцатью значениями – невозможно (точнее, возможно, но именно тут нужно по-настоящему напрягаться – как, скажем, в случае Эллочки Щукиной с ее «хо-хо»).

В этом смысл социалистического новояза: лишить население понимания смысла слов. И чем их меньше, чем проще держать народ в напряжении. Постепенно такой народ приучается думать по-минимуму, а нервничать – по-максимуму.

Возьмем лозунг «Пятилетку в четыре года» и переведем с советского на русский: страна с плановой экономикой принимает пятилетний экономический план, который на самом деле является четырехлетним планом. Почему тогда сразу не принять четырехлетний? Или оставить пятилетний? Нет, так нельзя: советская власть нарушает не только законы логики, но и законы математики, потому что объявляет, что по их плану 5=4. Цель очевидна: рабочий человек не должен понимать, как ему работать – как надо или как очень надо. В этом план – в нарушении плана. Бессмысленность социалистического новояза отлично показана в «Собачьем сердце»:

«– Контрреволюционные вещи вы говорите, Филипп Филиппович, – шутливо заметил тяпнутый, – не дай бог вас кто-нибудь услышит.
– Ничего опасного, – с жаром возразил Филипп Филиппович. – Никакой контрреволюции. Кстати, вот еще слово, которое я совершенно не выношу. Абсолютно неизвестно – что под ним скрывается? Черт его знает!»

Подневольному населению социалистической сатрапии должно жить именно так: ничего не понимать и постоянно переживать. Так что новояз – не грубая культурная политика, а тонкая социальная технология.

----

Патроны-Метафизики Tanshe, Алексей Деркачёв, Gaming Score, Дарья Москаленко, Иван Иванов, Alexma, Никита Гироскоп, Иван, Timofey Chernyshov, Sergey Donskoy, Vladislav, Александр Черевков, masha maltseva, История России, Denis Evdokimov, Ravil Bildanov, Константин Викторов, Быть – большое спасибо за подписку!

Патроны-Теурги Fabulous Bill, Randolf, Beresklet, Жан Бубенцов, Семён Попов, Иван Зотов, Рустам Кашапов, kapitanKukan, Alexander, священник Василий Корда – вам особое почтение и благодарность! Хочу выразить искреннюю признательность Fabulous Bill’у, чей донат превзошел требуемую сумму.