У географа Софьи Гавриловой вышла книга о российских региональных музеях. По линку можно найти интервью с автором.

Sofia Gavrilova's Russia's Regional Museums: Representing and Misrepresenting Knowledge about Nature, History and Society (Routledge, 2022) presents the results of extensive research into the very interesting phenomenon of local museums—kraevedschskyi museums—in Russia’s regions. It outlines how numerous such museums are, how long they have existed, what they display, and how this has changed, or not, from Soviet times up to the present. It shows how the museums’ displays often are about nature, history, and society. It goes on to discuss how what is portrayed represents particular interpretations of knowledge— including the heroism of the Soviet past, a colonial-style view of Russia’s very many non-Russian people, and the failure to mention things which might present Russia in a critical way. The book is much more than ‘museum studies’: it sheds a great deal of light on how Russians think about themselves and about how this self-view is fostered, and it also highlights the vast regional differences which exist in Russia.

https://megaphone.link/NBN9130279052

3 статьи про Самару

1/ Споры об охране наследия
Очень люблю (и передаю привет) градозащитников из Самары. Большая статья про то, что как и зачем можно было бы, стоит, приходится охранять. Из интересного - обзор охранного законодательства СПб, Пскова и Великих Лук. Там, например, нельзя менять кадастровое деление участков в историческом центре и много чего нельзя еще. В статье - традиционная развилка между "охранять все, включая фоновую застройку" и "охранять, что возможно, и строить, где не мешает".
2/ Внутригородские районы - неслучившееся чудо
Самара - один из трех городов, которые создали у себя дополнительный внутригородской уровень управления. Однако что-то пошло не так... Полномочия в городские районы сначала отдали, потом забрали. Бюджетом город тоже не поделился, наоборот - получилась какая-то чепуха. Основная часть районных бюджетов пошла на содержание администрации, а деньги эти были взяты из бюджета на благоустройство. Система доживет до 2025 года, а потом исчезнет совсем - по новым федеральным правилам больше никаких внутригородских районов.
От себя скажу: у этого эксперимента был один огромный плюс. В Самаре велась самая разная статистика на уровне городских районов - собираемость налогов, количество населения и т.д.
3/ Как вы лодку назовете
Веселая статья, анализирующая названия самарских ЖК. Всякие Ливерпули, Римы, Степ Грин Хаус и т.д. Самое смешное, что при сравнении с названиями из Ярославля и Екатеринбурга - нашлись дословные повторения. Лидер по повторяемости "Времена года" - такой есть во всех трех городах.

#умныестатьи #самара

На моем курсе «Городское наследие и оптики его исследования» историки Александра Колесник и Александр Русанов говорили о поле Heritage Studies и Critical Heritage Studies – дискуссиях о культурном наследии и подходах к его анализу.

Фрагменты лекции (часть 1):

В исследованиях культурного наследия есть два связанных поля: Heritage Studies (HS), формировавшееся в 1970-х гг. и Critical Heritage Studies (ревизия и переосмысление того, что изучает Heritage studies – международной и правовой базы). В Британии в развитие HS большой вклад внесла публичная история. Многие исследователи работали как публичные историки, занимались активизмом, сохранением особняков, рабочих домов.

Поле HS ориентируется на конвенцию ЮНЕСКО 1972 г. (конвенция стала следствием деятельности ЮНЕСКО после Второй мировой войны). ЮНЕСКО была посредником при деколонизации европейских империй, возвратах и спорных статусах ОКН. До этого характеристики материальности, древности и ценности рассматривались в контексте нации и национального государства, в конвенции ЮНЕСКО и последующих программах они пересмотрены. Появились списки памятников, ценных в общемировом контексте.

В 1985 г. в Британии возник общественный фонд английского наследия. В списки памятников попадают объекты, выражающие локальную историю городов и городских сообществ. С 1983 г. власти запускают программы регенерации под эгидой культуры «culture-led regeneration» (проект по перестройке Доклендс) и ставят акцент на локальном культурном прошлом городов, создании рабочих мест для возвращения молодежи. Этот опыт оказался привлекательным для городов, столкнувшихся с кризисом деиндустриализации.

Многие идеи пришли в HS из практик культурной регенерации. Влияние оказала программа «Культурная столица Европы», действующая с 1985 г. (выбирается город, который получает европейское и национальное финансирование на реновацию с акцентом на культурном прошлом).

Практик и теоретик Дэвид Лоуэнталь рефлексирует о том, как представители социальных и гуманитарных наук 80-х гг. говорят об изменении отношения к прошлому и отмечает проблему аутентичности. В современном режиме историчности мы наделяем ценностью не только памятники отдаленного прошлого, но и то, что относится к недавнему прошлому, например, детские игрушки. Он задается вопросами: по каким критериям мы маркируем наследие, каковы критерии аутентичности?

Наследие становится частью культуры развлечения. Расширяются темпоральные границы наследия – возрастает значимость недавнего, семейного, личного прошлого, прошлого социальных групп. Все больше предметов получают статус культурного наследия.

Возникает проблема обладания наследием, наделения властью оценивать и называть что-то наследием. Как закрепляется право и власть экспертов, представителей государства оценивать, что является наследием?

Возникает потребность в пересмотре концепта аутентичности и экспертности. Представители социальных групп склонны по-разному оценивать, что для них является культурным наследием, а что нет (детская игрушка для подросшего мальчика представляет большую эмоциональную ценность, чем триумфальная арка Тита).

Появляется необходимость расширить круг агентов, включенных в процессы означивания наследия (общественные организации, социальные группы, например, мигранты). Означивание должно соответствовать современному отношению к прошлому. Ценными становятся объекты, которые считались массовыми, тиражируемыми, неуникальными, относящимися к попкультуре.

Многие исследователи и практики пишут, что наследие необходимо понимать как социальное действие, которое конструируется в конкретное время в конкретном контексте и способно меняться со временем. У Лоуэнталя есть пример с синтоистскими храмами в Японии, которые ценны для прихожан, потому что строятся по определенным традициям: ценно не материальное наследие, а практики и процессы, связанные со строительством (храмы постоянно демонтируются и заменяются копиями).

#теориянаследия #heritagestudies

Продолжение расшифровки лекции о поле Heritage Studies и Critical Heritage Studies историков Александры Колесник и Александра Русанова на моем курсе "Городское наследие и оптики его исследования"
 
1 часть

2 часть (фрагменты)
 
Для Critical Heritage Studies (CHS) ключевой момент – появление конвенции об охране нематериального наследия (ЮНЕСКО 2003). Такое наследие связано с сообществами, их обычаями, практиками, навыками и знаниями. Для CHS важно культурное разнообразие, чтобы его поддерживать, нужно сохранять нематериальное наследие.
 
Уже в 70-х гг. наследие как объект превращается в наследие как процесс. Процессом является и дискуссия о том, что такое наследие. Поэтому критика, направленная на институты, правовые нормы, сообщества экспертов, не останавливается.
 
Авторизованный дискурс наследия (Authorized Heritage Discourse) – отношение власти и подчинения, право определять, что является наследием, а что нет, какое наследие материальное или нематериальное. Этим правом обладает ограниченная группа (эксперты). С ними связаны люди, имеющие политическую власть, экономическое влияние.
 
Исследовательница и автор книги Uses of Heritage (2006) Лораджейн Смит с помощью анализа дискурсов изучает, как такие отношения влияют на сохранение наследия, связанные с ним практики, жизнь людей и туризм. Один из примеров: в двух соседних деревнях есть похожие традиции плетения корзинок, в одной их признали нематериальным наследием, в другой нет. Мы можем исследовать, почему так случилось, зафиксировать обратное влияние статуса наследия – мастера в более привилегированном положении, традиция сохраняется, хоть и трансформируется из-за туризма.
 
Российские кейсы – малые города со статусом ЮНЕСКО (Гороховец). Статус меняет жизнь города, внешний вид, появляются рабочие места. Все это разнообразие Смит предлагает включать в разговор о социальных, культурных и экономических связях.
 
Наследие приобретает ценность благодаря социальным группам, нет абстрактной ценности наследия. Все участники сообществ должны быть частью процесса определения наследия. Наследие множественно (концепция о множественном прошлом – pluralistic heritage, pluralistic past), деиерархизированно и демократизировано. Это ситуация середины 2000-х гг.
 
Одно из направлений развития CHS в последние 15 лет – «эмоциональное наследие» (книга Смит Emotional Heritage, 2021). Эмоциональное наследие – это то, как конкретный человек воспринимает объекты наследия, музеи. Смит спускается на персональный уровень, индивидуальные траектории взаимоотношения с наследием (часть личной истории и памяти). Какие эмоции испытывает человек, приходя в имперские колониальные музеи в Австралии, созданные Британцами? Какие вопросы ставят эти экспозиции? Есть разные уровни рефлексии: персональные, коллективные, поколенческие.
 
CHS поднимают вопросы о глобальности и локальности наследия, в чем заключается его ценность, как об этом говорить и соотносить с правовой и активисткой практикой, музейной работой? Кто и как должен сохранять наследие? CHS обсуждают проблему конфликтного наследия. Плюрализация наследия подразумевает, что есть разные акторы, которые имеют разные взгляды на один и тот же предмет, и они могут быть конфликтными.
 
CHS применяют постколониальную и феминистскую оптики. Важно, как мы можем соотнести критическую теорию со всеми уровнями практики. В последние 6 лет заимствуются концепции из поля Memory Studies, появляются понятия Contested Heritage (оспариваемое наследие), Difficult Heritage (трудное, неудобное наследие). Оно может быть конфликтным на уровне памяти и на правовом уровне (установление табличек «Последнего адреса»). В CHS нет границ междисциплинарности, оно подвижно и чутко к современным идеям, теориям и концепциям.
 
Исследователи призывают отойти от универсальных подходов, ценностей и методов работы (их предлагал Рёскин в 19 в.), говорят о наследии в конкретное время, в конкретном месте и для конкретных людей.
 
#теориянаследия #heritagestudies

​​Гори и остатки возвышающихся над городом руин средневековой крепости Горисцихе, где укрывались от набегов местные жители. Стены цитадели спускаются к реке Лиахве, в крепости есть потайной ход к реке.
 
В 1920 г. город был почти полностью разрушен землетрясением, затем отстроен заново. Сохранилась средневековая планировка улочек, окружающих крепость у её подножия (совсем крошечный старый город), но большинство зданий воссозданы за последние годы (напоминает реконструированную Мцхету). Он совсем крошечный, а узкие изогнутые улицы ведут по кругу, а не по прямым или кривым улицам, с непредсказуемым направлением.
 
Старый город от других кварталов с малоэтажной застройкой XX века и советской застройкой отрезает непропорционально широкий проспект Сталина, заканчивается он известным музеем Сталина.
 
Территория музея занимает примерно четыре квартала. После 1937 г. там были снесены все здания, кроме мемориального дома, в котором жил С., и открыт музей истории социализма. На месте зачищенных кварталов появился огромный корпус. Он накрыл собой ветхий мемориальный дом, который, кажется, никто никогда не реставрировал. Дом оказался в вычищенном, покрытом плиткой сквере, под крышей музея. Дом превратился в экспонат не только в функциональном, но и пространственном смысле. Музей вытеснил живую ткань города и поглотил главный экспонат, ради которого и вокруг которого возник.

Точно так же и фигура С. «захватила» город. С помощью этого нарратива зарабатывают на туризме местные жители (вплоть до продажи маек и кружек с портретом), с ним связана идентичность места. Многие жители гордятся тем, что здесь родился и жил С., другие относятся к нему критически и оспаривают нарративы музея. Например, власти закрывали музей в 1989 г., а в 2008 г. министр культуры предлагал преобразовать его в музей русской агрессии. Но в целом нет значительного запроса и попыток критически взглянуть и переосмыслить прошлое города, связанное с С., повестку и экспозицию музея.

Фото города ниже

#старыегорода #заметкиогородах #грузия #Georgia

​​О дискурсах наследия и способах их конструирования

Одна из значимых для направления Critical Heritage Studies в Британии работ исследовательницы Smith Laurajane ''Uses of Heritage 2006'', где она описывает различные дискурсы наследия и их влияние на способы восприятия наследия, его использование и связь с местной идентичностью.
 
Изложение нескольких фрагментов книги:

Всеми принятый и одобренный дискурс наследия говорит о том, что мы должны сохранять материальное прошлое (объекты, здания, места), чтобы передавать их будущим поколениям. Такой дискурс принят западной элитой и соответствует ее преставлениям о культурных ценностях. Дискурс, говорящий о наследии как социальной и культурной практике, остается незаметным.
 
«Авторизованный дискурс наследия» (Authorized Heritage Discourse) – основан на власти, технических и эстетических знаниях и оценках экспертов, работников институционализированных государственных агентств. Для него важна монументальность, масштаб, научная и эстетическая экспертная оценка, связь объектов со временем. Такое наследие важно для нации.
 
Дискурс наследия появился еще в 19 веке, когда Европе была нужна физическая репрезентация национальной идентичности, европейского вкуса и достижений. Нужны были новые средства, чтобы выразить социальную сплоченность и идентичность. Дискурс наследия был основан на опыте и ценностях элиты.
 
Не только акторы создают дискурсы, но и дискурсы влияют на акторов и могут действовать независимо от них. Они влияют на то, как люди думают о социальном и физическом мире, как взаимодействуют с ним. Дискурс отражает социальные практики, организует социальные отношения.
 
Среди туристов мы видим непропорционально высокий уровень среднего класса – это усиливает ощущение, что наследие является элитарной заботой, имеющей значение только для социально и экономически комфортных слоев населения. Именно эти классы руководили джентрификацией деиндустриализированных городских районов.
 
Наследие – это не столько "вещь", сколько набор ценностей и смыслов. Все наследие нематериально – им становится то, что мы делаем значимым и ценным. Это культурный процесс, при котором придается смысл и ценность «наследия», при этом он отражает современные культурные и социальные дискуссии.

Наследие – это ресурс, который используется группами для оспаривания и переопределения принятых ценностей и идентичностей, это культурный обмен. Наследие может пониматься как дискурс, связанный с переговорами и регулированием социальных практик и смыслов по созданию и воссозданию "идентичности".
 
Наследие – это политические переговоры по поводу идентичности; однако процессы, которые лежат в основе и связывают идентичность с местами или событиями "наследия", зачастую теряются или затушевываются авторизованным дискурсом.
 
Идея "идентичности", как правило, связана с концепциями наследия, эта связь не оспаривается. Но те процессы и деятельность, которые устанавливают связи между наследием и идентичностью, часто не обозначены в литературе. Идея того, что связи с идентичностью формируются и постоянно переделываются, остается незаметной из-за доминирующего предположения о том, что объект материального наследия "просто есть", и что идентичность определяется присущими ему качествами.
 
#теориянаследия #heritagestudies